***
Небо снаружи еще окрашено чёрно-фиолетовыми разводами, когда Джиа резко распахивает глаза и с шумом ловит ртом воздух, будто совершая первый в своей жизни вдох еще незнакомыми с кислородом лёгкими. Сил хватает лишь на то, чтобы дотянуться ледяными пальцами до шеи и просчитать слабый пульс: не умерла; радость от жизни Джи не испытывает, лишь покладисто мирится с этим, пытаясь пошевелить онемевшими конечностями. В Тардис душно, пахнет озоном и одиночеством. Джиа лениво поднимается с разворошенной с одной стороны кровати - на которой спала она - и идеально заправленной, совершенно нетронутой с другой, и не удивляется: бессмысленно. Адекватные реакции давно утонули в каждодневных ссорах с пьющим отцом, в нежелании и невозможности заняться чем-то, кроме стаптывания ботинок в пыли мостов, гаражей и свалок. Всё адекватное, что когда-то было присуще черноволосой девочке с сияющими в предвкушении чуда глазами, давно утонуло в вечно хмуром и голодном непонятно до чего взгляде тощей девицы. И Никто не понимал её с озлобленным взглядом и сигаретой меж искусанных губ. А глаза Джии были жадны до чуда, того по-прежнему детского и желанного. — Единственное, что не изменилось в ней после смерти матери пряталось за тускло-серой, почти что по-мышиному блёклой оболочкой глаз. И Доктор сумел это разглядеть.***
Доктор вновь под мостом в ночи. И уже даже не нервирует себя, что вместо спасения галактик и путешествий в далекое утопичное будущее четвертый день разбирается с проблемами одного маленького человека. Вначале Тайм-лорду приходилось мысленно оправдывать трату своего не преувеличенно драгоценного времени одной уже случившейся смертью и сотнями возможных, теперь же он делал то, что считал нужным, руководствуясь лишь эгоистичным в какой-то мере желанием помочь одной странной юной девушке, спасти её от склизких лап черноты. И на смерть того наркомана ему было плевать; плевать на выкатившейся из его тёмной глазницы, пестрящий кровавыми змейками сосудов глаз. Доктору невероятно сильно, до глухого удара уже сбитых костяшек о бетонные стены моста, плевать на всё это, когда по синякам под глазами Джи слишком чётко видно, как она тряслась в очередном припадке; когда у девчонки кокаин с соплями и слезами стекает из носа из-за очередной встречи с мёртвой матерью; когда она, руководствуясь чёрт знает чем, целует его, словно своего любовника. Это его-то, чьё лицо сокрыто морщинами, чья жизнь началась задолго до первой апологии христианства и чьё сердце по острой нужде было заложено кирпичами. Мужчина отвлёкся от саднящих мыслей, что вновь следует за человеком и ведет того за собой, услышав чьи-то шаркающие шаги.