Икстоксикация: В поисках себя

Лизандр Фарло прожил на свете пятнадцать безмятежных лет, совершенно не догадываясь о своей истинной природе. Он родился и вырос в небольшом городке на юге Луизианы в большой католической семье. Из четырёх братьев Фарло он был самым младшим, и новыми из одежды в его жизни были в основном трусы и носки. Их семья владела небольшой фермой, где по большей части работал глава семьи Анри Фарло и его сыновья, и только иногда они нанимали каких-нибудь батраков: Фарло-старший отличался скупостью и подозрительностью. Лизандр жил, как большинство мальчишек – учился без прилежания, церковь посещал без охоты, от работы старался увильнуть и полагал, что прекрасно разбирается в жизни. У него был друг, Филипп, на год старше, обладатель хронически расстроенной гитары и древнего, как мамонты, Харлея, друг, с которым они мечтали, когда закончат школу, создать настоящую группу. Жизнь казалась Лизандру приятной штукой, хоть и немного скучноватой, но он полагал, что после школы восполнит этот пробел. Увы, приключения нашли его гораздо раньше. Первый тревожный звоночек прозвенел год назад. В школу привезли продукты – какие-то бракованные консервы, заражённые ботулизмом. Отравилось полшколы. Лизандр тоже тогда брал обед в школьном кафетерии вместе со всеми, но остался здоров. Тогда никто на это не обратил внимания. Лизандру вообще не казалось странным, что он никогда и ничем не болел. Кроме травм и небольших мигреней от чтения с фонариком под одеялом он ничем не страдал, единственный раз за всю жизнь у него поднялась температура – когда резались зубки. Мать приписывала это божьей милости и только радовалась – ей хватало забот с остальными детьми, а отец и вовсе не вникал в такие вещи. Второй раз был очень серьёзным. Лизандр, Филипп и ещё несколько парней отправились на болота. Кто-то рассказал Филиппу, что там есть старое индейское капище, где индейцы приносили жертвы своим богам и идолы богов из золота и самоцветов. Сколько потом Лизандр ругал себя последними словами, что не отговорил друга от идиотской затеи, более того, с радостью поддержал. Хотя его вины в том, что произошло, не было, он всё равно чувствовал себя убийцей. Конечно, никакого индейского капища они не нашли. Но на что-то всё-таки наткнулись – полуразрушенный, частично затопленный дом. Что это было? Давно ликвидированная секретная лаборатория? Жилище очередного безумного гения? В одном месте в полу от сырости отвалился кусок. Непонятно, кто именно из мальчишек наступил на вмурованную, а теперь обнажившуюся пробирку, но так ли это важно? Страшный вирус, мутировавшая чёрная оспа, созданная неизвестно кем и неизвестно когда, поразила всех ещё до того, как они вышли из комнаты. Всех, кроме Лизандра. Пятеро мальчишек пятнадцати-шестнадцати лет умерли за два дня. Всё, что смогли сделать врачи – облегчить их страдания. Всё это время Лизандр сидел на крыльце больницы и молился, молился, молился Богу, прося сохранить Филиппу жизнь. Но Бог не услышал, а, может, и не захотел помочь, и, когда сострадательная медсестра вынесла ему стаканчик с горячим чаем и сообщила о смерти друга, Лизандр дал себе клятву никогда больше не просить Бога ни о чём. На похоронах он плакал, не скрывая слёз. Когда поднимал глаза, то ловил на себе злые, ненавидящие взгляды родителей, чьи сыновья не выжили. Он, единственный оставшийся в живых, словно был виновен в этом, словно весь груз ответственности лёг на него. Лизандр и не подозревал, что эти взгляды – злые, обвиняющие, подозрительные – будут преследовать его всю жизнь. После похорон он лежал на кровати, глядя в потолок и мечтая больше никогда не видеть этот мир. Только сейчас, потеряв Филиппа, он понял, что тот значил для него. Вспоминалось всё самое лучшее. Вот они катаются на бешено тарахтящем мотоцикле, у Лизандра сердце замирает, он стискивает руки у Филиппа на талии и ему кажется, что они вот-вот оторвутся от земли. Вот, дождливым днём они сидят в маленькой комнате, сплошь заклеенной музыкальными плакатами, и листают журналы, воображая, как лет через десять будут сами красоваться на глянцевых страницах, дурачась, придумывали названия для своей группы. Вот ночью возле костра жарят зефир и рассказывают друг другу страшные истории, а потом в палатке прислушиваются к каждому шороху и засыпают, так и не разомкнув рук. А вот… Этим летом… Было жарко, Лизандр с утра устал, помогая отцу, и они лежали на полу под крошечным вентилятором, он задремал, положив голову Филу на плечо, а проснулся от того, что друг осторожно, кончиками пальцев, гладил его по лицу. Тогда он ничего ему не сказал, но стал себя ловить на том, что, когда они оставались наедине, сердце начинало биться чаще. Лизандра пугали его чувства, но больше всего пугало то, что они могли не найти взаимности. Он боялся признаться в них даже себе. А теперь… Теперь Филиппа нет, и, кажется, жить незачем. В комнате, где Лизандр жил со своими тремя старшими братьями, не было ни плакатов, ни всевозможных диковинок и безделушек, - ничего, что создавало такую атмосферу уюта у друга. Две двухъярусные кровати, на одной из полок он спал, старый шкаф, где хранились немногочисленные вещи братьев Фарло, распятие на стене. Лизандр спал на верхней полке, и, как мог, обустроил уголок, где хоть немного можно было проявить индивидуальность. На стену он наклеил несколько вырезанных из журналов портретов рок-звёзд и наклеек от жвачки, изображающей мотоциклы, под матрацем он хранил два журнала интересного содержания, подаренных Филом (и доподлинно знал, что братья поступают точно так же. Это был их общий молчаливый уговор.). Лизандр достал из-под подушки фотографию. Они с Филом на Рождество. Он улыбался, обнимая его за плечо. У Филиппа Джойси были выразительные голубые глаза и светлые, чуть с рыжинкой, волосы, на прямом носу – лёгкая россыпь бледных веснушек. У него был красивый, звучный голос и слух, позволяющий подбирать на своей расстроенной гитаре даже довольно сложные мелодии. Он мечтал покорить мир, он мечтал о славе, о любви, о деньгах. А теперь он лежал в земле на глубине шести футов и хоронили его в закрытом гробу. «Лучше бы я умер», - думал Лизандр, прислушиваясь к шороху дождя за окном. – «Лучше бы это был я». Он заснул, а проснулся от того, что мать трясла его за плечо. - Что? Чего? – Лизандр с трудом разлепил ресницы. - Вставай, сынок, вставай! К тебе пришли! На секунду Лизандру показалось, что всё это – сидение перед больницей, похороны – всё ему приснилось, и Фил, как всегда, ждёт его в крошечной гостиной, с усмешкой рассматривая таблички с библейскими цитатами. А потом боль от потери накатила с новой силой. - Мам, я спать хочу. - Лизандр, там пришла женщина… Доктор! Она говорит, что ты очень болен, что нельзя терять ни минуты… - Я… болен? – эта новость не произвела на Лизандра никакого впечатления. Теперь, когда Филипп мёртв, разве что-то имеет значение? - Да, иди в гостиную, я соберу твои вещи… Тебя отвезут в хорошую больницу, в Новый Орлеан, тебе помогут… - Никуда я не поеду! – Лизандр прикусил губу. Если он болен, что ж, это хорошо. Так и надо. Он пойдёт на могилу к Филиппу и там умрёт. И пускай его похоронят рядом, а их души встретятся на небесах. – Я хочу умереть! - Лизандр! – мать схватилась за сердце. – Ты что? Это большой грех! Иди в гостиную! Лизандр, в конце концов поняв, что мать не отстанет, нехотя послушался. В гостиной он увидел деловитого вида женщину в белом халате с идеальной улыбкой и серьёзным, цепким взглядом. - Ты Лиам, верно? - Лизандр! – огрызнулся парень. - Да, верно, Лизандр, – она внимательно оглядывала его с ног до головы, словно пытаясь увидеть что-то невидимое. И что она хотела увидеть? Лизандр посмотрел на себя со стороны – лицо опухло от слёз и сна, волосы растрёпаны, старая футболка висит мешком. Ничего особенного. – Какое красивое, редкое имя. Тебе повезло, Лизандр. К нам попали твои анализы очень вовремя. - В больнице сказали, что я здоров. - Они ошиблись. – Она продолжала улыбаться, так улыбаются маленьким детям все врачи, обещая, что будет не больно. – Твоя болезнь в латентной фазе и у тебя есть шанс вылечиться. Ну разве не здорово? - А у других… У них был шанс вылечиться? – Лизандру стало больно от этой мысли. - У каких других? - У Филиппа, у Майкла, у Донни… У других парней, которые были со мной?! – Лизандр чувствовал, как боль и тоска от потери становятся всё сильней. - А, эти… - женщина-доктор словно бы даже слегка удивилась. – А, они… Нет. Но у тебя есть шанс. - А я не хочу! Оставьте меня в покое! - Мистер Фарло, вы не понимаете! Мы обязаны вас забрать! – улыбка у женщины окончательно пропала. – И немедленно! Иначе может начаться эпидемия, вы – потенциальный носитель! Мистер Фарло, разве вы желаете смерти своим родителям? Братьям? Сестрёнке? - Нет, - Лизандр шмыгнул носом. Конечно, она права… Хватит уже смертей. – Ладно-ладно… Подождите, я сейчас… Он побежал в комнату, где мать в спортивную сумку складывала его поношенные ещё старшими братьями немногочисленные вещички. Он достал оттуда вложенную в боковой карман Библию и положил туда фотографию с Филиппом. И, подхватив сумку, спустился вниз. - Я рада, что ты благоразумен, Лизандр. Мне нужно сделать тебе укол, чтоб болезнь не началась, пока мы не доберёмся до больницы в Новом Орлеане. В комнату набилось куча народу. Мать, старшие братья Карл и Анри (Антуана с отцом дома не было). Младшая сестрёнка, Диана, восьми лет от роду, захныкала, увидев шприц. «Господи, помилуй», - шептала мать. - Пошли, Фарло, – со двор раздался сигнал. Лизандр помахал всем рукой. - Позвони, как всё устаканится, братишка! - помахал ему Карл. Лизандр улыбнулся. Мать записывала номера, по которым она могла связаться с врачами. Диана перестала хныкать и теперь вертелась вокруг, прося привести из Нового Орлеана сувенир. Лизандр слабо улыбнулся, потрепав сестрёнку по светлым кудряшкам. Машина представляла из себя самый обычный медицинский фургон. Женщина-доктор – она так и не назвала своего имени, и водитель, едва глянувший на Лизандра, - сели впереди. Лизандр присел на откидную койку – его снова начало клонить в сон. - …надолго подействовало? - Часов на пять. Как раз сейчас доедем, там – вертолёт, а там мы сможем держать его в бессознательном состоянии сколько надо для опытов. Лизандр прислушался. Что они говорят? О чём? Он пошевелился и понял, что зафиксирован на откидной койке за руки и за ноги. Что происходит? Зачем его привязали? Какие ещё опыты? - Большая удача, мы успели как раз вовремя. Ещё немного – и Ксавьер вышел бы на него первым. - Какой-то он хлипкий… Что он вообще может? - Теперь уже без разницы. Главное, не давать ему ни на секунду прийти в себя, нам он нужен исключительно как материал… Это они про него? Так это не врачи? Лизандр почувствовал, как его захлёстывает паника. Кто это? Торговцы органами? Или… Он с ужасом вспомнил статьи и фильмы о похищениях людей инопланетянами. Они будут ставить на нём опыты?!! Нет! Он почувствовал странное тепло, которое возникло сразу в нескольких точках – в ладонях, в груди, внизу живота, охватившее всё тело. Скосив глаза, Лизандр заорал от ужаса – на нём дымилась одежда. Он задёргался и стропы, которыми он был привязан, тоже начали дымиться и порвались. Машина резко затормозила, мужчина и женщина обернулись. В руках у мужчины мелькнул пистолет. - Стой! – крикнула женщина. – Не стреляя… Она не договорила, схватившись за горло. Мужчина нелепо махнул рукой, от выстрела в машине у Лизандра заложило уши. Мужчина уронил пистолет, изо рта у него пошла пена. - О господи, боже, что такое! - Лизандр, не понимая, что происходит, метался по фургончику, колотя кулаками по всему, что попадалось. Одежда – футболка и джинсы – окончательно истлели и свалились грудой ветхого тряпья, та же участь постигла кроссовки, на несколько кусков развалился ремень. Там, где мальчик касался обшивки, оставались следы, а когда он ухватился за подголовник передних сидений, обтягивающая ткань лопнула и оплавилась под его пальцами. Наконец, всхлипывая от ужаса, он нашёл ручку двери и открыл дверь. Пластик ручки немедленно покоробился. Ничего не соображая, обнажённый Лизандр выпрыгнул на дорогу. Ему мерещились огни космического корабля пришельцев, полицейские мигалки, охотники на людей с винтовками… Он ничего не понимал, страх застилал ему глаза, туманил разум. Или это туман наползал с болот? Лизандр кинулся с дороги в лес. Это бегство обнажённым по ночному лесу надолго осталось с Лизандром в его кошмарах. Ослеплённый, он бежал, не видя, куда - поскальзываясь, падая, натыкаясь на что-то острое, вновь поднимаясь. Порой он хватался за траву, листья и ветки, и от вида немедленно умиравшей под его руками зелени он вновь начинал захлёбываться рыданиями. Сколько так бежал, не понимая, что происходит и где он, Лизандр не знал. В это время он не смог бы сказать, куда он бежит, от чего убегает, он даже собственное имя не смог бы назвать. Он просто бежал, бежал, бежал, и хлёсткие ветки, лианы, колючки, грязь, земля и небо, перемешавшись, вращались вокруг него, как в дурном сне. В какой-то момент он выбежал на прогалинку, к прудику-не прудику, а большой лесной луже и некоторое время лежал, всхлипывая. Саднило плечо – ударился о дерево, болели израненные ноги, до сих пор от выстрела звенело в ушах, но странный жар, охвативший тело там, в машине, прошёл. Дрожа и икая, Лизандр подполз к водоёму и, зайдя на самую глубину – по бёдра – принялся лить на себя слегка пахнущую тиной воду, набирая её в горсть, стирая с тела все следы этого безумного бега. Промывая царапины, Лизандр отстранённо думал о том, что теперь наверняка умрёт. От заражения крови. Но его это не волновало. Вообще ничего не волновало. Выйдя из прудика и кое-как оттерев с ног грязь, он без чувств повалился в траву и заснул. Проснулся он, по своим ощущениям, незадолго до рассвета. Вокруг было холодно, плотной пеленой стоял туман, пахло болотом, в ночи стрекотали насекомые. Лизандр дрожал, чувствуя себя самым одиноким человеком во всём мире. Почему так случилось? Ведь ещё неделю назад всё было хорошо! Был лучший друг, тайное курение за школой, посиделки в гараже с содовой или иногда даже пивом, кино по воскресеньям… Была семья, мать, отец, старшие братья, от чьих подначек иногда хотелось выть на Луну, но которые чуть что – всегда заступались за него, хоть перед родителями, хоть перед школьными хулиганами, младшая сестрёнка, что вечно предлагала в куклы поиграть… Лизандр соглашался иногда. А теперь? Что он теперь такое? Что с ним произошло? Лизандр осмотрел свои ладони. Ничего особенного, только вот ногти в чём-то запачкались – не ототрёшь. Он провёл рукой по траве – нет, ничего. Может, привиделось вчера? Но нет, одежда сгорела прямо на теле, словно на неё кислотой плеснули, и люди в машине упали, задыхаясь, словно в газовой камере, и плавились под пальцами нейлон и пластик и трава чернела, становясь ломкой… Инстинктивно захотелось помыть руки. Лизандр приблизился к луже и вздрогнул. Всякая мелочь – лягушки, водные насекомые, какая-то крыса и пара водных змей плавали на поверхности совершенно очевидно мёртвые. Лизандр вздрогнул и отполз от воды. Сидеть голым посреди леса было вовсе не весело. На дворе стоял октябрь, конечно, хотя октябрь в Луизиане – это не то, что октябрь, скажем, в штате Вашингтон или Северной Дакоте, но тоже приятного мало. Лизандр шел, дрожа мелкой дрожь, на этот раз осторожно обходя все кусты и ямы. Пряди испанского мха, колышущиеся в тумане, казались ему руками чудовищ. В какой-то момент Лизандр просто перестал понимать, что с ним, перестал чувствовать холод, голод, боль от ушибов и царапин, внутреннюю боль от одиночества. Всё – дом, семья, друзья, школа, вся нормальная жизнь осталась позади. Остался только большой, холодный, залитый туманом мир и он в нём – обнаженный, как Адам в день творения, Адам без Бога, без Евы, без Древа познания… Без всего. К рассвету Лизандр наткнулся на какую-то заброшенную ферму. Дом стоял заколоченный, но, пошарив по двору, Лизандр отыскал что-то вроде ломика и отодрал несколько досок от окна, разбив которое, смог пробраться внутрь. То, что это преступление, ему не пришло в голову. Его тело действовало помимо рассудка, ему нужно было убежище, возможность немного восстановить силы. Дом был заколочен не больше года. Пахло заброшенным жильём, сыростью, мышами. Часть мебели хозяин оставил, видимо, чтоб не возиться с вывозом на свалку. В гостиной стоял старый диван, висели обгрызенные снизу, но довольно плотные шторы. Сорвав их, мальчик завернулся, как в кокон, рухнул на диван и провалился в темноту. Сколько он проспал – непонятно. Солнце стояло высоко, может, прошло несколько часов, а может, сутки. Лизандр чувствовал себя отдохнувшим, очень-очень слабым. Странное состояние, для никогда не болевшего мальчика оно было откровением. Страшно хотелось есть и пить. Завернувшись в одну из штор, как в тогу, Лизандр, пошатываясь, вышел на крыльцо. Очевидно, раньше тут выращивали батат, так же, как у него дома, но сейчас на грядках в основном пышно росли сорняки. Лизандр поискал глазами что-нибудь съедобное – земляные орехи, может быть, какие-то ягоды. Нашлась яблоня – старая, запущенная и одичавшая, под ней валялось несколько полусгнивших яблок. Лизандр объел их, как мог, чувствуя, что вот-вот расплачется. В голове вертелась яичница с ветчиной, пирог со сладким картофелем, бутерброды с арахисовым маслом… Всё то вкусное и сытное, что никогда не переводилось в их доме. Дом… Сейчас ему казалось, что лучше места в мире нет. С отвращением обкусывая яблоки и стараясь не думать о червях, Лизандр вдруг обратил внимания на свои ногти. То, что вчера он принял за грязь, поразило его в самое сердце. Ногти не были грязными – они стали ярко-зелёными! Та же участь постигла ногти на ногах. Скинув импровизированную тогу, Лизандр внимательно осмотрел своё тело и ужаснулся. Волосы в паху, недавно начавшие отрастать к его стыдливой гордости (ты становишься взрослым, братишка), позеленели. А волосы в подмышках, на руках и ногах, редкие, светлые, но имеющие место быть, исчезли. Полностью. - Господи, спаси… - начал Лизандр, а потом вспомнил, что решил больше никогда не молиться и не просить Бога ни о чём. Бог не уберёг Филиппа, значит, и ему не поможет. Что с ним такое? Может, он и вправду опасно болен? Что-то же случилось с этими людьми в машине… Но мужчина целился в него из пистолета… Ничего непонятно. Во дворе он также нашел колодец, в одном из полуразрушенных амбаров, где нашелся пикап без колёс и уйма всякой ржавчины, раздобыл ведро, верёвку и напился. Когда он наклонился над ведром, увиденное насторожило его и он бросился к пикапу. Оттерев куском ветоши треснувшее зеркало заднего вида, Лизандр обмер. Из дома уезжал самый обычный, темноволосый мальчик с карими глазами и тёмно-русыми волосами. Теперь... теперь на него смотрел некто, напоминающий узника концлагеря из исторической книги или панка-наркомана из журнала про рок. Щеки впали, скулы заострились, синяки под глазами, а сами глаза… Стали такого же неестественно-зелёного, как и ногти, цвета. И встрёпанные волосы на голове тоже – зелёные. Лизандр провёл в заброшенном доме остаток дня, обследуя его снизу доверху. На чердаке в древнем чемодане нашлись какие-то тряпки, которые, хоть и висели на нём мешком, но всё же были лучшей альтернативой тоге из старой шторы. Также он нашёл старую опасную бритву, небольшой металлический гребешок и несколько монет в одном из ящиков комода на общую сумму два доллара восемьдесят центов. На кухне, в шкафчике с отвалившейся дверцей нашлась бутылка уксуса и несколько железных банок из-под детского питания, внутри одной из которых Лизандр обнаружил немного сахара. Он развел сахар водой и выпил – всё же лучше, чем ничего и голод слегка притупился. Нужно было думать, что делать дальше. Он болен, это очевидно. С ним что-то случилось, наверняка, там, в доме. Он не умер, как Филипп и остальные. Но он опасен для людей и всё это… То, на что он стал похож… Он не пойдёт домой. Благороднее, конечно, остаться здесь, в заброшенном доме и ждать, пока смерть его не настигнет, но… Но Лизандр понял, что ему не хочется умирать. Ему хочется жить дальше, и воплотить всё то, о чём они с Филиппом мечтали, сидя у него в комнате, перебирая вырезки из журналов, опуская глаза, когда их пальцы соприкасались. Если есть хоть крошечный шанс выжить – нужно жить. Нужно добраться до ближайшего крупного города. Неизвестно, куда его увезли и где он сейчас, но географию штата Лизандр знал неплохо. Ему сойдёт и Баттон-Руж, и Новый Орлеан. Там наверняка есть нормальные больницы, где ему помогут и он снова станет нормальным, таким как прежде, а не этим зеленоволосым чудовищем. Ночью он спал плохо, ему снилось, что вновь заблудился в тумане, он вскрикивал, просыпаясь, глядя, как сквозь забитые окна просачиваются тонкие лучики луны, слышал печальные птичьи крики с болот и шорох мышей, и ему становилось одиноко и страшно, тогда с головой забирался под штору. Утром, проснувшись от холода, он заметил, что ткань штор там, где ночью он вцеплялся в неё, превратилась в полную ветошь. Что бы ни была у него за загадочная болезнь, она никуда не исчезла. От заброшенной фермы вела порядком размытая, заросшая, но всё-таки дорога. Куда-нибудь она его выведет. Лизандру Фарло было пятнадцать лет и он ещё верил в лучшее.