Вечная музыка и пустые рифмы

На улице, словно нарочно, разыгралась метель, превратив близкий путь до метро в настоящее геройское испытание. Руи снова забыл перчатки. Колкий снег мелкими иглами врезался в голую руку, удерживавшую шарф, нагло лез в глаза, заслоняя обзор. Музыкант так замерз, что ему отчетливо казалось: подлюка-холод проник в каждую клеточку, в каждый сосуд, в каждую каплю крови... переживания сделали парня куда восприимчивей к зиме, нежели обычно. Пришлось срочно отогреваться крепким чаем пополам с коньяком – благо, початая бутылка последнего в полупустом баре завалялась. Думать ни о чем не хотелось. Впрочем, и не пришлось: стоило маэстро совершить первый скромный глоток спасительного напитка, как верный айфон, отдыхавший на диванной подушке, пронзил тишину разухабистой мелодией немецкой народной. - Здорово, старик, не разбудил? – раздался в динамике бодрый голос агента. Где-то в Вене рядом с трубкой что-то призывно звякнуло, и Руи едва ль не почувствовал аромат свежесваренного австрийского кофе, начисто стирающий девять тысяч отмотанных километров и восемь отстающих часов. – Токио еще не храпит? - Нет, пока только собирается, – Рюичи слабо улыбнулся. Осторожно присев на журнальный столик, потянувшись, потушил верхний свет, чтобы тот не мешал видеть мерцающие автомобильные реки, бегущие по проспекту. Какая-то непонятная тоска вдруг мгновенно навалилась на пианиста, будто голос из другого, европейского мира был для него единственным ориентиром в отчего-то внезапно опустевшей Японии. – Добрый вечер, Кентаро, – собственное аккуратное, отстраненное приветствие напомнило ему обращение к радиослушателям далеких волн. Поставив чашку, Руи задумчиво провел пальцем по ее теплому краю. - Тебе тож не хворать, – рассмеялся в ответ старинный друг, не заметив этой странной прохлады. Впрочем, Шнайдер вообще подобных вещей не замечал. «И к лучшему», – вздохнул мастер. – Слушай, герр Ямамото, у меня к тебе дело! – тем временем гордо сообщил управленец, привычно коверкая японский язык. – Предвосхищая твои резонные возмущения: это предложение, от которого невозможно отказаться. - Какого... - Молчи и записывай на подкорку, – не давая подопечному возразить, полукровка пустился в красочные подробности. – Значит так: давеча в ресторане мне совершенно случайно попался на глаза хорошо набравшийся Хайнекен... ну Клаус, баварец, парниша из министерства, ты его помнишь, мы с ним на Октоберфест год назад катались. Несмотря на изрядное количество выпитого, моя интуиция не спала и подбила пойти поздороваться. Он сразу узнал меня, пригласил хряпнуть за его счет... Короч, слово за слово, туда-сюда – и вдрабадан нахрюкавшийся Хайнекен таки раскололся: заявки на международный форум уже отобраны, но! председатель комиссии кандидатами недоволен, потому шанс подсунуть ему еще кого-то есть... Как думаешь, mein lieber Freund, что я сделал как только протрезвел? Правильно, дернул кружечку пива! – Шнайдер злобно расхохотался. «Раньше он решал вопросы после пьянок, теперь – в процессе. Растет над собой», – отметил Рюичи. А агент продолжил: – Лады, без смеха: в общем, я собрал твои последние записи и рванул на прием. На стреме там секретарша, никого без записи не пускает (ух, ведьма!), пришлось немного поулыбаться ей, напеть, будто встретиться с этим старым чертом для меня – вопрос жизни и смерти, и только она может мне помочь... пустить, так скажем, в ход все свое обаяние. Сработало, дверь открыла, правда, еле отвязался (наврал, что женат и верен). Председатель, кстати, пребывал в сносном настроении, материалы принял, о тебе наслышан, поэтому... Scheiße! – внезапно выдал парень, проорав кому-то по ту сторону диалога: – Я сказал: засуньте эти папки в жопу! В жо-пу! Вашу мать, – выругался, прибавив ряд непечатных немецких выражений. – О чем я? – чуть позже, угомонившись, вновь обратился к Руи. – Ага, вспомнил. Через два дня мне перезвонили и сообщили, что ты принят, – пауза. Не получив ответного возгласа, агент почти прокричал: – Эй! Ты что, спишь, что ли? Тебя пригласили на международный классический форум, форум, Рюичи!! - Правда?.. – все, что сумел выжать из себя потрясенный пианист. Ему отчетливо мерещилось, что он смотрит фантастический сон и вот-вот должен проснуться. Форум? Это издевательство, да? Этого предложения он бог весть сколько ждал, это же огромная честь для каждого музыканта, это перспективы, это... Да он и не надеялся туда пробиться, там же «все куплено», как верно подмечал Шнайдер. С трудом ворочая языком, интерпретатор выдавил: – Ты меня разыгрываешь, скотина. - Ты меня не слушаешь, бестолочь! – парировал менеджер. – Я уже битых полчаса рассказываю, как в поте лица тебя, придурка, пиарю, а ты храпишь, морда, набравшись, небось, саке! Смотри щеки не нажри на токийском рамене! Клянусь: не застегнешь воротник, маэстро, – сядешь на бессолевую диету. - Шнайдер, умоляю, стихни, – Руи устало потер глаза. – У нас поздно, ей-богу, я едва соображаю. Чего ты конкретно от меня хочешь? - Чтобы ты похудел, – нашелся гад. - Угу, а чего еще? - Я сбрасываю тебе билет на самолет, – вместо объяснений отчеканил агент. («Я сбрасываю на тебя бомбу», – ненароком подумалось Рюичи). – Завтра вечером вылетаешь в Вену: нужно выбрать программу, прогнать ее, заполнить формальности. Я встречу тебя в аэропорту и сразу же повезу куда следует. - Конец отпуску, – проворчал артист. – Ага, дальше по списку рождественская засада, новый сезон... Когда теперь отдыхать? - На том свете отдохнешь, Ямамото, – срезал полунемец жестокой шуткой. – Всё, заметано, благодарности потом, – расплылся в жадной ухмылке, – как и ящичек Edelweiss: напоминаю, если кто-то забыл. - Я не забыл, – пианист фыркнул, важно подчеркнув: – Но только после того, Кентаро-кун, как вновь ступлю на австрийскую землю. - Безусловно, Рюичи, – протянутое паспортное имя резануло музыкальный слух виртуоза. «Опять Рюичи, не Руи...» – кольнула досадная мысль. – Ладно, набирай, если вдруг какие проблемы: я вечно в сети, ты знаешь, – подытожил Шнайдер и, смачно крякнув после глотка вкуснейшего кофе, с издевкой заметил: – Не плачь по родине, самурай: может, еще вернешься. Гудки пошли раньше, чем Ямамото успел выдать дежурный ответ, что он ненавидит Токио. Широкий экран погас, а чай давно остыл, утратив всю свою ценность. Культурный шок, охвативший Руи пару минут назад, отступал под напором противоречивых мыслей, однако, лихорадочно соображая, что делать, музыкант никак не находил решения. Он был уверен лишь в одном: от такого не отказываются. Потому и умница Шнайдер не предоставил ему выбора. Умница Шнайдер... сейчас он, довольный собой, смаковал кофе, разглядывая из студийного окна зимнюю Вену: взъерошенный, подслеповатый, стильные очки висят на груди, зацепившись за третью пуговицу рубашки – до нее две расстегнуты, как и пиджак. В увешанных неформальными кольцами пальцах свободной руки, только отложившей смартфон, тлела крепкая сигарета. Свободный и независимый европеец, харизматичный засранец... Рюичи с тоской подумал, что соскучился по нему. Но понимал, что принять его предложение – значит бросить затею Казу, неизвестно ведь, когда теперь Ямамото вернется в Токио. Может, и не вернется вовсе... «Нет, нужно лететь, – сжав рукой чашку, Рюичи выдохнул, отметая нелепые сомнения. – Как я буду смотреть в глаза Кентаро, ежели откажусь? Он ради меня лезет в самое пекло, рискует репутацией, деньгами, возможностями. Если я сейчас отвернусь от него, сам себя уважать не буду. Надо ехать». Резко поднявшись на ноги, парень отбросил смолкший айфон на диван. Убеждая себя, что поступает единственно верно, пианист снова посмотрел на бесконечную россыпь равнодушных огней. Неприятный осадок горчил. А ведь еще так недавно Руи бы даже не колебался, еще так недавно ничто его тут, в Токио, не держало. Он привык рассчитывать только на себя, в жизни Ямамото была лишь Музыка – и он шел за ней, служил ей верой и правдой, отдавая без сожалений все свои силы, желания и стремления. Она – как ни один живой человек на всем белом свете – согревала его и защищала, утешала и баюкала, помогала бороться, не сдаваться, идти. Она была ему единственным другом. Разве теперь что-то изменилось?.. Подойдя вплотную к мутному стеклу, Рюичи уткнулся в собственное отражение, легкое, почти невидимое на темном фоне. Снег мельтешил в свете фонарей и мигавших фар, как отчаянная насмешка. Чушь: ничего не произошло, все по-старому, сердце не приковано никакими цепями. Просто усталость, просто что-то мелкое, незначительное стало другим. «Наверно, я к ним привязался». Следующим утром Руи приехал на репетицию исключительно ради того, чтобы передать грустную новость, принести извинения... те давались с трудом, но уйти по-английски было бы еще хуже, и пианист прекрасно понимал это. В студии уже копошились участники группы, что-то буднично обсуждали, шутили, варили кофе, по очереди разогревали чайник, чтоб заваривать в кружках ароматные пакетики из коробок. Только Бё не явился, хотя время приближалось к одиннадцати. - Его сегодня не будет, – пояснил Казуки, когда Рюичи решился осторожно справиться об отсутствии вокалиста. – Отзвонился, ему нездоровится. Впрочем, неудивительно: вчера меня подвозил, так – представь – пытался завести авто ключом от квартиры. Тыкал на полном серьезе, – беззаботно рассмеялся лидер. – Перегрелся чувак. - Похоже, – кивнул маэстро. Он знал истинную причину такого поведения Коджимы, но не озвучил: незачем вмешивать посторонних в личные дрязги, пусть даже посторонний – твой старый друг. Все равно незачем. «Значит, вот как его...» – грустно подумал Ямамото, поежившись от укола совести. Как ни крути, сколько ни обижайся на едкие слова Бё, Руи поступил скверно, не сумев нормально с ним объясниться. На месте фронтмена он тоже не приехал бы сегодня сюда. Композитор вздохнул: что ж, придется расставаться с вокалистом не попрощавшись, нерешенное между ними повиснет в воздухе. С одной стороны, так было даже легче (ведь Рюичи не представлял, что скажет Коджиме, как посмотрит в его мудрые всезнающие глаза), с другой – груз ошибок следовал за ним в Австрию. Выслушав сбивчивый рассказ смущенного интерпретатора, ребята, конечно же, жутко расстроились: за короткое время знакомства они уже сдружились, да и проект забрасывать совсем не хотели... Желая хоть как-то загладить свою вину, Рюичи протянул Манабу специально взятый на студию диск Screw – их свежий альбом, упакованный в стильную коробку с фирменным логотипом группы. Руи приобрел его для домашней коллекции, куда попадали только самые дорогие сердцу пластинки. - Мана-кун, не подпишешь? – вежливо попросил пианист. – Для Рюичи. В Вене все обзавидуются. - В Вене есть мои фанаты? – усмехнулся гитарист, но маркер взял и аккуратный росчерк на обложке поставил с нескрываемой гордостью. - Найдутся, – заверил виртуоз, зная, что будет любоваться этим важным автографом до скончания дней. Они тепло попрощались. Юто крепко пожал руку Руи, искренне пожелав удачи, а Джин долго-долго висел у друга на шее, требуя обещаний не забывать их и когда-нибудь обязательно вернуться. Лидер же проводил товарища вниз до крыльца, на ступеньках парни остановились, чтобы напоследок перекинуться парой фраз. - Прости, Казу-кун, – с силой выдохнул мастер, опустив взгляд. Метель наметала под ненадежную крышу ворох снежинок, которые весело путались в прядках и лезли в лицо. Зима выдалась какой-то чересчур снежной в этом году. – Ненавижу обнадеживать, но видишь, как оно получилось... Шнайдер с меня не слезет, да и, если честно... - Проехали, я не сержусь, – отмахнулся Казуки, привычно улыбаясь – задорно и легко. Эту его привычку относиться ко всем проблемам играючи можно было смело записывать в добродетели, недостижимые людям категории Ямамото. – Перспективы на дороге не валяются, Руи-кун, брось каяться. Это мне нужно извиняться: ты столько насочинял, а тебе взамен ни иены... – парень сочувствующе развел руками: тяжко бодаться с условиями досрочного расторжения. - Я работал с вами не ради денег, – Ямамото поспешил его успокоить. – Стать свидетелем того, как вы создаете музыку, для меня уже колоссальный опыт, поверь. К тому же... – он вдруг запнулся. – Я все равно надеюсь, что однажды завершу этот проект вместе с тобой и ребятами. - Было бы здорово, – поддакнул лидер, шмыгнув носом – то ли простудившись, то ли расчувствовавшись. – Я вообще-то верю в судьбу: может, мы просто не доросли еще до тебя. Но мы дорастем, вот увидишь! – он смешно выпятил грудь, расхохотавшись, по-свойски толкнул Рюичи и распахнул объятья. – Дружище, иди сюда! Прижав к себе школьного приятеля, Казуки бережно похлопал его по спине, прибавил парочку ободряющих фраз. Все происходящее отчаянно напоминало Рюичи их прошлое расставание, и предательский ком подкатывал к горлу, несмотря на все старания композитора быть мужчиной. А когда Ямамото вновь обрел свободу, то заметил в уголках неунывающих шоколадных глаз Сато скопившуюся влагу. - Ты проработал с нами недолго, Руи-кун, но ты изменил всех нас, музыка Screw уже никогда не станет прежней. И знаешь, я думаю, это даже хорошо, – по-быстрому размазав по щекам набежавшие слезы, Казу тряхнул головой, смахивая налипшие снежные комья с концов крашеных пепельно-русых волос. Спрятал руки в карманы и заразительно улыбнулся, так же, как тогда возле школы, будто и не было этих пятнадцати взрослых лет.