Зависимость

===> Будь Гамзии. Будь Героем. Прошёл месяц, и это были самые длинные тридцать дней моей гребанной жизни, ибо всё это время я изо всех сил держал себя в рамках, да ещё и двойных. Мне нужно было не сорваться, не начать принимать наркотики, но это влечение как-то быстро отошло на задний план, потому что появились более важные насущные проблемы, чем желание раздобыть дозу. Меня теперь гораздо больше заботил сам Тавбро, нежели запас его транквилизаторов с опиатами в аптечке, хотя это порой тревожило меня по ночам так же часто, как и ждущая ласки плоть. Я требовал от себя самоконтроля, хотя раньше даже не задумывался о том, чтобы себя в чем-то ограничивать, ущемлять или сдерживать, но Таврос был настолько противозаконно милым, добрым и чутким, что непреднамеренно еще больше распалял моё и без того неплатоническое чувство к нему до колоссальных пределов. С огромным запасом нервов и терпения пришлось расстаться ради того, чтобы сохранить ту непосредственную нежность и чистоту между нами. Мне даже удалось ощутить прелесть подобных отношений. Нитрам, наверное, даже не подозревал, чего мне стоило не перейти ту незримую черту, что он провел, каких только жертв я не преподнес на алтарь нашего общего будущего, в котором гордо представлял себя его парнем. Юноша не знал, как я хотел, чтобы невинный поцелуй в щеку перерос в нечто более серьезное и интимное, как жаждал залипнуть надолго, не просто чмокая его в висок, а пробуя на вкус соблазнительное ушко или белую шейку, оставляя следы на коже и изучая каждый её участок, выискивая чувствительные точки и эрогенные зоны. Но не делал этого потому, что русоволосому на тот момент не это было нужно, а совсем иное — поддержка, и мне было легко ему поставлять её в достатке. Но я чувствовал, что Нитрам отвечал взаимностью, это было нечто на инстинктивном уровне и передавалось через легкие мимолетные знаки внимания к моей персоне, которые явно превосходили обыкновенные отношения друзей случайно оказавшихся под одной крышей. Зато мне удалось ознакомиться с таким определением, как сексуальный голод и если бы Нитрам был бы аппетитным пирогом, то я бы его съел. Мне почти каждую ночь приходилось устраивать «успокоение» своего стручка в исполнении собственной руки, представляя, что это «ну совсем не рука», заранее заперев собаку в соседней комнате и дождавшись, пока предмет моего вожделения не заснет сладко. И делал всё это, потому что был больше, чем уверен, что Нитрам бы испугался активных домогательств и предпочел бы меня избегать, нежели выяснять причину моей патологической тяги к его бесподобному телу. Поэтому я просто выжидал, показывая насколько это возможно свою привязанность к нему, рассчитывая, что закоренелый натурал в Тавросе захочет попробовать новые впечатления, предастся разврату хотя бы в качестве бисексуала. Но не только это беспокоило меня на протяжении прошедшего месяца, будучи рядом с другом. Вспоминалось, с каким трудом Тавбро согласился снова посещать процедуры в Реабилитационном Центре. Нитрам не верил в выздоровление и давно смирился с диагнозом, однажды убедив свой организм, что любые производимые с ним манипуляции безрезультатны и бессмысленны. Парень будто за что-то себя наказывал собственной немощью, слабостью и неуверенностью, будто расплачиваясь, раз за разом за однажды уже совершенные ошибки, став узником несчастливого и темного прошлого. Ведь в тяжелый момент с ним не было никого, кто бы встряхнул его, расшевелил, выкинул эту дурь из головы, что он себе вбил. Когда я понял, в чем состояла проблема Нитрама, то решил, что моей веры в чудо хватит на нас двоих, что дам ему смысл и сил шевелить ногами. Я желал научить его любить себя. Ну, и если бы он полюбил меня сильнее, было бы тоже неплохо. И вроде это мне удалось, шаг за шагом, медленно, но верно, добиться от Тавбро перемен. То был обыкновенный вечер, один из многих в кошачьем кафе. Смена пролетела спокойно, почти без эксцессов, если не считать, что одна посетительница уронила на себя чашку с чаем, почему-то щедро разбавленным виски, хотя в нашем заведении не выдавался алкоголь, а именно им пропах странный напиток. Однако Меулин совсем не удивилась подобному факту, лишь с большим удовольствием пощебетала на отстраненные темы с этой, как оказалось, её знакомой — улыбчивой блондинкой. А пока я убирал со стола устроенный беспорядок, послушал вполуха сплетни, но закончив со своими обязанностями, отправился в раздевалку, так и не выяснив кому нужно снимать квартиру и почему. И как всегда мне удалось забыть о самом важном. Ведь нужно было еще утром передать Лейон конверт! Но я, конечно же, вспомнил о письме, совершенно случайно нащупав его в кармане фартука, только когда наступила пора уходить домой. Подозвав управляющую, мне оставалось только объявить ей о весточке от старшего Макары и сунуть ей пришедшую на мой адрес посылку. Девушка тут же вскрыла записку и, пробежав её глазами, вдруг кинулась мне на шею, целуя в щеку, тем самым выражая свою неподдельную радость и громко причитая: «Он приедет?! Он, правда, приедет? Курлоз хочет со мной встретиться! Гамзии, спасибо, что ты его убедил!» Я слегка ошалел от такого проявления восторга, но что поделать? Вдруг я увидел на стекле витрины отпечаток ладони, и мне почудилось, будто за окном промелькнуло родное, но почему-то очень бледное лицо друга в свете уличных фонарей. Тавбро, заметив, что его слежка за мной раскрыта, быстро развернулся и ретировался куда-то в темноту проспекта, не реагируя на мои знаки. Накинув на себя кое-как куртку, я побежал за своим парнем, уже не вникая в восторженные вопли Меулин. Мне неожиданно стало страшно: парень не отвечал на мой зов, отчего меня не покидало нехорошее предчувствие приближающейся беды. Выследить Нитрама оказалось проще простого, хоть он наверняка считал, что скрылся и спрятался от меня, однако следы колес на свежем снегу раскрыли его местоположение. Там, в темном закоулке я и обнаружил Тавбро, но не одного. На юношу, замершего в своем инвалидном кресле, приближался здоровый, матерый пес, хищно оскаливая зубы. Я слышал, что в последнее время расплодилось немало придурков, развлекающихся натравливанием своих бойцовых собак на прохожих или их домашних питомцев, так что был примерно в курсе того, что происходило передо мной. Ни сам Нитрам, ни это черное чудовище совершенно не обращали на меня никакого внимания — они были слишком заняты друг другом, ведя безмолвную баталию взглядов. Когда псина всё же рванула к испуганному юноше, собираясь в него вцепиться, моё тело двинулось ей навстречу само, чисто на животных рефлексах, вмиг преодолевая разделяющее нас расстояние. Я подскочил к черной бестии наперерез, крича что-то громко и злобно рычащим голосом, вроде: «А-а-а!!! Ы-ы-ы!!!» и используя себя как щит. Надо было вести себя нестандартно — не как человек, а как необычное животное. А собака, не ожидавшая появления «Тарзана» на своем пути, изменила объект нападения, прыгнула на меня спереди, желая вцепиться в шею или в лицо, но прежде мне удалось выставить перед горлом левую руку, давая доберману укусить толстый рукав куртки. Несмотря на плотную двойную ткань, я ощутил, как острые клыки располосовали кожу, неглубоко вгрызаясь в плоть, но мне было тогда не до этого. Моей целью было УБИТЬ пса, а не прогнать его или «наказать», ибо тут не было иного выхода. Победителем из схватки суждено было выйти одному: или ему, или мне. Не отвлекаясь на боль, правой, свободной рукой я наносил крепкие резкие удары в область носа или в нижнюю челюсть чудовища, в то время как левой кистью, которая находилась в его пасти, делал движение от себя/вверх/вбок, но без толку. Раз, поймав добычу, охотник не собирался её отпускать. Я действительно ощущал, что дрался насмерть, не по виртуальному или воображаемому, ведь защищал того, кто мне дорог. Но очнувшийся от шока Нитрам сам подсказал мне, что делать. Кое-как извернувшись, я сбросил с себя куртку, используя для отвлечения и занимая ею морду добермана, а потом и вовсе накинул её на голову животного, временно ослепляя и вгоняя его в ступор. Потом мне удалось повалить собаку, обрушившись на нее всей своей массой, обездвиживая, для того чтобы нащупать поводок и уцепить его за ближайшую стальную решётку ограды, чьего-то палисадника и еле успев отскочить. Зверь, еще потрепав ошметки моей куртки, попытался вырваться из пут, но тщетно, поэтому залился злым, но в принципе безобидным лаем. Тут я смог отвлечься и услышал тихое поскуливание: потрепанная Найда упрямо ползла в сторону своего хозяина, оставляя за собой красный след на снегу. Мне не стоило большого труда взять её на руки и перенести на колени Нитрама, которого до сих пор немного трясло. Однако парень, удостоверившись, что нам необходима помощь умудрился показать стержень и характер. Необычно сурово Тавбро потребовал показать ему левую руку, а когда получил в свое пользование мою кисть, сильно сжал края царапины, выдавливая кровь и вызывая у меня обиженное возмущение, на что я получил: — Надо, чтобы слюна пса вышла. Вдруг он занес тебе инфекцию? Мобильник с собой? Телефон нашелся в карманах моих джинсов — я не успел его переложить в верхнюю одежду. Мы закрутились, как белки в колесе: последовал звонок в круглосуточную ветеринарную клинику, которая работала даже ночью и могла послать машину; потом в полицию, с указанием координат, где привязано опасное животное. Автомобиль с фотографиями счастливых питомцев на корпусе приехал удивительно быстро — Нитрам через каких-то знакомых договорился, чтобы нас подбросили с ретривером на место, а оплату мы бы произвели позже. Хорошо еще, что при ветеринарной клинике располагался травмпункт, и нам не пришлось пилить через весь город, чтобы мою руку нормально осмотрели. Конечно я не взял на работу свой страховой полис, поэтому мне нечего было предоставлять хмурым эскулапам, дежурившим ночью, кроме покалеченной верхней конечности. Но Тавбро доходчиво разъяснил будущим коллегам наши права и что подобные процедуры должны осуществляться безболезненно и бесплатно, поэтому нам не смогли отказать. В медсанчасти мне тщательно обработали небольшую рану — сначала её промыли, потом залили спиртом. Молодой врач, чуть постарше Нитрама спросил, когда был произведен укус. На мой ответ, что буквально полчаса назад, он радостно вколол мне что-то в плечо, объяснив, что это инъекция для профилактики бешенства и что мне придется повторить курс на третий, седьмой, четырнадцатый, тридцатый и девяностый день после укуса и не пить спиртное в течение девяти месяцев. А Найду пришлось оставить в клинике, где ей обеспечили надлежащий уход лучшие ветеринары, с которыми ранее по телефону договорился Таврос — круто иметь в записной книжечке нужных людей. Насколько я понял, вроде раны храброй любимицы Нитрама оказались не так серьезны как могли были, и доберман просто порвал в некоторых местах шкуру собаки. Однако радоваться рано — ретривер потерял много крови при транспортировке и был очень слаб. Но караулить на протяжении нескольких часов под дверью, за которой содержались прооперированные животные, нам не дали, да и не было толку, вдобавок служащий персонал нас с Тавросом настоятельно попросил покинуть медицинское учреждение, чтобы не нервировать остальных посетителей с их питомцами. Так что мы выпроводили из больницы себя сами, пока не вызвался кто другой с телосложением покрепче. Без копейки в кармане я был вынужден вместе с другом добираться до жилья не с комфортом на такси или общественном транспорте, а самостоятельно — собственным ходом. Сразу выяснилось, что без верхней одежды разгуливать ночью по улице в снег было слишком холодно и, русоволосый отдал мне свою куртку, которая оказалась слегка широковата в плечах, а сам он закутался по шею в теплое одеяло, что предусмотрительно таскал с собой в коляске. Хорошо ещё, что клиника для домашних питомцев располагалась не так далеко от центра, и мы за четверть часа добрались до знакомых улиц по хорошо освещенному проспекту. На протяжении всего пути Тавбро молчал, погрузившись в себя, предоставив мне управлять инвалидным креслом, а потом будто опомнившись, принялся извиняться за своё поведение, чем удивил меня ещё больше. Шок и стресс отступили, а непредвиденная прогулка немного привела в порядок его взбалмошные мысли и, как ни странно, успокоила. Мне было проще: я думал о том, что главное мы вместе и драгоценный друг невредим, а также верил, что моя хвостатая соперница на сердце Тавроса обязательно выкарабкается. Наконец возвратившись восвояси, мы приступили к будничным делам: я, немного отогревшись и переодевшись, устранял ранее устроенный беспорядок в комнатах, а Нитрам возился с бумагами и счетами, распределяя общий бюджет, корректируя будущие расходы, учитывая уже оплату за больничные услуги и выписанные лекарства. Конечно, притворяться, что ничего не произошло — не выход, но лучше так, чем громко голосить и жаловаться на судьбу. Нет ничего лучше, чем занять руки, когда хочешь отстраниться от неразрешимой проблемы. Мы сделали всё, что могли для нашей Найды. Как нас заверили врачи — необходимо было подождать. Время должно показать, что сильнее в схватке за жизнь собаки — её природное упрямство или пожилой возраст, но надежда подсказывала, что беда нас обойдет стороной. Тавбро был не на шутку встревожен ещё и из-за моего состояния, но мне вроде удалось его заверить, что со мной всё в порядке. Нитрам вроде намеревался сказать что-то ещё, нечто очень важное, но никак не решался начать серьезный разговор первым, поэтому опустив взгляд, произнес только напоследок: — Я… Я пока поставлю разогревать ужин и чай. И выскользнул из комнаты, мне только оставалось плечами пожать. Через пару минут, пока я осторожно снимал повязку с запястья, чтобы посмотреть, как там поживает моя царапина, на кухне раздался грохот и короткий вскрик. Мне пришлось бросить размотанный бинт на произвол судьбы, а самому спешить на зов. В помещении, где мы готовили пищу, меня ждала неутешительная сцена. Заварочный чайник разбился вдребезги, а под его осколками расплылось пятно воды, на полу растянулся сам Нитрам, впрочем, уже приподнимающийся на локтях, рядом с ним, чуть в стороне на боку лежало перевернутое инвалидное кресло. Коляска медленно, по инерции, вращала колесом, и почему-то напомнило мне своим видом какого-то умирающего зверя. Судя по всему, во время падения парень схватился за то, что стояло на краю стола, и этим предметом оказался наш пузатый фарфоровый чайник. Ладно, это объяснимо, но почему ремень безопасности на кресле был расстегнут? Покуда я задавался этим незначащим вопросом, Таврос успел принять сидячее положение прямо на влажном линолеуме и горько усмехнуться: — Похоже, сегодня мы пить уже ничего не будем. — Да пошла эта посуда знаешь куда? Ты не поранился? — из чувства солидарности я уселся прямо в разлившееся под ногами «море», пачкая домашние штаны. У нас была давняя договоренность: пока Тавбро сам не попросит или этого не потребуют обстоятельства — нельзя ему сразу помогать, ибо тут слишком тесно замешана такая тонкая вещь как гордость, которую легко уязвить. Но ничто не мешало мне его поддерживать морально, пусть и необычными методами. — Нет. Надо было выплеснуть старую заварку. И я… просто попытался встать, — глухо оправдывался Нитрам, почему-то пряча лицо от прямого взгляда в глаза. — Чел, ну не всё сразу же! Типа, дай еще немного времени своему телу, ведь только-только прогресс начался, — заверил я Тавроса, с удовлетворением подмечая, как едва заметно подрагивали его нижние конечности, покуда парень, подобравшись ползком к опрокинутому креслу, рывком поставил его на колеса. — Не в том дело. Гамзии, просто… Я не хочу больше быть всегда беспомощным! Сегодняшние события показали мне насколько я беззащитен. Понимаешь? Я не желаю быть для тебя обузой, быть зависимым полностью от твоих действий. Точнее нет, не так, не то хотел сказать. Мне тогда в драке почудилось, что вот-вот тебя потеряю, я должен был помочь, но физически не смог, — вдруг Нитрам поддался вперед и схватил меня за грудки, подтянув к себе поближе, сминая футболку и налаживая зрительный контакт. Каряя радужка лихорадочно блестела, а в глазах у парня плескалось нечто новое, какая-то безумная решимость, которую мне очень хотелось принять за страсть. Возможно, то, что копилось очень и очень долго в его сердце, выплеснулось на свободу — как плотину прорвало. Боль, горечь, тоска в комплексе придали Тавросу сил, подтолкнув на решительный шаг. Но какой? Русоволосый парень стиснул мои плечи, прижимая к себе в каком-то отчаянном, собственническом порыве, будто я собирался куда-то исчезнуть и только это простое действие, могло остановить неизбежное. — Гамзии, я очень перед тобой виноват, — начал заводить свою старую пластинку друг и я не выдержал. Только из-за этого и устроил драму? Меня не стоит жалеть или страдать из-за мелочей. — Нет, братюня, ты меня послушай. Видишь это? — я отстранился то сжимая, то разжимая пальцы травмированной кисти, показывая, что их подвижность сохранена. — Чувак, это норма. Догоняешь? — Ты не понял. Я неудачник и приношу всем, кто мне дорог несчастье. Сначала Вриска, потом мои родители, Терези, а затем из-за меня пострадала Найда и ты. Ты… Не догадываешься, что я хочу донести своим монологом? Ты мне очень нравишься… Более того, я люблю тебя! Но боюсь, что, если ты и впредь будешь рядом со мной, то с тобой случится что-то плохое и страшное, — Нитрам тяжело дыша, окинул взором мое травмированное запястье и неосознанно поежился. — Это похоже на проклятие. Мы сидим в луже дома на кухне, в окружении белых осколков и размокших чаинок, которые мы так и не удосужились нормально выбросить, а я просто бессовестно счастлив, услыхав три волшебных слова, которые на протяжении почти пяти недель пытался добиться от Нитрама. И пусть они прозвучали в комплекте с ненужной шелухой вроде трагедии и пафосной драмы, высосанной из пальца. Проклятый комплекс вины опять возник между нами и злорадно насмехался над жалкими потугами двух балбесов, сблизится на более «интимный» уровень, чем «друзья навсегда». — Тавбро… Ты же вроде отличник, но одновременно иногда такие глупые вещи говоришь, — слегка насмешливое обращение вроде привело в чувство парнишку. Он даже удивленно приподнял брови, когда я, сменив позу, закинул ноги ему на бедра, вцепляясь парня уже всеми четырьмя конечностями, втайне радуясь, что в процессе возни не напоролся задницей на один из многочисленных осколков на полу. — Думаешь, меня это притормозит? Думаешь, ты так просто от меня избавишься? А вот хрен моржовый. Да пусть за всеми этими событиями стоит хоть сам дьявол, тебя я не брошу. Зуб даю. — А как же ты и Меулин? — спросил надтреснутым голосом Нитрам и с натяжкой улыбнулся, будто борясь с собой. — Я и Меулин? Бро, ты серьезно?! — я не выдержал и расхохотался под напряженным взором будущего ветеринара, но завидев недоверие, мне пришлось пуститься в подробные разъяснения. — Ты всё не так понял, когда увидел нас в кафе. Из-за этого же и рванул в подворотню, как ужаленный в причинное место, даже не оглядываясь на мои крики? Так вот приколись, Меулин была раньше знакома с Курлозом! Помнишь, я не раз рассказывал тебе про своего старшего брата? Более того, девушка любит его до сих пор, сам об этом недавно узнал. Лейон даже приняла меня на работу, когда я явился к ней в слегка невменяемом состоянии только потому, как был очень похож на Курлоза в том возрасте, когда они расстались, — заметив, как Таврос ревниво ловил каждое мое слово, я еще больше развеселился. И ведь не догадывался даже, что в братане до поры до времени спал настоящий Отелло. Впрочем, я продолжил свою мысль, уже не обращая внимания на его меняющее выражение лицо. — Чел, как ты мог подумать, что у меня с ней что-то было? Да я просто передал ей письмо от пропавшего без вести возлюбленного, а она от переизбытка эмоций стала меня привычно тискать, как ранее кота. Чел, не отбиваться же мне было от начальницы, временно потерявшей мозги от радости? Нитрам молчал, не представляя, что сказать в ответ, а потом выдавил: — То есть ты… — Попридержи коней братишка, давай теперь я тебе кое-что покажу. Подарочек к Рождеству, но сейчас он будет как никогда, кстати, чтобы до тебя дошел смысл! — возрадовался я, намереваясь удивить Тавбро еще больше. ===> Будь Тавросом. Пойми, что тебя связывает с Гамзии. После странного, совершенно неподготовленного признания не было ни возгласов ужаса, ни ожидаемого удивления или презрения — Гамзии лишь просиял, как начищенный червонец, а вся его поза выражала торжество, когда он получил от меня подтверждение чувств к нему. Макара, попросив не терять лирическое настроение, выскочил из кухни, потом вернулся, водрузил меня обратно в кресло и закрыл мои глаза, откуда-то добытой шёлковой лентой. Более идиотского атрибута для сюрприза и не придумаешь, как будто бы я сам являлся для кого-то огромным подарком, но сопротивляться энтузиазму Гамзии было уже слишком поздно. На мой вопрос, что он от меня хочет, парень лишь многозначительно промолчал и толкнул вперед инвалидное кресло, на котором я восседал. Судя по направлению движения, было ясно, что Макара меня завез в комнату родителей. Пока я раздумывал, друг успел стянуть повязку с моих глаз. Что такого особенного он мне там хотел показать? Я несколько раз сморгнул, чтобы привыкнуть к освещению. Перед моим взором возникла… Картина, расположенная прямо на мольберте. Похоже, лучший друг закончил рисовать совсем недавно, даже не успел подобрать своему детищу подходящую рамку. Картина получилась немного наивная, чуть абстрактная, капельку незавершенная, она излучала мягкий свет, такой же, как и человек, её написавший. Она сияла изнутри, распространяя вокруг себя определенную ауру. Несмотря на поздний вечер и царившую на улице зиму, в комнате стало по-летнему тепло и уютно, как около растопленного камина. Широкие и щедрые размашистые мазки краски сочетались с тщательной и кропотливой проработкой деталей. Макара будто воссоздал, склеил из мелких кусочков целостный образ, возникший у него в подсознании, превратив его в нечто волшебное и неповторимое. На картине была изображена дорога, ведущая куда-то в бесконечность, в неведомые дали. Еще золотое поле подсолнухов, что расстилалось полотном, и тоже казалось необъятным. На горизонте обозначились две почти неразличимые, призрачные фигурки: мальчика и собаки. Головки больших желтых цветов направлены были именно на них, будто человек и его питомец излучали солнечные лучи. Постойте… Да это же я. Без глупого передвижного средства. Это же я… Бегу по волшебному полю, моя маленькая копия резвится вместе с Найдой на свободе. В глазах отчаянно защипало. Я почти почувствовал мягкую траву под ногами, как будто действительно скакал на воле. Гамзии, как ты смог? Картина была живая, я почти слышал, как она дышала, распространяя тот самый аромат — терпкий запах разнотравья и потерянного лета в детстве, того самого, когда я встретил Гамзии. Мне пришлось подъехать поближе, чтобы убедиться, что это не мираж. Но полотно не исчезло после того, как я до него дотронулся. Вблизи картина производила еще более сильное впечатление. Казалось, что под пальцами не холст, а другой мир. Не знаю, как это объяснить, раньше я такого никогда не чувствовал. Хотелось не отрываясь смотреть на картину. Да что там смотреть. В душе разгоралось страстное желание попасть в нее, вот прямо сейчас, не раздумывая, раз и навсегда остаться в плену ностальгии… И чуда. Обыкновенного чуда, которое было рождено лишь красками и воображением. Брюнет заметил, как я завис, не в силах оторвать взгляд от его шедевра, и трактовал мой ступор по-своему: — Это особое видение. Понимаешь, я воспринимаю мир немного иначе, чем остальные, — он говорил это с легкой толикой вины, будто совершил ошибку или сомневался, что добился нужного эффекта своим подарком. — Твой мир намного прекраснее нашего, теперь мне понятно, почему ты стремился убежать в него от реальности, — лишь смог выдохнуть я, завороженный зрелищем, все еще не веря, что чудо передо мной дело рук бывшего наркомана. Макара лишь горько усмехнулся: — Тавбро, ты до сих пор не понял? Ведь дело теперь совсем не в травке. Мой мир стал таким только благодаря тебе. Потому что… Я тоже тебя люблю. Чтобы мне провалиться, если это неправда! Я столько времени себя обманывал и отказывался верить своему телу, закрывал глаза на двусмысленные знаки внимания Гамзии, что почти убедил себя, в том, что все нормально. Абсолютно нет ничего странного в том, что страстно хочется поцеловать парня. — Гамзии, наклонись, пожалуйста… Макара послушно нагнулся, но в его вечной улыбке проскользнуло нечто бесовское и хитрое, словно он давно догадался, что нужно от него или знал, чем кончится дело. Мне было слегка некомфортно из-за чувства неуверенности в себе и робости, еще потому, что Гамзии навис надо мной и проклятой инвалидной каталкой, будто не давая шанса передумать. Но разве не этого мне хотелось? Нет хода назад — нужные слова были произнесены, мы и так долго откладывали то, что должно свершиться. Брюнет сам взял моё лицо к себе в ладони, легонько, почти невесомо прикоснулся кончиком языка моих губ, но тут же отстранился, когда я почти неосознанно поддался вперед, навстречу манящей, но запретной ласке. Парень вновь проделал трюк, но в этот раз задержался чуть подольше, нежно и даже слишком осторожно поглаживая пальцами мне скулы. Гамзии будто дразнил, играл со мной, не давая досконально распробовать вкус настоящего, взрослого поцелуя. Он мягко дотрагивался губами, то нижней, то верхней моей губы, но не углублял прикосновения, оставляя их невинными и трепетными, не замутненными страстью и это при том, что был намного извращеннее меня в плане отношений. Парень словно желал наверстать упущенные возможности не качеством, так количеством поцелуев. Но… Так нечестно… Когда бывший наркоман вновь приблизился, чтобы украсть частичку моих тревог, я его остановил, будучи всё это время в пассивных ролях. Наверно, ему неудобно, так нависать, согнувшись в три погибели? Повинуясь какому-то наитию, я вновь притянул Гамзии к себе, удерживал как можно ближе, почти роняя его на свои колени, чему он радостно подчинился. Руки сами легли на затылок Макары, привлекая к себе поближе, не позволяя в этот раз быстро уйти от меня без ответного подарка. Мои пальцы тут же запутались в длинных непослушных волосах брюнета, а его дыхание приятно жгло и без того разгоряченную кожу. Рушились барьеры, которые долго и кропотливо создавались. Во мне как будто что-то сломалось, когда я сам прильнул к Гамзии. Что он со мной сделал? Что я делаю? Но он же парень! Брюнет слегка наклонил голову, немного меняя положение тела, и послушно приоткрыл рот, впуская меня внутрь, знакомя с целым миром новых ощущений. У Гамзии были требовательные губы, но внутренняя их сторона оказалась мягкой и влажной, а за ними прятался гибкий, озорной язычок. Опыта конечно у меня в поцелуях особо никакого не было, ну, кроме того, что я видел по телевизору. Но никакая теория не сравнится с практикой — это можно понять только на деле, испытав через поцелуй настоящее блаженство, которое способно соединить души и сердца двух возлюбленных. Все было как-то спонтанно, я опирался на одни инстинкты, не слишком сосредотачиваясь на технике, если она вообще существовала для меня, но я не мог допустить ошибку, потому что… Ну, это же Гамзии! Чего мне опасаться? Я успел слишком привыкнуть к нему, чтобы бояться. Макара был абсолютно спокоен, и его умиротворенность таинственным образом передавалась мне. Глаза Гамзии не закрывал, как и я, лишь слегка приспустил веки, от чего казался еще менее адекватным, чем прежде, но четко следил за каждой моей реакцией. Я пытался быть менее скованным и более ласковым, но не удавалось, потому что представлял себя со стороны, и мне становилось противно от того, что мы творили. Но брюнет начал слегка посасывать и покусывать кожу губ, делая это одновременно и нежно, и жадно, колеблясь на тонкой грани вседозволенности, словно показывая, как нужно доводить до исступления. И тогда все проблемы вылетели у меня из головы, остался только Гамзии и ничего больше, включаясь в игру. Катастрофически не хватало воздуха в легких, перед моим взором всё закружилось, но оторваться было невозможно. Это походило на наваждение… На наркотик, только в человеческом обличие, который преспокойно устроился у меня на ногах и пытался выпить мою душу. Его губы были приятно расслабленны, как и он сам, словно сам Гамзии получил откровенный кайф от того, чем мы занимались, почище, чем от дозы. Я начал вести или просто брюнет позволил мне это делать для поддержания моей уверенности или боясь отпугнуть. Хотя нет, мы были равны, просто давали друг другу шанс сделать встречный шаг. Гамзии, удостоверившись, что процесс «лобызания» происходит нормально, блаженно прикрыл глаза и предался «чуду», издавая сдавленные звуки, очень схожие со стонами. Это был не столько контактная близость, сколько выражение нежности и страсти, благодарности и привязанности, ну, и, конечно же, — любви, которая заполнила все мое существо полностью. Поцелуй передал столько разнообразных чувств, что от избытка новых ощущений кружилась голова, и предательски потели ладони, но, несмотря ни на какие преграды, хотелось продолжать сладкую муку, прося еще… Еще немного. Еще чуть-чуть Гамзии. Хотелось целовать крепче, глубже, сильнее, растворяться полностью в его лукавых глазах и теплых руках, которые уже бессовестно проползли мне под рубашку и начали странное путешествие по изучению моей груди. Мы делали это будто в последний раз, словно не могли насытиться, будто это был не просто поцелуй, а нечто более значимое и личное, как непроизнесенная клятва верности. — Ещё? — кое-как выдохнул я, отрываясь от Макары. — Еще, — хищно облизываясь, подтвердил Гамзии. ===> Будь Гамзии Макарой. Целоваться с Тавросом. Да! Да! Да! Да, мать вашу! Наконец-то! Ещё! Больше! Нужно больше! ===> Гамзии слишком неадекватен. Побудь кем-то другим.