Зависимость

===> Ты не можешь быть Гамзии. Он слишком упорот. ===> Быть благодарным Тавросом. Сегодня действительно была пятница — день генеральной уборки. С некоторых пор конец рабочей недели стал для меня подобен наступлению апокалипсиса, потому как именно в это время приходила поломойка с очередным концертом. Её работа у меня дома всегда сопровождалась упрёками в различной степени озлобленности. Темы скандалов были разными, но итог один и тот же. Восвояси уборщица уматывала с гонораром, довольная собой и посвежевшая, как майская роза, а я ощущал себя выжатым лимоном. Зато мог утешиться мыслью, что пребывал в почти чистой квартире. Ситуация, конечно, аховая, а ведь сам же и виноват — хотел проявить самостоятельность в выборе персонала, вот и напоролся на человека, который сразу же почуял мою слабость. Канайа, исполнявшая роль опекуна после несчастного случая, мне и раньше предлагала нанять сиделку с отличной рекомендацией, однако, я отказался и решил искать подмогу по хозяйству сам. Ну и нашел. Теперь признаваться в совершенной ошибке перед Марьям было неудобно, да она и не могла постоянно находиться рядом со мной, поэтому пребывала в святом неведенье истинного положения вещей. Увольнять женщину, что явилась по наводке фирмы, не стал, обязанности она свои хорошо исполняла, а я просто не умел давить на людей, кричать, проявлять агрессивность, чтобы пресечь хамство. Мне по-своему было её даже жаль. Неудовлетворенность семьей, работой и своим положением в обществе заставляло уборщицу быть раздражительной и вредной. Надо было просто раз в неделю запастись терпением и стараться полностью игнорировать её нападки, пропускать их мимо себя, тогда даже не важно, что именно она говорила и какими словами изобличала мои непростительные пороки. Но что-то сегодня было не так — домработница сильно повысила децибелы. От женского крика я погрузился в стрессовое состояние, только его нельзя было назвать обычным. Это было ужасное чувство, всколыхнувшее похороненные где-то глубоко в душе воспоминания о том трагичном дне, когда мой мир вдруг поблек и потерял краски. В ушах застрял резкий вопль, почти как тогда. Мне показалось, что я падаю и разбиваюсь, снова и снова. Стало больно на самом деле, физически, там, где ощущать и не должен был. В позвоночник будто вставили раскаленный штырь и, если бы я не был пристегнут к инвалидному креслу ремнем безопасности, то просто бы сполз на пол, ведь сохранять равновесие в сидячем положении, когда парализованы ноги, тоже надо уметь, и на это нужны силы. А мне приходилось сдерживать не только собаку, бросившуюся на помощь, но и собственные руки надо было тоже усмирять от дрожи, как и взбесившееся сердце. Обрушившаяся паническая атака совсем выбила меня из колеи. Но вернулся Гамзии и в одночасье ситуация изменилась. Сказать, что я испугался — это ничего не сказать. Пробрало до костей. Сначала Макара выгнал хамоватую бестию, а затем меня успокаивал в своей собственной неповторимой манере — устроил показательное выступление, как можно расслабиться подручными средствами. Парень совершенно не умел держать дистанцию, находился близко — лицом к лицу, на интимном расстоянии, — обдавал теплым свежим дыханием, заставлял, требовал прийти в себя, прижимаясь лбом к моему лбу. Гамзии успел добыть где-то по дороге до дома мятную жвачку, чтобы заглушить запах табака, вроде был трезв и не похоже, что находился под влиянием наркотиков, однако его поведение приводило меня в замешательство. Действия брюнета должны же были иметь хоть какое-то логическое обоснование? Я задыхался, трясся, а он все пытался заглянуть мне в глаза, придерживая за уши, чтобы не удалось отвернуться. Бормоча какую-то бессмыслицу, Гамзии зажал мне ладонью рот, отчего возникло инстинктивное желание заорать. Несмотря на это, я смог внутренне отстраниться, а размеренное дыхание позволило привести тревожно колотящийся пульс в норму. Но долго мне расслабляться не дали. Поцелуй в щеку — вроде вполне невинное выражение симпатии, почти детское проявление дружелюбия — застал меня врасплох. Место, где коснулись губы Макары, будто огнем обожгло, а на другой щеке также вспыхнул румянец, для симметрии. Я не привык к такому к себе отношению, поэтому смутился, хотя стоит признать, что подобное внимание к собственной персоне оказалось приятным. Удивительное дело, мне и правда полегчало. Будто со мной рядом находился тот самый улыбчивый парнишка из прошлого и ничего с тех пор не изменилось. Однако, потрясение следовало за потрясением. Похоже, предсказать, что взбредет Гамзии в голову в следующую минуту, было просто невозможно, ибо после процесса отвержения токсинов происходит такое состояние, когда человек за себя не отвечает и творит что вздумается. Конечно такое объяснение не прошло бы жесткую критику, но меня вполне удовлетворило. Бывший наркоман, разгоряченный разборкой, вдруг забегал по квартире со шваброй с самым наисерьезнейшим видом. Всклоченные и взъерошенные волосы, торчащие во все стороны, дополняли его не совсем адекватный образ. Не доставало только томагавка в руках, вместо обычного орудия для уборки, и Гамзии можно было смело отпускать на тропу войны вместе с индейцами. Но период повышенной активности долго не продлился. Помахав тряпкой в коридоре и в зале, Макара свалился на диван, как подкошенный. У меня в далеком детстве жил хомяк, он как-то тоже так сновал по клетке, будто бешенная заводная игрушка до тех пор пока вдруг не упал замертво кверху лапками. Родители тут же вынесли неутешительный вердикт зверьку — подох. Когда же они попытались вытащить из вольера хомячка, от прикосновения пушистый живой комочек подпрыгнул на месте и с еще большим энтузиазмом принялся наматывать круги. Сейчас же я подъехал к вышедшему из строя парню и дотронулся до его руки. Но наркоман в завязке от моего слабого тычка в плечо не подскочил на месте и не продолжил носиться по комнате, как угорелый, а только приоткрыл один глаз и окинул меня внимательным и чуть осуждающим взором. Точно таким же меня одарила Найда пару часов назад, когда я не вывел ее на прогулку. Мол, ну ты и болван, Тавбро. Гамзии вел себя как настоящий циклотимик, что и подтвердил резкой и полярной сменой настроения. Вроде только сейчас он был жив и весел, а теперь впал в апатию вплоть до меланхолии, стал более вялым и пассивным. Я мог оправдать ту раннюю выходку Гамзии с несанкционированным проникновением ночью ко мне в постель желанием не совсем отошедшего от наркотиков организма во что бы то ни стало согреться. И эту мог бы объяснить, вот только определение никак не складывалось. Выглядел он конечно неважно: под глазами залегли черные тени, щеки побледнели, а губы слились с ними по цвету. Нос заострился. Я вспоминал, когда же он ел в последний раз. Вроде это было в больнице, так как утром количество продуктов в холодильнике после ухода Макары не уменьшилось. Вряд ли он додумался перекусить по пути сюда. Так что я пришел к выводу, что у моего нового друга закончилось топливо. Я решил подтвердить свою догадку вопросом вслух: — Гамзии, ты ведь не обедал? Процесс размышлений брюнета грозил затянуться надолго, я не стал дожидаться ответа и покатил на кухню. Там меня ждала пицца, которая тут же отправилась в микроволновку. Вскоре на столике перед диваном возникла тарелка с уже подогретым продуктом быстрого питания и я вновь пошел на контакт: — Поешь, пожалуйста. Гамзии лишь категорично помотал головой. Мы поменялись ролями, теперь мне нужно было брать инициативу в свои руки. Видимо парень своими дурацкими выходками умудрился исчерпать и так истощенные наркотиками внутренние ресурсы своего организма настолько, что сил хватало лишь на то, чтобы вяло шевелиться и реагировать на внешние раздражители. Он лежал пластом и пожирал еду исключительно взглядом. Так дело не пойдет. В следующую минуту Макара, уже открыв рот от удивления, глядел на то, как я методично распиливаю ножом, придерживая вилкой, тот самый несчастный кусочек пиццы, что предлагал ему ранее. Завершив садистскую процедуру расчленения итальянской лепешки с сыром на составляющие, мне удалось подцепить одну порцию деликатеса на зубцы столового прибора и нацелить её на уже упрямо сжатый рот начинающего повара. А, ну да. Я протянул руку и помог Макаре сесть. Гамзии, щурясь от удовольствия, принял угощение. Поначалу я его сам кормил и это было бы довольно мило, если бы брюнет с такой скоростью не работал челюстями и не клацал зубами. Как говорится аппетит приходит во время еды. Брюнет отобрал у меня вилку, кинул её на столешницу и приступил к трапезе, помогая себе исключительно руками. А по мере того, как возмещалась утрата энергии, у Гамзии развязывался язык: — Тавбро, представляешь, меня все-таки приняли на работу, и даже небольшой задаток дали! Это просто охуенное место! Я тебя обязательно туда отвезу, как только повнимательнее осмотрюсь. Там оказалась какая-то немного странноватая управляющая: очень милая девушка, но разговаривает она очень громко, словно у нее регулятор голоса сломался. Как меня у порога увидала — сразу посерела, будто привидение по ее душу пришло, но узнав мою фамилию, так вообще чуть не скончалась от радости. Бросилась ко мне, приговаривая: «Бедный, потерявшийся котенок». В еще больший восторг её привело сообщение, что хочу устроиться в этот забавный кафетерий. Тебе должно там понравится! Закончив с трапезой и монологом, он выгрузил из карманов смятые купюры и гордо разложил добычу на столе: — Это тебе. — Зачем ты мне это даешь? — не совсем уместно спросил я, дивясь новым переменам. — Ты за одежду платил, за лечение, еще и хату свою предоставил. Все по-честному браток, мы же теперь вместе, нет? — навесив на лицо самую неподкупную улыбку, пробормотал Гамзии. — К тому же они у тебя целее будут, а то я могу их на что-нибудь не то потратить. Я не знал, как отреагировать на заявление «Мы же теперь вместе». Правильно, в принципе, раз вместе живем, в общей сложности, сутки и настолько сблизились, что я разрешил ему чмокать себя в щеку, — это можно и так назвать. Я посмотрел на деньги, словно на свернувшихся в клубок змей. Сколько же от них бывает проблем. И как же мне воспринимать выданную сумму капитала. Оплата за услуги? Общаг? Гонорар? Семейный бюджет? Казна? Капитал, выданный на общие нужды? И сразу было ясно, что Макара деньги не примет обратно. Я демонстративно их не взял, пусть полежат, пока не разберусь что к чему. Мне необходимо было уединиться в ванной и тщательно вымыть руки. И я уже оттуда выкрикнул: — Мы обязательно туда отправимся, как только станет лучше. А пока мне нужно сделать тебе процедуры. — Какие еще нахер процедуры? — насторожился мой новоиспеченный сосед, чуя подвох. И правильно, ибо я вернулся с целым пакетом лекарств, которые мне выдали в больнице за соответствующее вознаграждение. После дезинтоксикации назначаются средства для мобилизации внутренних сил в целях ускорения восстановления. Часть из препаратов вводятся внутримышечно, вроде витаминов и микроэлементов. После них Гамзии не будет валяться мешком, и душить диван. Пациент осознал свою участь только после того, как я, перебрав ампулы, продезинфицировав их и вскрыв, стал набирать первый шприц. — Тавбро, за что?! Это месть такая? Я не выдержал и рассмеялся, уже подбираясь ближе к «жертве произвола», стараясь пошутить: — Если бы это была месть, то тебя бы ждал не укол, а клизма, и не по рекомендации врача, а по моему собственному почину. А эти лекарства тебе нужны. Считай это расплата за удовольствие, так же, как и ломка. Придется немного потерпеть. Прошу приготовить место для работы. — Парнишка, раз ты так говоришь, я готов от тебя все принять! — Макара живо перевернулся на живот, стянул до колен и джинсы, и трусы. Кажется, я поперхнулся слюной. И если бы у меня уже не набран был шприц, моя рука бы точно прилипла к лицу в красноречивом жесте. Зачем ему нужно было оголять всю филейную часть тела? Вид поджарой попы целиком как-то сбивает наведение и рассредоточивает внимание. Так, нужно делать в бедро. Мысленно делим половинку ягодицы на четыре части и выбираем верхнюю правую четверть, как по учебнику. Смазал кожу мишени ватой, пропитанной спиртом. Еще раз. Прицелился, долго прицеливался. Наркоман даже голос подал: — Можно я посплю? Как можно в живого человека колоть иголкой? Моя хваленая решительность куда-то самоустранилась, а я усовестился. И на что была практика? По-моему, когда я все же сделал инъекцию, то зажмурился, но попал. Гамзии инстинктивно дернулся, но даже не ойкнул, когда я стал вводить лекарство. Он расслабился так, что даже казалось, что вот-вот растечется лужицей. Пациент не спал и не умер, исправно моргал — хороший знак. Процедура повторилась до мелочей еще раз. Я несказанно был рад, что все закончилось. — Тавбро, тебе когда-нибудь говорили, что у тебя нежные и чуткие руки? — Гамзии повернул голову и одарил меня каким-то отстраненным взглядом из-под полуопущенных век, так и не удостоившись подтянуть свои трусы. Я уже даже засомневался в том, что ввел ему обыкновенные витамины, а не чего-нибудь позабористее. Да и так быстро не должно было подействовать. — Н-нет… Гамзии, мои будущие пациенты, даже если они вообще будут, не смогут ничего сказать или отблагодарить, и я хочу тебе сознаться. Моя учеба связана с медициной, но только лечить придется не людей, а животных, — я чуть помедлил, раздумывая, выдавать информацию или воздержаться. Но продолжил рассказ. — Поступил в Государственный Университет Прикладной Биотехнологии на специальность ветеринара по внеконкурсному зачислению для медалистов. Мне повезло, что в этом учебном заведении принимают инвалидов I и II группы, поэтому с посещением экзаменов нет проблем, там есть пандусы и некоторые аудитории приспособлены для проезда колясок. И… Я не врал, ведь при окончании действительно стану врачом. После покаяния сразу стало легче, как если бы камень с души упал. Вроде небольшая недоговорка, но мне показалось важным то обстоятельство, что между мной и моим новым соседом не должно быть лжи, а только правда. Взаимное доверие должно нас сплотить. Но мой друг не сплотился, а оделся и спрятал физиономию в подушку, намереваясь дуться на меня, как мышь на крупу. Конечно, ветеринар звучит менее внушительно, чем доктор, и я понял его недовольство.