Я всегда буду рядом

      «Здравствуйте, леди Эмилия. Благодарю, моё здоровье вполне удовлетворительно, как и, надеюсь, ваше. К сожалению, ваше послание получил поздно, но на все вопросы постараюсь ответить кратко и обстоятельно. Главные виновники преступлений — Лоуренс Курт и его сообщник-работодатель Эдмунд Смолвуд, ныне, увы, покойный. Курт в скором времени будет переведён в Лондон для вынесения решения суда. Нечего и сомневаться, что он понесёт заслуженное наказание. В настоящий момент уведомил Её Величество о завершении дела и нахожусь в своём загородном поместье.        Я вас понял. Однако впредь пишите только в случае крайней необходимости. Будьте осторожны.

Фантомхайв»

       Сиэль отложил перо в сторону, посыпал письмо песком и снова перечитал его. Запечатал в плотный конверт и поставил на верхнюю полку. Он отдаст приказ Себастьяну, но это всё потом, потом. В конце концов, ему предстояло ответить ещё на три письма, которые скопились за время его отсутствия. Он пробежался глазами по именам отправителей, недовольно нахмурился и всё же решительно достал новый пузырёк чернил, чтобы обстоятельно, как всегда, взяться за дело.        Когда он закончил, с непривычки у него заболели глаза — последний месяц он только и делал, что смотрел на бесконечные серо-зелёные пустоши, успевшие надоесть ему до смерти. Мнение его не переменилось: добровольно в этот дикий холодный край он больше никогда не отправится. Сиэль устало оправил волосы, встал и вышел из своей комнаты, а встретив на пути Себастьяна, коротко велел ему доставить всё, что нужно, адресатам. Разумеется, ничего, кроме вежливого «да, милорд», не последовало, но глубокий взгляд ало-карих глаз мгновенно пронзил до костей. И именно тогда, когда была упомянута Эмили. Пусть. Сейчас можно не разбираться, чему именно внутренне ухмылялся демон.        Мальчик спустился в сад, почти по-зимнему зябкий и холодный. Туман, как вата, налипал на деревья. Небо было серебряно-тускло, и ветки, окутанные мглой, остро и резко выступали вперёд. По размокшим кучам листьев можно было ступать почти совершенно бесшумно, и Сиэль, вопреки привычке, бесцельно брёл по дорожкам, миновал каменный фонтан, подошёл к беседке. Если этого не требовала ситуация, сам он сюда не заходил. Слишком живо помнил, как ясными весенними днями, когда по стенам стелилась зелёная дымка плюща, здесь гуляли его родители. Иногда они брали детей с собой, иногда — уединялись под шёлком сирени. Тогда ещё звонко звучал лёгкий смех матери. Сейчас был слышен лишь раздающийся унылой песней промозглый ветер. Этот яркий контраст между воспоминанием и действительностью поневоле заставил вздрогнуть. А может, виной был чей-то силуэт, промелькнувший за кустами.        Сиэль внутренне напрягся. Листья шуршали под ногами незнакомца, а шаги то отдалялись, то приближались настолько, что удивительно было, как только не показался он сам. Иногда он замирал на месте и через минуту-две опять принимался негромко расхаживать. Снова пауза, но шелеста на этот раз не последовало: минута, три, пять. Ушёл?        Сиэль, украдкой смотря по сторонам, медленно возвращался. Всё затихло. И когда уже невдалеке показалась садовая калитка, прутья которой были перевиты ржавой цепью, кто-то повалил его на влажную землю, взметнулся ворох коричневой листвы, и граф выхватил из кармана пистолет, с которым никогда не расставался. Кто-то плаксиво взвизгнул. — Кэтрин! — выдохнул Фантомхайв. — Сиэль, ты что, застрелил бы меня? — всхлипнула Кэтти, всё ещё сидя на голых коленках: её платье совсем сбилось. — Нет, ты… Нет! Что ты здесь делаешь? — Я ждала тебя здесь, ты же обещал поиграть, помнишь? — Как, как ты не понимаешь? Ты знаешь, что могло случиться? — сурово произнёс мальчик, отряхнувшись, и крепко (может, даже слишком) взял сестрёнку за руку. — Никогда больше так не делай. Идём.        Почему-то он был зол, как ни старался успокоиться. Зол на себя, что взвёл курок прежде, чем рассмотреть лицо перед собой, на сестру, что она так необдуманно бросилась на него, пусть даже шутя. Как можно быть настолько... настолько невозможной! Ветер, впивающийся в лицо колкими льдинками, злил ещё больше. — Прекрати хныкать, — раздражённо сказал Сиэль. — Я не хнычу. Это из-за тебя! — Ты тоже виновата. Иди к себе.        Девочка выдернула свою ладошку и убежала, стуча туфельками по мощеному дворику. Глухо захлопнулась тяжёлая парадная дверь. Сиэль тяжело вздохнул, оставил пальто в холле и прошёл наверх. Всё: лестница, коридор, стены — было залито серым светом. Запертые двери, зеркало в позолоченной раме, картины казались покрытыми пылью. На оконное стекло упали первые капли. «Опять дождь. Только его не хватало». В особняке было удивительно тихо, и эта тишина тоже злила. Еле слышно тикали часы на стене. Он вернулся к себе и, задумавшись, опустился в глубокое кресло. Настроение было безнадёжно испорчено, да и Кэтти наверняка ужасно расстроилась. Такие вспышки были для него нередки, но почти всегда удавалось себя сдерживать, что же сейчас помешало?        Ноябрь стоял влажный и холодный, а извечная сырость, едва переступишь порог, пробирала до дрожи. Ветер безжалостно обдувал изъеденную кору деревьев, раскачивая неповоротливые сиротливо-голые тёмные ветки, и въедался под кожу. Благо, пока выходить на улицу и, тем более, отправляться в Лондон нужды не было, а потому долгие вечера Фантомхайвы коротали в тепле своих комнат. Кэтрин удивительно заупрямилась и ходила по дому, демонстративно молча, говорила только в случае крайней необходимости, и вообще всем видом выказывала своё недовольство. Это длилось чуть меньше недели и продолжалось бы и дольше, если бы Себастьян, замечающий всё на свете, не намекнул весьма тактичным образом господину, что стоит прекратить безмолвный конфликт. Граф вынужден был проглотить свою гордость и пойти на примирение.        Во время чая он оставил чашку, со звоном стукнувшуюся о блюдце, и тихо позвал сестру по имени. Девочка отвернулась к окну, делая вид, что её очень развлекает смотреть, как две капли соединяются в одну и скатываются по стеклу. — Кэтрин, — повторил Сиэль и после короткой паузы решился продолжить. — Я виноват, что сорвался на тебя тогда. Но и тебе следует вести себя осмотрительнее. Молчание продолжалось. — Согласен, мне, возможно, нужно было высказать своё недовольство по-другому. Я прошу прощения.        Кэтрин вздрогнула и, пораздумав, всё же соблаговолила повернуться и пробурчать неразборчивое «хорошо». Уже к ужину малышка оживлённо болтала. Благополучное разрешение дела избавило обоих от неприятного, гнетущего душу ощущения, но если Кэтти теперь беззаботно проводила время за играми или — чуть менее беззаботно — в библиотеке, в окружении книг, то брат её был встревожен другим обстоятельством. Каждый раз, когда приходил Себастьян, будь то отчёт о делах предместья или напоминание о том, что полуденный чай готов, мальчик поднимал на него какой-то странный взгляд, будто ожидая чего-то ещё, и после рассеянно отпускал дворецкого.        В тот день Михаэлис явился часов в семь — уже слишком поздно для чая, но достаточно рано для ужина — и бесстрастно доложил, что господину пришло письмо. Сиэль вздрогнул и нарочито медленно встал из-за рабочего стола. — Давай сюда, — протянул он руку и схватил переданный ему конверт. — Можешь идти. — Будут особые указания к ужину? — Нет. Вернешься только тогда, когда всё будет готово.        На этом короткий разговор их был окончен, и Себастьян, заметив, что хозяин ждёт, пока он удалится, покорно поклонился и вышел. Сиэль так же медленно взял из ящичка нож, вскрыл письмо и, не садясь, начал читать. «Здравствуйте. Прошу прощения, что так задержала ответ — Алоис не позволяет оставаться мне надолго одной. Вы говорили, чтобы я писала только в случае крайней необходимости, но сидеть взаперти в такую погоду невероятно скучно. Знаю, это глупость — подвергать не только себя, но и вас опасности из-за пустой прихоти. Не беспокойтесь, уверяю, что он не знает ничего об этом. Кстати говоря, он вовсе не сердился из-за того случая, что удивительно, » — здесь Сиэль нахмурился, но продолжил.— «Как вы себя чувствуете? Как ваша сестра? Сейчас очень сыро даже для ноября, кажется, совсем скоро пойдёт снег…»       Она писала ещё что-то про погоду и про то, что в конце декабря ожидается приём у Коллинзов, который собирается посетить её жених. «Вероятно, мне тоже придётся поехать», — бесстрастно заметила Эмили, но, несмотря на ничем не выраженное недовольство, стало понятно, что этого ей совершенно не хочется. Было ещё несколько коротких фраз, которых требовало приличие, и на этом письмо кончалось.        Сиэль не заметил, как дочитал его, а после положил к остальным письмам. Немного подумав, переложил в нижний ящичек стола. Затянул расслабившийся за день белый шейный платок, мельком взглянул на себя в отражении стеклянного шкафа и вышел. Коридор мгновенно сдавил его своей темнотой — ни одного огонька не было видно, лампы не горели. Мальчик негромко выругался по поводу безответственности Себастьяна и решительно прошёл вперёд. Картины провожали его незрячими мутными глазами.        «Себастьян был здесь всего несколько минут назад», — пролетела мысль в голове, и это заставило крепче вцепиться в рукоятку трости. По ногам скользнул сквозняк, как если бы где-то забыли закрыть окно, и ледяной воздух неприятно обжёг колени. Сиэль подозрительно вглядывался во мрак, но всё было тихо, и только ветер глухо свистел снаружи. Какой-то звук вдруг привлёк его внимание. Сначала казалось, что это капли дождя ударяются о трубы, но по мере приближения звук становился всё громче и отчётливее, и вскоре уже было ясно, что стучали по стеклу — мелко и часто. Сиэль внимательно осматривал двери, но все они были наглухо заперты. Все, кроме одной.        Он впился взглядом в белеющую в темноте щёлочку, твёрдым, пружинистым шагом подошёл и толкнул дверь рукой — и не ошибся, стук здесь звучал ближе всего. Комната, вероятно, из-за своего расположения была освещена лунным светом, выбравшимся из-под тяжёлого дождевого облака, и мебель мягко и нечётко выступала из расплывчатого полумрака. Здесь действительно было холоднее, и ветер, врывавшийся в приоткрытое окно, заставлял занавески рвано колыхаться. На секунду-две стало совсем тихо, так что было слышно, как оглушительно колотится сердце. Сиэль отбросил тревожные мысли и двинулся к окну, чтобы закрыть его, как снова раздалось резкое «чек-чек». Он не задумываясь подбежал и одним махом отдёрнул занавески. Ночь дохнула на него пробирающим до костей ветром. Ветки качались, скрипя и то и дело ударяясь о стену дома.        Мальчик напряг глаза, силясь рассмотреть того, кто только что издал этот странный звук, но ничего не было. Вдруг звук снова повторился — и уже через мгновение из груди вырвался нервный смешок. Мелкая, не больше скворца, птичка с покатым лбом негромко трещала на толстом сучке, и именно её «чек-чек» было тем самым стуком, который он вначале принял за стук дождевых капель. Погасшие свечи объяснялись обычным сквозняком. Остался один вопрос — кто открыл окно в самой дальней комнате коридора?..        За ужином Себастьян заверил господина, что проветривал только спальни и гостиную, но обещал разузнать обо всём. Тем вечером в свой кабинет Сиэль больше не возвращался. Он велел дворецкому навести справки о Коллинзах: кто эти люди, какое положение в обществе занимают и что от них могло понадобиться графу Транси. Вполне возможно, что Эмилия располагала хоть какой-то информацией, но что бы она ни говорила, вести подобную переписку было неразумно и даже опасно, а потому расспрашивать её он не решился. Тем более, что несостовшийся гнев Алоиса казался в высшей степени подозрительным. Если повезёт (а в своей дьявольской удаче, обеспеченной стараниями Михаэлиса, мальчик не сомневался), удастся достать приглашение на этот самый приём и лично проследить за всем.