***
Мистган не знал, что причиняло более острую боль: тряска, колотившая по свежим синякам и ещё неокрепшему мясу, или прожигавший его затылок взгляд Найтуолкер. Он не отрицал, что задумка трястись в скрипящей (вернее, заскрипевшей) походной колеснице, прыгая на каждом камешке, была глупой и изнурительной для тела, но Найтуолкер смотрела на него так, словно Франсер единолично сожрал Баала на её глазах, а затем заставил её надеть платье на бал. Джерар, правда, понятия не имел, как Найтуолкер относилась к платьям, но не мог вспомнить, чтобы она надевала хоть что-то на него похожее в свои два кое-как впихнутые ей больничные отгулы. Громвилль правил колесницей и озорно гоготал, пока впереди не грохнули басом: — Стой! Стой, сука, стрелять будем! — Да я рад бы, сынок! — хохотал Гром в ответ, чем вырвал из Рубилакса пару ласковых, впрочем, не матерных слов. Громвилль правил стоя, тянул удила так, чтобы Пятнышко бежал зигзагами. В теории это должно было замедлить Пятнышко на поворотах, но на практике только снесло хлипкую, давно нуждавшуюся в замене ограду у дороги, прорезало борозду дном колесницы и заставило всех сидящих не раз грохнуться на больное место. Этот бардак держался на двух чудесах: том, как колесница выдерживала столь скотское обращение, и факте, что Гром перекрикивал грохот, треск и рык. Кто бы ни стоял у ворот, он звучно сплюнул, и в следующий миг Пятнышко заревел и взвизгнул, незнакомец — выругался, Гром — восторженно ахнул, а все в колеснице…. потеряли под собой колесницу. Мистган, наученный жизнью падать, вывалился вперёд, перекатился, поднимая пыль, и вскочил. Эрза, умевшая падать не хуже, а то и лучше Франсера, но из-за травмы, явно раздраженной тряской, перекатилась, но поднялась не так ловко, уже опираясь на руку и подобрав ноги. Бухус выпрыгнул ещё до столкновения, а Сё — сразу а ним. Рубилакс вцепился в борт и сжал Баала между ног, приняв весь удар от столкновения спиной. И только Зиг ядром из катапульты и со звучным «БЛЯ-А-А-АТЬ!» вылетел вперёд и шумно бухнул о землю. Впрочем, тело помнило тренировки, и Харт текуче кувыркался, пока сама сила броска не поставила его на ноги — между двумя стражниками, приставившими пики в его шею. Он цыкнул, оскалился и отмахнулся от лезвий, как от мух, и направился к остальным. Гром, устоявший у правил, восторженно хохотал. Он спрыгнул, довольно крякнул, и обошёл захрапевшего Пятнышко. Пятнышко, чей весь расслабленный вес держал один мужчина. Мужчина, очевидно, остановивший заряженного кофеином миноса, врезавшись в него собственным телом. Мистган отряхнулся и подбежал к стражнику, помогая ему уложить храпящего Пятнышко на землю. Появиться в Ярвире незамеченными не получилось, потому теперь необходимо хотя бы убедить этого донельзя крепкого стражника не убить их на месте. — Какого хуя?! — взревел он и закашлял, уставив руки в колени и переводя дух. — Ты, папаша, конченый?! Жить надоело?! — он сплюнул под ноги спрыгнувшему Грому. Мистган тут же вмешался, встав перед стражником. — Не сердитесь на моего попутчика, он всего лишь старался помочь мне добраться вовремя. — Куда тебе спешить, гнида?! На тот свет всегда успеешь, сам доставлю, сучара, первым классом! — стражник фыркнул, одёрнул воротник с гербом города и отвернулся. Помолчал. Достал сигарету и зажёг её. — Проваливайте, — он размял захрустевшие плечи и направился к воротам. — Сэр, — начал Мистган, не отставая. — Нам необходимо попасть в любую харчевню, чтобы пополнить припасы, и мы тут же уйдём. Приставьте к нам человека, и ручаюсь, наши дела не займут больше часа. — В часе ходьбы деревушка, топайте туда. Мне шантрапы и без вас по яйца. «Вполне терпимо, исходя из твоего роста», — хмыкнул Джерар. Мужчина был выше Рубилакса. — Сколько? Стражник остановился. Медленно развернулся с сигаретой в зубах, шагнул к Мистгану, заставив того задрать голову. Джерар принял его взгляд и не согнул спины. В прорезях шлема тяжело было разглядеть цвет его глаз, но они не казались Мистгану опасными. Это не был взгляд Найтуолкер, впрыскивающий яд быстрее любых змеиных клыков, или взгляд её отца, рассказывающий о всём презрении их хозяина. Это был тяжёлый взгляд мужчины, который хотел спать. — Я знаю, что Зеро возложил налог за вход в город, — пояснил Мистган. — Сколько возьмёшь ты, чтобы пропустить нас? Мужчина затянулся, взял сигарету пальцами, наклонился к лицу Джерара и медленно выдохнул пар прямо в переносицу. Ядовитый табак разъедал глаза, как ненароком попавший в кровь йод, но Франсер не отвернулся. — Возьму кулаком тебе по ебалу, шкет, — мужчина дёрнул плечом. — Проваливай. — Боюсь, это невозможно, — спокойно ответил Франсер. — Нам необходимо попасть в город, сэр. Моим друзьям необходимо пополнить припасы и проведать друзей из армии. — Да что ж ты! — солдат сплюнул ему под ноги. — Слушай сюда, пацан, я не намерен пропускать в город пёс знает кого, кто качает тварей не пойми чем. Ты маску напялил, потому что дурью торгуешь или у тебя просто рожа стрёмная? — стражник скалился и выкатывал грудь, но Мистган не двигался с места. Мужчина много лаял, но не спешил кусать: Джерар видел, как он не касался рукояти меча даже в те моменты, когда Франсер злил его особенно сильно, как солдат ни разу не дотронулся до него самого, как он не спешил звать подмогу. Возможно, потому взгляд мужчины и не показался Мистгану жестоким или угрожающим. — Второе, — Франсер пожал плечами. — Пожалуйста, скажите, что нам сделать, чтобы пройти? — Шуточки свои себе в жопу засунуть для начала! — рявкнул стражник, замахнувшись на Джерара. Когда он не шевельнулся, стражник махнул рукой и запалил новую сигарету. — Начало — это хорошо, — Мистган кивнул, не изменяя спокойному тону. Сзади послышалось, как посмеивались Гром и Зиг. Стражник застонал и глубоко затянулся. — Дальнейшие указания будут? Я слушаю. — Ты возмёшь палку за своей спиной и вставишь её себе в ж!.. — Достаточно сигарет на один диалог, не находишь, Сёма? — Найтуолкер положила руку Мистгану на плечо, и он повернулся вполоборота, чтобы обратить на неё внимание. — Я едва узнала твой голос. Дела настолько плохи? — Госпожа! — стражник подскочил, выпрямился, как на параде, суетливо отмахнул дым от Найтуолкер, потушив сигарету о собственные пальцы и дрожа затолкав её в сумку на поясе, стащил с себя шлем и четырежды пригладил взмокшие волосы. — Госпожа! — он откашлялся, взял шлем подмышку и поклонился. Волосы, которые он вихрем приглаживал, вихрем же и торчали. — Я теперь никому не госпожа, Симон. Теперь будь добр, не кричи так, а то наш экипаж и без того перебудил половину Ярвира. — О, она и без того не спала, не волнуйтесь, госпожа! Какими судьбами? Вы разве не под арестом? Ребята писали о каких-то хранителях и прочей чуши, так?.. — Я с нянькой, — Эрза кивнула в сторону Франсера. Он фыркнул и покачал головой. — И да, рожа у него действительно страшная. У него на лице это красное… ты не хочешь это видеть, поверь. Гром, Зиг и Сё взорвались в смехе, да и сам Франсер не мог не усмехнуться. Во-первых, не часто увидишь Эрзу Найтуолкер в настроении шутить, во-вторых, эти слова наверняка отражали то, чем стала самая известная черта лица молодого короля, и могли намекнуть Симону о том, кем были гости. Не понял Курикара или только притворился, что не понял, было неясно, — он хохотнул, кинув на Джерара. — А сама я здесь по казённому поручению: столице пора обновлять малые стойла. Симон понимающе закивал и махнул двум своим подопечным. Они подбежали и, увидев немые команды главы, помогли Грому отстегнуть храпящего Пятнышко от колесницы. — Я, конечно, знаю, что хороший конь стоит, как две мои почки, но король правда решил назначить гонцом… Вас? Симон и двое его людей взвалили на себя миноса и направились к воротам. Гром потянул колесницу. — Я бывшая ученица Зеро, сам знаешь, — тихо заговорила Найтуолкер, чтобы её слышал только Симон, и пожала плечами. Курикара тащил миноса перекинув его переднюю лапу через шею, пока его люди следили, чтобы храпун не спадал с него и чертыхались. Эрза не отнимала от Симона взгляда. — Уж кому не откажут, так это мне. Курикара засмеялся и одобрительно закивал. Найтуолкер улыбалась. — И всё же посреди ночи да в такой колымаге? Как-то по-подоночески, как по мне. — Пусть автор идеи должен мне как минимум массаж, — Найтуолкер по-лисьи усмехалась, наклонилась к Курикаре и понизила тон, — мы никогда не сомневаемся в данных нам приказах, Симон. Найтуолкер едва заметно кивнула за своё плечо, сделав вид, что поправляет капюшон. Курикара оглянулся, и, видимо, его взгляд упал на генерала или Зига, и Симон вздёрнул брови. — Уф… — он прокашлялся и отвернулся. — Да. Прошу меня простить, госпожа. Сами знаете, что за это по шапке и получил. Найтуолкер хмыкнула. Курикара удобнее перехватил Пятнышко, когда им открыли ворота, и, наклонившись к Эрзе, шепнул: — А рыжий… он Тариталь что ли? Найтуолкер кивнула, и Симон не то что прикусил нижнюю губу — он всосал её, целиком спрятав под верхней, и приглушённо застонал. — А я его папашей… мгм… К счастью для Симона, стыд помогли заглушить дела: — Пятеро странников, дом накрыло островами, ищут наёмную работу и припасы. Паспорта утеряны при обвале, запрещёнки при себе не обнаружено. Сопровождают двух солдат Второго отряда в увольнении, цель визита — навестить родных и пополнить запасы, паспорта в столичной части, отпускные билеты проверил, подлинность заверяю, — продиктовал он подбежавшему писцу, спешно царапавшему карандашом. — Солдат зовут Элиза Лайт и… как бишь тебя, страшный? Джерар вздрогнул и выпалил прежде, чем подумал: — Мис!.. Миск. Без фамилии. Кличут Миском Страшилой. Найтуолкер цыкнула и закатила глаза, Мистган пожал плечами. Она сама начала в конце концов, так пусть теперь терпит то, как он этим воспользуется. «Странников» принялся диктовать Гром. До Мистгана доходили только отклики фраз, но даже их было достаточно, чтобы понять: Тариталь сочинял как в последний раз. — Старшинам велено много лаять и ругаться, не волнуйся, — Найтуолкер похлопала Симона по плечу. Он хмыкнул. — Ой, да бросьте, тоже мне звание: просто шлем красивше и брошка больше, — Симон потёр шею и прокашлялся в сгиб локтя. — Что же, шлем тебе идёт, — бросила Найтуолкер как между делом, прикрыв глаза и спрятав (впрочем, с опозданием) улыбку в шарф. «Ты хорошо справляешься, Симон», — говорил этот жест, это поведение. Симон это понял. — Спасибо, госпожа. Курикара улыбнулся и перехватил шлем. Писец пришёл вместе с фонарём, и пусть его тусклого света едва хватало на бумагу, он помог лучше разглядеть юношу. Он был старше Найтуолкер. Волосы были собраны на затылке в небольшой хвостик, но большая их часть всё равно свободно болталась, путалась и лохматилась. Такое случается, когда волосы незаметно отрастают, уже мешают работать, но божески постричь их нет времени. Симон недосыпал и недопивал, что было видно по мешкам под его глазами и потрескавшимся губам. Его зубы выглядели крепкими, но от табака чернели по краям. В остальном он являл собой приятную глазу картину: правильные, гладкие, при этом мужественные черты овального лица, длинный подбородок при крепкой челюсти, равномерная щетина, длинный прямой нос, продолговатые распахнутые тёмные глаза. Найтуолкер упиралась ему в солнечное сплетение, а её туловище спокойно бы легло ему на плечи. Симон имел дородное телосложение, узкие бедра, крепкие ноги, и с правильным питанием он мог бы стать ещё крупнее, что не утяжелило бы его фигуру. Однако, приглядевшись, Мистган заметил, что размер его правой руки слегка превышал размер левой, — отличительный знак кузнецов. Только Франсер подумал об этом, как Найтуолкер спросила: — Я думала, ты ушёл из стражи, чтобы ковать. — А я и ушёл, госпожа. Как только получил заказ на Ваше копьё да броню. Тогда-то наш бывший капитан сдох нажравшись Браруса, и Мэст сразу связался со мной и попросил помочь поковыряться в некотором дерьме. Когда он стал капитаном и не помер, то позвал меня обратно, но я принял предложение гораздо позже. Видите ли, дело в том, что у меня нет средств заниматься кузней так, чтобы она кормила. Моя отставка — плевать, что амнистированная — слишком сильно долбанула по нашей фамилии, да и дед… Вы сами знаете, — он махнул рукой и хмурая Найтуолкер кивнула. — Вот я и служу. Когда поступает заказ, как на ту же Вашу форму, то я беру отгул и кую, да ребячьи нагрудники да оружие ремонтирую, чтобы мы с Мэстом чужим не платили. Вот. — Умно с его стороны. — Госпожа… — он вздохнул и повернулся к ней, хмурый и поджимающий губы. Так смотрят, когда готовятся сказать что-то болезненное. — А это правда, что… что об Аркаре говорят? Когда пришло время назначить новых капитанов отрядов, Джерар назначил эдо-Фрида капитаном Второго отряда. Его личное дело гласило, что он являлся перебежчиком со стороны магов (впрочем, личное дело молчало о гильдии, которой он принадлежал). Несмотря на это, он дослужился до лейтенанта — того же звания, которое носил Нуб, бывший адьютантом Найтуолкер. Поговорив с ним лично, Джерар убедился в том, что эдоласовский Фрид был трудолюбивым и принципиальным человеком. Будучи «своим среди чужих и чужим среди своих», он показался Мистгану хорошей кандидатурой не столько на пост капитана, сколько на роль символа. Символа объединения бывших врагов, перекрещивания двух лагерей, их слияния. Совет с ним согласился, другие младшие офицеры подтвердили суждения об Аркаре. Фрид сильно изменил состав Второго отряда, но не дал ни одного повода сомневаться в его компетентности или верности. Пока. Найтуолкер кивнула, и Симону выругался: — Вот ведь уёбок, — сказал он то ли о Фриде, то ли о Джераре. — Какому долбаёбу хватило наглости его, блять, посоветовать? — Не думай об этом, мальчик мой, — она дотянулась до его плеча и сжала его. Симон, хмурый и угрюмый, закивал и похлопал её по руке. — Тяжело, госпожа. Найтуолкер не ответила. Когда Легион и Тариталя зарегистрировали, они, чтобы не вызвать лишних подозрений, прошли дальше, скрывшись, где углы были потемнее. Симон, увидев это, откашлялся и буднично спросил: — Ездовых животных, значит, помимо прочего ищите, госпожа Лайт? Скажите, нужны ли Вам какие-либо… советы там или справки? Может, мне отослать с Вами кого? — Не стоит, герр Курикара, я при достойной компании. Но я слышала, что в Котсе можно найти особо… дерзкого жеребца, с вороной гривой при лунарной породе, это так? Он был бы особенно полезен для королевских конюшен и при перевозке раненых. — Хм. Я, кажется, понимаю, о какой Вы твари. Его увезли с полгода назад, вроде как на запад. Впрочем, говорят, его хозяин возвращается. Если он объявится, пока Вы здесь, я Вам, конечно, сообщу. Где мне искать Вас? — Спасибо, герр Курикара. Я отправлюсь навестить семью на юго-востоке, в яме. Найдёте меня там. Могу я попросить об ещё одной услуге? — Для сослуживицы — что угодно, госпожа Лайт. — Не могли бы Вы придержать моё оборудование? С ним всё в порядке, просто дома мало места, да и я не хочу пугать родных. Эрза сняла с плеч завёрнутое в парусину копьё. Мистгана всю дорогу тянуло спросить о том, как сама Найтуолкер планировала до поры до времени скрывать свою личность, размахивая фирменным копьём-трезубцем. Что бы она сделала, не попадись ей Симон? Просто держала бы его свёрнутым, пока не понадобится? — Мгм, — Симон кивнул и принял свёрток, сразу догадавшись, что это. — Я его приберегу, госпожа Лайт. Только Вы это, по старой дружбе, не откажитесь взять меч или там топорик. Сейчас со стражей лучше, да вот нас всё равно осталось мало, после чистки-то. Просто чтоб я не переживал лишний раз, лано? — Было бы славно, старый друг. Если есть полутораручный меч, я с радостью его возьму. Симон кивнул и без задержки снял собственный меч с пояса. Полутораручный клинок в его руках казался скромным лаконичным гладиусом, а Эрзе пришлось застегнуть пояс на плече, перебросив через торс. Застегнуть с помощью Симона. Та же девушка, что с разбитой головой и после жаркой драки ворчала, когда он обрабатывал её раны и упрямо убегала от него наперевес с рабочей кувалдой, не могла самостоятельно застегнуть пряжку на плече и поправить ремешок, чтобы он не скручивался. Мистган, может, и знал цензурное междометие, описывающее его шок, но в тот миг он вспомнил только полупьяную матершину Макарова, переводящуюся как буквально «одолевавшую его колени до такой степени, что они сломались». С трудом собравшись, он поморгал и потёр шею. Тихо пошёл рядом с Найтуолкер, когда она попрощалась с Симоном. — Ну пиздец, вы там во Втором всех красивых баб загребли, пидорасы?! — Медсестричка! Милая какая! Тебя бинтовала? — Эй, старшина, почтовым-то адресом поделился бы, а! — Эй, госпожа Лайт, а у меня завтра отгул! Погуляли бы, э! — А НУ ВСЕ ЗАТКНУЛИСЬ! Я ТЕБЕ ЩАС ПО ЛБУ ДАМ, А НЕ АДРЕС! А НУ ВСЕ ЖИВО ЗА РАБОТУ, ДАРМОЕДЫ! На гомон за их спинами Эрзы только хмыкнула и покачала головой. — Удалось наше инкогнито, не так ли… госпожа Лайт? — он увидел, как дёрнулся её локоть в желании толкнуть его, но Найтуолкер сдержалась. — Удалось зайти в город, не воняя помоями и канализацией. Солдаты языками почешут и угомонятся меньше чем через час, уверяю Вас. К тому же предметом разговора будете не Вы, это ли нам не на руку? Мистган хмыкнул. Когда они нагнали отряд, то Гром улыбался, сверкая парой платиновых зубов, Зиг выглядел так, будто остро нуждался в сигарете или непроницаемом местечке, чтобы прокричаться, Сё, не отличавшийся эмоциональностью, часто моргал, а Бухус только грустно улыбался. Баал подошёл к Эрзе и лизнул её ладонь, заинтересовано обнюхал меч. Рубилакс, которого то и дело побивал локтем Гром, смотрел вглубь улиц. Эрза не обратила ни на кого из них, кроме собрира, внимания. Найтуолкер могла прятать много чувств и эмоций — от тревоги до благодарности, — но её безнадёжную, потресканную по швам, безоговорочную влюблённость в Симона Курикару она скрыть не могла ни от кого. Эта картина во всех смыслах смущала Джерара Франсера до дрожи.***
Сё и Зиг редко работали в городах и ещё реже праздно в них бывали. Бухус, следивший за наличием мыла, тряпок, бинтов и верёвок, за исправностью тар для еды и воды и посуды, за целостностью одеял и палаток, брал их с собой на рынок в целях обучения бытовой самостоятельности. Это была единственная причина, по которой они могли оказаться в городе не по королевскому заданию, и даже так Бухус чаще посещал рынки в сёлах и ярмарки. Огороженное пространство не то чтобы ошеломляло юношей, но отзывалось зудом под кожей, чувством неуместности и неловкости. В городах, где царили богатые лорды и стража, они ещё сильнее ощущали себя изгоями и чужаками, хотя внешне держались скалой. Сё в силу своего телосложения легко сливался с любым родом толпы. Единственное, что приковало бы к нему взгляды местных, это сочетание тёмной материнской кожи и светлых отцовских волос. Это легко решалось капюшоном или головным убором; умение прятать оружие по карманам позволяло носить сталь в гуще толпы. Ровное и бесстрастное выражение, если и вызывало в ком-то желание спросить ради вопроса «Чё с лицом?», то тут же отводило от него людей: очередной полуживой подросток, либо рабочий, либо наркоман, либо поэт (не приведи Шаггота, если всё сразу), лучше его не трогать. С Зигрейном же дела обстояли сложнее. Несмотря на грозный вид и вызывающие татуировки, Харт ненавидел, когда на него пялились. Бухус говорил, что на него смотрят куда реже, чем казалось, и напоминал дышать, убеждал, что Зигрейн имел полное право быть среди людей, как и все остальные, но Харт продолжал нервно дёргать больным плечом и оглядываться по сторонам, готовый к драке. Предпочитавший драку. Однако даже собранного, из толпы его выделял высокий рост, грозный вид и огромный самодельный арбалет размером с ребёнка. Поэтому Сё и Зиг, расходясь с отрядом на юге города, сошлись на когда-то проверенной схеме: Одаяки осматривает переулки и открытые площади, а Зигрейн забирается на крыши, проверяет чердаки и наблюдает сверху. Они разошлись гораздо севернее места, где Король повторил, что от них требовалось: найти Гажила БлэкВулфа, оценить шансы Зеро на сопротивление страже и собрать как можно больше информации, которая могла бы пригодиться для обличительной речи. Резиденция, когда-то принадлежавшая Хоукам, резала небо, торчала на его фоне исполином. На востоке ждали узкие переулки, рабочие кварталы и дома среднего и низшего класса. На западе располагался базар, элитные мастерские, хорошие дома и широкие проспекты. — Не помри смотри, дурила, а то Бухус расстроится, — Зиг хрустнул шеей и потрепал Сё по тонкому плечу. Младший хмыкнул, вздохнул в полгруди и едва заметно кивнул Харту, слегка махнув рукой. Зигрейн чёрно выругался себе под нос, провожая его взглядом. Ещё одной причиной, по которой Харт не любил города, было сокращение благого, природного шума. Когда Рубилакс впервые вывел его в лес и велел замолчать, затихнув сам, Зигрейн заплакал: явным предстало памяти густое маслянистое затишье, скрывшее изуродованный труп матери. Тогда Найтуолкер взял его на руки, начал укачивать, попросил прощения и объяснил, что ему надо было понять размер ущерба. Он был велик, но решимость генерала по размерам не отставала. Они заходили в чащу далеко от дома Грома или лагеря каждый день, проводили там часы и возвращались. Зигрейн умолял научить его обращаться с оружием ближнего боя, но Рубилакс был непреклонен. Каждый день Найтуолкер наполнял тишину, пока они шли до места тренировок и возвращались, но во время практики молчаливо, почти жестоко пользовался ограниченным набором фраз. «Природа никогда по-настоящему не умирает даже зимой, — поучал он. — Всегда она полна звуками: пением птиц, жужжанием жуков, визгом вепрей, рыком хищников, скрипом деревьев, журчанием и всплесками воды, шелестом листвы. Дыши глубоко и медленно, мальчик, и расскажи, что ты слышишь». Постепенно время между тишиной и новой душащей паникой росло, Зигрейн слышал всё больше и больше. Шум ветра — не только трение ветра о листву и дерево, но и трение самой листвы друг о друга. Журчание воды — трение о песок, разрыв поверхности натяжения жидкости, признак бурной жизни под её покровом. Перед разломом дерева всегда следует скрип, а перед распадом камня — поглощающее натяжение, и Зигрейн отчётливо их слышал. Он начертил арбалет, выверил размеры стальных деталей, передал чертежи Бикслоу, знавшему хорошего кузнеца, который не стал бы задавать лишних вопросов, и собрал арбалет сам. Зиг почти не задыхался в засадах, а если задыхался, то умел себя успокоить. В городах было иначе. Такой большой город как Котсе никогда по-настоящему не засыпал, однако квартал был кварталу рознь. Район, где Харт крался сейчас, представал скрипящими скользкими крышами, полузаброшенными трухлявыми домами, раскинутыми то тут, то там, бездомными собаками, редкими, почти призрачными крадущимися прохожими и мелькающим светом в тусклых окнах. Шум здесь был не естественностью, не частью целого, а чужаком, как и сам Зигрейн, внезапностью. Резкий лай и вой голодной стаи, случайный стук расшатанной двери, жалобный скрип непригодных для жизни крыш, полупьяный рёв, потерявший общее с человеческой речью, — всё царапало воздух, тревожило его, натягивало грызшую кожу струну. Зигрейн не знал, что произойдёт, если струна оборвётся. Он не хотел выяснять. «Успокойся, блять, — одёрнул он себя, вскинул ушибленным плечом. — Дыши. Дыши, заёбанное ты животное». Он заглянул в открытое окно мезонина, зиявшее чернотой: комната пустовала, прохудившийся подоконник не шире половины ладони расслаивался в труху. Зигрейн перепрыгнул на здание напротив, подтянулся за торчавшую кровлю, взобрался на крышу. Внизу кто-то кашлял, что-то резко лопнуло, и Зигрейн припал к дереву, подполз к краю, заглянул в переулок. Лопнуло стекло: парень не старше Сё дрожащими руками отколол крышку от пробирки, закинул голову и что-то проглотил. Зигрейн вскочил и спрыгнул: дома стояли достаточно близко друг к другу, чтобы он смог съехать по стенам, уперев в них конечности. Однако спустившись, он не знал, что ему делать. У ног юноши он заметил ещё четыре пробирки: вероятно, они укатились. Зигрейн не знал, что принял юноша, но он даже не дёрнулся, когда Харт соскользнул рядом с ним. Зиг не успел подумать о том, что даже если возня с этим наркоманом будет стоить ему времени, его перспектива может быть полезна Королю для составления речи: с другой стороны, с руганью, больше похожей на рык, шатаясь пришёл мужчина. Зигрейн зацепился за впадину в стене и подтянулся, схватился за окно, запрыгнул на соседнее, оттолкнулся вверх, вцепившись в расщелину между досками и вскарабкался на крышу. Мужчина ещё плёлся сильно хромая и плюхнулся в полутора—двух метрах от юноши. Рыча и плюясь, он вдруг заплакал, бросил стекло на землю. Оно разбилось, рассыпалось, и он, плюясь и чертыхаясь, заревел и тяжело, неловко и неповоротливо заковырялся в земле. Зигрейн не стал смотреть, как тот без разбора толкает в рот камни, грязь, стекло и наркотик. Спрашивать кого-либо из них о БлэкВулфе было бесполезно. Он двинулся на север, продолжая заглядывать на чердаки и в мезонины, но не питал надежд найти Гажила в этой части города.***
— А если шутки в сторону, я хотел с тобой поговорить, — Мистган воспользовался их случайной встречей на кухне Тариталя. — Ты готова рассказать о том, почему так… — он хотел сказать «испугалась», потому что считал это правдой, но умолк и подобрал другое, менее резкое слово, — взволновалась? Найтуолкер устало выдохнула и задумчиво, почти стыдливо отвернулась. Её лицо свело болезненной судорогой, когда она заёрзала на стуле и перехватила кружку с чаем. — Конечно, Ваше Величество. Мистган кивнул, взял чашку и налил себе, сел напротив. — Спасибо. Не торопись, мы никуда не спешим. Какое-то время Найтуолкер, сцепив пальцы вокруг кружки, хмуро всматривалась в тёмную жидкость. За окном радостно визжал Роуг, играя с Зигом и Сё в ножички (или, судя по звуку, в топорики). Бухус колол дрова, и иногда через треск слышался голос Бикслоу, о чём-то с ним говорившего. В остальном было тихо: рабочий народ отсыпался после тяжёлой смены, и только едва различимый каменный кашель говорил, что в домах кто-то жил. — Прежде всего прошу простить моё поведение, Ваше Величество. Я взволновала группу по пустяку. «Если о чём-то и стоит волноваться, так это о том, кто настолько тебя тревожит», — подумал Мистган, но вновь ничего не сказал. Вместо этого он подбадривающе сжал её предплечье и мягко сказал: — Тебя сильно ударили по голове, запинали и чуть не утопили. После длинного перехода, как у нас, это раздражит чьи угодно нервы. Тем не менее я хотел бы знать, если нам что-то угрожает. На кого ты подумала? Эрза фыркнула, покачав головой, и отпила из чашки. Её голос звучал ровно, но был словно оцарапан злостью — или тем, что под злостью скрывалось. — На его сына. Ублюдка, если точнее. Он владеет особой косой, выкованной тем же мастером, что сделал мои Десять Заповедей. До исчезновения магии его называли Фантомом; он не принадлежал магической гвардии, но занимался шпионажем и диверсиями. Мистган понял, о ком она говорила. У Зеро Преяра не было жены, но был сын, что говорило яснее любых документов: Миднайт Преяр был усыновлённым бастардом. — Ты не знаешь, он единственный ребёнок Зеро? — Разумеется, нет! — она фыркнула и тут же зашипела от пронзившей её боли. — То есть каких-либо заметок о его братьях или сёстрах не существует, но Зеро сам мне сказал, что Миднайт не единственный его отпрыск. Мистган хмыкнул. Зеро не от любви к матери принял Миднайта, в этом Франсер был уверен. Причина усыновления, должно быть, являлась куда более прагматичной: Миднайт обязан приносить отцу пользу. Как активный гражданин. Как выдрессированный сторожевой пёс. Как могущественный маг и воин. Неудивительно, что Найтуолкер его опасалась. — Ещё что-нибудь о нём знаешь? Оцепенение, инеем схватившее уставшее побитое тело, и дыхание, которое задерживают перед ударом, пусть и длились меньше мига, ответили Мистгану. Зеро был не единственным Преяром, принимавшем участие в её «обучении». Мистган сжал кулаки. Выпил кружку залпом, попытавшись утопить жёлчь и злость. Не помогло. — Не многое, Ваше Величество, простите. Лишь то, что, может, Зеро и безразличен к нему, воплощение больших планов не обходится без Миднайта. Если Зеро не может что-то проконтролировать сам, но захочет идеального результата, то он отдаст работу Миднайту. — А ловушка для короля Эдоласа и экспериментальное извлечение магии без Анимы — работа ответственная, — Мистган водил пальцем по краю чашки. — Но вместо Миднайта показался неизвестный владеющий магией убийца с оружием, в темноте весьма похожим на косу. Хм. — Дело в том, что Миднайт не показался бы. Незачем. В такой ситуации подобная выходка только ставит под угрозу его анонимность, не давая новых ответов. Если только… — она осеклась, нахмурилась до глубоких морщин и оскала. Её взгляд суетливо забегал по столу, не совсем в панике, но как у человека, ловящего разлетевшиеся мысли. Когда молчание затянулось, Мистган тихо позвал: — Если только?.. — Если только не получит на то прямые указания отца, — мотнув головой и сглотнув, ответила Найтуолкер. — Не так вдохнула, прошу прощения, Ваше Величество, — она прокашлялась и указала на рёбра. Мистган сомневался в её откровенности, но не стал донимать. Если Эрза настолько уверена в том, как поступает младший Преяр, то должна хорошо его знать. Или знать то, какие мотивы или недостатки он может скрывать от отца. Пока Мистгану придётся довериться Найтуолкер и надеяться, что её знаний достаточно для преимущества. — Не извиняйся за то, за что не несёшь ответа, пожалуйста. Ты сказала, Миднайта называли Фантомом. Что это значит? — Вы знаете, как работает иллюзорная магия, Ваше Величество? — Нет? По крайне мере, если мы говорим об иллюзорной магии в Эдоласе, — Франсер покачал головой. — Мне поставить новый чайник, пока ты объясняешь, или я не настолько безнадёжен? Найтуолкер фыркнула и закатила глаза, но всё же кивнула на чашки. Мистган встал, наполнил чайник из бочки и поставил в на огонь. — Тогда мне стоило бы начать с другого конца. Однажды Зеро спросил меня, почему мы поклоняемся Иксидам. Я ответила: «Потому что они боги». На что он спросил, почему тогда Иксидов почитают люди Иарсу, если там отрицают их божественность. Я ответила: «Должно быть, потому что Иксидов боятся». Он улыбнулся и задал новый вопрос: «Почему мы, люди, боимся Иксидов?» «Они обладают собственной магией, — ответила я, — им не нужны ни Анима, ни лакримы». «Почему тогда они до сих пор не отняли у нас ни то, ни другое?» «Должно быть, потому что даже с особыми инструментами, нашей магии не хватает для того, чтобы сравняться с ними по силе, и они не считают нас угрозой». Тогда он улыбнулся и сказал, что я права, пусть только отчасти. У людей есть в сто крат превосходящие Эксталию боевые единицы, запас магии, опыт ведения войны, научные достижения и с некоторых пор даже собственный Иксид в армии с его знаниями, но мы — на тот момент — до сих пор не свергли Шагготу. Потому что все попытки до этого заканчивались наказанием в форме как единичных смертей, так и катаклизмов, пока человечество, в страхе перед словом королевы Эксталии, само не начало карать зачинщиков восстаний. «Мы не нападаем не потому что не можем победить, а потому что не знаем как. Нам неизвестна природа магии Шагготы и других Иксидов — возможно, сами Иксиды её не знают, и потому мы не понимаем, как с ними сражаться». Этой байкой можно описать всю историю магии — да и войны в целом. Люди не сразу покорили эфир, не сразу поняли его суть, не сразу развили ветви стилей и типов магии. Мистган закивал: — Ситуация в Земном Крае аналогична. Известно, что вся магия появилась из одного источника, разложившегося на светлую и тёмную энергию, из которых потом вышли известные школы мастерства. Насколько я понял, в Земном Крае волшебники рождаются с талантом или склонности к определённому виду магии, но легенды гласят, что узнавший суть архаичных видов магии сможет владеть всеми более молодыми, узкими направлениями. Найтуолкер хмыкнула — заинтересованно. Она признательно кивнула, когда Мистган долил ей нагретой воды. — Занятно. Здесь всё несколько иначе… — она осеклась, нахмурилась как от боли, — было. Любой эдоласовец мог воспользоваться магическим предметом, если знал как. Однако не каждый инструмент прост, не каждый обладает строго заданным списком команд. Например, посох Сайбота обладает — обладал энергией, но от Сайбота зависело, как ею воспользоваться. Сайбот мог начертить любые руны: от ловушек до усилений, придать им любой потенциал. Чем сложнее оружие, тем меньше набор заданных команд — тем сильнее и опытнее должен быть его хозяин. — То есть… это всё равно что ящичек с инструментами и нож? Более опытный мастер обойдётся ножом и не станет таскать с собой ящик, но и полный невежда не сможет воспользоваться инструментами в ящичке, пока не прочитает инструкцию. — Это… на удивление удачное сравнение, да. Чтобы освоить магию, эдоласовцу достаточно… было понять её смысл, — запинки откликались в ней почти зубной болью: Мистган видел это по дёргающимся скулам и сжатым губам. — При наличии лакрим, времени, упорства и желания Хьюз смог бы стать магом перевооружения, а я — кукловодом. Стиль генерала базируется на знании анатомии — положении вен и лимфоузлов в частности, а также на контроле тела и положения клинка. Бухус обучен схожим образом. Мистган хотел расспросить её о перевооружении, о её бывшем волшебстве. Он знал, что пусть Найтуолкер всё ещё тосковала по магии, этот разговор развлёк бы её. Он бы доливал ей чай и слушал бы полный энтузиазма и гордости голос, присущий любому, кто любит учить и разделяет приятный разговор. Джерар не хотел напоминать о так ужасавшем её Миднайте Преяре, наблюдать, как оборвётся её голос, как обострится ошпаренная страхом и чёрной памятью боль. Не хотел вновь, как в первый месяц, видеть, как Эрза разбивается изнутри от его слов. И всё же Джерар был тем, кто обязан задать вопрос здесь и сейчас. Понять, с кем они имеют дело. — А что Миднайт? Какая магия у него? Эрза вздрогнула, словно он ударил её, когда пообещал защищать и она ему поверила. Словно уже забыла, с чего начинался разговор. Он прикусил щёку. Едва подавил желание придвинуться ближе и обнять, напомнить, что Миднайта здесь нет и он позаботится, чтобы его не было, чтобы он больше никогда её не тронул. Найтуолкер собралась, и хмурость шрамом легла на её сухое осунувшееся лицо. — Ваша. Вернее, он хочет, чтобы Вы так думали. На самом деле его сила в знании. Буквально. Если он не знает Вас, то проведёт в защите ровно столько, сколько ему нужно, чтобы понять, как Вы пользуетесь магией. Тогда он перейдёт в контратаку и направит Вашу же силу против Вас. Только пользоваться он станет не отражающими заклятиями или оберегами, а вмешается в процесс созидания Вашего же заклинания. Со стороны это выглядит, как приёмы иллюзорной магии, но в основе лежит иная суть, поэтому противоиллюзорные заклинания, направленные на него, были бессмысленны, — она огладила кружку мозолистым пальцем. Отпила. Она хорошо скрывала дрожь в теле то ли от боли, то ли от страха, но с тем пристальным вниманием, с которым на неё смотрел Франсер, прятаться было безнадёжно. — Всё равно что призванное тобой копьё оказалось бы в его руке, если бы он понял, как ты это делаешь? — Да, — прохрипела она и прочистила горло. — только без «бы». Он и научил меня это делать.***
— Ух, сука! — испуганно вырвалось у Зигрейна, когда он забрался на крышу семиэтажного здания у дворца. Им начинался широкий проспект к речному порту на севере, и Харту пришлось сначала слезть на землю, перелезть через забор, забравшись во двор рабочего здания, и забраться по чёрным лестницам, подоконникам и решёткам. Перебравшись через навершие кровли и планируя попасть в здание через чердак, Зигрейн ожидал увидеть гулявших по проспекту людей или наткнуться на скользкую заплатку в крыше, но никак не встречи с каменной птицей выше него самого. Каменное изваяние изображало сокола, сидевшего на жерди и сложившего крылья. Оглядевшись, Зигрейн увидел ещё две статуи: над главным входом в здание и на противоположном углу. Ветер и влага сточила детали оперения, чешуи на лапах и мощь когтей, но строгости и величия не снесли. Каменные птицы внимательно смотрели вниз, будто оберегая город. Зигрейн ни в коем случае не был историком, но даже он краем уха слышал байку о том, что Хоуки брали начало рода от сокольничих. Харт не знал, было ли здание, на которое он залез, бывшей соколятней или изваяния служили данью уважения истории. Внизу открывался вид на один из въездов в замок: не слишком шикарный, чтобы принимать через него гостей или хозяев, но и недостаточно убитый и скрытый, чтобы принадлежать только прислуге. В ворота спокойно въехала бы грузовая тройка, а дорога была достаточно ровной, чтобы не повредить товары, так что Харт и подумал на ввоз провизии и заказов. Ворота охраняли шестеро мужчин, из них трое с арбалетами и трое с алебардами, но амуниция не напоминала форму стражи. Должно быть, это были люди, присягнувшие на службу именно Преярам. С тех пор, как Зигрейн научился считать, его раздражала пёстрота в структуре «человеческой силы» Эдоласа: стража, охрана, армия, Легион, наёмные боевые единицы, личные телохранители, множество неизвестных непосвящённому войск (соблазнители, стряпчие, ревизоры, убийцы, шпионы и прочие) — все они считались разными единицами, получали разное финансирование, отчитывались перед разными фигурами и, на взгляд Харта, только проедали «броню государства» коррозией вместо того, чтобы укреплять её. Одна из причин, почему он собирал ржавчину и пыль по крышам, заключалась в оценке возможности Зеро защитить себя от стражи. Почему какой-то хмырь, явно выхлещивавший из сотен последние соки, имел право защищаться и сопротивляться аресту, Зигрейн понимал, но всё равно злился. Думая о том, как много средств смывалось на поддержание этой нелепицы, когда их половины хватило бы на восстановление приютов, больниц и выгоревших в войне пашен, Зигрейн начинал беситься. Полный гадливости и жёлчи, он поначалу питал к Джерару такое же отвращение, как к его отцу. У Харта не было адекватного способа узнать, как изменилась система с тех пор, как на трон воссел Джерар, но увидеть столичных легионов, помогающих крестьянам очищать пашни от завалов, было достаточно, чтобы отколоть весьма тяжёлую корку засохшей жёлчи со стенки предвзятости Зига к королям. Позже они услышали о переформировании королевской армии, но не могли понять его суть: во многом потому, что разносящие вести сами не понимали, что происходит. Зная Бухуса, Зиг был уверен, что он обязательно встретит старых сослуживцев, но не знал, успел ли он сделать это днём. Возможно, тогда они разберутся, что происходит. Из ворот вышел человек. Задетый воскрешённой гадливостью, Зиг едва не проморгал, как сторожи учтиво кивнули фигуре. Человек вышел на тусклый свет фонарей, поправил цилиндр, стукнул тростью (наконечник, явно металлический, сверкнул, отразив лучи) по сапогам и посмотрел на Зигрейна. Харт прижался к каменному соколу, позволил острому оперению порезать его красные пальцы, зацепить ткань. Человек его не увидел, Харт был уверен. Человек смотрел против света, такого маслянистого и тусклого, что больше слепил, чем освещал; их разделяло несколько этажей без подсветки (вся она ушла вместе с магией); Зигрейна оберегало тёмное изваяние, снизу казавшееся овальной грудой тьмы. Внимание зацепил сам факт, что человек посмотрел вверх. Не бросил взгляд, не подразнил мнительность и паранойю Легионера, а остановился, притворившись, будто поправляет плащ, и пристально заскользил взглядом по крыше одного здания, другого, третьего… Зигрейн редко посещал города, но хорошо знал, что люди не смотрят вверх. Чаще под ноги, чтобы не видеть никого, не видеть ситуацию, в которой они оказались. Иногда перед собой, чтобы высмотреть место посвободнее, чтобы знать, куда повернуть и вовремя прийти на работу. Вверх смотрят художники, дети, утомлённые, что-то ищущие и те, кто знает, откуда за ними могут следить. Может, этот человек был каким-то дельцом, вышедшим из крепости Зеро после полуночи, — в конце концов слухи крестили Преяра покровителем наркоторговли в Ярвире, — и потому стража учтиво кивнула ему. Зигрейн не стал думать над этим. Когда человек ушёл, он спустился на крышу здания на этаж ниже, перепрыгнул через проулок, пробежал по позвонку кровли, вновь перепрыгнул проём между зданиями… Он остановился, когда убедился, что его не видно с периметра замка, но для северной части города он, взметнись на несколько десятков метров и светись белым, был бы как на ладони. Харт зарядил арбалет сигнальным болтом, упал на спину и выстрелил. Зиг надеялся, что генерал в этот момент ходил по улице.***
Котсе был настолько древним городом, что записи о его основании не только давались в переводе на общий язык, но и сопровождались комментариями, поясняющими архаичные синтаксис и лексику. Более того, эти записи были не столько историческим фактом, сколько местной легендой, которую не каждый специалист связывал с княжеским родом Хоуков и основанием Котсе. Потому не было ничего удивительного в том, что город, стоявший на устье рек растягивался то в сторону одного берега, то в сторону другого. Из-за капризов ландшафта сделать улицы ровными получалось далеко не в каждом квартале — вернее, они, конечно же, получились бы ровными везде, будь Котсе проектом чьих-то стратегически-культурных амбиций, а не естественно сформировавшимся городом. Где земля позволяла, дороги лежали ровно, формировали аккуратные квадраты, но чаще растекались дугой, зигзагами и петлями, из-за чего улицы стояли пятнами, островками. Эрза была в городе раза два, не имела на руках карту, но понимала принцип. Чем ниже — тем беднее. Ближний Ярвир был обделён жарой, от которой требовалось бы таиться в тени, и изобиловал водой, которую не всегда получалось покорить. Находясь на слиянии рек, Котсе периодически страдал от потопов, даже с наличием гранитных каналов, дробящих реки. Юго-восток города находился в яме ниже уровня моря. Насколько Эрза знала из книг, на юго-востоке, на бывшем болоте, не входившем в границы стен, добывали торф. Болото иссохло, торф извёлся, а землю заключили в ограду. Большее число князей старалось держать город в сухости, но ни один человек, с магией или без, не способен обуздать природу, потому в иные сезоны в «яме» от сырости подгнивали дома, цвели мхи, а вода после дождей задерживалась погостить на пару дней дольше. Этот сезон, судя по мерзкой липкой мокроте на коже, цепляющей мороз ветра, исключением не был. Эрза поморщилась, натянув шарф до глаз, и продолжила патрулирование. Писака мог быть где угодно, и пусть БлэкВулф был бы тем, кто пристал бы с расспросами к любому в этой дыре, Найтуолкер пришла сюда не за ним. Если Миднайт вернулся, то придёт сюда. Эрза поправила ремень, державший ножны. Хрустнула кулаками. Глубоко вздохнула липкий, холодный воздух и выдохнула паром. Она повернула туда, куда не пробивался свет с верхних кварталов, и позволила темноте поглотить себя. Слякоть чавкала внизу, липла к сапогам, цепляла. Эрза ступала ровно и осанисто. Впереди загремел замок, и Найтуолкер усмехнулась. Отголоски северного пьянства и драк разбивались о косые улочки, тонули в грязи и размягшем дереве. Изредка она видела свет в квартирах повыше и слышала полупьяные и полусонные голоса — они не давали никакой полезной в манипуляции информации. Обычные рабочие люди, кто спокойнее, кто яростнее — тогда из окон она слышала мат, грохот и детский плач. Найтуолкер проходила мимо. Один раз перед ней пробежала стая бездомных собак. Эрза не трогала их, они не трогали её. Это было полезное знание: у хорошего городничего ночью хозяйничала стража, а не бесхозные шавки. Стража, которой в яме не было вовсе. Эрза нахмурилась. Симон не прибеднялся, сказав о недостатке людей. Её размышления прервал глухой стон из-за угла. Очередной проход между домами, едва широкий для одной Эрзы. В ряд валялась четвёрка юношей едва ли старше Зига. Один потерял всю одежду, восемь из десяти пальцев ног, нос и ухо. По телу зияли гнойники, в свете луны и полумраке похожие на хитиновые спины плотоядных жуков. Другие два лежали в обнимку. Присев рядом на корточки, Найтуолкер разглядела разодранные запястья. Куски стекла, всохшие в сукровицу, застрявшие в сухожилиях, торчали от запястья до локтя. Стекло было ломким и неудобным инструментом — обламывалось на каждом сантиметре. Эрза взглянула на губы двоих — значительно бледнее остальной кожи, сухие и искусанные. Найтуолкер знала боль ран. Боль двоих заглушил либо страх жить, либо наркотик. Последний парнишка ещё дышал. Найтуолкер посмотрела на него: он оказался моложе Сё. Привыкшая к полумраку, она разглядела на его лице веснушки и фингал. Он лежал на боку, хрипел, пуская слюну до земли, и даже не дёрнулся, когда она сжала его плечо. Сама не зная зачем, Найтуолкер потянулась к фляге с водой, просунула руку под его ухо и поднесла горлышко к губам, приподняв голову. Юноша вздохнул, но его восковые губы не сомкнулись на горлышке. Найтуолкер сжала челюсти. — Пей, — строго потребовала она. — Ты должен проблеваться. Она развернула его голову, помогла сесть и осторожно влила воду. Юноша закашлялся, и голубо-фиолетовая вода, вязкая от слюны, залила руку в перчатке. Найтуолкер цыкнула, убрала флягу и схватила парня за шкирку, уложила вздутым животом себе на колено и затолкала пальцы в чужое горло. Мёртвый вес полегчал, дёрнулся, затрясся, и руку ошпарило, нос ужалило. Гнильца троих из-за холода только щекотала привычное к трупам обоняние, дразнило его сладковато-солёной вонью. Жёлчь четвёртого поразила кислотой, гниющей кровью и полупереваренным сором. Юноша закашлял, задрожал и задышал со свистом, давясь блевотой и плачем, впился в руку Найтуолкер, как в материнскую. Выпав из ладони, что-то звякнуло об осколки мощения, которое помнило ещё Леонардо Хоука. Эрза попыталась вновь напоить мальчика, но он чуть не захлебнулся. Найтуолкер терпеливо дала ему откашляться, выплюнуть ещё дряни и вновь напоила. Его губы зашевелились, как у плохо склеенной куклы, но он не глотал. Не мог глотать. Она подняла стеклянную пробирку толщиной в большой палец. Мутное стекло не пропускало лунный свет, и Эрза фыркнула, спрятала пузырёк в карман на ремне. — Это очаровательно, но ему уже ничего не поможет. Пусть отдыхает. Эрза вскочила пружиной и развернулась, схватилась за меч. Он хохотнул. Так же мягко, как убийца ходит по ковру. Эрза насилу заставила себя отлепить руку от меча, сжала её в кулак, чтобы он не заметил, как она дрожит. Он подошёл вплотную, и она не услышала. Он подошёл к ней по слякоти, и она не услышала. Она знала, что он может здесь объявиться, и не услышала его, пока он сам не обратился. Какого хуя она его не услышала?! Миднайт улыбнулся, наклонив голову. — Здравствуй, моя дорогая.