Ed Sheeran – Photograph
— Что ты делаешь? Чонин, взъерошенный и еще совсем сонный, с кружкой крепкого черного чая в руках, обмотанный волочащимся за ним далеко по полу одеялом, шлепая босыми ногами, входит в залитую утренним солнечным светом комнату. Чондэ стоит прямо напротив их огромной постели, на которой, к слову, как раз недостает того самого одеяла, и о чем-то сосредоточенно размышляет, уперев руки в бока. — Думаю, как от нее избавиться. Одеяло, тихо прошуршав, белоснежным облаком остается лежать прямо посреди комнаты. Чонин, сделав глоток чая, оставляет кружку на столе. — О чем ты? Он оборачивает руки вокруг чужой талии и утыкается носом в шею, шумно вдыхая. Чондэ мимолетно улыбается, чувствуя теплый поцелуй на своем плече, но тут же вновь хмурится, уставившись перед собой. Он смотрит на свое фото с ненавистью, будто видит в изображении себя семнадцатилетнего вполне реального соперника, да и вообще того, кому всегда было дозволено видеть намного больше, чем Чондэ хотел бы показать. — О нем. — Забудь, — Чонин, бросая мимолетный взгляд на фотографию, смеется, продолжая свое путешествие поцелуями по чужой шее. — Я не могу, — Чондэ вздыхает, чувствуя, как чужие ладони забираются под майку. — Он все время наблюдает за нами, даже когда мы… Чонин, усмехнувшись, прерывает его, развернув к себе лицом, и тут же толкает на постель, забираясь на нее следом, устраиваясь между чужих полусогнутых ног. Чондэ мягко приземляется на смятые простыни, из-под прикрытых глаз глядя на то, как Чонин, будто дразня его, медленно стягивает с себя футболку, не сводя пристального взгляда с фотографии. У него было красивое тело, линии, изгибы, которые Чондэ за время их отношений успел изучить вдоль и поперек не только сквозь объектив своей фотокамеры, но и собственными руками, пальцами, губами. Чонин был живым воплощением искусства, прикоснуться к которому дозволено было лишь Чондэ. У него были сотни, тысячи его фотографий, которые он никогда бы не продал ни одному журналу только потому, что на них Чонин улыбающийся, серьезный, растрепанный после сна или одетый в очередной костюм, безукоризненно сидящий на нем, — его и только его. И он непременно сделал бы еще одну, если бы Чонин, избавив их от лишней одежды, не держал его запястья сейчас прижатыми к постели над головой, нависая сверху. — Готов отказаться от возможности, — Чонин наклоняется к его губам, обдавая их горячим шепотом. — Наблюдать за этим… — он усмехается, — со всех ракурсов? Чондэ беспомощно вздыхает, признавая его правоту. Он бы солгал, если бы сказал, что ему никогда не приходила в голову мысль посмотреть на них, посмотреть на Чонина со стороны в момент, когда они оба, позабыв обо всем, заняты только друг другом. И, несмотря на то, что такой привилегии пока было удостоено только фото Чондэ, которое Чонин и по сей день бережно хранит на самом видном месте, Чондэ готов сдаться и оставить попытки избавиться от него хотя бы на время.***
Редкие недели им удается побыть вместе дольше нескольких минут в день в перерывах между съемками Чонина, съемками Чондэ, перелетами в разные концы света. Иногда Чондэ провожает его в аэропорту, и тогда они находят укромное место где-нибудь в аэропортном кафе, чтобы поговорить друг с другом о чем-нибудь отвлеченном или просто помолчать, сидя напротив друг друга в ожидании рейса. Чондэ, в отличие от Чонина, не достигает за эти несколько лет международного уровня на своем профессиональном поприще, но снимать не перестает. Для нескольких независимых изданий и просто для самого себя. Он повсюду носит с собой камеру и даже заводит блог в Инстаграме, куда изредка выкладывает работы, что кажутся ему наиболее удачными. Когда Чонин добирается до его смартфона, блог пополняется десятком новых публикаций за один вечер. Он запрещает удалять их, и Чондэ с трудом сносит эту пытку: из нескольких сотен фотографий он оставил бы не больше тридцати. Чонин считает их настоящими шедеврами и не устает повторять, что мир моды теряет многое, упуская из вида такого фотографа, как Чондэ. Но Чондэ только слегка приподнимает уголки своих губ в сдержанной улыбке в ответ, понимая, что единственная модель, которую он хотел бы снимать до тех пор, пока может держать фотоаппарат в своих руках, это Чонин. С тихим щелчком затвора Чонин поднимает взгляд. Чондэ снимает взлетающий самолет за стеклом, делая несколько фото подряд, и Чонин почти уверен в том, что ни одна из них не увидит свет. В блоге Чондэ нет ни одной фотографии Чонина, слишком личное, да и своими собственными фото он тоже не спешит делиться. Их у него не много, только если Чонину в очередной раз не приходит в голову мысль украсть у него камеру. — Дай, — он настойчиво протягивает руку, но Чондэ недоверчиво хмурится. — Хочу посмотреть. И пока Чонин увлечен рассматриванием фото на маленьком экране фотоаппарата, Чондэ обращает свой взгляд в окно, грея ладони о высокий бумажный стакан кофе и совсем не замечая объектив, направленный в его сторону. — Решил отобрать у меня мой хлеб? — Чондэ смеется, пряча лицо за стаканчиком. Чонин ловит его улыбку, снимает крупным планом тонкие пальцы, обхватившие стакан, прищур его темно-карих глаз и милый изгиб бровей в праведном возмущении, и, наконец, его спокойное лицо, когда ему надоедает прятаться, и он опускает стакан на стол. — Выложи ее, — Чонин довольно улыбается, передавая фотоаппарат Чондэ с горящей на экране только сделанной фотографией. Чондэ недовольно морщится, но его руки касается теплая ладонь Чонина. — Хочу, чтобы они увидели красоту не только твоими глазами, но и по ту сторону объектива. Чондэ не смущается, только ловит совершенно обезоруживающий влюбленный взгляд Чонина на себе и направляет на него объектив. Чонин пишет ему, когда в Сеуле около двух часов ночи, зная наверняка, что он еще даже не собирался ложиться спать. Фото, Чондэ Чондэ быстро набирает гневный ответ. Я не собираюсь его выкладывать! Ответ приходит мгновенно. Мой самолет завтра вечером. Или ты хочешь сказать, что я плохой фотограф? Чондэ вздыхает, падая на холодные простыни оставленной в беспорядке еще с утра постели. Чонин всегда имел удивительную способность заставлять его чувствовать себя виноватым. У меня есть выбор? Звучит безнадежно. Чондэ слишком хорошо знает Чонина и ответ, который последует за этим сообщением. Нет Доброй ночи Я люблю тебя Чондэ невольно улыбается, набирая ответ. Экран телефона гаснет, и он бросает его где-то на кровати, зарываясь лицом в подушку, которая все еще хранит в себе родной запах Чонина. В конце концов, это всего лишь фото. Но фото, сделанное руками того единственного фотографа, для кого сам Чондэ прекрасен по обе стороны объектива.***
Чонин тихо сопит, уткнувшись лицом в подушку. Он прилетел вчера вечером, совершенно уставший после десятичасового перелета, но спать отправился только после своей законной порции поцелуев и долгожданных объятий. Чонин навалился на Чондэ прямо с порога, даже не сняв пальто, в изгиб шеи бормоча что-то о том, что он соскучился настолько, что готов отказаться от всех предложений и планов на следующую неделю, только ради того, чтобы побыть вместе еще немного. Комнату заливает тусклый утренний свет: на часах чуть больше шести, а затянутое серыми тучами сеульское небо за окном обещает очередной пасмурный день. Чондэ давно перестал следить за временем. Из-за работы, что выливается сотнями фото для обработки в длинные бессонные ночи, из-за привычки ложиться с восходом солнца, избегая холодную пустую постель, если рядом нет Чонина с его горячими объятиями и сонным шепотом на ухо, да и, в конце концов, из-за самого Чонина. Чондэ отрывается от ноутбука, глядя на полуобнаженного парня, лежащего на постели. Одеяло бесформенным комком валяется где-то в ногах, и если бы не скромный предмет нижнего белья на его бедрах, Чонин вполне бы мог сойти за Адама, а если бы Чондэ был Микеланджело, он непременно бы его нарисовал. Чондэ рисовать не умеет, но не может отказать себе в удовольствии запечатлеть это искусство в нескольких кадрах своей любимой камеры. Чонин очень скоро рассекречивает его и даже позволяет себе немного попозировать, показывая себя с лучших своих ракурсов. Чондэ ловит каждое его движение, пряча улыбку за объективом, потому что знает и совершенно уверен в том, что Чонин прекрасен со всех сторон. — Если бы только каждая моя фотосессия была такой, — Чонин усмехается, наконец, поднимаясь с постели. — Я бы смертельно любил свою работу. Он потягивается, взъерошивая волосы, и проходит босыми ногами к окну. — Но так я могу любить только тебя. Чонин привычно обвивает руками талию Чондэ, укладывая подбородок на его плечо. На экране фотоаппарата мелькают сделанные недавно фотографии. За такие новостные издания выложили бы кучу денег, а модные журналы разошлись бы в сотни тысяч копий, но ни тем, ни другим, увы, никогда не суждено их увидеть. — Знаешь, я бы повесил ее, — Чондэ останавливается на одной, разглядывая ее, немного увеличенную, на маленьком экране. — Вместо той. Чонин присматривается, но не найдя в очередной своей фотографии ничего особенного, лишь тихо смеется. — Она до сих пор не дает тебе покоя? Чондэ недоверчиво косится на свое фото на стене. Наверное, он должен каждый день говорить ему спасибо за то, что благодаря ему они когда-то встретились, но он все равно не понимает, зачем Чонин до сих пор хранит его у себя, ведь теперь у него в руках — буквально — есть настоящий Чондэ. И пусть ему немного за семнадцать, но все же… — Хотя, знаешь, наверное, ты прав, — Чонин крепче прижимает его к себе. — Но у меня есть идея получше. Чонин мягко забирает камеру из рук Чондэ, разворачивая ее к ним объективом на расстоянии вытянутой руки. — Что ты делаешь? — Чондэ вздыхает, откидываясь на чужое плечо. — Сделай вид, что ты до смерти любишь меня. Чонин нажимает кнопку затвора, одновременно прижимаясь губами к чужой щеке. Делать селфи на профессиональный фотоаппарат оказывается не самой лучшей идеей, но он надеется, что хотя бы одно из десятка фото, что он успевает сделать, окажется удачным. — Дурак, — Чондэ смеется, наверняка портя несколько кадров, и кладет ладони на щеки Чонина, притягивая к себе. — Так и есть. И прежде чем камера остается благополучно забытой на широком подоконнике, а Чондэ, наконец, избавляет Адама от остатков греховной одежды, ей все же удается запечатлеть в своем объективе несколько искренних теплых поцелуев.