Эдолас: Король и Воительница

      Чудаковатый у них был конвой.       Начать стоило хотя бы с факта, что «конвой» — парусиной покрытая старая телега, набитая мешками с мукой, — сопровождалась более, чем полудюжиной человек. Впрочем, с учётом грабежей, что всходили на военном пожарище, словно грибы после дождя, хлеб охраняли как зеницу ока. То есть человек маловато будет. Но зато какие они!.. чудные. Создавали такую картину, которая воистину смущала.       Не каждый день можно увидеть, как вместе путешествуют рыжий пузатый бородач, мрачный бледный генерал Легиона, зататуированный лопоухий громила с арбалетом размером с ребёнка, тёмнокожий блондин, элегантный статный мужчина, не смотревший на дорогу, но не спотыкавшийся, Охотница на Фей, почему-то сидевшая в телеге раздвинув ноги, оборванец в плаще и босоногий мальчишка.       Даже тяговое животное не могло похвастаться своей обычностью — не перед Мистганом. Таких существ звали миносами. Как объяснила Эрза, в честь вымерших диких минотавров, дальними одомашненными потомками которых являлись эти создания.       Джерар видел в их тягаче — пёстром и упитанном — нечто среднее между быком, мартышкой и собакой. Минос имел донельзя раздутый торс, толстую шею и жилистые передние конечности, схожие с бычьими, и раздвоенные копыта. Задние лапы повторяли анатомию человеческих ног, их длина едва равнялась длине туловища с головой, а ступни… ступни представляли собой толстокожие девятипалые ладони.       В добавок ко всему, зверь умудрялся спать на ходу, гулко сотрясая телегу своим сопением. Впрягали миноса так, что вес тянулся мощной грудиной и мышцами спины, пальцы задних лап цеплялись за почву, корни, камни, и зверь в полудрёме падал и падал вперёд, таща за собой телегу.       Как тягловые животные миносы не получали лишнее внимание. Спали они или нет, шли миносы медленно, с задержкой воспринимали приказы, и доверять им груз легче них самих было опасно. Однако миносы могли идти несколько суток подряд без остановки, настолько долго обходились без пищи, что провизию для них не возили с собой, а хранили на станциях, их задние лапы позволяли животному ввозить груз в крутую гору и идти по пересечённой местности. Помимо этого, миносы хорошо дрались, если хозяин умел успокоить их до того, как животное, расправившись с нападавшими, примется за караванщиков.       Миноса во главе повозки Громвилль Тариталь ласково кликал Пятнышком и почёсывал между рогов, идя рядом. Пятнышко принадлежал пастухам с соседнего хутора и часто возил зерно, муку и всякую всячину на продажу где выгоднее.       Увидев волнение Легионеров, самой Эрзы, да и приняв во внимание отравление генерала Мистган скрепя сердце велел остаться в Гаммере минимум на день. Эрза нахмурилась, но не стала спорить — судя по дёрганым векам, пульсирующим вискам и напряжённой шее, головная боль была сильнее упрямства и желания самоотверженно упрямиться (что только убедило Короля в необходимости остаться у Грома).       Тариталь расторопно занялся приготовлениями, в том числе поиском транспорта, а бойцы и Король провели половину дня счищая с себя грязь да кровь и прогревая кости.       Зигрейн и Сё сидели в бочках с горячей водой до тех пор, пока она не остыла, и даже повелительный Бухус, приговаривавший, что из-за этого растянутся синяки, не смог их выгнать. Или не хотел их выгонять и причитал только для виду — Мистган заметил во взгляде капитана какую-то щемящую грусть, что заставляет человека плакать от ужаса и облегчения.       «Легионеры вряд ли часто себе позволяют пользоваться горячей водой», — понял Мистган, и сердце его что-то ужалило.       Утром бойцы благоухали и сияли, посвежевшие, бритые и отдохнувшие. Гром поставил Короля перед фактом, что тоже едет, снарядил телегу, довёл Эрзу Найтуолкер до нервного тика фактом, что статуя Фауста использовалась вместо праздничного дерева и в качестве мишени для метания ножей, и попрощался с Бикслоу.       — Журнал? — допрашивал Гром.       — Отсылать ежедневно.       — Пиво?       — В погребе. У Джейсона не покупать, ездить самому к Альберту.       — Баб и девок?       — Не обижать самому и другим не позволять.       — А наших?       — К себе в комнату и погреб не пускать, помощь принимать в особых случаях, наедине не оставаться, с наступлением темноты одному без мужиков не гулять.       — Вот молодец!       Гром хохотал, а Мистган, всё похлопывавший нервную Найтуолкер по плечу, не мог понять, что такого страшного могло быть в кучке работящих женщин. Его недоумение позабавило Бухуса.       — Бикслоу не женат и не пьёт, — промурлыкал капитан, хитро улыбаясь в кулак. — Никогда.       Эрза Найтуолкер спустила шарф с носа:       — Три. Два. Один.       Уши Мистгана вспыхнули. Он замер, но откашлялся и потёр шею, махнув на эту мысль рукой.       Так и отправились в путь.       Найтуолкеров и Сё посадили в телегу. Рубилаксу Гром грозил кулаком, а для Эрзы лично четырежды (во всех известных направлениях и к чертям) послал знаменитую поговорку, дабы она не смущалась и не геройствовала.       Найтуолкер полегчало, но ходила она всё ещё медленно, а сидеть была вынуждена по-мужски: так, будто между ног курятник. Девушка не испытывала радости.       — Треклятый Хьюз, — ворчала она вчера на кухне Грома, — сидеть теперь так чёрт знает сколько. Не принимайте на свой счёт, слышите, Ваше Величество? — фыркнула она через плечо, заметив его присутствие.       — Знаешь, Найтуолкер, — он потёр шею, — после того захвата, когда ты сдавила мне рёбра, единственное, что пришло бы мне на ум, это: «О АНИМА, ТОЛЬКО НЕ СНОВА!»       Найтуолкер метнула в него ложку и оскалилась, но повеселела: оскал перешёл в усмешку.       Но ни странное существо, ни состав покалеченного «экипажа», ни даже феномен «Найтуолкер, которой понравилась шутка» так удивляли Мистгана. Его поражал Роуг Харт, что босиком скакал позади телеги и без продыху осыпал Найтуолкер вопросами, как не осыпал её руганью ни один из жителей Вертелок.       — Демон правда Иксидов слопал? У него было два лица? Он огнём дышал? Или пердел? У него большие зубы? Я слышал, у демонов должны быть большие зубы! Это правда, что король его на кулаках побил? У него кровь чёрная? А он правда ростом с гостиницу дядьки? Он делал так: «ГРЫ-А-БЛА-ГРА!»? Или «КЛЫ-КЛЫ-ГЛЫ-БЛБА!»?       Пятнышко вздрогнул, заворчав, но тут же заснул.       — Меня не было в городе в то время, Роуг, — ответила Найтуолкер, когда мальчик прервался на передышку после рёва. — На эти вопросы компетентнее ответят Его Величество: демона они знают очень хорошо, — Эрза прищурилась, и Мистгана пробрал холодный пот.       Не хотелось вновь лгать — тем более ребёнку. Тем более Роугу. Франсер отряхнулся, отправил плащ, прочистил горло и спустил платок, готовый, но страшащийся, как перед речью в день коронации.       — Ого, а почему тебя не было? Это из-за земной тебя? А она прям как ты? У неё папа тоже генерал? Она клонируется? У неё есть крылья? Ты испугалась? Вы правда друг в друга острова метали?       Мистган опешил и поперхнулся заготовленным воздухом. Ну да, ну да, кому нужен какой-то король-вседержитель Эдоласа, когда есть Эрза Найтуолкер? Она, к слову, усмехнулась. Джерар фыркнул и отвернулся. Он вообще-то совесть задушил, на горло себе встал — и всё незачем, что тут смешного?       Впрочем, пожалуй, именно это удивляло Мистгана: как жестокая и циничная Найтуолкер, оправдывающая методы Преяра и одобрявшая изгнание отца, преобразовывалась в терпеливую, спокойную и по-своему ласковую Эрзу, когда общалась с Роугом. Джерар улыбался краем губ — дышалось легко и спокойно. Он думал, как бы видеть её такой чаще.       — Да, мы сражались за чертой города, — ответила Найтуолкер. — Не могу сказать, что мы одинаковые, — девушка осеклась, задумчиво прищурила глаза, но едва мотнула головой. — У нас разная структура волос. У Скарлет они прямые.       — Скарлет? — удивлённо подпрыгнул Роуг. — Интересно, настоящая фамилия или она самоназванка?       — Я не спрашивала, Роуг. Про семью тоже. Клонироваться не умеет, островами друг в друга не кидались. Эх, а надо было попробовать, — Найтуолкер цыкнула и подпёрла подбородок ладонью. Роуг захихикал. — А вот мечей она в меня метнула прилично. Пятками — не спрашивай, понятия не имею, как.       Харт восхищённо вздохнул, сжал кулаки и зайцем запрыгал слева-направо, выкидывая кулаки и огрубевшие босые пятки. Мистган отметил, что Роуг рос щуплым, но здоровым ребёнком. Он обладал закалкой, высоко прыгал и стремительно бил. Громвилль позаботился?       — А ты испугалась? — выпалил Харт, прыгнув к телеге.       Найтуолкер помрачнела. Если раньше она смотрела на Роуга, то сейчас ушла в себя. Вернулись задумчивый прищур, напряжённая челюсть, сведённые брови.       — Я разозлилась, — тихо сказала она тяжёлым, тугим тоном. — У неё на броне, у сердца, красуется метка Фейри Тейл. А сама она назвалась Титанией — Королевой фей, — Найтуолкер хмыкнула и сцепила пальцы в замок. Крепко. Роуг уже не улыбался, слушал внимательно и тихо. — И эта злость привела меня к спешке, суете и растерянности, Роуг, — Найтуолкер выдохнула, лоб разгладился. Эрза по-лисьи усмехнулась. — Но знаешь, малой, после нашей со Скарлет схватки я стала храбрее, чем когда-либо, — Эрза протянула руку и потрепала мальчика по голове, и он заулыбался. — Скарлет хороший человек. Она бы тебе понравилась. Мистган вздёрнул брови. Он избегал говорить о Скарлет, ведь не знал, на какой ноте расстались девушки. Судя по всему, на весьма хорошей.       — Так ты испугалась! — не унимался Харт.       Найтуолкер передёрнуло, Джерар едва успел сдержать смешок.       — Не испугалась. Сказала же, разозлилась.       — Дядька Гром говорит, что злятся от бессилия, а бессильным страшно.       Найтуолкер цыкнула и поморщилась. Мистган беззвучно хмыкнул: «Мальчишка-то не промах».       — Да, Роуг, я испугалась, — выдохнула Эрза, и Роуг с Мистганом опешили. Да и не только они: весь экипаж (кроме Рубилакса), как оказалось, подслушивавший, обернулся к девушке с широко распахнутыми глазами. — Уши греть хватит, а, — заворчала Найтуолкер и хмуро глянула через плечо. Мужчины пристыженно отвернулись, будто ничего не случилось: неловкий кашель, насвистывание и хриплое «а я чё, я ничё» быстро стихли.       — Я тоже испугался, когда магию высасывали, — сказал Роуг. Он уже не прыгал, а уверенно шёл за телегой. Он сжимал крошечные кулачки, смотрел прямо, и его красные глаза показались Мистгану засохшей на металле кровью. — Острова падали, эфир везде разлетался. Мелюзга плакала — истошно так, что кишки мёрзнут и сердце рвёт… Дядька Гром меня за руку взял, крепко-крепко, — против обыкновения Роуг шептал, и Мистган его еле слышал. — Она у него большая — ладонь-то. Мягкая, тёплая, но с мозолями. С мозолями, а мягкая, знаешь?       Эрза кивнула.       — Ладонь у дядьки тёплая, а сам он — я на него посмотрел тогда — сам он бледный стоит и на небо пялит. Молчит, дышит и просто таращится. А потом… всё просто прошло. Знаешь, вот мама с папой сражались и умерли, чтобы у нас магия была, а она, магия эта, и не нужна, — Роуг потупился. — И зачем тогда?..       Мистган с трудом сглотнул слюну: онемевшая глотка не слушала. Найтуолкер вздохнула. Нахмурилась и вновь заглянула в себя. Искала ли она ответ на этот же вопрос? Мистган не знал.       Роуг шмыгнул и потёр лицо рукавом. Улыбнулся не размыкая губ и щуря покрасневшие глаза.       Мистган положил ладонь на его острое плечо. Мальчик вскинул голову и пересёкся с Джераром взглядами.       «Прости меня», — Франсер сжал его плечо, проглотил вязкую колючую слюну и сказал:       — Всё будет хорошо, — обратился Джерар к Роугу, но сказал это не только ему. — Положись на нас.

***

      Рубилакс не чувствовал ладоней. Зеро не пользовался кандалами, а подвешивал допрашиваемых на жгутах: волокно стягивало запястья, разъедало кожу, перекрывало кровоток. Преяр рассчитывал, что на февральском влажном ветру кисти будет рвать изнутри, но забыл, что Найтуолкер с пелёнок знал морозы страшнее здешних.       Да и подвесили бы его на настоящем морозе, всё равно бы промолчал, пусть даже это значило наживую лишиться рук.       — Куда ты направил Фантом Лорд, Рубилакс?       Цепочка звенела, пока Зеро наматывал её на запястье. Вместо плёток и розг он любил использовать тонкую цепочку, которая больше подошла бы для модных сумок или украшения плащей. Недостаточно тяжёлая, чтобы сломать кости или вызвать внутреннее кровотечение, но срывавшая кожу и болезненная на местах, где мясо было тоньше.       — Твоя фальшивая облава не обдурила бы даже ребёнка. Мы знаем, что эфир для телепортации для них добыл именно ты, — Преяр плюнул в лицо, Найтуолкер поморщился, но не дёрнулся. — Где сейчас Фантом Лорд?       — Тебе в рифму?       Солдаты в стороне — маявшиеся от скуки, говоря по правде, — прыснули. Зеро пнул Рубилакса в живот, обрушил локоть на плечо и хлестнул цепью по уху с широкого размаха.       — Тебе говорили, что ты бездарно шутишь?       — Какой пыточных дел мастер, — Найтуолкер сплюнул кровью под ноги Преяру; едва улыбнулся сорвавшемуся со своих губ пару, — такие и шутки.       Звенящий кулак Зеро впечатал зуб в щёку. Кровь и слюна брызнули, в ушах зазвенело, мокрый ветер щипал обнажённые кожу и мясо. Рубилакс фыркнул.       — Какой смысл, Ваше Величество? — донёс ветер обрывок фразы, новый голос.       Рубилакс покосился на нового вояку, выше него или Зеро. Рядом с ним Фауст казался ребёнком. С трудом Найтуолкер различил белый подбородок и шерсть под амуницией. Значит, слухи об иксиде в армии были не пьяным бредом ополчения.       — А его нет, падший, — Рубилакс оскалился, языком снял щёку с клыка. Зеро замахнулся, но Фауст поднял ладонь, остановил. Найтуолкер фыркнул, не смог сжать онемевшие пальцы. — Мразь, которую ты кличешь королём, проигрывает войну против кучки крестьян и самодуров и не может удержать верность даже собственных солдат. Потому он бесится в своём бессилии и одиночестве, и при этом боится меня — даже голого, связанного, безоружного и избитого. Вот и спускает свою шавку, что только гавкает и плюётся. Бездарного хозяина ты себе выбрал, кошак.       Морду падшего закрывал шлем. Найтуолкер разочарованно цыкнул — уж очень смешно иксиды кривили рожи, когда им дерзили смертные. Впрочем, Рубилакс вряд ли бы что-либо разглядел: тупые удары Зеро отдавались в ушах звоном и задымили глаза.       Фауст смотрел прямо. Останься у Франсера душа, Найтуолкер списал бы мутность взгляда на горе после гибели жены и ребёнка. Но Фауст плевал на Каю и сына, потому мутность эта была тупостью и безразличием.       — Отвяжи его, Зеро.       — Но я ещё смогу!..       — Не сможешь, — отрезал Франсер. — Отвяжи его. Маги скрылись, и ты только потратил моё время и испортил мои новые сапоги этим пустым допросом.       Рубилакс упал на землю, в снег, радуясь собственному жару. Зубами он ослабил верёвки, отодрал заиндевевшее волокно с кожи и подул на алые запястья. Пальцы не слушали. Февраль в этих краях не славился морозом, но был мокрым, склизким и серым. Пальцы должны восстановиться — пусть даже они посинели почти до середины кисти.       — Я не в силах отменить случившееся, — вдруг начал Фауст, шагнув к нему. Его сапоги промокли насквозь и мерзко хлюпали. — Но в моей власти повлиять на будущее. Я забираю Эрзу.       Какой взгляд, такой и голос. Безэмоциональный. Безжалостный.       Рубилакс замер. Снег таял на белом лице, голых плечах, падал на кровь и волосы. Родное сердце Найтуолкера остановилось, но каким-то образом оглушило его, завопило.       Рубилакс думал, что с пелёнок знает настоящий мороз. На деле он познал его только сегодня.       — Я не позволю, — зашептал Найтуолкер так тихо, что его речь выдала только дымка пара. Фауст зевнул, закрывшись ладонью.       — Я не первый год терплю твоё своеволие, Рубилакс. Не один раз предупреждал о последствиях. Сегодня мои терпение и благосклонность иссякли. Я забираю Эрзу: пересечёшь черту — я казню её.       — Ты, уёбок, оглох?! — рыкнул Рубилакс, и даже солдаты на стенах вздрогнули. — Я не позволю!       Фауст был в двух шагах.       Рубилакс рывком встал на колено, оттолкнулся, прыгнув в стойку, но вместо горла Фауста вцепился в предплечье Зеро. Найтуолкер сбил его, толкнул Преяра плечом. Зеро отскочил, хлестнул цепью по руке — та обмотала запястье и остановила кулак у лица Франсера. Найтуолкера дёрнуло назад.       Рубилакс закрылся от колена, перехватил цепь и накинулся на Зеро, повалив на землю. Под спиной Зеро треснул лёд, по лицу треснул Рубилакс — локтями.       Солдаты засуетились, но не вмешались. Не вмешался и иксид, сжимая ладони в кулаки.       Найтуолкер не помнил, как Преяр выбрался. Рубилакс то ли упал, то ли всадил синим кулаком в лёд вместо рожи Зеро, но из глаз посыпались искры, в голове щёлкнуло.       Когда Рубилакс смог видеть, то уже лежал в снегу, а тело само закрывалось от сапог Преяра.       Тогда вмешался Фауст.       — Достаточно, Рубилакс. Не глупи. Ты один — голый и избитый — на восемьсот солдат. Я обещаю предоставить Эрзе комфортабельные покои, неприкосновенность личности, питание, образование и здоровый досуг… при условии, что ты и твои люди мне подчиняются, разумеется.       Рубилакс перевернулся на бок. Кровь хлынула на снег, серый лёд и синие пальцы. Кожа онемела, но Найтуолкер чувствовал, как снег — мелкие кусочки льда — царапают её.       — Впрочем, я готов предложить альтернативу — по старой дружбе.       Найтуолкера затрясло от ужаса и злости, но, когда он не смог ответить, Рубилакс понял: Зеро выбил ему челюсть. Он заёрзал в мокром липком снеге, силился встать.       — Действующий состав Легиона в лучшем случае не приносит мне пользы, а в худшем мешает, потому должен быть аннигилирован. Поскольку Эрза не является Легионером, данная мера её не касается. Я лично сопровожу её к Грому — Громвиллю, — поправил себя Фауст. — Также я готов гарантировать как её безопасность, так и безопасность Тариталя и младшего Харта.       «Уёбок ты, Фауст! Какой же ты уёбок», — зарычал Рубилакс, но слова застряли в горле, выбитая челюсть не шевелилась. Он сжал синими пальцами снег, и они захрустели, кожа лопнула, разошлась по морщинам и складкам. Рубилакс сжал, скомкал снег ещё и ещё раз, пока в горле набирался ком, застревал рёв, но так и не смог встать.       — Помнишь полэскадрона, что выехал из крепости, когда тебя привели? Его задача — окружить твой лагерь и избавиться от Легионеров по моему приказу. С нами поедет вторая половина. Тебе выбирать: твой затянувшийся бунт или Эрза.       Найтуолкер дышал, будто бежал три дня, но всё равно задыхался. Снег скользил под ним, не давал опоры. Он давно убил бы себя, помоги это Эрзе, и с радостью сделал бы это сейчас, но…       Он вспомнил бледную Эмилли, погибшую в родах, рассыпавшегося в прах Юкая, что улыбнулся ему напоследок, дыру в груди Скиадрама и расколотую топором голову Мии, обнимавшую блудного оборванного Бухуса Керлин, пока юноша плакал и просил прощения.       Вспомнил, как они не боялись погибнуть, ибо знали: раз Рубилакс не смог защитить их, он защитит их детей.       «Чтоб ты сдох, Фауст!.. Чтоб ты сдох в муках и одиночестве, Фауст Франсер».       Иксид накрыл его своей тенью и шинелью, помог встать и вставил челюсть.       Свинцовое февральское утро давило на поломанное тело, кожа с челюсти висела лоскутом, бок чернел. Левая часть шеи, на которую натекла кровь, леденела.       Рубилакс не помнил, как Иксид обтёр его, помог одеться, вернул катану — бесполезную во вновь несгибаемых пальцах. Только потом его вернули ученикам: чистенького и беленького снаружи, переломанного и кровоточащего внутри.       Зиг и Сё кричали, пока их не осадил Бухус. Рубилакс не выдержал бы взгляда Эрзы, потому не не смел смотреть на неё.       Когда Фауст потрепал её по покатому плечу, Рубилакс вспомнил, что способ перебить эскадрон и Фауста существует. Заклинание, о котором до истерики боялся говорить отец и которое смогла применить полоумная волшебница из Иарсу всего лишь с шприцом его крови.       В таком избитом теле Рубилакс умрёт от кровопотери, но…       Но его дети станут изгоями — ещё большими, чем сейчас. Они будут врагами как короне, так и магам.       Его дочь ступала твёрдо и с такой уверенностью, с которой он не ступит больше никогда. Рубилакс смотрел на её гордую, как у матери, спину, смотрел, как она уменьшается, отдаляется.       Должен же быть способ! Он есть! Рубилакс выживет, Рубилакс защитит их, он сможет!       Плечо не слушало. Пальцы не отвечали. Эрза не оборачивалась.       Она не нуждалась в его бездарной помощи.

***

      — Руби! Руби-и! Лысая башка, дай пирожка! — Гром шлёпнул его по макушке.       — Я не лысый.       Найтуолкер зашёл в баню с волосами до плеч, а вышел с порезанным скальпом и ёжиком. С покалеченной доминантной рукой и повреждённой правой Рубилакс больше не мог собирать волосы в хвост или убирать их со лба самостоятельно, потому срезал клок за клоком, пока к нему не зашёл Бухус, оказав помощь. Увы, предчувствие Вакха задержалось, и выровнять волосы наставника было уже невозможно: среди алых коротких игл зияли лысые островки и засохшие порезы.       — Наконец-то! Пятый раз зову, — Гром надулся.       — Прости. Я задремал. Говорил же, не надо мне сидеть, — Найтуолкер кивнул на повозку. Его всегда морило из-за качки и стука. Качка волновала раны и ушибы, но Найтуолкер умел отвлекаться от боли. Его волновал один вопрос: он не проснулся от обращения Грома, потому что он не представлял опасности или потому что Рубилакс отдал возрасту часть навыков?       — Сиди смирно, ещё нахóдишься. Ты с ней хоть поздоровался? — внезапно выпалил Гром, впрочем, тихо.       — Чем меньше внимания мы к ней привлекали, тем безопаснее было для неё в случае слежки.       — Ты чуть не помер в ту же ночь. Стоило оно того?       — Я не помер.       — Это ответ на друг’ой вопрос, Руби.       Гром сурово посмотрел на Найтуолкера, нахмурился. Генерала словно в живот ударили, выпотрошили, и он жмурил глаза, глубоко и прерывисто дышал. Тариталь выдохнул, отошёл от Пятнышка и потрепал Найтуолкера по острому колену.       — Я опять за старое, прости. Буду судить тебя, увидевшись с Коко.       Повозка скрипела, сопел Пятнышко, стучали колёса. Гром оглядел молчаливый конвой, набрал воздуха и запел:       — О Ма-а-ать-земля-а-а-а, — его голос гудком зарябил в воздухе. — Ты меня поймай, — распев упал, будто Гром быстро съехал с высоты. — Сам я не смог’у-у-у, не у-упа-ав, сде-э-эла-ать шаг’, — гласные перетекали из одной в другую, затмевая согласные, о которые едва спотыкался язык. Грудь Грома раздулась, мужчина тряхнув огненной гривой запрокинул голову. — Ты мне на-а-арису-у-уй пути-доро-о-о-О-о-ог’и, — раскатистые «о» поймал встречный ветерок, разнёс их от путника к путнику, потрепав по макушкам. — Дёрном-кро-овию свое-э-э-ХЭ-эй-эй-э-эй.       Гром пел, как пел лес в начале урагана: будто бы нескладно, странно, но естественно. «Это его стихия, — казалось каждому, — его суть». Иными словами, никто не назвал бы Грома хорошим певцом: даже Мистган, не знакомый с песней, сразу понял, что Тариталь фальшивил, но отчего-то уши в трубочку не сворачивались.       — Сам я не смог’у, пла-а-ач сде-э-эржа-а-ав, рук от г’лаз отнять, — быстрые партии объяли раскатистое ядро, а потом к Громвиллю добавился новый голос:       — О Ма-а-ать-земля-а-а-а, ты ветер-сына позови-и-и-и-и, — баритон Бухуса приятно подпылил горлатистость Грома, как мукой подпыляют слишком клейкое, непослушное тесто. — Пусть о-о-он ме-э-э-эня-а-а в спину подтолкнё-от, иже са-а-ам-м я по-бо-юсь сде-э-эла-ать шаг.       Мистган заметил, как Зигрейн, идущий сбоку повозки, дёрнул отжелённым плечом, и услышал третий, хриплый и резкий голос:       — О Ма-а-ать-земля-а-а-а, врагам мо-им ты дай тё-о-оплы-ы-й кро-о-ов, — трое набрали воздуха перед новым подъёмом. — Ду-умаю, тогд-а-а буду я гото-ов сде-э-элать шаг, — Мистган дрогнул, когда совсем рядом с ним зазвучал Роуг, в песне звучавший похоже на брата, но звонче, выше.       Гром, Бухус и Роуг напевали мелодию без слов, видимо, приближаясь к концу песни. Зигрейн напрыгнул на повозку, зацепившись за бортик, и влепил Сё лёгкий, но звонкий подзатыльник. Одаяки не успел ни увернуться, ни отбить руку и зашипел, фыркнув. Если Эрза сидела с краю, свесив ноги, то Сё сидел в глубине, где ему соорудили своеобразный трон из мешков с мукой. Вся его амуниция была сложена под полы повозки, и в просторных шароварах, плотной рубашке и тонком старом ватнике Одаяки казался мальчиком. Большую часть времени он растирал натруженные перебинтованные стопы, потому совершенно не ожидал гнусной атаки.       Сё вздохнул и тоже набрал воздуха в грудь, и Зигрейн спрыгнул, с довольством усмехнувшись.       Четверо запели разнородным, но единым голосом: О Ма-а-ать-земля-а-а-а, Ты жизнь друга сохрани-и-и, Ду-ума-аю, тогд-а-а Буду я гото-ов сде-э-элать шаг. О Ма-а-ать-земля-а-а-а, Обши-и-рна ты-ы-ы И ты-ы о-о-одна-а-а Для меня и друга мо-е-го. Ты си-и-ил на-ам да-а-ай Друг к другу сделать шаг. И то-о-огда-а-а, Когда придёт расстве-э-э-э-эт, Вста-а-ану я-а-а, Кулаки сожму-у, И ещё одну-две пары ле-э-эт Я шагать смогу!       Когда ветер унёс последние звуки их песни, Гром вздохнул и потрепал Пятнышко между ушами. Он улыбнулся без лукавства, хотя сердце стянула тоска, и Мистган разделил его чувства, пусть стоял далеко позади.

***

      Через сутки процессия достигла Горички, полуденное солнце слепило, но уже не грело без доброго ватника или хотя бы длинных рукавов. Лахар ловко волочил свою не гнувшуюся ногу, словно качавшись неваляшкой, но сохранял ровное дыхание, подошёл к повозке с особой прытью.       — С возвращением, Ваше Величество! — Лахар поклонился настолько низко, насколько позволял протез. — Добро пожаловать домой.       — С добром пожаловали, — отозвался Мистган, опустив платок и сдвинув шапку с бровей, и услышал, как хмыкнул Рубилакс. — Распорядитесь о покупке муки у господина Тариталя, — Мистган показал на Грома, отстёгивавшего Пятнышко.       Лахар не лыком шит тут же сунул в рот два пальца и свистнул, привлёк внимание всей стражи и подбежавших конюхов:       — Брен, слышал, что Его Величество приказали?! Живо разберите с парнями груз и договорись о цене, да смотри мне не жмотничай с героем, понял?! Чек мне на подпись!       Гром захохотал, тряхнув гривой:       — Г’ероем? Давненько меня так не звали! Поучился бы манерам, а, Руби!       Найтуолкер не ответил. Мистган заметил, как генерал протянул руку Сё, чтобы помочь ему выбраться из повозки, но тот даже не обернулся на жест, выбравшись самостоятельно. Его ноги быстро восстанавливались, но пальцы хрустели, казалось, каждой фалангой.       — Докладывайте, — кивнув Грому, приказал Мистган и направился в сторону замка. Лахар захромал следом. — Где Коко?       — С торговцами пришли слухи, причём недобрые. Башня ломится от писем, она, бедняга, носится с ними от одного деда к другому. Мне послать за ней?       — Нет. Продолжай.       — Судя по адресатам, весть об эфире охватила Юг, Восток и Северо-Восток Сенсо. С учётом погрешности на доставку писем, о Вашей вылазке также услышали в Ближнем Ярвире.       — До Котсе дошла бы?       — Сложно сказать, — Лахар цыкнул, его губы дёрнулись не то в раздражении, не то в судороге. Судя по бледному лицу и плотной щетине, Уигр добросовестно выполнял приказания Короля. — Котсе желанный кусок для торговцев, но перед ним достаточно достойных стоянок, насколько могу судить. Но слухи не только торгошня разносит.       Лахар умел красиво говорить, но следил за жаргоном и простой грубостью куда меньше, чем обычно. Сложив этот факт с тёмными мешками и красными белками глаз, Мистган запомнил, что эта черта — свидетельница его усталости и недосыпа.       — Знать собиралась на площади, требовала объяснений. Брэйн их умаслил, все разошлись. Те, кто прислал письма, скорее запутаны, много вопросов пишут да всяк во что горазд, один другого круче, будто под градусом пишут. Они скорее напуганы, чем возмущены.       «Ну, скоро это поменяется», — выдохнул Мистган и потёр шею.       — Кто собрал знать на площади?       — Никто ответственность не взял. Скорее всего работала группа, один кружок, а потом другим шило в ж… — кхм! — Уигр покраснел и дёрнул себя за сбившийся воротник. — А потом других завели, как шарманку. По крайней мере, Джером мне отчитался в том, что с ним и Брэйном говорило несколько вельмож, список Коко Вам занесёт. Ах да, — дрогнул он и чуть не откусил себе язык, — пришло письмо от БлэкВулфа. Его я не трогал. Коко отнесла Вам в кабинет, сказала, заткнула за Вашу учебную карту на стене.       Мистган кивнул, внезапно обрадованный, что никто не тронул его переписку с Гажилом несмотря на приказ. Интуиция Коко сыграла свою роль? Или связи Локи с Фейри Тейл? Мистган потёр шею и выдохнул. Какой ни была бы причина, сейчас его куда больше волновало содержание письма.       — Когда оно пришло?       — Вчера, Ваше Величество. Я запретил служанкамм заходить в Ваш кабинет — то есть совсем запретил, запереть велел, а ключи отдал Коко, так что Ваши бумаги да документы должны остаться нетронутыми.       Мистган кивнул и хмыкнул, благодарно потрепав Лахара по плечу. Они были одного роста, но бывший солдат клонился к земле из-за протезированной неловкой походки.       — К слову о ключах, — он посмотрел на мужчину. — Ключи от легионерского зала у Вас, насколько я помню?       — Так точно, Ваше Величество.       — Сделайте четыре копии и раздайте Легионерам.       — Сделаем к сегодняшнему же вечеру, Ваше Величество, — Лахар кивнул и на ходу протёр очки краем плаща.       Без них, пусть даже на несколько мгновений, Король лучше видел тонкие морщины вокруг сухих глаз, отметил сломанный нос, на горбинке которого, видимо, и сидели очки, и глубокий, но маленький шрам, как от осколка, между бровями. Когда Лахар надел очки, Франсер заметил, что он щурился.       — Очки Вам подходят, мессер Уигр?       Солдат ущипнул себя за покрасневшее ухо, кашлянул куда-то за плечо, ответил с едва уловимой задержкой:       — Вижу, э, сносно, Ваше Величество, не извольте беспокоиться.       — Ну, уже беспокоюсь. Если у Вас падает зрение, то обратитесь к Ки-су и поменяйте очки. Коко умелая, но не думаю, что со всей работой по замку она успеет ухаживать ещё и за слепцом, — тон Мистгана звучал добродушно, парень вновь сжал плечо мужчины и легко улыбнулся.       Лахар засмеялся, запрокинув голову и качнувшись особенно сильно.       — Будет сделано, Ваше Величество. Спасибо.       Сперва Мистган хотел разместить Легион, показав им старый заброшенный зал, который мужчины могли бы обставить по своим нуждам. К нему можно было попасть через главный вход, но тогда пришлось бы преодолевать в два раза больше лестниц и переходов, чего Мистган делать не хотел — жалея как Лахара, так и Эрзу с Сё. Потому он вёл отряд в обход по улице через конюшни и псарню.       Лай крепчал, звенел в стылом воздухе. Франсер ни разу не выходил на охоту и не помнил, чтобы ей увлекался Фауст, потому большинство собак и собакоподобных существ были боевыми, а не охотничьими. Псами пользовались в основном карательные или поисковые отряды, но в иные дни их выпускали в первых рядах во время масштабных сражений, чтобы запугать солдат противника, но сохранить собственные боевые единицы. На других собак накладывали взрывные руны, запускав их в сердце строя противника, — самое гнусное использование животных, по мнению Мистгана.       По большей части псарню населяли южноасдарзкие собриры, вторые по величине среди этого вида, если верить бестиарию. Мистган не сразу привык к их внешнему виду. На первый взгляд они ничем не отличались от обычных крупных собак, но со временем человек подмечал неестественные, потому тревожащие детали. Лапы собриров были у́же, а форма когтей напоминала нож с закруглённым к кончику обухом. Короткая шерсть не скрывала упругие мускулы, вздутую вену и факт, что кожа казалась уже выдубленной. Мистган как-то расспросил псаря о животных, и он рассказал, что во многих собриров не раз стреляли, но какие-то наконечники могли отскочить, а другие застревали в коже едва задев мясо.       Но дольше всего Мистган привыкал к их мордам. Мясо на черепе не лежало, как у обычных собак. Оно плотно обтягивало череп, повторяло его форму, а у ноздрей сужалось, из-за чего нос казался обтянутой кожей костью.       На псарне один собрир имел особую репутацию: Баал. Он не подпускал к себе ни псаря, ни его дочь, а при Фаусте не раз откусывал непутёвым солдатам пальцы и даже кисти, но почему-то бывший король так и не усыпил его. Единственными людьми, кого терпел зверь, были Коко и Найтуолкер. Обычно зверь морил себя голодом, принимал еду только на грани гибели, но из рук девушек брал угощения без капризов. Мистган велел им в свободное время навещать пса, раз он каким-то образом к ним привязан, но собрир так и не обрёл мяса на рёбрах. Этот пёс сгрызал все ошейники становясь только злее, днями крутил по своей клетке и рычал на каждого, кроме Коко и Эрзы. Его можно было достать из клети, заставить выслеживать людей или направить в бой, но последний, кто так сделал, вернулся со зловонными портками и без трёх пальцев на доминантной руке.       Когда отряд проходил мимо псарни, Мистган поздоровался с работниками, но любую дальнейшую, даже праздную коммуникацию прервал острый оглушающий лай. Так ревел только один зверь на псарне, и это был тот самый всем известный Баал-одиночка.       Загремело железо, лай, похожий на смесь крика и рыка, ударил по ушам, заставив дрогнуть против воли, и из здания выскочила тень. Собрир кинулся на генерала. Тот наклонился в сторону, пёс задел его торс боком, сильно ударил в левое плечо, но Найтуолкер схватил его за ошейник и дёрнул назад, заставил встать на задние лапы.       Псарь, Мистган, Лахар — да все, у кого были зрячие глаза, — метнулись на подмогу, но Рубилакс громыхнул:       — Назад! — и все замерли.       Мужчина корчился то ли от натуги, то ли от боли, держал собрира за ошейник на вытянутой правой руке, отступал уводя опору из-под когтистых лап.       Собрир поджимал рваные уши, пугал впалыми боками и глубокими лиловыми шрамами. Казалось, такое существо не должно ходить, не должно даже жить, но оно заставляло потеть генерала Легиона, пусть даже раненого. Острые чуть жёлтые зубы казались огромными, великими для истощённой морды с растянутой кожей. Слюна лилась на шею, грудь, землю, зверь метался, извивался, но генерал только сильнее встряхивал его и тянул назад, пока собрир не взревел. Мистган услышал в этом звуке отчаяние и обиду и вспомнил Эрзу, вгрызшуюся ему в плечо на заброшенной мельнице.       — Место, — твёрдо, негромко сказал Рубилакс одному псу и опустил его на землю. — Баал, место, — Найтуолкер теперь сжимал его загривок, уязвимый у каждого живого существа, и сел так, что тело пса оказалось между его коленей. — Баал, место, — генерал навис над собриром, укусил его за ухо. Он сказал что-то ещё, но Мистган не расслышал.       Когда мужчина встал, собрир уже скулил, поджав уши, а потом вскочил и начал исступлённо нюхать воздух.       Повернувшись к генералу и обнюхав его ноги и между ними, он ткнулся мордой в ладонь раненой руки. Собрир завилял коротким хвостом с такой силой, что моментум перешёл на таз.       — Ну вот. Ты тварь безмозглая или собрир?       Зверь припал к земле, игриво прижал морду и заскулил. Генерал выдохнул, потёр переносицу и сказал:       — Баал, вольно.       Собрир вскочил к мужчине на грудь, не оставив выбора: Рубилаксу пришлось поймать его правой рукой.       — Ну куда?! — закряхтел Найтуолкер отплёвываясь, но животное не бросил. — Нечего меня слюнявить, мне малокровия ни к чему! Фу!       — Чтоб меня в ногу Иксиды драли… — прошептал побледневший псарь, заслонив раскрытый рот.       — Меня уже, — отозвался Лахар, чем вызвал смешки Зигрейна и Сё.       Мистган посмотрел на Эрзу. Она спрятала лицо в шарф, но в её взгляде он увидел всё, что ему было нужно.