Я сам не свой, мой след потерян Я с головой в песчинках времени Упал на дно и метроном считает в тишине. Би2 - «Вечная призрачная встречная»
Длительные раздумья не всегда способствуют душевному спокойствию. Вернее сказать, практически никогда. Чем меньше думаешь – тем меньше углубляешься в суть, рассматривая и принимая в расчет лишь то, что лежит на поверхности, позволяя мнимой истине обводить себя вокруг пальца. И в этом слабость: добровольные шоры даруют некое подобие покоя, но это лишь самообман, последствия которого могут быть весьма плачевны. Поэтому Шима Кишитани предпочитал думать надо всем и обо всем, правда, желательно не сразу, дабы избежать каши в голове. Ленты серых стен змеились справа и слева, иногда прерываясь узкими провалами неосвещенных коридоров. Над головой ритмично потрескивали, слегка сбивая с мыслей, редкие люминесцентные лампы. Шаги отдавались глухим эхом, словно бы увязающем в отслаивающейся побелке и крошащемся бетоне. Изящный ключ приятно холодил пальцы. Общие позитивные настроения отнюдь не радовали, поведение коллег и вовсе раздражало, что само по себе было нонсенсом: обычно крайней степенью собственного недовольства Шима считал максимум легкое разочарование в окружающей действительности. Нет, конечно, он и сам понимал, что подобное снижение активности мертвецов наблюдается впервые, и всей душой желал, чтобы так оно продолжалось и дальше до тех пор, пока последняя немертвая тварь не упокоится навек. Но что-то подсказывало ему, что этот штиль – лишь затишье перед бурей. Излишняя предосторожность никогда не бывает излишней. Следовало обдумать все это и обдумать хорошенько. Быть может, посоветоваться с Изаей, а то и вовсе попробовать уговорить его совершить променад по мертвому городу с целью выяснения обстановки. Зомби все равно своего не тронут, если, конечно, он сам не затеет драки, в чем Шима сильно сомневался – информатор столетней выдержки, хоть и обладал нравом весьма специфичным, но вспыльчивым или склонным к опрометчивым поступкам назвать его было никак нельзя. Однако слишком себе на уме, и это иногда настораживало. Кишитани остановился перед посеревшей от времени, а некогда – белоснежно белой дверью с пластиковой табличкой, на которой черным маркером были выведены его имя и фамилия. Надпись имела обыкновение стираться, не целиком, но частично: Шима подозревал в этом одну чрезмерно упорную техничку преклонных лет, драящую с одинаковым упорством и рвением и пол, и стены, и даже потолок. Обычно он обращал на это досадное проявление закона подлости внимания не более чем на очередного таракана, промелькнувшего под ногами, однако именно сегодня полустершийся первый иероглиф показался минимум недобрым предзнаменованием, почти таким же, как число «три», буквально преследующее в последнее время. На душе стало почему-то печально и Шима, не сдержав несколько завистливого вздоха, в который раз вспомнил о том, что раньше, буквально несколько десятилетий назад, имя на табличке можно было выгравировать. Теперь же подобное считали нерациональным расходом и бесполезной порчей материала. Придется снова подводить. Ключ вошел в подъеденную ржавчиной скважину мягко, но вот поворачиваться отказался наотрез. Шима, такого поворота событий не ожидавший, подумал было, что этот замок уже отслужил свое, но в тот же миг дверь плавно отворилось, и Кишитани узрел перед собой до боли знакомое лицо. - Селти?! – только и успел воскликнуть он, как чрезвычайно озабоченная девушка, нервозно оглянувшись и вырвав из его рук ключ, буквально силой затащила Кишитани внутрь. Глухо хлопнула дверь: двойной щелчок оповестил о том, что теперь ждать незваных гостей уж точно не придется. Шима подслеповато прищурился, силясь различить во тьме лишенной окон комнаты тонкий девичий силуэт: - Селти, что-то случилось? – взволнованно вопросил он в пространство, отчаявшись определить местоположение своей давнишней подопечной. В голове одна за другой возникали тревожные мысли, толпясь, перемежаясь, мгновенно вытесняя любые иные думы: оторвать Селти от работы могло только что-то очень серьезное, а заставить явиться прямиком в кабинет Кишитани – и вовсе нечто невероятное. – Где ты? Рядом послышался шумный вздох, а перед глазами Шимы, на мгновение ослепив, возник подрагивающий экран неправдоподобно-древнего мобильного телефона с набранным заранее текстом. Пришлось даже зажмуриться на мгновение. Селти недовольно постучала его по плечу, призывая сосредоточиться на её послании. Шима открыл глаза, вновь прищурившись, и в тот же миг ему показалось, что то ли Стурлусон ошиблась при наборе, то ли у неё проснулось странное чувство юмора. Электронный текст, изредка подергивающийся синеватой рябью, содержал в себе только два слова: «Время пришло». Время? Пришло? Что за чертовщина? Пришло время чего? Или для чего? Он что-то забыл? Что-то срочное? Важное? Или пустяк, не стоящий волнений? Но к чему тогда вся эта конспирация? Слишком много вопросов и ни одного ответа. Кишитани абсолютно не понимал, что желала донести до него девушка, а посему рассеянно покачал головой, не придумав ничего лучше, как спросить напрямик. - Что за время пришло, Селти? – быть может, хоть частично вернулись воспоминания о том, что заставило её замолчать навек? Хотя, это вряд ли. Экран исчез на мгновение лишь затем, чтобы в следующую секунду появиться вновь. На этот раз послание оказалось значительно длиннее, но ничуть не понятнее: «Время, подаренное сделкой, заключенной не нами. И понадобиться твоя помощь: мне одной не справиться». Шима несколько смутился: пожалуй, впервые он не понимал Селти от слова «совершенно». - Пожалуйста, любая помощь, - покорно согласился он, даже не подозревая, на что может подписаться. Хотя, это было не столь важно: ради Селти он мог без лишних раздумий подписаться на что угодно вплоть до спасения мира. – Только, пожалуйста, объясни все ещё раз. Экран вновь исчез, на этот раз отчетливо выхватив из темноты задумчивое лицо девушки, обрамленное светлыми кудрями. «Я покажу», - гласило следующее послание. Раздражающий свет экрана погас, а на затылок Кишитани опустились едва теплые руки в кожаных перчатках. У Шимы перехватило дыхание и он едва удержался от того, чтобы не податься назад. Селти медленно, словно боясь спугнуть, склонила к себе голову все более недоумевающего и уже изрядно покрасневшего светила медицины, и, когда расстояние стало достаточно близким, невесомо прикоснулась к его губам. Шелк и горький шоколад. Шима не успел поверить своему счастью. Он понял все. И на экране мобильника высветилось, заставляя сердце биться быстрее, очередное послание. «Я скучала».***
Быть лишенным какой-либо добродетели или наделенным ей в степени столь малой, чтобы её можно было не брать в расчет, - не порок. Не уметь признать это или же упорно симулировать её наличие – куда хуже. Признаться, это даже несколько бесполезно. Орихара всегда имел трезвый взгляд на самого себя и точно знал, каких добродетелей он лишен, а какие трактует в слегка отличном от общепринятого смысле, а посему решительно не понимал, какого он, собственно, совершенно бескорыстно помогает полубессознательному Хейваджиме доплестись до Кишитани. Это даже собственным интересом начать все сначала не объяснишь, ровно, как и все же не приуменьшившейся со смертью жаждой острых ощущений. Все же Изая редко шел против здравого смысла, когда он столь упорно настаивал на скорейшем исчезновении с «места происшествия». Сегодня, очевидно, был какой-то особый день. Точнее, вечер, плавно перетекающий в ночь. Небо из багровеющего становилось стыло-синим, неправдоподобно спокойным и безоблачным. Словно ожившая картина. Если приглядеться, можно было бы, пожалуй, различить первые звезды. Уголки губ невольно приподнялись в слабой улыбке: все же «апокалипсис» обладал своеобразной прелестью, если не обращать внимания на всеобщую разруху и кровожадные трупы. Например, Изая не помнил, когда при жизни видел небо над Токио настолько чистым, не застланным всепроникающим смогом, да и видел ли вообще. Хейваджима, вновь споткнувшись, осчастливил слух Орихары внеочередным проклятием. - Все же вы оказались на редкость беспечны, - продолжил прерванный разговор Изая. Именно разговор, спокойный, почти светский, правда, с небольшими вариациями лексикона, но все же. Впервые за все время знакомства с Кано - полноценный диалог. Даже странно, возможно, он мог бы когда-то так же говорить с Шизуо. Или поговорить хотя бы раз. И никогда не оказаться в этом времени. Не быть убитым в тот вечер. Не вздрагивать от осознания того, что температура его тела теперь во многом зависит от окружающей среды и будет ой как неловко, если Хейваджима, несмотря на всю свою нечеловеческую силу в данный момент без зазрения совести опирающийся на его плечо, это заметит. Или прикинет невзначай что-то в своей не самой умной, естественно, но, было бы глупо подобное отрицать, и не в начисто лишенной мозгов голове, и решит, что швы на щеке потерявшего память бедолаги не заживают уж что-то подозрительно долго. Возможно, потому, что просто не в состоянии зажить? И тогда начнется веселье, подобного которому Орихаре всеми силами хотелось бы избежать. Стоп. Мысли – стаи испуганных птиц. Бредут своею дорогой и не хотят подчиняться. Не думать. Просто не думать о возможном. Сейчас. Просчитывать все варианты, но не заострять. Не нервничать. И улыбаться. Продолжать улыбаться. У него это всегда хорошо получалось. Улыбнуться, отвлечься, подумать о чем-нибудь другом. Например, о том, как Хейваджима может быть аккуратен. Почти безобиден. Доверчив. Чёртов монстр. - Хрен ли? Ты... – хрипло пробурчал Кано, но, вовремя спохватившись, поспешил исправиться, почему-то подсознательно не желая портить заданный этим на всю голову ушибленным, но все же дружелюбным психом настрой. – Вы себе что, амнезию излишней осторожностью заработали? Изая даже позволил себе короткий смешок. Что ж, вполне недурно, он, право, даже и не ожидал: в меру проницательно, в меру саркастично. Однако удержаться от ответной колкости оказалось невозможным: - К сожалению, не припомню, но, боюсь, что именно так, - на хмуром лице Кано на мгновение отразилось полнейшее замешательство. – Но, если бы не моя бдительность, лежать бы мне сейчас, вашими стараниями размазанным тонким слоем по всем горизонтальным и не только поверхностям. - Я уже извинился, - скривился Хейваджима, прекрасно осознавая всю бесполезность собственных слов в масштабах произошедшего. Но почему-то он знал, что Орихара нисколько не в обиде за случившийся «казус», стоящий по опасности где-то в одном ряду с salto mortale. И это было как-то... привычно? Кано не знал, не понимал, если точнее. Изая в принципе с самой первой встречи пробуждал в нем весьма неоднозначные чувства: нечто среднее между полузабытой тоской, неоправданной радостью и желанием прибить. И почему-то казался слишком знакомым. Слишком знакомым, чтобы доверять. Но и слишком – чтобы оттолкнуть, что напротив настойчиво советовало чутье где-то на уровне подсознания. Он точно видел раньше это насмешливое лицо, лукавые глаза, острую ухмылку. Слышал раскатистый смех. Но где – загадка. А у Изаи, наверняка располагавшего всеми ответами, амнезия, хотя Хейваджима в этом почему-то сомневался. Не в наличии ответов – в амнезии. Поводов, правда, этому не было. Но уж слишком легко вписался Орихара в жизнь Икебукуро: словно все время здесь и был. Хотя, он вряд ли бы поделился с Хейваджимой ценной информацией. Разве что за умеренную плату, и на этот счет тоже почему-то существовала ничем не обоснованная уверенность. Кано все это откровенно выбешивало, но прояснить для себя хоть что-то он был пока не в силах. Оставалось ждать. Вот только терпение – отнюдь не его добродетель. Это тоже бесило. - Может, на «ты»? – невзначай предложил Орихара, которому подобный переход, особенно после событий сегодняшнего дня, казался вполне естественным. К тому же, откровенно говоря, он изрядно устал «выкать» этому белобрысому монстру. – Мы все же ровесники как-никак. От последнего отчаянно пробирало на нервный смешок, но Орихара держался стоически. Как же, ровесники. Если убрать разницу в сто лет, хотя, он их в принципе и не заметил. Кано неуверенно пожал плечами: - Согласен, - это было бы намного удобнее. Во всяком случае, Хейваджима чувствовал себя несколько свободнее. - Чёрт, когда мы уже доплетемся? Вопрос, конечно, был чисто риторический, но прозвучал уже в третий раз, а посему Изая картинно закатил глаза: - Когда придет время. Ответить прямо, что минут через пять, было бы слишком банально. К тому же, совсем не в его стиле. Кано буркнул в ответ что-то невнятное. Оставшийся путь прошел в молчании, только Хейваджима мерно чертыхался, спотыкаясь, в ответ на что Орихара многозначительно хмыкал. Даже подъем по лестнице длинной в пять этажей, сопровождавшийся непередаваемым словами любого из известных человечеству языков запахом старых половых тряпок и хлорки, не смог заставить их отвлечься от собственных размышлений. И только перед самой дверью в квартиру общего знакомого светловолосую голову посетил внеочередной вопрос, который Кано поспешил озвучить: - А не поздно? Изая вновь ухмыльнулся: очевидно, никто более не заметил теплого огонька, пробивающегося сквозь плотные шторы предположительно кухни Кишитани. Или гостиной: в те несколько кратких визитов он не слишком уловил расположение до боли похожих в своем кислотно-вязаном оформлении комнат. Впрочем, не суть. Главное то, что минут десять назад в квартире точно был минимум один неспящий, значит, визит можно счесть вполне своевременным и даже вписывающимся в рамки приличия, хотя о возможном отсутствии последнего Изая никогда особенно не переживал. - О, даже если, - отмахнулся Орихара и деликатно, даже чрезмерно по нынешним меркам, постучал, особо не рассчитывая, что его услышат с первого раза. Однако стальная дверь пусть и со скрипом, но начала отворяться, казалось, ещё до того, как отзвучал последний глухой удар. В образовавшемся проеме показалось на редкость озабоченное лицо Шимы. Глаза его смотрели непривычно серьезно, но в то же время несколько рассеянно и встревоженно, хоть при виде Орихары и Хейваджимы он честно попытался улыбнуться. Все это вкупе несколько настораживало. - Это вы, - скорее констатировал, чем удивился Кишитани, невзначай поправляя съехавшие на самый кончик носа очки. – Уже поздно, я и не ждал гостей, но проходите. И ни «зачем», ни «почему». Шима, как-то потерянно окликнул Селти, дабы попросить ту заварить чай для поздних визитеров, и поспешно направился внутрь. Изая и Кано удивленно переглянулись: их общий друг казался явно не в себе, что не могло не насторожить. Однако делать было нечего и по молчаливому согласию, приятно удивившему Орихару, даже не рассчитывавшего на подобное единодушие, в следующее мгновение они последовали за юным светилом медицины.