***
— Отрицательно, — ровно и строго заявил Рубилакс, когда Мистган рассказал о новом плане. — В случае конфронтации с магией, справиться с уроном лучше всего смогу я. — Отрицаю Ваше отрицание, генерал Найтуолкер, — твёрдо и без заиканий парировал Король, скрестив руки на груди. — Среди всех собравшихся, только Ваша дочь знает Хьюза, Шугабоя и Байро достаточно хорошо, чтобы спрогнозировать модель их поведения. Лучшее, что мы сможем сделать в этой ситуации, это не мешать ей. Придерживаемся нового плана: разузнав о последних новостях у Громвилля Тариталя и в случае правоты Вашей дочери, Вы и капитан выйдите из зоны действия заклинания, в то время как Харт и Одаяки подберутся вплотную. При всём уважении, генерал, но если Вы не в состоянии довериться родной дочери, то о каком сотрудничестве между Вами и мной может идти речь? Рубилакс Найтуолкер нахмурился, выдохнул громче обычного, словно сдержал рык, и потёр переносицу. Его Манипуляторство вновь задели слабое место. Впрочем, Мистган не знал, что стало рычагом давления: Эрза или субординация. — Возражения, генерал? — Никак нет, — он положил тяжёлую ладонь на рукоять катаны. Сжал её. —Ожидаем Вашей команды, Ваше Величество, — холодно, грубо выкинул генерал, словно хотел сплюнуть. — Выдвигаемся, — невозмутимо скомандовал Король, и все спустились к поселению. Когда Мистган посетил Гаммер во второй раз, посёлок казался мёртвым. Ни единого костра, ни единой свечи, ни намёка даже на шёпот. Только окна гостиницы маслянисто тлели во мраке под надзором трёх жёлто-белых лун. Вывеска трактира гласила: «Тисовый домик» — и изображала гроздь дерева. Краска была новой, нанесённой обильно и со старанием, и Мистган смог различить цвета даже при скудном свете. Франсеру показалось, что генерал несколько замешкался у двери, коснулся её не сразу, а с задержкой, сдержав тремор в руке. И всё же Найтуолкер сцепил челюсти, не изменил выражению хмурости и недовольства на своём лице и открыл дверь. Внутри стоял запах перегара, копоти, разгорячённого воска и мёда. В просторной зале, залитой маслянистым светом единственной свечи, за столами спало несколько человек, сладко и громко храпев. Найтуолкер невозмутимо пересёк залу широкой, уверенной, титанической поступью. Он посмотрел за барную стойку, хмыкнул. Подошёл к едва заметной за полками с бутылками двери и постучал. Ответа не последовало. Найтуолкер выдохнул и постучал вновь, громче. Ответа всё не было. Тогда Найтуолкер сжал кулак, замахнулся и обрушил бы его на дерево, но по ту сторону раздалось приглушённое хмельное ворчание: — Иду я, иду! Не стукай, г’ость! Найтуолкер вышел из-за стойки и подошёл к своим бойцам. Из служебного помещения вальяжно распахнув дверь вывалился рыжий косматый великан. Его мясистые, мягкие руки покрывала плотная поросль рыжих волос, рыжая же борода падала на грязный фартук, а огненные кудри, невероятно яркие даже в полумраке, косматой гривой закрывали голову и уши. — Да-а-а-абро п’жаловать, г’ости дорог’ие! — гортанно протянул он, проглатывая слоги и с сильным придыханием, и приветливо развёл руки, как для объятия. Как и сын, Локи, Громвилль произвёл на Мистгана впечатление упитанного домашнего кота, однако не без характера: среди бутылок Франсер заметил стенд с клеймором. Если Мистгана не подводил глазомер, длина меча превышала полтора метра, а ширина лезвия была сравнима с ладонь взрослого мужчины. Нутро подсказывало, что трактирщик мог не только поднять меч, но и помнил, как им пользоваться. — Я, грешник, есть Громвилль Ибо-Гром-Не-Звучит Тариталь, хозяин «Тисового… — осёкся он, наконец открыв заспанные, покрасневшие глаза, — дома»… — он фыркнул и в неверии протёр веки. — Фу ты ну ты! Говорил мне Бикс: «Кончайте бухать, тятя». Вон ужо Лакс мерещится, йоба-а-н… — Не мерещится, — тихо отрезал Найтуолкер. — Прошу прощения, Гром, но пожаловал не с добром, — Найтуолкер, державшись за рукоять катаны, выпрямился и вздёрнул подбородок. — Нужна твоя помощь, Гром. Тариталь моргнул. Генерал не моргал. Тариталь глубоко вздохнул. Генерал дышал ровно. У Тариталя затряслась нижняя губа. Генерал смотрел прямо на него, но, как казалось Мистгану, взгляд Найтуолкера был пуст, стеклянен. — Руби… — зашептал Громвилль и сжал дрожавшие пальцы в кулаки. — Руби, это правда ты?.. Генерал прикрыл глаза на миг и непоколебимо кивнул. — Тогда… — задрожав всем телом выдохнул Громвилль и взял тряпку со стойки, сжал зубы до клокота в горле. — Тогда… ТОГДА ПШЁЛ НАХУЙ ОТЮДАВА, ПОНЯЛ?! — и Гром запустил мокрую тряпку Найтуолкеру в лицо. «А?..» — раздалось, казалось, от каждого присутствующего, и они наклонили головы в бок. — Пшёл! — заорал Гром и толкнул генерала в грудь. — Бубу, а ну давай пакуй его! — кричал Гром, толкав генерала к выходу, и хлопнул капитана по груди. — Вон! Пшёл, шуруй! — Гром, у нас ра… — Очко своей работой подотри, понял! С марта ни минуты единой на меня не нашёл, ослоочко ты эдакое, а как королёк твой приказал, так явился, курва, не запылился! — среди рыжих волос алым горело лицо мужчины, изо рта летели слюни. Найтуолкер невозмутимо отбивался, изредка отступав. — Шо, думал, рожу свою тухлую выкатил на меня, так я сразу должен расстелиться, мол, «принеси», курва, «подай», «отсо»… — это шо, Эрза? — вздрогнул Тариталь и переключился с Найтуолкера на Найтуолкер. Девушка вздохнула как перед казнью, а Мистган отошёл на шаг, чтобы его не снесло ударной волной: настолько Громвилль устремился к Найтуолкер, заключив её в косолапые объятия. Мистган тихо хохотнул, когда понял, что слабо трепыхавшаяся фигура девушки терялась за мясистыми объёмными руками. — Срань Машемская, твои дружки-г'олубки сказали, конечно, шо ты придёшь, но я-то думал, они шутят! «Так Хьюз и Шугабой правда здесь. И правда вдвоём. Хорошая работа, Найтуолкер», — подметил Франсер и с новой уверенностью схватился за посох. — Да, из них такие себе юмористы… — пробурчала задыхавшаяся девушка куда-то в мужскую подмышку и упёрлась руками в мягкий живот. — О-о-о-ох, боже, ужели правда ты, девочка? — отстранился Гром и, не взирая на сопротивления, уклонения и сдавленное «можно не надо» Найтуолкер, схватил её за щёки. — Шо творится-то, Машима милостивый! Шо творится! — возбуждённо и радостно приговаривал он. — Эрза здесь! Эй, Руби, — повернулся к генералу просветлённый, улыбающийся трактирщик, — ты вообще понял, вообще осознал, вообще дошло до твоей дрянной вояцкой, кислой, провоёванной башки, шо произошло, не? — Гром отпустил Эрзу, и девушка отшатнулась от мужчины, вытерла лицо, поправила сбившийся шарф. Мистгану она напомнила бездомного шипящего котёнка, спешащего вымыть мордочку, чтобы избавиться от чужого запаха, потому он не смог не прыснуть. Найтуолкер посмотрела на него хмуро и с угрозой, на что Король примирительно поднял ладонь. Тариталь тем временем отмечал каждый красочный эпитет кулаком по лбу генерала. Он, сцепив зубы, терпел увесистые, но безобидные касания и выжидал момента, чтобы заговорить. Впрочем, Гром потерял к генералу интерес так же спонтанно, как обрёл интерес к Эрзе. Он вновь потянулся к девушке, но та отошла на шаг и выставила руку: что-то похожее на грусть мелькнуло в пьяном взгляде Тариталя, но на этот раз он остановился. — Благодарим Вас за гостеприимство, господин Тариталь, однако мы действительно пришли по очень важному… — Тпру! — хмельно фыркнул Гром и замахал руками. — Так! Так-так-так! А ну стоять! Как-как ты меня назвала? — трактирщик потемнел. Сжал зубы. Затрясся. Мистган не знал, что произошло, но его тело само с опекой шагнуло в сторону Найтуолкер, прежде чем Тариталь сотряс этаж своим рёвом: — КОРОЛЮ СВОЕМУ МОЛОДОМУ Г’ОСПОДИНЬ И ВЫКАЙ АЛЬ МУЖИКУ СВОЕМУ, ЕЖЕ ОН ПРОСИТЬ УМЕЕТ, А СО МНОЙ ДУРЬ ЭТУ ОСТАВЬ, ПОНЯЛА, НЕ?! — обескуражив Короля и Воительницу, Гром развернулся к генералу и вновь заорал: — НУ ШО, ТЫ ДОВОЛЕН, ОСЛИНАЯ ТЫ ЖОПА?! ВИДАЛ, ШО ОНА ТВОРИТ, НЕ? Франсер увидел: у генерала на лбу вздулась вена — толстенная и будто не пульсировавшая, а пытавшаяся вырваться из-под кожи. — Не ори, — тихо и ровно осёк Рубилакс Найтуолкер. — Она проявила к тебе уважение, так что не смей на неё ора… — ПФФФФФФФФ! — зафыркал Гром и залил напряжённое, алое лицо Найтуолкера слюнями. — Ты думаешь, я не смыслю ни шиша, а?! Пускай она тебе «уважение» высказывает, пускай тебе выкает, а меж собой я эту пропасть прорыть не позволю, усёк, не?! Мистган сжал посох. Зала раскалилась, но не из-за отсутствия сквозняка. Хмельной Громвилль Тариталь всего лишь сказал то, что имел в виду, и сказанное им было чем-то куда более серьёзным, чем бредом пьяницы. Франсер видел, как в миг побелело лицо генерала, как дёрнулись его губы: он сдерживал оскал. И этими дёрганными, бледными, как у Эрзы в «Спящем драконе», губами он произнёс что-то настолько тихо, что услышал его только Громвилль. Он заревел и накинулся на Найтуолкера, повалив того собственным весом. Мистган ринулся их разнимать, но Бухус остановил его лёгким касанием к груди. — Прошу, позвольте им поговорить, Ваше Величество, — капитан флегматично улыбался и хитро, по-дьявольски щурился. — Предлагаю изучить записную книжку и проверить, найдёт ли Эрза имена коллег. Мистган кивнул, и трое направились к стойке, пока Одаяки и Харт смотрели на кувыркавшихся на полу мужчин и вели следующий диалог: — Неделю стираешь бельё, если генерал его уделает, — прохрипел Харт. — Стираешь бельё две недели, если господин Тариталь вышвырнет генерала из таверны. — Пф, по рукам, — юноши стукнулись кулаками. В отличие от Грома — косматого, хмельного, сального и покрытого пятнами — записная книжка переливалась матовым переплётом, а её вручную разлинованные страницы пестрели красками. Цвета привлекали внимание, но не отвлекали от текста, служили опорными точками при анализе документа. Записная книга хранилась в отдельном чехле за барной стойкой и, очевидно, не трогалась грязными руками. Мистгану стало интересно, кто её оформлял: Гром или его помощник. — Когда, говоришь ты, они ушли? — обратился Бухус к Эрзе, и она ответила: — Приблизительно неделю назад. Капитан кивнул и открыл книжку на нужном месте. — Асдарзский ты баран! Ослиное очко! — ворчали за спиной. — Олень неотёсанный! У нас здесь ЧП, а ты развёл клоунаду! — Ну так и проваливай, раз ты такой серьёзный! Послышался грохот, треск ткани, скрип петель и гогот Тариталя: он швырнул генерала в дверь, отчего та раскрылась, и Легионера исторгло из заведения. Гром, подпрыгивая от радости и держась за оторванный рукав, захлопнул дверь и подпёр её стулом. Спавшие на столах пьяницы вздрогнули, но были не в состоянии осознать, что происходит, потому вскоре со стуком уронили головы. Сипло засмеялся Одаяки, а Харт стукнул себя по лбу и выпалил под нос: — Да ну не, да ну тут всё ясно, всё пиздец, всё вранье, он поддался, это не честно! — Мы спорили не на поддавки, а на результат. Я на борова иду на неделе, так что готовься отмывать кровь и глину, хе-хе! Харт зарычал и сгрёб Одаяки за воротник, на что младший Легионер щёлкнул складным ножом, но Бухус прервал их строгим покашливанием. — Аж дышать легче стало! — довольно выдохнул Гром и как-то поразительно скоро оказался подле Найтуолкер, приобняв девушку за плечи. — Пойдём выпьем! А, и да: твои друзья на четвёртом этаже, угловая комната. Эх, романтишные парни: оттуда закат чудесно видно. Найтуолкер устало выдохнула, но, к удивлению Мистгана, не выдала дежурное: «Они мне не друзья». Она молчала, смотрев в книжку, и поджала губы, когда её взгляд упал на строчку «Потрясный Х.Т. и Ш.В.». Гром нахмурился и задумчиво замычал, крепче стиснув Эрзу и помяв её плечо. — Машима помилуй, до чего же ты худая, а… — застонал Тариталь, и его лицо исказила гримаса боли. — Они там тебя г’олодом морят или шо? Телохранителей кормить разучились, не? Они там вообще в курсе, шо ты короля защищаешь, не? К слову, как он тебе? — Тариталь шумно втянул воздух и заулыбался, приобняв Найтуолкер ещё крепче. У неё задёргалась бровь. — Ну, нормальный? Не обижает? Ежели обидит аль полезет не туда, ты скажи — я ему мозги мигом вставлю и руки выкручу, угу. — Я разберусь, благодарю, — хмуро выдохнула Найтуолкер. — А то там балаболят всякое, — продолжал трактирщик, будто не услышал. — Не, ты не подумай, шо я всякого слухаю, просто всё равно волнуюсь, аг’а? Чёрт пойми, шо у него на уме и кого в крови больше: мамы аль ба… ба-ба-ба! — закричал он и всплеснул руками, когда заметил Мистгана. — А эт’ кто? — проглотив звуки фыркнул Тариталь. — Твой боец аль мужчина? Эй, парниша, лицо бы показал, а! Франсер увидел, как к нему тянется рука с толстыми пальцами, и уже было отшатнулся, но Найтуолкер схватила Грома за запястье и опустила тяжёлую руку. — Ни тот, ни другой. — Эй, а чего это вдруг? — искренне удивился Тариталь, а в его голосе промелькнуло нечто похожее на обиду. — Ты г’лянь, какой он складный! — против желания, Мистган ощутил, как у него загорели уши. — А плечи! Ты г’лянь! — Не отрицаю, — безразлично пожала плечами Эрза, всматриваясь в полки за барной стойкой. Мистган смотрел на её сведённые на переносице брови и то, как огонь переливался в её глазах. Франсер узнал это напряжённое выражение: девушка что-то придумала. — Не мой типаж, вот и всё, — отмахнулась она от Тариталя, когда тот подавился воздухом. — Не, да ты на бёдра его г’лянь! — вскипел не сдававшийся Гром и стрелой очутился за спиной Франсера. «Так, а теперь мне действительно страшно», — прыснул Мистган в платок. — А на спину! — раздался шумный, сильный хлопок, который всегда возникает при столкновении тяжёлой ладони и натренированных мышц. Впрочем, Гром хлопнул гораздо ниже, и Франсер отшатнулся, счастливый, что маска скрыла комплекс непередаваемых эмоций на его лице. Капитан прыснул, рядовые косились на дверь. — Г’осподи, Эрза, да из него ж складный любовник выйдет, ты г’лянь! Может, передумаешь? — Она не передумает! — хором воскликнули Король и генерал. Последний, потеряв терпение и поняв, что никто впускать его не собирался, лез в окно. Гром закричал матом, прыгнул к раме и захлопнул её с возгласом: «А ну назад, чувырло!» — Гром, хватит! — прошипел генерал, удерживая раму. — Да будь здесь хоть сам король Эдоласа, не впустил бы! — борьба за раму продолжалась, звенело стекло, скрипело дерево. «И когда всё пошло наперекосяк?» — выдохнул Мистган, потёр шею и стянул платок. Тариталь замер. Рубилакс открыл окно и залез внутрь, фыркнул и поправил плащ. «Понял наконец?» — читалось на его сухом, хмуром лице. — Это шо… твои друзья здесь не тебя дожидаются, а, девочка? — Нет, дожидаются, — ответила Найтуолкер и зашла за стойку, взяла бутылку самой дешёвой водки. — Просто не так, как я и они предпочли бы. Пламя дрожало в её тяжёлом, тёмном, тоскливым взгляде. Мистган ощутил стягивающую боль между лёгкими, что опалила его нутро холодом. В попытке утешить, он спросил: — У тебя что-то на уме, Найтуолкер? — Так точно, Ваше Величество, — кивнула девушка, и пелена тоски будто растворилась. Найтуолкер нахмурилась, но причиной на то была суровость и злоба. — Раз мы уже перебудили всю гостиницу, предлагаю Громвиллю Тариталю запастись водой. Ибо в одном Вы были правы насчёт меня, Ваше Величество, — Охотница на Фей хищно, с азартом оскалилась и посмотрела на Короля. — Я действительно подожгла бы ту бутылку, не будь дождя.***
— Хьюз, просыпайся, — тяжёлая, закованная в сталь ладонь Шугабоя легко потрясла за плечо. Хьюз испуганно вскочил, схватив палочку, но затем выдохнул и устало протёр сухие глаза. Он заснул в одежде и случайно. Не сразу разглядел на коленях плащ Шугабоя. — Эрза пришла, — прошептал Шугабой и протяжно хмыкнул. Хмыкнул куда напряжённее, чем обычно. — О, потрясно, — кивнул Хьюз без задора в голосе. Руки стыли. С нижних этажей доносились отголоски громыхающего рёва Громвилля Тариталя. — Он правда поверил нам, как думаешь? — вырвалось у Хьюза, прежде чем он подумал. — Он очень хотел, хм-м. Хьюз смотрел на Шугабоя. Привыкшие к полумраку глаза видели его сведённые на переносице брови, и Хьюзу было не по себе. — Они с Легионом. Но, скорее всего, выйдет к нам только Эрза с королём, хм, — его перчатка заскрипела: настолько сильно он сжимал рукоятку меча. — Не потрясно, — выдохнул Хьюз, впрочем, комментируя совсем не реплику Шугабоя. — Совсем не потрясно… — Хм-м-м. Друг тихо прошёлся от входной двери до двери в ванную и обратно. Почесал заросший густой щетиной подбородок. Шугабой вёл себя странно. Пусть он уступал Хьюзу в общительности и экспрессии, Шугабой всё же опережал в этом Эрзу: всегда поддерживал разговор, отвечал с охотой, был не против пошутить в самый опасный момент. Всегда хранил рассудок трёх капитанов, уравновешивал их. Сейчас отвечал редко. Не начинал разговор. Всегда хмурился и смотрел в себя, словно вылавливал в бурлящем, кипящем потоке мыслей ту единственно верную, таившую успокоение сомнений. — Она ведь поговорит с нами? — спросил Хьюз, сжимая палочку. Кожу ладоней вязало, скручивало. Ещё никогда магический эфир в предмете не так сильно напоминал кровь. — Хм, — выдохнул Шугабой и поджал губы. «Мужик, это совсем не потрясно. Поговори со мной», — хотел сказать Хьюз, но воздух застрял в горле. Юноша встал, начал разминать затёкшие мышцы. Кровати у Громвилля Тариталя были удобными, а матрасы мягкими, но в них не было толку без душевного покоя. Прошло нужное количество времени — не много и не мало, — когда они услышали шаги на этаже. Шаги уверенные, размашистые, строевые: такие не могли принадлежать их соседям-пьяницам. Шугабой встал справа от двери, Хьюз теснился к левой стене. Шугабой сжал меч, готовый обнажить его для парирования. Хьюз перехватил липкую, вязкую палочку и сглотнул: транспространственные заклятия у него получались гораздо хуже заклятий подчинения. За старой рамой выл ветер, проникал через щели в комнату и колыхал тюль. Хьюз облизал сухие губы и затаил дыхание. В горле Шугабоя заклокотало, и он с шелестом вытянул меч из ножен. Тишина звенела. Тишина звенела, пока Эрза Найтуолкер не выбила дверь с ноги. Та, будто тряпичная, ушиблась об стену, повисла на полувыпавших петлях и явила гордую, хмурую Охотницу на Фей. — Драконий глаз целится в комнату дымовым снарядом, — (буквально) с порога отчеканила Найтуолкер, недовольно, с презрением вздёрнув голову и сморщив нос. — На лестнице стоит Танцующий с клинками, или как его там обзывают, а на улице дежурит человек, пальцами раздавивший череп. Внизу остались король и генерал Легиона. Все готовы рвануть сюда, как только я подам сигнал, потому спрошу один раз и прямо: какого чёрта, вы, имбецилы, учудили на этот раз? Шугабой и Хьюз, уронив плечи и копившееся в них напряжение, хлопали глазами. — Чего уставились? — заскрипела зубами Эрза. — Отвечайте! — А! Э! — встрепенулся Хьюз, но Шугабой махнул рукой, заткнул его. Друг выдохнул вернув былую собранность и перехватил меч. — Нам надо поговорить Эрза, — холодно и ровно сказал он без привычного хмыканья. — Да неужели? — фыркнула она. — Именно поэтому я метнула в ваши рожи слова, а не копьё. Найди… — Наедине, — оборвал Шугабой могильным тоном. — Шугабой, — раздражённо выдохнула она, словно говорила с непонятливым ребёнком, — мы наедине прямо сейчас. К тому же, я выдала позиции короля и Легионеров. Каждый из них вне досягаемости звука обычной громкости. Либо начинай говорить, либо я даю отмашку и нападаю. Шугабой держал меч. Его хмурое, уставшее, мёртвое лицо разгладилось, и в свете лун Хьюз разглядел на нём тень былой игривости, непринуждённости. — Хм-м, — он посмеялся, не размыкая губ. — Ещё никогда ты не блефовала так неумело, боевая подруга, — улыбка огладила лицо Шугабоя в первый раз за прошедшую неделю и пропала, когда он строго крикнул: — ХЬЮЗ! Хьюз вздрогнул. Секундная задержка, даже меньшая, но её хватило, чтобы из коридора на него выскочил король и повалил на пол. Хьюз упал правильно: выдохнул, поджал подбородок и даже лягнул Франсера в низ живота, ударил локтем по лицу, перекатился. Уже приготовил заклинание, но Эрза кинула горючую смесь: бутылку с подожжённой тряпкой. — Осторожно! — Шугабой выскочил перед ним, заслонил лицо, и стекло с треском и искрами разбилось, разлетелось, лопнуло. Шугабоя объял огонь, и Хьюз прочёл заклинание без должной концентрации, чего и добивалась Эрза Найтуолкер.***
Звук доносился глухо, слабо, но отчего-то особенно сильно бил по мозгу. Зигрейну казалось, что в его голову вбили ржавые, кривые гвозди и пустили по ним разряд. Он выдохнул и слабо, через силу открыл глаза. Сверху молоком светились луны, фиолетовым и иссиня-чёрным дышало ночное небо. Грот, свод которого был расколот, звенел от сквозняка, но Харт слышал этот звон не ушами, а телом, костями, мозгом. Зигрейн сжал зубы, сжал кулаки и с силой дёрнулся на бок. Из ушей вылилась вода, и в них полился звук: гудение ветра, шелест и плеск воды, собственное спёртое, по-волчьи затравленное дыхание. Вода, в которой лежал Легионер, хладом обожгла все нервы, и Зигрейн не сразу понял, что конечности окоченели. Осознание пришло с задержкой, стоило посмотреть на потемневшие пальцы, но не осталось в голове надолго: у Харта были дела поважнее. Жёлчь поднялась из желудка, согрела пищевод, осела на нёбе, и юноша, встав на четвереньки, позволил телу исторгнуть рвоту. Он не смог заглушить неприятное клокотанье, а последующий всплеск заставил его скривиться. В живот вонзили нож, не иначе: рвота лилась порывисто, душила и в ней мелькала кровь. Зигрейн знал о транспротсранственной магии только самое важное: она сложная, она опасная, у него непереносимость. Вне зависимости от мастерства чародея или удачности случая, Харту всё равно будет плохо. Бухус как-то красочно и подробно объяснял, почему заклинания перемещения так действуют на некоторых солдат, и Зигрейн даже понял его, но всё, что могла исторгнуть его память сводилось к «чему-то там про распад частиц и резкую смену артериального давления». «Не в стенке оказался, вот и пиздато, — подумал Зигрейн, когда его рвоту уносило слабым течением. Он выдохнул, прополоскал рот и сплюнул. — Погнали. Надеюсь, этот чертила так же опиздился». Харт слышал, что неудачные перемещения плохо сказываются на чародеях, их сотворивших. Только когда Зигрейн поднялся на отёкшие, звеневшие ноги, он понял, что плечо не оттягивал привычный вес. «Пизда! — фыркнул Харт и оскалился. — Куда?! Где?!» Он так и огладывался бы по сторонам, не отразись свет лун на металле болта, заряженного в арбалет. Зигрейн с облегчением выдохнул и рванул к оружию, упал пред ним на колено и бережливо, как ребёнка, поднял, осмотрел. Царапины на ложе и перетянутом старой изолентой прикладе были старыми. Арбалет был цел: зажим надёжно держал болт, упругая, недавно обновлённая тетива была готова выстрелить, плечи надёжно лежали в карманах. Довольный, Харт взял арбалет наизготовку и направился вглубь грота, где должен располагаться вход в катакомбы. Зигрейн усмехнулся: Эрза не подвела. «Успокойся, говна ты кусок, — он огладил ложу, схватился покрепче. — Нормально с ней всё. Успокойся. Просто иди и не еби себе мозг». Харт держался стен, скрывался за валунами и обломками древнего аванпоста, когда-то защищавшего катакомбы. Среди Легионеров Зигрейн лучше всех видел в темноте, благодаря генам матери. Впрочем, ему самому было далеко до Мии: он помнил, как её глаза переливались голубым в иную ночь, словно дневное небо решило показаться раньше солнца. Ублюдков из деревни это пугало, а его и отца завораживало. Зигрейн едва не зарычал от накатившей жёлчи, но проглотил её. Эхо грота донесло негромкий кашель, отразившийся от стен. Харт осторожно выглянул из-за валуна. Неширокий вход, который поддерживали деревянные балки, охраняло двое, устало всматривавшись вдаль. Грот массивно сводился над их головами, а порог ко входу был вымощен деревянным настилом со ступенями. Видно, что группировка заняла катакомбы значительное время назад, впрочем, недостаточное, чтобы доски покрылись тиной. Как и положено, стражники не зажигали огня, чтобы лучше видеть, но отблеск металлических нагрудников выдал их. Харт сощурил глаза и двинулся влево, к стене, в обход. Течение реки заглушало хлюпанье ботинок, затаившееся дыхание, скрип оледеневших пальцев, цеплявшихся за ложу всё крепче. Сошедши с камня, Зигрейн лёг в воду, на илистое дно, и пополз вперёд, скрываемый только стёртым укреплением, покрытым илом, водорослями и мхом. Харт сжимал зубы и размеренно, потаённо дышал, пока глина и тина со дна цеплялась к его брюху, локтям и бёдрам. Достигнув удачной точки, Харт остановился. Прицелился в стража, что стоял справа, метрах сорока — сорока пяти от него. В висках всё ещё стучало, а живот скручивало от тошноты, но Зигрейн укрепил свою хватку, неслышно выдохнул. Прижался щекой к прикладу. Нельзя, чтобы они закричали. Когда свалится дальний, ближнего необходимо прижать без промедлений. Болт свистнул и насквозь прошил мужскую шею, как игла прошивала ткань. Мертвец с пробитой шеей в последнем вздохе разинул рот, неестественно качнулся и упал на колени. Не успел он завалиться набок, как Харт вскочил и сбил с ног второго стража. Зигрейн прижал его к полу тяжёлым арбалетом и вбил в раскрывшийся рот ребро кулака. — Только попробуй пискнуть, сука, уебу так, что мозг вытечет нахуй. Страж сцепил челюсти, но не смог прокусить сыромятную кожу. Зигрейн только оскалился от боли, приподнял руку и тут же обрушил её, стукнув врага затылком об пол. — Тэ’Коффский и Вард, — хрипло зашептал Харт, близкий к рыку, — как давно они вернулись и с кем? Он вынул кулак из челюсти. Враг зашипел и харкнул Легионеру в лицо, в левый глаз. Харт дёрнулся, но даже не сомкнул веки и шибанул мужчину локтем по лицу. Полуоткрытый шлем на его голове покосился, не спас от удара по носу и челюсти. Зигрейн вскочил, сгрёб стража за шкирку и кинул в сторону потока. Мужчина пролетел ступени, упал на камни, но подставил руки, чтобы не ушибить лицо. Харт оскалился, подавив рык, прикладом сбил шлем, схватил за воротник и протащил стражника, уронив его в воду. Скулящий, стенающий от боли, он не успел закричать: упал лицом на поросшее водорослями илистое дно. Затрепыхался, когда Легионер ударил его по затылку тяжёлым сапогом, а потом не ослабил давление. Ледяная вода жгла кожу, вязкий ил забил рот, водоросли облепили разбитый нос. Хотелось дышать, просто вздохнуть и выдохнуть, но в горле заклокотало, и глотку пронзило болью, словно что-то лопнуло. Он бил Легионера по ноге, вставал на колени, стаскивал с затылка ступню, но Стрелок лупил его по спине прикладом и мёртво, как статуя, вдавливал лицо в лишённое воздуха дно. Страж слишком поздно вспомнил, что на его поясе висел кинжал. Кислорода, питавшего ткани, дарившего рукам силу, не хватало, чтобы дотянуться до рукояти. Когда мозг уже был готов умирать, голову отпустили и больно, пяткой, пнули по плечу, заставив, как куклу, отшатнуться на спину. Стрелок, успев перезарядить арбалет, в упор вбил его в зубы: колодка разорвала верхние дёсны. — У меня нет времени на эту хуету, — прорычал Легионер гортанью и страшно. — Кончай выёбываться и отвечай. Когда вернулись эти утырки и кого они с собой принесли? — его рыже-жёлтые глаза светились при слабых, ночных светилах, и страж понял, что плачет. Когда стрелок убрал арбалет, он залепетал: — Они вернулись менее получаса назад вместе с Охотницей на Фей и гадом-узурпатором, уёбок! Крик стражника не достиг входа, потому что в сути своей был скулежом, тихим плачем, тонувшем в иле и почти лопнувшей глотке. — Заебись, — Легионер наступил на его забитое слезами горло и приставил арбалет ко лбу. — Где они? — В изоляторах, — прохрипел страж через силу, уткнувшись руками в тяжёлый сапог. — У входа карта. Зигрейн убрал ногу с горла. Отвёл арбалет в сторону. Страж кашлял, плакал, слизывав вязкие, грязные от водорослей, ила и тины сопли. — Спасибо, — бросил Харт строго. — Пиздуй отсюда и не стой у меня на пути. Так ты не сдохнешь. Зигрейн повернулся к нему спиной и взобрался на тинистые камни, чтобы пройти ко входу. Стражник за ним засмеялся сквозь рыдания — исторгнул самый ужасающий из звуков. — Ты сына моего пристрелил, сука, а-ха-ха-ха-хах… — плакал и хихикал он, забил по воде и дну. Зигрейн не обернулся. Шёл к трупу, чтобы подобрать болт. — Сына… вставай… вставай, мой мальчик… уеби этого урода!.. а-ха-ха-ха! — всхлипнул и засмеялся страж. Его голос был слишком слабым, чтобы заглушить ветер и речной поток. Зигрейн понял, что звучал его оппонент сипло и с дребезжанием, как старик. Харт мотнул головой прежде, чем мысль породила в нём стыд. — Чего головой мотаешь, а, блядина? Сдохни!.. — старик кинул в его сторону камень, но едва достал до порога. — Будь ты проклят, легионерское ты отребье! — заскулил он. Зигрейн убрал болт в тул на бедре. — Сдохни, сукин сын! Сдо-о-о-охни-и-и-и! Харт остановился. Развернулся к стражу. Увидел, что он действительно входил в старческий возраст: заметил хлипкую, серую бороду, осунувшиеся плечи, обессиленные руки. Когда-то такой же старик заколол Мию Харт топором. Зигрейн взял арбалет за ложе. В миг пересёк расстояние и ударил старика прикладом. Тот завалился на бок, упал на руки, и Зигрейн ударил вновь, по виску. Старик упал. Харт оскалился, зарычал и ударил опять. Вздохнул. Ударил на выдохе. Вздохнул. Ударил на выдохе. Ударил. Ударил. Ударил, ударил, ударил. Замахнулся. И обрушил приклад на людскую голову в последний раз. Кровавую, серую кашицу, обмывавши изуродованный череп и разбитое лицо, уносило течением. Зигрейн задыхался. Его руки тряслись, но пальцы намертво впились в дерево арбалета. Из глотки рвался рёв, но Зигрейн не смел его выпустить: он будет куда громче скулежа «информатора». Харт опустил приклад в воду, омыл его жёсткими пальцами и вытер о рукав. На пружинистых от гнева ногах подошёл к порогу и сорвал карту, сунув за пояс. Он взял арбалет на изготовку и рванул внутрь.