Дух Зимы

Past. Путник неотрывно смотрит, как жена лесника опускается на корточки перед Духом Зимы и начинает что-то изумленно у того спрашивать. Сам хозяин дома стоит, прислонившись к дверному косяку, и, сведя брови вместе, разглядывает неизвестно откуда взявшегося в его прихожей ребенка. С каждой секундной он хмурится все больше и то и дело задумчиво почесывает щетинистую щеку. Дух Зимы молчит. Во все глаза смотрит на энергичные жесты женщины, на ее излучающее неподдельный интерес лицо. Дергается, когда она по-матерински оберегающе кладет руки на его плечи, и поднимает испуганный взгляд на путника. Метель на миг замолкает за окнами, а в комнате на миг становится холоднее. Быть может, все это только ощущения. Быть может, все это только причудливая игра разума, но путник прекрасно понимает, что сейчас, ответив на этот взгляд, примет, пожалуй, самое сложное в своей жизни решение. Сложнее того, когда он, не оглядываясь, вышел из родной деревни. Сложнее того, когда он продал дом, который многие десятилетия принадлежал его семье. Сложнее по одной простой причине - теперь это решение будет касаться не только его одного. Дух Зимы продолжал смотреть. У него были все те же черные глаза, только теперь более четко очерченные. У него был все тот же внимательный взгляд, но теперь в нем мелькал страх и растерянность. Это как попасть в зазеркалье. Ты все это видел не раз, но сам никогда не ступал на ту сторону. А теперь - тебя выбросило за это блестящее стекло с примесью серебра, и ты в замешательстве. Дух Зимы продолжал стоять в прихожей, возле уже закрытой входной двери. Накрытый чужой курткой, которая была для него теплым плащом. Встревоженный громкими речами пытающейся проявить заботу женщины. И продолжающий смотреть на того, кто протянул ему руку и позвал в этот дом. Путник прекрасно помнил, что сделал. Он прекрасно помнил, как увидел у крыльца дымчатую фигуру странного зимнего Духа, который вопреки здравому смыслу - мерзнет. Который вопреки всем преданиям, блуждающим по деревням из уст в уста, не заморозил его на узкой и еле заметной лесной тропинке. Лесник громко кашлянул, еще раз нервно почесав правую щеку. Его жена в который раз спросила у стоящего напротив нее мальчика: откуда он тут взялся. Метель за окном взвыла раненым волком. А путник медленно кивнул, смотря в черные глаза Духа Зимы. Бывшего Духа Зимы. - Так откуда ты, малыш? Как тебя зовут? Ты меня слышишь? Откуда ты тут взялся? Женщина повторяла одни и те же вопросы с незаурядным упорством. Лесник тряхнул головой и, потеряв терпение, окликнул ее: - Эй, хватит тут языком чесать. Странное это дело, лучше бы... - Он со мной. Озадаченные хозяева дома мгновенно перевели взгляд на путника. Тот невозмутимо выдержал почти физически ощутимое удивление семейной пары, сделал пару шагов вперед и встал рядом с мальчиком. - Да как же он может быть с тобой - ты что его в куртке что ли принес? На нем же ничего нет больше! - возмутилась жена и поднялась на ноги. - Вот так дела... - протянул ее муж. А путник опустился на корточки перед мальчиком, поправил грубую теплую ткань на его груди и после небольшой паузы произнес твердым и вежливым тоном: - Простите, но вам не нужно всего знать. Он со мной. Я заплачу за ночлег за двоих. Повисло тяжелое молчание. Было слышно, как в трубе свистит одурелый ветер. - Дела... - после короткой паузы снова протянул лесник. Ему все это казалось крайне странным. Во всем этот чувствовался какой-то скрытый смысл, и главное - чтобы он не навлек беду на его дом. Но одна ночь - так одна ночь. Лесник был не из тех, кто плюет на любую странность и опасность. Но также он был не из тех, кто выгоняет людей на улицу в метель. Особенно, если один из них ребенок. Даже если это действительно очень странный ребенок. *** Ладони сжались в кулаки до трясучки. Наруто стоял и смотрел в спину уходящему Саске, и его разрывало от эмоций. От паники, от непонимания, от несправедливости, от раздражения. И от чего-то вроде ненависти. От чего-то столь же сильного. Все это было так неожиданно. Так быстро. Что не оставляло ни минуты на то, чтобы остыть. На то, чтобы подумать и что-то понять. Узумаки думать и не собирался. Он рванул вперед и резко схватил Учиху за запястье. Тот не оборачиваясь попытался вырваться, но не смог - Наруто держал его крепко до боли. - Почему ты это решаешь? Почему ты думаешь, что можешь вот так просто решать, говорить нам друг с другом или нет? Это не только тебя касается! Это и меня касается! Саске молчал. - Когда ты только пришел к Джирайе, я, черт возьми, обрадовался! Я подумал, что вот - мы можем стать друзьями! Но нет - ты все эти годы делал вид, что меня вообще не существует! А тут - бац, и начинаешь толкать эти разговоры про Духа Зимы, потом спасаешь меня, а теперь снова - хочешь сделать вид, что меня нет?! Не выйдет, слышишь?! Саске все также молча повернулся к Наруто и замер, смотря на него тяжелым, враждебным взглядом. - Почему? Почему?! В чем причина?! Ладонь еще крепче сжала чужое запястье. Застыли согнутые пальцы, будто припаялись намертво. Где-то хлопнула входная дверь, где-то послышались чьи-то посторонние, далекие утренние разговоры. Саске смотрел на Наруто слишком неотрывно, слишком прямо, слишком пристально. Узумаки был не похож сейчас на себя обычного. Голубые серьезные глаза выражали непреклонную решимость. Таким взглядом можно лавины останавливать. Это было как явление скрытой силы. Это было как балансирование на краю. Это было как невозможность искренности. - Я не обязан отвечать тебе. - Это из-за письма? Что в нем так тебя задело? Ты ведь точно не мог знать этого Алву! - Я не знал его. - Вот! Так какого черта ты так из-за этого разозлился?! Пальцы все еще сжимали чужое запястье. Наруто смотрел на Учиху и понимал, что у того определенно есть ответы на все те вопросы, что были только что озвучены. Но он точно просто так на них не ответит. Саске молчал, вглядываясь в чужие глаза. А затем, влекомый странной для зимы вспышкой яркого света, посмотрел куда-то за спину Узумаки. И застыл, поменявшись в лице. Наруто озадачено нахмурился, непонимающе задержав взгляд на приоткрывшихся губах Учихи. А затем обернулся. Деревня была по-утреннему тихой и свежей. Чистый снег надежно укрывал землю, а рассветное солнце превращало это светлое покрывало в блестящий ковер. Над Белым холмом скользил ветер, смахивая его верхний невесомый холодный слой огромной дымчатой кистью. А вдалеке у самого края леса полыхало пламя. Красным закатом врываясь в спокойный рассвет. Это горела хижина лесника. *** Past. Гостевая комната была совсем маленькой. Она вмещала в себя кровать, небольшой столик и стул. Лесник почесал в затылке и поставил в проходе еще и раскладушку, а затем удалился, неразборчиво пожелав спокойной ночи. Он вообще весь оставшийся вечер был чересчур молчаливым и буквально-таки излучал осторожность и подозрительность. В отличие от своей жены, которая отчего-то радовалась присутствию в доме ребенка. Она достала из сундука старые вещи своего сына и благодушно вручила их мальчику, ободряюще потрепав того по голове. Неважно, откуда он взялся - ничего плохого не делает, так почему же к нему нужно относиться плохо. Путник раздвинул висящие на окне занавески, пуская в комнату холодный лунный свет, и присел на край кровати рядом с ребенком. Дух Зимы молчал. Опустив голову, он разглядывал свои пальцы, кажущиеся совсем белыми под равнодушным и сонным взглядом хозяйки ночного неба. Путник тоже не знал, что сказать, с чего начать. Неоспоримым и четким было одно - теперь он чувствовал себя в ответе за этот оживший миф, что, осторожно поправив челку, поднял на него глаза. - Нужно поспать. Ты знаешь, что такое спать? Дух Зимы не ответил. - Ты слышишь меня? Кивок. - Ты понимаешь меня? Еще один кивок, но уже менее уверенный. - Спать - это когда закрываешь глаза и... на время перестаешь видеть и слышать. Ты отдыхаешь, набираешься сил. Мальчик внимательно смотрел на путника, который чувствовал себя крайне странно, объясняя все это тому, кто еще совсем недавно был всего лишь зимней дымкой. Это казалось почти невозможным. Над этим почти можно было бы посмеяться, смахнув с себя налет неловкого напряжения. Но черные глаза смотрели внимательно, изучающе. В них больше не проглядывался страх, в них вообще не было никаких чувств. И именно это казалось самым неправильным из всего происходящего. - Ты можешь говорить? Непонимающий наклон головы влево. - Говорить. Как я сейчас. - Говорить. Голос был еле слышным, настолько тихим, что можно было подумать даже, что он только кажется. Но он был. Ровный. Со странной интонацией. Но удивительно ясный. - Это очень хорошо. Много слов ты знаешь? - Нет. - Как ты узнавал их, запоминал? Слушал, как говорят люди? - Слушал. Так странно. Так непривычно. И будто бы бездушно. В этом разговоре, в этих жестах, в этих вопросах и ответах не хватало чего-то неуловимого. Чего-то, что сделало бы все это значимым. Это было как знакомство с куклой, а не с живым существом. - Послушай, мы не с того начали. Не с этого начинают знакомства. У тебя есть имя? - Имя? Дух Зимы непонимающе посмотрел на путника. В глазах мелькнула легкая тень ожидания. Короткий отблеск доверия. - Да. Как тебя зовут? - Зачем имя? - Чтобы знать, как тебя называть. Чтобы обращаться именно к тебе. - Двое. Зачем имя? - Что? Мальчик поджал губы и повторил сказанное, жестами пытаясь дополнить, объяснить то, что не мог выразить устно. - Вас было всего двое? Два Духа? Мальчик покачал головой. - Я. Мама. - ... Значит, теперь Духа Зимы нет? В окно во всего размаха ударился ветер. Стекло задрожало, будто грозясь разбиться. Будто грозясь наказать за такие слова. - Я нет? - Ты человек. Мальчик опустил голову и снова посмотрел на свои руки, лежащие на коленях ладонями вверх. Он медленно согнул и снова распрямил пальцы, прикрыл глаза. И попытался прислушаться к тому, что происходило за окном. Метель путалась меж деревьев, блуждала по полю, сбивая в сугробы идеально ровный снег. И была между ветром и снегом - тонкая нить. Она дергалась, дребезжала, обледеневшими краями из самой себя извлекая особый звук. Мальчик никогда его раньше не слышал. Но тут же узнал. - Дух есть. Другой. - Другой? Откуда он взялся? Ведь ты был им совсем недавно? - Недавно. Упал сверху. Мне... руки. Мальчик приподнял ладони и раскрыл их, будто пытаясь поймать что-то. Путник смотрел на эти маленькие тонкие пальцы, на черную макушку, на опущенные плечи. На то, как этот ребенок, прижимает ноги к кровати, как старательно выговаривает слова, как ищет их в собственном сознании вместе с ответами. Смотрел и не мог мысленно не погрузиться в болезненные воспоминания о том, как много лет назад он учил брата правильно произносить слова и строить предложения. Сердце наполнила боль и острые отголоски гордости за те былые победы родного человека. В этом году ему бы исполнилось пятнадцать. - Значит, у тебя нет имени? - Нет. Душу заполнила слабость, на грудь давило прошлое. А настоящее сидело рядом и молча ждало следующего вопроса. - Хочешь, я дам тебе имя? Тебе - имя. За стенкой во сне кашлянул лесник, скрипнула кровать. Мальчик поднял глаза на путника, и в них мелькнула растерянность. - Имя. Будет мое? - Да. Хочешь? - Да. - Хочешь... тебе... Это было слабостью. Той, которую путник обещал никогда себе не позволять. Но он уже встал на путь к ней, когда протянул руку сидящему на белой земле возле теплого дома дымчатому призраку. - Тебе нравится имя "Саске"? Дух Зимы молча смотрел в глаза путника. Без смущения, неотрывно, внимательно. Он видел в них что-то странное, что-то темное. А еще он видел в них просьбу. - Да. - Тогда оно твое. В комнате не стало теплее и светлее тоже не стало. Но будто изменилось что-то, дернулось, исказилось, воздушные потоки с усилием соприкоснулись друг с другом - и, наконец, явили в черных глазах душу. Путник видел, как бывший Дух Зимы качнулся, медленно перевел задумчивый взгляд на окно. За которым серебрился теневой мир уснувшего леса. - Саске, - повторил мальчик, словно пробуя имя на вкус. А затем снова посмотрел на путника и впервые улыбнулся. Еле заметно. Еле замечено. Но эта улыбка мгновенно отразилась в черных глазах. И сняла часть тяжести от неявного, но все же предательства с сердца путника. Брат бы понял. Брат бы простил. Он не был жадным и не был злым. - Тогда - здравствуй, Саске. Прощай, Дух Зимы. Метель опала на землю и раскинула в стороны длинные белые руки. Горы молчаливо вздохнули, уронив к своим ногам несколько острых сосулек, выращенных на краях ровных, сглаженных водой камней. А Зима подняла глаза к небу и крепче прижала к себе крохотное прозрачное чудо, которое едва заметно дернулось и замерцало в этом холодном лунном свете.