***
Чонин чувствует себя разбитым. Раздавленным. Сломленным. Он совсем не понимает, как эта ситуация смогла выйти из-под контроля. Почему она не сообщила ему? Почему до последнего держала все в секрете? И почему рассказала только тогда, когда все это случилось?.. Ким делает приличный глоток обжигающего виски и закрывает лицо руками. Перед глазами до сих пор стоит ее горькая усмешка и тихий голос: «Это все твоя вина». Звонок телефона приводит Чонина в чувства. Он, видя неизвестный номер на экране смартфона, пытается придать голосу твердости, но все равно, как бы ни старался, звучит пьяно и надорвано, а слова продолжают путаться. — Ким Чонин… у телефона?.. — Добрый вечер, Чонин, Вас беспокоит До Кёнсу, врач-неонатолог Первой Сеульской Городской больницы. Пациентка Сон Юджин написала отказ от ребенка. В графе отцовства она указала Ваше имя.***
Чонин чувствует себя ужасно. Голова болит, будто в нее гвозди забивают, в желудке противный ком, лицо сероватого оттенка, а под покрасневшими глазами с полопавшимися капиллярами едва заметные круги. Не самый лучший внешний вид для появления в больнице, но что поделаешь, если всю предыдущую ночь ты провел за бутылкой крепкого алкоголя. Если быть точнее, за парой бутылок крепкого алкоголя. Ким неуверенно подходит к посту медсестер и тихо спрашивает хриплым, сухим голосом: — Простите… Не подскажете, где мне можно найти доктора До Кёнсу? — Доктора До? — сразу отзывается маленькая рыжеволосая медсестра в нежно-голубой форме. — Так, это… Его сейчас нет. Он… в приемном покое оформляет новых пациентов. — Ой, Мина, не говори глупостей. Кёнсу в приемном покое? Даже апокалипсис и всемирный потоп не заставят Кёнсу снизойти в приемный покой, — резко перебивает рыжеволосую статная брюнетка с эмблемой старшей медсестры на одежде и подзывает Чонина поближе к себе, говоря заговорщическим тоном: — Курит доктор До. Курит. Без этого не может начаться ни один рабочий день. Если хотите его увидеть, поднимитесь на крышу больницы, — девушка кивает в сторону лифта и улыбается. — Четвертый этаж, лестница в конце коридора. Надеюсь, не заблудитесь. Дверь на крышу всегда открывается с трудом, придется применить немного силы. Ким благодарно кланяется и бежит к лифту. — Эй, только осторожно с ним! Низкая концентрация никотина в крови делает доктора До еще более неадекватным, чем обычно!***
Когда холодный утренний воздух ударяет в лицо и позволяет, наконец, облегченно вдохнуть, что-то тяжелое и холодное неожиданно прилетает Киму в голову, заставляя болезненно зажмуриться и пошатнуться. Звон в голове мгновенно возвращается. — Тачдаун! — с восторгом выкрикивает темноволосый мужчина и от смеха едва не роняет сигарету на землю. Чонин ошарашено хлопает глазами, потирая набухающую шишку на лбу, узнав в этом человеке вчерашнего врача с пачкой зеленых. — Вы и есть До Кёнсу? Мужчина делает короткую затяжку и тушит окурок носком черных конверс. — А ты кого ожидал увидеть? Иисуса Христа во плоти? Марию Терезу? Ди Каприо? Пей, давай, а то, блядь, на твою рожу смотреть нормально невозможно, въебать охота. Ким кидает взгляд на валяющуюся на бетоне банку пива и поспешно поднимает ее. Неужели этим До запустил ему в голову? — А откуда Вы.? — Ой, думаешь, я еще после вчерашнего разговора не понял, что ты бухой в жопу? — врач снова закуривает и улыбается, пародируя вчерашний голос Чонина. — «Ким Чонин… у телефона?..» Киму становится стыдно. Он подходит к краю крыши, где стоит Кёнсу, и прикладывает холодную банку к лицу, надеясь, что ее температура снимет не только боль на месте удара, но и легкий румянец на щеках. — Почему… Вы мне позвонили? — У тебя совсем что ли мозгов нет? — До стряхивает пепел и одаривает Чонина таким взглядом, от которого он ежится посильнее, чем от холодного ветра. — Сон Юджин поступила к нам в больницу на тридцать второй неделе беременности. Ребенок родился раньше положенного срока с букетом проблем, присущим практически всем недоношенным детям. Я стал первым врачом вашего ребенка, — при слове «вашего» сердце Кима пропускает удар, и он поспешно открывает банку пива и делает глоток. — Сейчас моя главная обязанность сделать так, чтобы его организм мог нормально функционировать в будущем. От пива в голове начинает проясняться. Жизнь Чонина коренным образом изменилась в один момент: он уже не тот беспечный молодой человек, каким был еще несколько дней назад. Он стал отцом. И это пугает. — Мне только двадцать, — почти шепчет Ким, сжимая в руках банку. — Я… Не был готов к такому. Кёнсу хмурит брови и толкает Чонина в бок. — Нехер было свои причиндалы пихать куда попало. Еще скажи, что ты не знал, что от секса появляются дети. Боже, как хорошо, что у меня никогда не будет этих чертовых спиногрызов! — издевательски хмыкает врач, но тут же становится серьезным: — За все нужно нести ответственность. Твоя девушка конченная дура, раз сбежала, оставив ребенка. Но такова жизнь. И если не ты сможешь помочь этому ребенку, ему поможет государство. Ему, так или иначе, помогу я. Ким молчит. Разве у него есть выбор? — Я хочу посмотреть на него. Кёнсу улыбается, и от этой улыбки его глаза загораются странным светом, а морщинка между бровей разглаживается. — На нее.***
— Надень, — Кёнсу снимает халат и протягивает его Чонину. — Э… Зачем? — У тебя не только с головой, но еще и со слухом проблемы, как я погляжу? — До злобно щурится и больно щелкает парня по голове. — Сказали, значит надевай! И так еблом своим пропитым светишь направо и налево, так хоть выделяться меньше будешь. Чонин послушно натягивает халат и даже застегивает его на все пуговицы. Врач критично осматривает Кима и поправляет воротник. — Все, пошли, а то я уже заебался тут мерзнуть. И Чонин послушно следует за До по светлым коридорам больницы. Кёнсу кажется совсем уж странным, даже, в какой-то степени, ненормальным. Он не похож на обычного врача. Ни поведением, ни повадками, ни манерой и речью. Ни один уважающий себя врач не станет откровенно хамить и угрожать пациенту, как это без зазрения совести делает До. Ни один врач не будет использовать в своем лексиконе мат по отношению к больным и коллегам. Но Кёнсу почему-то все любят и ценят в стенах перинатального центра. Здороваются, даже кланяются ему при встрече и всячески выражают симпатию (Чонин замечает как парочка интернов при виде До расплываются в самых широких улыбках и машут ему руками, на что мужчина только хмыкает нечто вроде: «Идиоты», — и машет в ответ, при этом улыбаясь не менее ярко и заразительно). Когда его просят помочь что-то перенести или сделать, он тут же выполняет наказанное (Чонин ненадолго задерживается с Кёнсу возле комнат отдыха персонала, пока тот помогает настроить телевизор и перетащить тяжелые сумки одной из акушерок). Кёнсу ненормальный, точно. Но определенно не такой плохой, каким кажется. Когда они подходят к двери с надписью «Неонатологическое отделение», До прикладывает палец к губам, приказывая молчать, и пропускает Кима внутрь. В воздухе чувствуется запах медикаментов. Кёнсу тянет Чонина за руку и останавливается возле палаты интенсивной терапии новорожденных. До подходит к широкому стеклу, отгораживающему палату от коридора, и улыбается. Глаза Кима бегают от аппарата к аппарату, от кувеза к кувезу, пока Кёнсу не обрывает его едким: — Дебил, не туда, блядь, смотришь, крайняя справа. Только тогда Ким понимает, куда смотреть. Прямо возле стекла в специальном боксе, окруженном всевозможными трубками, лежит ребенок. Настолько маленький, что Чонину это кажется нереальным. Он прислоняется к стеклу, стараясь угадать в этом младенце знакомые черты, свои или Юджины. — Она такая маленькая. — Чего ты хочешь от недоношенного ребенка, — говорит Кёнсу полушепотом, скрещивая руки на груди. — Она не может полноценно дышать, поэтому мы подаем ей в бокс дополнительный кислород. Так же у нее отсутствует сосательный рефлекс. Приходится ее кормить с помощью пищеводного зонда. — Это плохо? — Это обычно для таких детей. Не раздувай из этого проблему, она родилась всего лишь на тридцать второй неделе. Поверь, и не таких выхаживали. Чонин вздыхает и вглядывается в крохотное личико ребенка. Ким никогда не видел ничего более прекрасного, и от осознания того, что вот она, рядом, только руку протяни, частичка тебя, самое совершенное, что ты смог создать, сделать, совершить в жизни, хочется плакать. Наверное, именно так ощущает себя любой родитель, когда впервые видит своего ребенка? Он уже любит этого крошечного человечка, свою дочь. — И когда… Её можно будет забрать? — Полтора-два месяца, в зависимости от того, как будет развиваться ее организм, — До улыбается и хлопает Кима по плечу. — Я договорюсь о встрече с нашим юристом. Он подготовит нужные документы. Чонин улыбается. Он сделал свой выбор.***
Два месяца пролетают как один день. Чонин уже и не помнит, когда последний раз нормально спал, ел или же отдыхал по-человечески. Ребенок отнимает слишком много времени. Веселью и пьянкам больше нет места в его жизни, а деньги, что он так усердно копил на машину, идут на обустройство съемной квартиры. И что бы ни происходило, Кёнсу всё это время находится рядом. Поддерживает, учит, как правильно обращаться с новорожденными, рассказывает об их кормлении, купании и переноске; приносит поесть из кафетерия, когда Ким, в заботах, напрочь забывает о еде, и поит самым вкусным кофе, когда видит, что Чонин просто валится с ног от усталости; подставляет плечо, когда это необходимо, не дает загнуться. После выписки из больницы и переезда Ким перестает слышать какие-либо новости о Кёнсу. Он больше не звонит, не пишет гневных sms с изобилием мата и смайликов. Доктор До как будто пропал, испарился, вычеркнул себя из жизни новоиспеченной семьи — двадцатилетнего Ким Чонина и очаровательной двухмесячной Ким Юры. Чонин скучает, но не подает виду. Сейчас важнее маленькая Юра. В воскресное утро Чонин просыпается от громкого плача. Он мельком глядит на часы и глубоко вздыхает. Шесть тридцать утра. В совокупности, он спал около 3-4 часов. Не густо. Ким на автомате подходит к детской кроватке и осторожно берет ребенка на руки. Он до сих пор боится сделать что-то не так или, не дай Бог, уронить ребенка. Звонок в дверь и оглушительный стук заставляют Чонина окончательно проснуться. Парень медленно идет к двери, по пути стараясь укачать малышку, и любовно шепчет: «Тише, тише». Стук не прекращается, даже когда Ким поворачивает ключ в замке и тянет за ручку дверь на себя. — Ебаный в рот, ну сколько можно, блядь! Заебали, скотины! Сколько, сколько, черт возьми, можно орать! Единственный выходной, поспать не дают! Я терпел день, два, три, но это уже перебор! Или вы затыкаете свою орущую личинку, или я сам ее заткну, только в этот раз уже навсегда! Я ясно, блядь… Чонин не знает, плакать ему или смеяться. Перед ним стоит Кёнсу. Взъерошенный босой Кёнсу в черной растянутой майке и домашних пижамных штанах. Его голос такой же громкий и язвительный и так же истерично срывается на концах слов, когда он замечает улыбающегося Кима с ребенком на руках. У Кёнсу удивленно округляются глаза, заплетается язык, а лямка растянутой майки сползает с плеча. И, глядя на него, Чонин чувствует себя невероятно счастливым. Но, что он здесь делает? — Ким, еб твою мать, Чонин, ты гребаный придурок, — шипит врач, выхватывая малышку из рук парня, и бьет острым локтём под дых, да так, что у Кима на мгновение темнеет в глазах. — Последние мозги растерял? Какой нормальный человек выносит двухмесячного ребенка в холодный подъезд, а? Хочешь, чтобы она заболела? Чего молчишь? Не стой на пороге, шевели, блядь, булками, иначе я тебя придушу на месте! Чонин поспешно закрывает дверь и бежит вглубь квартиры, в то время Кёнсу плетется сзади с плачущей Юрой на руках, ласково гладит девочку по головке и нежно прижимает к себе. На кухне он скептически осматривает содержимое шкафов прямо с ребенком на руках, которому, кажется, очень нравится доктор До, от чего он ненадолго замолкает. — Где детская смесь? Ким протягивает Кёнсу начатую пачку, но не проходит и секунды, как До запускает картонную коробку парню в затылок. — Ты, что, блядь, ребенка решил потравить?! — врач повышает голос, от чего Юра снова начинает плакать. Кёнсу буквально испепеляет взглядом Чонина, но молчит, укачивая малышку. — Бегом в магазин. — Но… — Мне похуй, что сейчас шесть утра и почти все магазины закрыты. Но если ты в ближайший час не найдешь мне пачку нормального детского питания, клянусь, я тебя закопаю, Ким Чонин. Киму, как говорится, выбирать не приходится.***
В квартире непривычно тихо. Закрывая за собой входную дверь, Ким даже сначала немного пугается такого непривычного отсутствия малейшего звука — не случилось ли чего? Но потом он замечает Кёнсу, удобно пристроившегося на диване в куче разноцветных клетчатых подушек. До зевает, взлохмачивает и без того торчащие в разные стороны волосы и улыбается. — Смесь не понадобилась. Она уснула. Чонин оставляет пакеты с покупками в дверном проеме и делает несколько уверенных шагов к сидящему мужчине. — Я скучал. Кёнсу по-странному щурится, когда Ким устало плюхается рядом и кладет голову ему на плечо. — Вау, Чонин, теперь я даже не знаю, чего хочу больше, наконец-то въебать тебе за тупость или же хорошенько выебать. В этот раз смеется уже Чонин, впервые позволяя себе пихнуть мужчину локтем в бок. — Я на все согласен! — говорит он, устало улыбаясь, чувствуя, как пальцы Кёнсу невесомо очерчивают линию его челюсти и касаются волос. — Спасибо… Из тебя бы вышел отличный отец. До закатывает глаза и кривит губы в усмешке. — Не хватало мне, кроме вас, еще одного спиногрыза в довершение картины. Кёнсу неспешно наклоняется к лицу Кима и целует, как в первый раз, немного неуверенно и безумно нежно, до дрожи на кончиках пальцев. Чонин чувствует себя непозволительно влюбленным.