И после всего этого времени — Ты тот, кого я как прежде люблю. Похоже, мы сделали это, Взгляни, как далеко мы зашли, мой малыш. Мы всё ещё вместе и как прежде сильны. Shania Twain — «Still the One»
Гарри просыпается за час до того, как в своё время начал бы трезвонить их несчастный будильник, и он сразу же может сказать, что что-то неправильно. Или, ну, не совсем неправильно, а скорее не так, как ему бы хотелось. Место рядом с ним на кровати непривычно пустует, а его руки, что обнимали Луи за талию, прижимали ближе к себе, когда они ложились спать прошлой ночью, теперь уже не обнимают ничего, кроме разве что воздуха. Они редко просыпаются в пустой постели, но в последнее время, с тех пор как у Оливера начали резаться зубки, такое стало происходить гораздо чаще. Скорее всего, именно там Гарри и сможет отыскать своего пропавшего мужа. Сторона кровати, по закону принадлежащая Луи, всё ещё излучает родное тепло, так что, во всяком случае, его отсутствие длится хотя бы недолго. Гарри мирится со своим вынужденным пробуждением, понимая, что уснуть у него уже всё равно не получится, особенно когда нет рядом тёплого тела Луи, к которому можно было бы прижаться и снова беззаботно задремать, и когда не простукивает под ладонью его постоянное сердцебиение, с большим успехом заменяя Гарри любимую колыбельную. Это, наверное, глупо и чудовищно пафосно, но за последние пятнадцать лет официальных отношений никто из них так и не научился спать в одиночестве. Да и необходимость такая возникает, к счастью, исключительно редко. Гарри потягивается всем телом, всё ещё не сползая с постели, чтобы избавиться от последних остатков прилипчивой сонливости. Косточки в спине уже весьма заметно похрустывают — одно из многих напоминаний о том, что его возраст ближе уже скорее к сорока, чем к тридцати. Он садится на кровати и перекидывает через край свои ноги, немного сонно зевая, прежде чем встать, слегка поморщившись, пока его голые пальцы привыкают к прохладным половицам, и проскользнуть в найденную пару чистых боксеров. Он босиком плетётся по коридору к комнате Оливера, по пути заглядывая ещё и в три другие, чтобы в результате только лишний раз убедиться, что там все до сих пор спят. Сейчас раннее воскресное утро, и у них нет абсолютно никаких планов, за исключением разве что предстоящего разговора с Лиамом по Skype в девять часов, что, в принципе, и послужило единственной причиной использования будильника в их выходные. Сейчас раннее воскресное утро, его дети, здоровые и счастливые, мирно посапывают в своих кроватках, муж укачивает на руках их младшенького, тихонько напевая ему, чтобы тот успокоился, и Гарри в самом что ни на есть буквальном смысле не может представить себе жизни лучше, чем та, которую он проживает на протяжении вот уже полутора десятилетий. Гарри стоит в дверях детской комнаты, наблюдая за тем, как Луи осторожно покачивает на руках маленького Оливера, стоя к Гарри спиной и напевая одну из множества песен об их любви, написанных им за многие годы. Он как произведение искусства, даже со спины, и, по скромному мнению Гарри, возраст пошёл ему только на пользу, как, к примеру, бутылке изысканного вина. На нём всего лишь пара боксеров, приобретённая ими по обоюдному согласию на второй неделе после того, как впервые привели домой Оливера из больницы, и, к сожалению, как они обнаружили, наиболее эффективный способ заставить этого ребёнка перестать плакать, а при особо удачливых обстоятельствах ещё и уснуть — это телесный контакт. Он ещё пару секунд позволяет себе бесстыдно изучать Луи восхищённым взглядом, а затем проходит в комнату и даёт знать о своём присутствии, обхватив его рукой за талию и поцеловав в обнажённое плечо. Луи такой мягкий, сильный и тёплый, что Гарри только и остаётся, что наслаждаться соприкосновением между его грудью и спиной Луи. Вряд ли ему это дело когда-нибудь сможет наскучить: он до сих пор не преодолел в себе постоянную потребность касаться, касаться, касаться — всегда касаться и никогда не уходить. Луи прекращает петь и только тихо промыкивает что-то на появление Гарри. Он откидывает назад голову, примостив её на плече позади себя, и слегка поворачивается, выпячивая свои губы, чтобы Гарри наклонился и поцеловал его. Тот дважды чмокает Луи в быстрой последовательности, но на последний раз задерживается чуть дольше и посасывает его нижнюю губу между своими. Луи издаёт довольный вздох, после чего Гарри уже окончательно отстраняется, напоследок поцеловав его в щеку, пониже глаза, и накрывает ладонью руку Луи, придерживающую Оливера за спину. Украдкой заглянув через его плечо, Гарри замечает, что малыш снова задремал, и делает небольшой шаг в сторону от Луи, укладывая его обратно в кроватку. Луи полностью к нему разворачивается, убедившись, что их сын всё ещё спит, и, накрыв его маленьким одеяльцем, подходит на шаг ближе. Гарри разводит руки в стороны в знак приглашения, притягивая Луи к себе поцелуем и легонько покачивая их обоих из стороны в сторону, комфортно уткнув голову Луи в своё плечо. — Э-эй, — протягивает Луи, откидывая назад голову, чтобы должным образом на него взглянуть. — Почему ты не спишь, милый? Ты должен был остаться в постели. Гарри улыбается ему, соответствуя ласковому выражению на лице Луи. — Без тебя почему-то не спится. — Они шепчутся, чтобы снова не разбудить Оливера, и выйти из комнаты, чтобы говорить на нормальной громкости, было бы, наверное, куда проще, но Гарри и в самом деле очень нравится вот так стоять тут с Луи и покачиваться из стороны в сторону. Луи поднимается на носочки и прижимается губами к губам Гарри, нежно целуя, а затем отстраняется, делая шаг назад, и за руки выводит Гарри из комнаты. Гарри только плетётся следом. Конечно, он будет плестись следом, он никогда даже не подумает дважды, но за Луи пойдёт хоть на край света. Когда Луи рядом, Гарри чувствует себя бесстрашным, непобедимым, словно вместе они могут пройти любое препятствие или с успехом на пару выдержать шторм. Он заводит их в спальню, заползая обратно под одеяло, и Гарри плетётся следом, потому что, конечно же, он будет плестись следом, что ещё ему остаётся? После того как он удобно устраивается под одеялом, Луи ближе к нему прижимается и переплетает их ноги, а затем и руки. Это даже забавно в какой-то степени – то, насколько они до сих пор влюблённые и… и нуждающиеся друг в друге, но он просто… он так сильно любит Луи. Так же сильно, как в первое время их уже настоящих отношений, и даже намного-намного сильнее. И да, так и в самом деле бывает, у них бывает. Теперь он знает Луи даже лучше, чем знает самого себя, чем знал тогда, когда они ещё были всего лишь лучшими друзьями, и это так странно, ведь ему действительно казалось, что о Луи он знал всё, о чём только можно было знать. Но, как оказалось, между ними было ещё столько всего, чему они не уделяли должного внимания или же ради самосохранения не решались демонстрировать посторонним. Теперь ничего этого нет. Они свято держат обещание, данное друг другу многие годы назад: больше никаких секретов. — Хочешь ещё поспать, милый? — спрашивает Луи, вырывая Гарри из мыслей. Он ласково улыбается своему мужу и прижимается к нему настолько близко, насколько это только возможно, создавая контакт между обнажёнными телами, когда единственное, что их разделяет, — это боксеры. — Не очень, — отвечает он, прокладывая дорожку из поцелуев вдоль ключиц Луи, только чтобы угодить постоянному желанию создать контакт между своими губами и его кожей. — Всего тридцать минут — и нам снова нужно будет просыпаться. Может, просто пообнимаемся? Он чувствует, как Луи целует его в макушку, зарывшись лицом в волосах, и улыбается где-то в изгибе его шеи, даже не пытаясь сопротивляться, потому что всякая попытка, как ни странно, всё равно обернётся крахом. — Конечно, сладкий, — отвечает Луи, и Гарри крепче его обнимает, почувствовав, как он руками вырисовывает у него на спине незамысловатые узоры. — Во сколько должен позвонить Лиам? — В девять, так что детей к этому времени, наверное, уже нужно будет разбудить и накормить, если они тоже захотят поболтать с ним. — Угу, — соглашается Луи. — Люк наверняка захочет… — А если захочет Лукас, то захочет и Фрейя… — Да, думаю, Лиам и сам не откажется поболтать с ними: вряд ли у него в скором времени получится их увидеть с учётом того, сколько времени он проводит в Лос-Анджелесе. У нас есть на сегодня ещё какие-нибудь планы? Гарри кивает, точно зная, что Луи почувствует это движение, даже несмотря на то что не видит его. — Фрейя хотела пойти на день рождения Нины из её класса. Мила тоже туда собирается, так что Зейн с Перри по пути её подвезут. — Ага, а Люк? — Не думаю, что он что-то планировал, нет, но, зная его, это «что-то» может нагрянуть без предупреждения. — Ну, знаешь ли, папуля, — Гарри не видит, но точно может сказать, что Луи до ушей улыбается, — не существует такой роскоши, как свободное время, когда тебе одиннадцать. — О, ну, точно, да, — отвечает Гарри бесстрастным голосом. — Он прямо как малолетняя светская львица. — Ага, но вообще-то мне кажется, что это у него от тебя, милый. — Кто бы говорил, мистер Знаменитость, — спорит Гарри, всего на чуть-чуть отстраняясь, чтобы можно было взглянуть ему в глаза. — Ну, — пожимает Луи плечами, — я думаю, всё дело в том, что его воспитывали реально классные родители. Против этого Гарри возразить действительно нечем. Как ему кажется, они проделали — и всё ещё в процессе — весьма шедевральную работу над воспитанием всех четверых их детей. — Что насчёт нас? — лепечет Луи, поглаживая большим пальцем кожу вдоль челюсти Гарри и ласково ему улыбаясь до морщинок в уголках глаз, углубившихся с возрастом. — У нас есть какие-нибудь планы? — У меня чувство, будто я твой личный ассистент, милый, — дразнится Гарри, прослеживая кончиком носа дорожку от начала щетины и до скулы Луи. — Неужели я гожусь только составлять расписание для твоего дня? — Подловил, — усмехается Луи, быстро клюнув Гарри в губы. – Но я, как и подобает начальнику, могу в своих целях пользоваться твоим телом, мой секси-ассистент. Только, прошу, не говори ничего моему мужу. — Так вот, значит, что между нами? Всего лишь тайная любовная интрижка? — Наитайнейшая… шая. — Луи сомнительно морщит лицо, и у Гарри не получается сдержать смеха, мягкого, тихого, потому что сейчас всё же раннее утро, а они в таком положении, что любой громкий звук способен нарушить безмятежность окружающего их мыльного пузыря. — Самая тайная. — Звучит как неприличный секретик. Луи мотает головой. — Не секретик. — Нет? — улыбается Гарри. — Но неприличный? — Извращённый, — поправляет его Луи с самодовольной ухмылкой. — Как к этому относится твой муж? — спрашивает Гарри, неожиданно просунув руку Луи в боксеры и обхватив всей ладонью его ягодицы. — Если честно, не думаю, что у него есть причины для недовольства. — Он трётся возбуждённым членом о член Гарри, что вслед тоже начинает твердеть, разгораясь явным интересом, но, к сожалению, совсем не вовремя и не к месту. У них ведь нет на это времени: через десять минут нужно будет снова вставать, готовить завтрак, будить детей, собирать их, одевать их. — У нас нет на это времени, Лу, — предупреждает Гарри, с сожалением на лице избавляя боксеры Луи от своей ладони, но тем не менее искренне понимая, что он и был тем подстрекателем, что всё это начал. — Передёрнем в душе на скорую руку? — предлагает Луи с кривой улыбкой, целуя Гарри в уголок рта и перекидывая ноги через край кровати, прежде чем он успевает ответить. Что ж… это они, пожалуй, могли бы внести в расписание, да. Гарри тут же вскакивает с постели, так быстро поднимаясь на ноги, что голова начинает кружиться, напоминая о том нелестном факте, что ему уже далеко не двадцать три. В такие моменты он и в самом деле может прочувствовать всю эту несправедливую боль. Луи очень быстро оказывается рядом и, после того как Гарри немного ближе к нему наклоняется, придя в равновесие, обнимает его за талию для большей безопасности и целует в висок. — Не так быстро, красавчик, твоя молодость уже далеко в прошлом, — дразнит его Луи, пока они вместе шагают к своей ванной. — Кто бы говорил, дедуля, — прямо отвечает Гарри, с выскочившим наружу сердцем наблюдая за тем, как Луи напротив него стягивает с себя нижнее бельё и встаёт под душ полностью обнажённым. — Господи, ну, только не это, — чуть обиженно канючит Луи, за руку притягивая к себе Гарри, избавленного, как и он, от ненужной одежды. — Я очень надеюсь, что это не коснётся меня ещё много-много лет. — Ну, — тихо посмеивается Гарри, проводя губами по его шее, пока вода беспечно продолжает стекать с них каскадом, — учитывая то, что Лукасу всего одиннадцать, а Фрейе ещё восьми нет, я тоже на это очень надеюсь. — И слава богу. — Луи вздыхает, неожиданно обхватив рукой член Гарри на всю длину, возбуждение которого каким-то чудесным образом ещё не спадает со всем этими разговорами о будущих внуках. Даже в тридцать семь его член до сих пор остаётся чем-то, чем можно смело гордиться. Он помнит, как Луи говорил ему об этом, когда пару месяцев назад они вдвоём проводили в Риме свои выходные, хотя тогда он был пьян от беспрерывной дегустации вин и до сих пор продолжает это категорически отрицать. Гарри стонет ему в плечо, обхватывая ладонью сразу оба их члена и руку Луи, которую тот тут же убирает, уже обеими сползая на задницу Гарри и проскальзывая пальцем в расселину между ягодицами, чтобы обвести подушечкой его анус. После каждого незначительного давления дыхание Гарри становится отрывистее и тяжелее, говоря о том, что он уже очень близок к самому краю: в такую рань он никогда не отличался высокой выносливостью, даже в наибольшем расцвете своих сексуальных сил. Гарри достаточно хорошо знает тело Луи и свободно владеет языком его стонов, чтобы понять, что предел того всё больше близится к краю, пока большая рука с каждым движением вверх предусмотрительно проходится по щели на его члене. — Уже близко, — бормочет он Луи на ухо, легонько укусив за мочку. — Я тоже, — тяжело выдыхает Луи, когда его палец надавливает на вход с чуть более сильным давлением и всего на кончик проскальзывает внутрь. Гарри кончает вслед за этим лёгким проникновением: оргазм полностью его накрывает, и он изливается на оба их торса, свою руку и душевой пол, что в следующую же секунду уже промываются проточной водой. Он ослабевает хватку, чтобы его размякший член смог просто высвободиться от кольца из пальцев, а затем теснее оборачивает руку вокруг члена Луи, позволяя ему втрахиваться в узкое отверстие один, два, три раза, пока тот не кончает с сорвавшимся стоном. Гарри подставляет руку под брызги воды, чтобы смыть покрывающую её сперму, и одновременно с тем крепко прижимает к себе тело Луи, всё ещё немного потрясывающее в послеоргазменных судорогах. Чувствуя, что Луи в его руках заметно слабеет и обмокает, Гарри улыбается ему в висок, а затем оставляет на том же месте продолжительный поцелуй. — Это было до унизительного быстро. А мы уже и вправду старенькие, да? — Ну, — пожимает плечами Луи, — мы всего лишь держим слово, разве не так? Сам же сказал, что у нас нет времени. — Но вышло всё равно хорошо, — довольно ухмыляется Гарри, подталкивая Луи бедром, протягивая руку за шампунем и выливая немного липкой жидкости себе на ладонь. — С тобой всегда хорошо, — нетипично ласково отвечает Луи, поворачиваясь к Гарри спиной и позволяя его рукам старательно втирать шампунь в свои волосы. Гарри на это целует Луи в плечо, а затем берёт душевую насадку, выше запрокинув его голову, и смывает с волос всю пену. — Ты, кстати, так и не ответил на мой вопрос: мы занимаемся сегодня чем-нибудь? — бормочет Луи как можно громче шума воды в душевой, разворачивая Гарри спиной к себе и поднимаясь на носочки, чтобы дотянуться до его волос. Гарри слегка наклоняется, как ни странно, по-прежнему возвышаясь над крошечным ростом Луи. У него было действительно много времени, чтобы привыкнуть к таким их различиям, но свыкнуться ему так и не удалось, поэтому при очередном упоминании об этом он продолжает всё так же безнадёжно этому умиляться. — Так, — начинает он, изо всех сил стараясь противостоять желанию удовлетворённо заурчать от райского чувства, что руки Луи оставляют в его мокрых кудрях круговыми движениями, — нужно будет прикупить продуктов, так что у нас два варианта: мы можем пойти вместе и взять с собой Харпер, Оливера и Лукаса, если тот захочет, или же один из нас останется дома с детьми, а другой пойдёт в супермаркет. На раздумья у Луи уходит не больше нескольких секунд, после чего он отвечает, и сердце Гарри судорожно сжимается от его слов. — Пойдём вместе? Я планировал весь сегодняшний день провести с тобой. — О, неужели? — спрашивает Гарри с улыбкой в голосе и после того, как из его волос очень умело смывают шампунь, разворачивается обратно к Луи. — По какой-то конкретной причине? — Ну, — ухмыляется Луи, приобнимая Гарри за талию обеими руками и вставая на шаг ближе, — первая причина заключается в том, что я безумно тебя люблю, а вторая в том, что сегодня ровно четырнадцать лет, как я сделал тебе предложение. Это… совсем вылетело у Гарри из головы, что для него особенно нетипично, но в его защиту всё же стоит сказать, что обычно они не празднуют день своей помолвки, к тому же в запасе для событий с разрешением на запамятование у него всё ещё есть годовщина свадьбы, или дни рождения, или что-нибудь в том же духе. В последнее время они были очень заняты очередным своим туром и записью в компании парней следующего альбома, стараясь планировать всё так, чтобы это вызывало наименьшее количество хлопот между четырьмя их семьями, детьми и жёнами. Но Гарри помнит тот день, когда Луи сделал ему предложение, словно это произошло буквально вчера. Всё случилось будто ни с того ни с сего и очень быстро — тогда не прошло и шести месяцем с того дня, как они сошлись, — но им это казалось таким правильным. С первой минуты появления их настоящей пары это послужило определённым щелчком, как будто сложился последний кусочек пазла их жизни, и у них наконец появилась возможность взглянуть на уже полноценную картинку. Всё случилось на последнем шоу их гастролей, они тогда находились в Австралии, проиграв не меньше десятка концертов по всей стране, когда Луи внезапно подошёл к нему сзади и приобнял за талию. К тому моменту они уже стояли на своих местах, приготовившись выйти на сцену и на протяжении всего вечера развлекать многотысячную публику. Луи до сих пор продолжает твердить, что всё произошло совершенно случайно, что в его планах предложение было гораздо изысканнее и интереснее, но слова просто выпрыгнули у него с языка, прямо-таки там и тогда, будто жили какой-то собственной жизнью. — Выходи за меня? — выпалил он шёпотом Гарри на ухо, чтобы остальные парни ничего не заметили. Гарри до сих пор чувствует призрачный шок, накрывший его тогда с ног до головы сразу же, как только Луи произнёс последнее слово. Он резко развернулся в объятиях к нему лицом, выглядя явно не лучшим образом — как главное лицо пятидесяти оттенков непривлекательности, в особенности с тем, как отвисла у него челюсть от удивления. — Что? — прошептал он полным изумления голосом, наполовину всё ещё убеждённый в том, что вопрос Луи всего лишь вообразила его не к месту разыгравшаяся фантазия. — Я люблю тебя, — заявил Луи, взяв в свои руки обе его ладони. — И хочу провести с тобой остаток своей жизни. Ну, так… ты выйдешь за меня? И для раздумий Гарри не потребовалось ни секунды, ведь это и есть то самое, чего ему всегда так хотелось. Он просто сделал шаг навстречу Луи, обхватив ладонями его лицо, и прошептал: «Да», прежде чем прижаться с поцелуем к его губам. Не прошло много времени, прежде чем на их лицах вспыхнули широченные улыбки, явно мешавшие целоваться, после чего Луи достал из своего кармана потрясающее кольцо из черненого серебра, в два ряда украшенное чёрными бриллиантами, будто он носил его с собой абсолютно везде. Возможно, так всё и было. Оно было уникальным, очень красивым и, как ни странно, в стиле Гарри. Да, тот момент послужил очередным свидетельством того, как хорошо Луи его знает. Он до сих пор носит это кольцо на правой руке, а обручальное — на левой, так что стоит ему только посмотреть на любую из ладоней — и в голову тут же лезут воспоминания о Луи. Именно те, благодаря которым с его лица часами не сползает улыбка. Хотя это заслуга ещё и всего его тела. Потому что, как и подобает сопливому засранцу, Гарри всё тело забил признаниями в любви, которых он никогда бы не осмелился произнести Луи в лицо. Похожие на них птицы, знак любви, спрятанный под ласточкой Гарри, как и любовь, которую он скрывал на протяжении многих лет. А теперь его украшают ещё и другие татуировки, собранные за всю совместную с его мужем жизнь и воспевающие оду его вечной любви и семье, что они вместе построили. — Эй, — отдалённо напоминает о себе голос Луи, когда тот осторожно оттягивает прядь волос Гарри, выпрямившихся под напором воды, — куда это ты пропал? — Да так, ностальгирую, прогуливаюсь по переулкам прошлого, — улыбается Гарри, наклоняясь ближе к Луи. — Помнишь тот день, когда ты сделал мне предложение? Луи в ответ только смеётся ему в изгиб шеи. — О господи, как же это было бездарно. — Помнишь, как Найл в итоге по ошибке объявил об этом целой арене, прежде чем мы сами успели всё порядком осмыслить? Он просто увидел кольцо и тут же давай просить нас во всём признаваться, — улыбается Гарри воспоминаниям, вдыхая через нос насыщенный аромат их шампуня, что шлейфом тянется за мокрыми волосами Луи, когда тот разворачивается, чтобы выключить воду. — Да, — страдальчески стонет Луи, делая шаг назад, чтобы им было удобнее выходить из душа. Гарри протягивает ему полотенце сразу же, как только они покидают кабинку, и комната мгновенно заполняется паром. — А мы с тобой были слишком потрясены от такой неожиданности, поэтому нам ничего не оставалось, кроме как просто подтвердить это. Наверное, для предусмотрительности сначала нужно было дождаться окончания выступления и уже только потом надевать кольцо на твой палец. Или я должен был подождать, а уже потом делать тебе предложение. — Но мы же только что помолвились, на тот момент это был, наверное, счастливейший день в моей жизни — тогда мне трудно было мыслить рационально, — пожимает плечами Гарри, вытираясь полотенцем, а затем хватая первую попавшуюся под руки пару трусов. — На тот момент, говоришь? — усмехается Луи, протягивая руку Гарри за спину, чтобы взять пару и для себя. — А теперь уже, значит, нет? — Ну, — пожимает Гарри плечами, не в силах стереть с лица довольную улыбку, — потом я вышел за тебя замуж, мы устроили настоящую свадьбу и медовый месяц, провели вместе два фантастических года, после чего у нас появился Лукас, а позже ещё и трое других прекрасных детишек. И вдруг мы оказались самой настоящей семьёй, которая проводит вместе каждый божий день. Я делю с тобой практически всё своё время, поэтому с каждым новым утром, по-моему, жизнь будто становится чуточку лучше. Луи улыбается той идеальной улыбкой, от которой у него в уголках глаз появляются уже родные морщинки, а сердце Гарри никогда так и не перестанет трепетать. — Мы вместе почти пятнадцать лет, Хаз, — дразнится он, — кто-нибудь уже обязательно бы решил, что ты давно исчерпал запас всех своих сопливых фразочек. Гарри на это смеётся и мотает своей головой: нет, это точно не про него. — Но я рад, — продолжает Луи, — безумно рад, что ты не махнул на меня рукой за все те семь лет, что понадобились мне, чтобы наконец достать свою голову из задницы. Рад, что ты не отказался впустить меня в свою жизнь и что к тому времени, когда я понял наконец, что происходит, ты по-прежнему меня любил, я… — Я был бы полным идиотом, если бы поступил по-другому, — перебивает его Гарри, едва заметно качая головой на то, что хотя бы раз в год, но они до сих пор умудряются заводить разговоры на эту тему. Похоже, на годовщинах Луи становится особенно благодарным и сентиментальным, будто подобные события напоминают ему о том, насколько всё на этом свете хрупкое и насколько была близка потеря той удивительной жизни, которую они теперь проживают. — Последние полтора десятка лет, что я провёл с тобой, Лу, я не смог бы провести ни с кем другим, не хотел бы провести ни с кем другим. В моём сердце всегда было место только для тебя одного. Луи просто кивает, потому что обо всём, только что сказанном, он уже прекрасно знает, как и Гарри об этом прекрасно знает: эта тема уже давно себя исчерпала, но время от времени ему всё ещё нужно подкармливать Луи мелкими напоминаниями, и Гарри это только в радость. А ещё больше в радость бросаться сентиментальными соплями, от которых любой нормальный человек давно бы начал блевать радугой. Но ведь честными же соплями. Самыми честными соплями из всех соплей, да. Гарри прижимает Луи к туалетному столику и целует его тщательно, лениво — так, какими и должны быть утренние поцелуи, а спустя пару минут нехотя отстраняется, пока сие действо не успело перерасти во что-то, на окончание чего у них, к сожалению, совсем нет времени. — Распределим роли? — спрашивает он, напоследок ещё два раза быстро поцеловав Луи, прежде чем полностью отстраниться и сделать шаг назад. — Ты готовишь завтрак, а я бужу детей? — в свою очередь спрашивает Луи, хотя, на самом деле, это и не вопрос даже: именно так всегда проходит каждое их утро. — Звучит отлично, — отвечает он всё же, потому что это и в самом деле замечательно — повседневность, установленная ими больше десяти лет назад. Луи сжимает в своей его руку, а затем уходит в спальню, очевидно, чтобы одеться, оставив позади себя ещё недолго улыбающегося, как умалишённый, Гарри, пока тот не встряхивает головой, очнувшись, и не плетётся за своим мужем в их комнату. Он натягивает на себя джинсы и старую клетчатую рубашку — стоит заметить, что за последние много лет стиль его практически не изменился — и недолго трясёт мокрой шевелюрой, решая ничего с ней не делать, пока она полностью не высохнет. Он оставляет Луи одного в их спальне и, пока тот не спеша надевает пару домашних штанов, спускается по лестнице к кухне, доставая всё необходимое для приготовления блинчиков, что уже стали их воскресной традицией. Процесс смешивания ингредиентов для теста идёт в самом разгаре, когда в кухню забегает Люк, приветствуя Гарри косолапым объятием и неменяющимся «доброе утро». Не проронив ни слова, мальчик выуживает из холодильника всяческие фрукты и принимается нарезать их кусочками и раскладывать по большой плоской тарелке, чтобы любой желающий мог разбросать их, уже готовых, по блинчикам. — Хорошо спалось? — спрашивает Гарри, начиная разогревать сковороду и доставая тарелку для готовых блинов. — Да, — отвечает Лукас, вытаскивая из шкафа тарелки и оставляя их на кухонном столе вместе с бокалами и столовыми приборами, чтобы, как только Фрейя спустится вниз, она смогла без затруднений самостоятельно накрыть на стол, — неплохо. Можно я буду переворачивать блинчики, пап? Улыбнувшись на просьбу, Гарри вручает своему сыну лопатку и отходит в сторону, освобождая для Люка место рядом с собой. — Конечно, орешек. — Его улыбка становится ещё шире, как только Люк сморщивает носик, таким образом высказывая всё своё недовольство, ведь он уже «слишком взрослый, чтобы называться орешком» — прозвищем, которое пристало к ним после того, как Луи начал восторгаться тому, что, как сказал им доктор во время первого приёма у врача их суррогатной матери, плод был размером не больше арахиса. Гарри выливает на сковороду нужное количество теста и наклоняет её в разные стороны, чтобы равномерно распределить его по поверхности. Как только оно достаточно прожаривается, он переводит взгляд на Люка и даёт ему негласное разрешение на попытку перевернуть получившийся блинчик. Результат выходит, мягко говоря, катастрофическим, поэтому Гарри как можно быстрее выбрасывает его в мусорное ведро, уже открывая рот, чтобы утешить своего сына, который его за это стукает в плечо своим кулачком. — Первый блин всегда комом, я знаю, пап. Попробуем ещё раз. — Они делают это каждую неделю, и, вылив на сковороду побольше теста, он непроизвольно начинает широко улыбаться, когда на этот раз, как и всякий раз с тех пор, как Люк каждое воскресенье начал переворачивать блинчики, у него это получается идеально. Несколько блинчиков спустя в кухню заходит Фрейя, до сих пор одетая в свою пижаму. Как полагает Гарри, Луи посчитал, что лучше было бы не рисковать и не наряжать её в наряд, в котором она пойдёт на праздник, чтобы тот замарался ещё до того, как покинет пределы этого дома, и Гарри это решение искренне одобряет. После того как поцеловать Гарри в щёчку, она первым же делом включает радио, а затем берёт всё то, что Лукас достал из шкафа, и накрывает на стол. Утром она так сильно похожа на Луи: у них обоих целая вечность уходит только на то, чтобы проснуться, и вот они ходят тихие, податливые, послушные, пока остатки сонливости окончательно их не покинут. Если физически она вылитая Гарри, судя по её мягким шоколадным кудряшкам, большим зелёным глазам и глубоким ямочкам, то внутри она — копия Луи. Это ещё раз доказывает, что генетика решает далеко не всё. К тому моменту, как они начинают раскладывать еду по тарелкам, к ним наконец спускается Луи, одной рукой сжимая ладошку их четырёхлетней Харпер, а другой радионяню. — Не хотелось будить Оливера, — поясняет он, помогая Харпер забраться на её стульчик. — Подумал, что лучше будет дать ему ещё немного поспать. Гарри соглашается, довольно промычав в ответ, и принимается распределять блинчики между всей пятеркой. Благодаря стараниям Луи Харпер уже полностью одета и готова, а сейчас она радуется блинчикам и лепечет что-то о драконах, и Гарри даже не знает, откуда у неё это вдруг взялось. Луи что-то мычит и ухает на некоторых фразах, хотя Гарри всё равно уверен, что тот, как и он, понятия не имеет, с чего её вдруг так заинтересовала тема о драконах. За последние несколько месяцев Харпер стала безумно разговорчивой, и это так здорово — видеть, как она начинает превращаться в личность, как она развивает собственное мышление и, очевидно, свою любовь к драконам. Иногда сердце Гарри оказывается слишком огромным для его тела, таким огромным, что будто бы ломает изнутри рёбра, грозя следующим мгновением уже вырваться за пределы. — Папочка, — произносит Лукас, когда Гарри кладёт пару блинчиков Луи на тарелку и усаживается на своё место, — можно мне сегодня пойти поиграть у Сэма? — Да, — отвечает Луи, мимоходом взглянув на Гарри, чтобы убедиться, что тот не против такого плана, — конечно, можно, Крошка Ру. Можешь позвонить ему после завтрака и договориться о времени, хорошо? Нетерпеливо кивнув, Люк набрасывается на свои блинчики с широкой улыбкой: кажется, перспектива на встречу с лучшим другом безмерно улучшила его день. — Дядя Лиам через полчаса будет в Skype, — напоминает им Гарри после того, как его блинчики обсыпают фруктами, — если заходите поздороваться с ним. Как и предполагалось, Люк снова нетерпеливо кивает, восторгаясь предстоящему разговору с обожаемым им Лиамом. Фрейя больше расположена к Найлу: неиссякаемый энтузиазм и высокий уровень энергии этого ирландца пришлись как раз по её вкусу, в то время как Зейн уже успел добиться особой привязанности от лица Харпер, никогда не отказываясь составить компанию в любимом занятии четырёхлетней малышки — рисовании. Что-то подсказывает Гарри, что Зейн будет в полном восторге, узнав о новом её увлечении драконами. Это даже забавно: как каждый из парней отыскал себе отдельного ребёнка, сблизившись с ним чуть больше, чем с остальными, но всё равно это очаровательно. Уже предельно ясно, как сильно детям нравится иметь при себе дядю, которого они могут считать на чуточку больше «своим» и который с большой радостью уделит им всё своё внимание. Они едят свои блинчики, пока их болтовня заполняет столовую комнату своей непринуждённостью, а сердце Гарри теплом и живой энергией. На фоне по-прежнему негромко играет радио, и Луи нарезает блинчики Харпер маленькими квадратиками, в то время как Гарри убеждается в том, что Люк с Фрейей сделали своё домашнее задание к следующей неделе. — Пап, — неожиданно начинает Фрейя, когда все они опустошают свои тарелки, — а мы поедем с вами в тур на этот раз? Гарри кивает, делая небольшой глоток чая из своей кружки. — Конечно, — отвечает он, ласково ей улыбаясь, — только не в этом году, милая. Мы договорились устроить тур во время следующих ваших летних каникул, чтобы все могли с нами поехать, включая и ваших кузенов. — Как тебе такая идея? — Луи улыбается их дочери, и Гарри чувствует, как что-то под столом касается его ноги, чувствует, как нога Луи уютно оборачивается вокруг его лодыжек. Они сочиняли для следующего своего альбома примерно весь прошлый год или около того, а это лето планировали провести в звукозаписывающей студии, прежде чем выпустить в ноябре свой следующий сингл, а затем летом отправиться в тур. Таков их действующий план, и не то чтобы им казалось, что их дети будут против идеи провести лето, путешествуя по миру вместе со своей немалой семьёй, но Фрейя с Лукасом сейчас как раз достигли той стадии, когда друзья гораздо круче родителей, поэтому кто знает, как они на это отреагируют. — Мы будем путешествовать по всему миру? — спрашивает Люк с восторгом и большими глазами. — Как в тот раз, в автобусе? — добавляет Фрейя, копируя выражение лица своего брата. — Да, — подтверждает Луи с ласковым смехом и обожанием в голубых глазах, — в автобусе и самолёте. Но не по всему миру, а по многим странам Европы и местам Америки. На этот раз они выбрали меньше остановочных мест, чтобы проводить побольше времени в каждом и создать для своих детей ощущение праздника, а не повторять тех гастролей, что они устраивали ещё в те времена, когда группа была моложе и более востребованной. Им удалось устроиться в таком уютном местечке, где они уже далеки от своего прежнего статуса, но до сих пор получают от людей неоспоримое уважение, и тот факт, что их группа по-прежнему более-менее востребована и имеет весьма солидную фан-базу, несмотря на все те «палки в колёсах», впечатлил даже самых больших музыкальных снобов. К тому же и фанаты теперешние у них чудесные — преданные и интересные, — не говоря уже о том, что их музыка стала гораздо незауряднее: далеко не такой, как What Makes You Beautiful, к примеру, а более зрелой и в большей степени напоминающей именно их стиль. — Круто! — восклицает Люк, чуть ли не задыхаясь от испытываемого восторга. — А в Испанию мы поедем? А можем мы ещё раз сходить на игру Барселоны? — Может быть, навестим замочек? — нетерпеливо спрашивает Фрейя, невероятно очарованная замком, что и по сей день висит на том мосту. Они решили показать его детям несколько лет назад, во время концерта в Дании, и это, должно быть, оставило на Фрейе весьма сильное впечатление, раз уж она до сих пор помнит о нём, несмотря на то что была тогда ещё совсем маленькой. Они взяли в привычку постоянно таскать туда с собой маркер, чтобы время от времени освежать надпись и добавлять инициалы своих детей по мере их появления. Это почти священное место не посещалось ими уже семь месяцев, с момента появления Оливера, так что на этот раз им есть что добавить. Может быть, буковку «О» начиркает сама Харпер, ведь, в конце концов, именно её увлечение Оливером Твистом и послужило тому, почему малыша назвали Оливером. — Конечно, — улыбается Луи, отвечая сразу обоим. – Эй, Фрейя, ты ещё не заглядывала к Мэгги? Девочка кивает. — Заглядывала, папочка. «Она спала, потому что она уже очень старая собака», — папа так всегда говорит. — Гарри, не в состоянии ничего с собой поделать, улыбается тому, какой важностью пропитаны её слова, будто она объясняет им, как действует лекарство от рака, или рассказывает о квантовой физике, а не о местонахождении их большого золотистого ретривера. — Правильно, — улыбается он ей. — Это потому, что Мэгги появилась у нас с папой ещё за целый год до рождения Люка. — Мы знаем, пап. — Люк закатывает глаза в точности так же, как Луи всегда делает. — На твой день рождения папа подарил тебе щенка, чтобы ты немного попрактиковался с ним, прежде чем заводить настоящих детей. Ты нам миллион раз уже об этом рассказывал. — Ага, пап, — передразнивает Луи, улыбаясь ему через стол, — миллион раз нам уже рассказывал. Гарри мотает головой с обожаемым выражением на их постоянные семейные выходки и кривляния. — Вы — сплошное наказание, вы оба, — говорит он им, а затем переводит взгляд на Фрейю. — Хочешь отнести ей завтрак, милая? Фрейя нетерпеливо кивает головой и вскакивает со стульчика, к счастью, уже покончив со своим завтраком. Она поспешно несёт пустую тарелку к раковине, а затем направляется в гостиную комнату, где Мэгги, должно быть, спит в своей корзине. Гарри встаёт со стола, отправляясь следом за ней и оставляя Луи кормить Харпер последним из того, что осталось в её тарелке, и убирать со стола, а затем достаёт из шкафа в прихожей корм для собак и несёт его в гостиную комнату, где Фрейя по-детски ласково поглаживает Мэгги, пока та пытается уткнуться носом в её ладошку. — Давай отведём её на кухню, чтобы она смогла поесть, — предлагает Гарри, немного потряхивая пакетиком, чтобы привлечь внимание Мэгги. И та встрепенается точно тогда же, когда Фрейя вскарабкивается на свои ножки, с нетерпением на него поглядывая. — Можно мне насыпать корм в её миску, пап? — спрашивает она, когда Мэгги встаёт и, виляя хвостом, идёт в сторону Гарри. — Конечно, красавица, — кивает он, немного наклоняясь, чтобы почесать Мэгги за ушком, а затем идёт по направлению к кухне, где находится её миска, положив руку на плечо своей дочери, что старательно пытается от него не отставать. Когда они переступают порог кухни, Люк в одиночку полоскает тарелки, в то время как Луи с Харпер уже нигде не видно, поэтому Гарри самостоятельно помогает Фрейе насыпать в миску немного еды. — Гарольд, дети, — доносится голос Луи откуда-то с другой части дома — из офиса, как кажется Гарри, — Лиам звонит — поднимайтесь все мигом. Гарри улыбается своим детям, сидя на корточках и поглаживая Мэгги, когда та начинает с удовольствием уплетать содержимое своей миски. — Лучше сделать так, как сказал ваш папа, ребятки. — Он едва ли успевает произнести последнее слово, как двое старших его детей вдруг подрываются с места и выбегают из кухни в сторону офиса. Он тихонько смеётся, последний раз напоследок погладив Мэгги, а затем поднимается на ноги и уже сам неспешно шагает в том же направлении.***
Разговор с Лиамом длится около полутора часов, после чего тот признаётся, что на продолжение у него нет абсолютно никаких сил, но обещает детям всего через несколько недель вернуться на всё лето в Лондон. После того, как Фрейя надевает своё любимое платье, они с Гарри поднимаются в её комнату, чтобы причесаться. Он обвязывает её длинные волосы косынкой из красивых цветочных мотивов и отправляет напрямую к Луи за его оценкой, после чего сам же шагает за ней следом, но сворачивает в комнату Оливера, заметив, что малыш начал ворочаться в своей кроватке. Гарри поднимает его на руки, прижимая к своей груди и целуя в макушку, на которой красуется немного почти прозрачных волосиков, и вдыхает неповторимый запах младенца. Они вместе спускаются вниз, где должны находиться остальные члены их весьма немалой семьи, и лицо Гарри трескается в улыбке, когда Оливер обхватывает своим крошечным кулачком ткань его клетчатой рубашки, крепко её сжимая. Оливера вполне заслуженно можно назвать спокойным ребёнком: с тех пор, как у него начали резаться зубки, он почти что не плакал, в отличие, к примеру, от той же Харпер, которая в первый год своей жизни, казалось бы, только и делала, что голосила во всё своё детское горлышко. Теперь же она до смешного ласковая и тихая и большинству других занятий, противореча своей версии ещё со времён младенчества, предпочитает рисование, несмотря на то что Луи уже успел каждому из детей привить интерес к футболу. Как кажется Гарри, последнее связано с тем, как много удовольствия получает Луи всякий раз, как только они дружно берутся гонять мяч по всему саду, и, наверное, с тем, как приятно детям осознавать, что Луи нравится это дело, и видеть, как озаряются озорным блеском его глаза, а на лице появляется широкая улыбка. Когда Гарри заходит в гостиную, у него перед глазами разворачивается картина того, как Фрейя кружится напротив Луи, пока колышется вокруг неё платье, а тот говорит ей, как прекрасно она выглядит. — Папа тебя причесал? — спрашивает он, присаживаясь на корточки, чтобы слегка оттянуть одну из её кудряшек, а затем с лукавой улыбкой поднимая свой взгляд на Гарри. — Наверное, тебе тоже стоит его причесать? Глянь, какая нелепая у него причёска. Фрейя оборачивается, чтобы взглянуть на Гарри, а Луи упирается руками в её бока, всё ещё сидя на корточках. — У тебя глупая причёска, папа, — хихикает она в его сторону. — Вот как? — произносит он, делая шаг в глубь комнаты. — И ты можешь это исправить? Нетерпеливо кивнув, она мигом выбегает из гостиной комнаты, очевидно, чтобы отыскать ту самую безделушку, что сочтётся ею достойной попасть в волосы Гарри, в то время как последний подходит ближе к Луи. Харпер сидит на полу рядом с диваном, что-то старательно вырисовывая, а Мэгги лежит у неё под боком, строя довольную мордашку всякий раз, как только девочка проявляет желание погладить её или зарыться с головой в пушистом меху. — Люк ещё не звонил Сэму? — спрашивает он у своего мужа, что уже протягивает к нему руки, намереваясь забрать Оливера. — Звонил. — Луи ласково улыбается малышу, своим выражением напоминая эмодзи с сердечками вместо глаз. — Звонил, да. Мы подбросим его по пути в магазин. Гарри подходит к ним ближе, одной рукой касаясь поясницы Луи, а палец другой протягивая к Оливеру, который тут же сжимает его в своём крошечном-крошечном кулачке. Даже несмотря на то, что Гарри безумно любит наблюдать за тем, как его дети начинают проявлять свою личность, в точности как Харпер, или за тем, как они достигают того периода, во время которого вдруг берутся показывать всю свою проницательность и сострадание, отчего его сердце на ровном месте готово взорваться от огромного количества нежности, или за тем, как они дорастают до возраста Люка и в одно мгновение становятся уже слишком взрослыми, как только Оливер подрастёт, Гарри всё равно будет не хватать кого-нибудь такого же маленького. Кого-нибудь такого же крошечного, кто бы с лёгкостью уместился на его ладони. Тот факт, как быстро летит время и как быстро они растут, порою даже пугает. Разумеется, это восхитительно, потому что он любит своих детей и каждый божий день они продолжают удивлять его и без устали штамповать всё новые и новые причины для гордости, но в то же время это и пугает безумно, ведь мир иногда может быть поистине жестоким, и в такие моменты единственное, чего ему хочется, — это сгрести всех их в охапку и никогда больше не отпускать. Фрейя прискакивает обратно в комнату, вся взбудораженная и с косынкой в руке, немногим отличающейся от той, что на её головке. — Садись, пап, — приказывает она ему. Гарри слегка наклоняется, чтобы прижаться губами к крошечному кулачку Оливера, а затем выуживает из него свой палец и приземляется на диван. — Пару минут назад пришла смс-ка от Зейна. — Луи улыбается им, осторожно покачивая на руках Оливера. — Они будут здесь примерно через десять минут или около того. Гарри бы обязательно ему кивнул, если бы мог, но Фрейя запрокинула назад его голову, пытаясь подвязать косынкой длинные волосы. Так что вместо этого он просто поднимает вверх большой палец. — Как же это сложно, папочка, — признаётся она у него за спиной, обхватив ладошками его волосы. Он замечает, как Луи подходит к ним на шаг ближе и принимается диктовать ей инструкцию к тому, как правильно это делать, и лицо Гарри в очередной раз трескается от очередной слащавой улыбки. Когда они оба решают, что их работа закончена, Гарри поворачивается к ним, усмехнувшись. — Как я выгляжу? — спрашивает он, пробежавшись рукой по нескольким прядкам, выбившимся из общего вида. — Почти так же прекрасно, как другая красавица в этой комнате, — улыбается Луи, излучая глазами чистейшую радость. Одной рукой придерживая Оливера, он протягивает вторую и слегка поправляет пальцами положение шарфа. — Сногсшибательно. Гарри уже было открывает рот для ответа, но дверной звонок его опережает, и Фрейя тут же подскакивает и торопливо бежит в сторону выхода, чтобы открыть дверь. Луи плетётся за ней следом, а Гарри остаётся в гостиной комнате с Харпер. Он спускается с дивана на пол, чтобы быть поближе к дочери, и, поглаживая рукой мягкую шёрстку Мэгги, наблюдает за тем, как Харпер что-то рисует, в концентрации сморщив свой лобик. — Что ты рисуешь, милая? — спрашивает он у неё, пытаясь мельком заглянуть в листочек, обзор на который закрывает её тело. — Дракона, пап! — радостно восклицает она. — Я рисую дракона. — Да? — улыбается он, проводя ладонью по её спине. — Можно мне посмотреть? Можно мне посмотреть на твоего дракона? Она пухлыми ручонками поднимает с пола рисунок и встаёт, делая два маленьких шага в сторону Гарри, а тот разводит руки в стороны и усаживает её на своих коленках. — Вот, пап, — протягивает она бумажку, теснее к нему прижимаясь после того, как Гарри оборачивает вокруг неё свою руку, чтобы притянуть ближе. Она, пожалуй, самый тактильный ребёнок из всех их детей, так что скорее ад остынет, чем он намеренно откажется от её объятий. Он смотрит на переданный ему рисунок, и, когда из всего образа наконец отыскивается искажённое изображение дракона, его губы растягиваются в улыбке. Не сказать, конечно, что Гарри сумел бы нарисовать лучше, потому как даже в свои четыре с хвостиком его дочь уже успела уделать его в художественных способностях, да. — Получилось красиво, обезьянка, — признаётся он с улыбкой, сжимая её талию. — Очень-очень красиво. Кто это? — Он указывает на две фигуры, нарисованные ею помимо дракона. — Это Фрейя, — отвечает Харпер, тыкая в одну из фигурок. — А это Люки. — Она указывает на фигуру рядом с первой, а затем переводит палец на что-то, чего Гарри не заметил, первый раз взглянув на рисунок, — на крошечное цветное пятнышко верхом на драконе. — А это я. — Ох уж этот глупый папа, правда? — улыбается он, ласково взъерошивая её волосы. — Как я мог вас не узнать! А где же тогда мы с папочкой? — Папочка с папой и Оливером дома, — отвечает она с важным видом. — Оливер ещё совсем малыш — он слишком мал для дракона. — Значит, мы дома о нём заботимся? Она кивает в ответ, на что Гарри крепче обнимает её одной рукой. — Это здорово, обезьянка. Идём покажем папочке твой рисунок? Она, нетерпеливо кивнув, встаёт с его колен и утягивает Гарри за собой, изо всех сил помогая ему тоже подняться на ноги. Они отправляются в сторону прихожей, а Мэгги встаёт и шкандыбает за ними следом, тоже покидая комнату. К тому времени, как они достигают прихожей, Луи как раз закрывает входную дверь: пусть Харпер с Зейном и были бы рады увидеть друг друга, но он, к сожалению, точно знает, что она ещё слишком мала, чтобы понять, почему её дяде пришлось уехать так быстро. Завтра Зейн с Перри в любом случае хотели привезти двух своих детей к ним на ужин — тогда-то она и покажет ему своего дракона. — Смотри, папочка. — Харпер ковыляет в сторону Луи, сжимая в ладошке листок бумаги. — Ну-ка, что у тебя там? — улыбается Луи, отдавая Оливера Гарри, что с большой радостью берёт его на руки. Он падает на колени напротив неё, приняв протянутый ею рисунок, и следующим мгновением Гарри замечает, как скоро поднимаются уголки его губ при взгляде на листок бумаги. — Это дракон? Ух ты, обезьянка, как здорово вышло. Это опасный дракон? Гарри приходится старательно сдерживать свой смех, когда Харпер начинает яростно мотать головой, глядя на Луи с возмущением. — Нет, папочка. Драконы не опасны! — Хорошо, — усмехается ей Луи. — Как скажешь. Это ты у нас эксперт в подобных делах. Хочешь повесить рисунок на холодильник? Харпер кивает, сделав большие глаза, и берёт Луи за руку, утягивая его вместе с Гарри и Оливером за собой на кухню. — Поедем сейчас? — спрашивает он, пока Луи с Харпер крепят её рисунок к самому центру холодильника несочетающимися с картинкой магнитиками, собранными со всего мира. — Я уже составил в телефоне список, так что осталось только обуть и одеть их. — Хорошо, — улыбается ему Луи через плечо. — Едем на Рендж Ровере? — Можно и так, — кивает Гарри. — Мы же перенесли в него детское кресло на днях, да? — Да, — подтверждает Луи, а затем оборачивается к Харпер. – Эй, обезьянка, скажешь старшему брату, чтобы он собирался? Она мигом выскакивает из кухни, что-то напоследок неразборчиво пробормотав, а Гарри тихонько хихикает на её запоздавшее утреннее пробуждение. — А что там за тема с драконами? — улыбчиво спрашивает Луи, вставая рядом с Гарри, чтобы оставить короткий поцелуй у него на губах. — Твоя работа? — Не-ет, — отвечает Гарри, — мне кажется, Люк здесь как-то замешан. Разве они не смотрели вместе «Как приручить дракона» в прошлые выходные? — Да, думаю, ты прав, — кивает Луи, когда они выходят из кухни. — Самое то, на чём можно зациклиться, по-моему. — Уж точно получше того увлечения медузами, когда каждый её рисунок выглядел как просто гигантское бесформенное пятно. — Не было никакого увлечения медузами, Гарольд, — смеётся Луи, пихая его бедром, пока тот снимает с вешалки детские курточки. — Ей и трёх-то тогда не было – всё, что она рисовала, было похоже не гигантские бесформенные пятна. — Что ж, думаю, эти гигантские бесформенные пятна очень напоминали медуз. — Ну, естественно, ты так думаешь, — колко отвечает Луи, что чуточку задевает. Гарри решает не бубнить на это в ответ, потому что знает, что он в любом случае прав. Он держит Оливера, пока Луи одевает его в курточку и обувает в крошечные ботинки, а затем уже надевает свои вансы и пальто от Burberry, что изначально наверняка принадлежало Гарри. К тому времени, как Луи забирает у него Оливера, Харпер с Люком спускаются вместе по лестнице и подбегают к ним, торопливо перебирая своими томмоконечностями. Они о чём-то громко щебечут, натягивая куртки с ботинками, и Гарри одевается следом за ними, после хватая ключи от машины и открывая дверь, чтобы наконец выпустить всех наружу. Люк держит за руку Харпер, и Гарри уже в который раз с болью замечает, как сильно он похож на Луи, как сильно похож на Луи абсолютно каждый их ребёнок. Луи постоянно твердит то же самое об их детях и Гарри, поэтому вместе они пришли к тому выводу, что, наверное, им легче распознавать в детях чужие черты, нежели свои, но, кроме того, в этом есть и неоспоримые плюсы, потому что Гарри был бы не против иметь и двадцать детей, что внутри и снаружи были бы точной копией Луи. Вот совсем не против. И всё же есть что-то в защитной черте Люка, в том, как он постоянно приглядывает за своими сестрёнками, как старается брать на себя больше ответственности, чем нужно, что, по мнению Гарри, безумно походит на Томлинсона старшего. Вероятнее всего, это входит в обязанности каждого старшего брата, но для Гарри это всего лишь очередное напоминание о Луи.***
Они оставляют Люка у Сэма, договариваясь с его родителями о том, чтобы забрать его перед ужином, а затем отправляются прямиком в супермаркет. Теперешний поход с Луи по магазинам в целом проходит в точности так же, как и всегда, представляя собой вполне сносное сочетание предметов первой необходимости из списка Гарри и случайных вещей, что, по мнению Луи, достойны попасть в их тележку. Они перекладывают право выбора десертного мороженого на плечи Харпер — всё же это особенный день, — а Гарри подбирает по пути несколько ингредиентов, которых ему не хватало для приготовления любимого торта Луи «Шоколадная грязь». Луи возвращается с подгузниками и коробкой клубники, самодовольно ему улыбаясь. — Мне тут подумалось, что было бы неплохо оживить в памяти ночь нашей помолвки, — ухмыляется он, демонстративно взмахнув в воздухе коробкой клубники. — Знаешь, не считая секс-фестивалей всю ночь напролёт, я не настолько наивен считать, что это и есть наш предел. Гарри ему улыбается, притягивая к себе за бедро и быстро целуя. — Какой ты милый, — честно отвечает он, последний раз целуя Луи в висок, а затем забирает клубнику у него из рук и укладывает её в их тележку. Они не спеша докупают всё необходимое и по пути домой останавливаются захватить к обеду ещё и «фиш энд чипс». Харпер упорно настаивает на том, что это её любимое блюдо, после чего продолжая так же старательно очищать свои тёмно-русые волосы от горохового пюре. Луи не прекращает смеяться на протяжении, казалось бы, всей поездки после того, как Гарри, пытаясь исправить ситуацию с горохом и волосами, с обратным успехом размазывает по всей своей рубашке зелёную жижу. Да, жизнь с детьми и мужем с менталитетом пятилетнего карапуза может быть поистине увлекательной. Сидя на пассажирском сиденье автомобиля, Гарри вытаскивает свой телефон, чтобы напечатать два поочерёдных твита, пока Луи не сводит взгляда с дороги. Он отправляет первый и пересматривает для второго, к сожалению, весьма небольшое содержимое своей галереи в своём весьма новом телефоне. И сердце вдруг трепетно замирает, когда очередь доходит до совместной фотографии Луи и Оливера, сделанной им всего пару дней назад. С лёгкой улыбкой и вздымающейся от нежности грудью он прикрепляет выбранное фото и нажимает «отправить». http://i.imgur.com/5XYveSW.jpg Ровно 14 лет назад в этот день @Louis_Tomlinson попросил меня выйти за него замуж. Положительный ответ оказался лучшим решением из всех, что я принимал в своей жизни. http://i.imgur.com/maZe647.jpg Спасибо тебе за всё, что ты подарил мне, за всё, что мы вместе пережили. Как этот крохотный карапуз, две его сестрёнки и братик. Каждый божий день ты делаешь нашу с ними жизнь гораздо ярче. http://i.imgur.com/s3Pi9gn.jpg***
Конец их воскресенья проходит в точности так же, как и любые любимые Гарри уик-энды: пропитавшись чистым бездельем, честное слово. До приготовления торта дело доходит сразу же, как только они добираются до дома и Гарри переодевает измаранную рубашку в одну из пятисот других клетчатых рубашек в его шкафу. А Харпер сидит на столешнице, качая своими ножками, и помогает ему, как может, пока Луи укладывает Оливера спать. Когда в процессе выпечки приходит время для перерыва, Гарри выуживает свой телефон из кармана, чтобы взглянуть на время, натыкаясь на недавно отправленный твит Луи и открывая его с улыбкой, что делается ещё больше при виде самих слов на его экране. http://i.imgur.com/9WDRkdc.png @Harry_Styles (кхм, Томлинсон) впереди ждёт ещё 14. И ещё 14. И ещё 14. И ещё. И даже ещё. Я люблю тебя. Безумно люблю! Он начинает счастливо напевать себе под нос прилипчивую мелодию, отложив телефон на столешницу, и снова принимается за готовку. К тому времени, как торт оказывается в духовке, а Луи возвращается в дом, оставив мирно сопящего Оливера в саду, они вытаскивают акварели для Харпер, чтобы та немного порисовала, пока её родители составляют список песен, которые будут переданы парням для нового альбома. Так и проходит их день, пока Гарри не решает, что пришло время потрудиться над ужином. Он готовит фахитас, потому что оно отчего-то до сих пор остаётся любимым блюдом Луи и детей, в то время как Гарри в порыве особой своей сентиментальности сказал бы, что он в свою очередь больше неравнодушен к тарелке курицы, фаршированной моцареллой, завёрнутой в пармскую ветчину с домашним пюре. Наверное, в такие моменты им управляет предвзятость. Когда приготовление праздничного ужина подходит к концу, Луи садится за руль, чтобы забрать Люка от Сэма, а Фрейю — с празднования дня рождения. И, как только последние трое добираются обратно до дома, они всем дружным семейством усаживаются каждый на своё место. В такие моменты, когда все они сидят за столом после целого дня сплошного безделья, Гарри больно затрагивает вся абсурдность той их удачливости, благодаря которой они вместе владеют всем, что у них есть на данный момент. Разумеется, чаще всего их жизнь бывает безумно сложной, потому что любимая работа иногда никак не сочетается с воспитанием детей — хотя они и делают всё возможное, чтобы это исправить, — а это самое воспитание четырёх крайне любопытных карапузов — задача, скажем так, не из лёгких. Не сказать, что все эти почти пятнадцать лет были пропитаны для них радугой и улыбками, но и конкретно плохо тоже никогда не было. Они ссорились, они спорили, они искренне считали друг друга отсталыми идиотами, однако ни одна ночь ещё не была прожита ими порознь. Кто-то в отчаянии обязательно хватал свою куртку и уезжал куда подальше, но спустя час или два наиболее разумная его часть всегда возвращалась домой, чтобы поговорить о проблеме и не ложиться в постель в разгневанном состоянии. Диван их служил ничем иным, как предметом мебели для снятия напряжения, или для совместного сна, или — что лично Гарри нравится больше всего — для тех моментов, когда Луи засыпал с кем-нибудь из детей, уютно устроившимся у него на животе. Подобное зрелище всякий раз заставляло Гарри растекаться внутри розовой лужицей. После ужина Лукас предлагает всем посмотреть фильм, и, пока Луи складывает тарелки в посудомоечную машину, Гарри отводит детей в гостиную комнату для выбора фильма. Все в итоге соглашаются на какой-то мультфильм, что буквально двумя минутами спустя Гарри уже наверняка успеет наскучить, но, когда у него есть возможность пообниматься с Луи, он согласен на что угодно. Харпер устраивается на противоположной стороне от Луи, тоже о него облокотившись, Оливер примащивается у папочки на коленях, Фрейя укладывается головкой на коленях у Гарри, что лениво поглаживает рукой её кудряшки, а Люк с подушкой и одеялом лежит на полу, перекинув через Мэгги руку и ласково почёсывая ей пузико. Как и ожидалось, мультфильму мало чем удаётся его впечатлить, но ему тем не менее нравится просто быть рядом со своей семьёй, потому как подобные ночи значат для него гораздо больше, чем можно было бы выразить посредством заумных метафор. Он опускает голову Луи на плечо. Из-за их разницы в росте такое положение для него было бы, несомненно, не особо удобным, если бы только Гарри не утонул в диванных подушках настолько глубоко, что, возможно, и вылезти оттуда у него больше не выйдет. Луи поворачивает вбок голову, оставляя у него на лбу целомудренный поцелуй, а Гарри прячет в родном плече, что всегда рядом, свою улыбку. Ведь всё дело в том, что он счастлив. Безумно счастлив. Их совместная жизнь в какой-то мере походит на чудну́ю смесь из верхнего слоя популярности и нижнего слоя семейственности. Они оба прикладывают большие усилия, чтобы обеспечить детей воспитанием в уже устоявшейся приличной обстановке, стараясь максимально оградить их от аспектов своей популярности, от тех Гарри и Луи, что состоят в One Direction. Хотя время от времени две стороны их жизни, конечно же, всё равно сталкиваются, как когда они, например, развозят детей вместе с собой по гастролям, до сих пор упорно стараясь спроектировать тур, что был бы приспособлен к их семьям, а не приспосабливать семьи к их туру. У них предостаточно денег для более чем одной жизни в этой вселенной, и им вовсе не нужно работать — они делают это только ради удовольствия, но если бы однажды пришлось выбирать, то много времени на раздумья у них бы не ушло. Потому что семья всегда будет на первом месте. Они отжили отведённые им годы на вершине славы, и чаще всего эти времена были действительно достойны специально отведённого в голове уголка для воспоминаний, но они всё равно и в подмётки не годятся тому, что у них есть сейчас. Гарри обожает музыку, обожает петь, но он бы что угодно променял на возможность укладывать своих детей на ночь в кроватку, да и к тому же музыка, к счастью, ради наслаждения не требует обязательно сцены. Фрейя проявила удивительную заинтересованность в пении и до сих пор берёт вместе с Луи уроки фортепьяно, так что, если уж на то пошло, Гарри в любое время сможет спеть со своим мужем и дочерью. Когда мультфильм заканчивается, они ведут детей наверх, чтобы те надели свои пижамки и почистили зубы. Харпер и Оливер уже спят, но они, к счастью, догадались заранее подготовить малышек ко сну. Гарри осторожно подхватывает на руки Харпер, Луи — Оливера, а Люк с Фрейей неспешно плетутся за ними вверх по ступенькам. Уложив девочку в кровать и быстро поцеловав её на ночь в лобик, стараясь не создавать много шороха, он выходит из её комнаты, напоследок оставив дверь слегка приоткрытой, и идёт в спальню Люка. Его старшенький уже переоделся в свою пижаму и, очевидно, почистив зубы, лежит на кровати с книгой о Гарри Поттере в руке и включённой прикроватной лампой, рассеянно распространяющей по небольшой части комнаты мягкий свет. Гарри заходит внутрь, наклоняясь, чтобы обнять своего сына и прижаться поцелуем к его лбу. — Доброй ночи, орешек, — улыбается он, слегка взъерошивая его волосы. — Не читай допоздна, ладно? — Я знаю, пап, — вздыхает он максимально раздражённым, на какой только способен ребёнок одиннадцати лет, видом, всё же крепко обнимая Гарри в ответ. — Хороших снов. — Тебе тоже, пап. Гарри последний раз сжимает ладонью его плечо, после чего бросает напоследок: «Увидимся утром» и выходит за дверь. Он сворачивает к комнате Фрейи, как только улавливает доносящиеся оттуда голоса. — Папочка? — Он слышит её робкий голосок, исходящий из комнаты, где Луи, должно быть, укладывает её спать, и что-то странное в её тоне заставляет Гарри бестолково замереть на месте. По воздуху вдруг разносится звук поскрипывающей кровати, а это значит, что Луи, вероятнее всего, присел на край её постели. — Что такое, красавица? — Гарри уже во всех красках себе представляет, как недовольно сморщивается её носик, как и всякий раз, когда Луи называет её ласкательным именем, и только от картины перед глазами старается не засмеяться, ведь она и в самом деле такая красивая, что, пусть это и не сокращение от полного её имени, они всё равно будут обращаться к ней «красавица». Так уж вышло, что Гарри обнаружил в себе увлечение скандинавской мифологией, ещё маленькому Люку вслух прочитывая на ночь соответствующие истории, поэтому, когда на свет появилась прекрасная Фрейя, идея назвать её в честь богини красоты и любви показалась ему вполне уместной. — Родители Мэри больше не будут жить вместе, — произносит она тихонько, казалось бы, почти напуганно. Гарри уже было собирается войти в комнату, но, тут же услышав голос Луи, решает, что дать им сейчас знать о своём беспардонном присутствии — далеко не лучший вариант. — Та-ак… — отзывается он спокойно, подсказывая ей продолжать, и Гарри отчего-то жутко хочется увидеть их лица. — Они разводятся, папочка. Мэри сказала, что это значит, что её мама с папой больше не любят друг друга, но всё ещё любят её. — Гарри улавливает слабый намёк на шмыганье носом, и сердце решает вдруг о себе напомнить, больно кольнув в районе груди, при мысли о том, что его кроха грустит. Но что-то пригвождает его железной хваткой к полу и не позволяет поддаться порыву, забежав в комнату, крепко сжать её в своих объятиях. Луи ведь рядом, так что всё под контролем. — Иногда такое случается, милая, — шепчет Луи, после чего своим недолгим молчанием разгоняя по воздуху ощущение неприятной тревоги. Поддавшись испытываемой нежности и тяге уберечь своих маленьких от всего нехорошего, Гарри решает, что сегодня ему лучше полежать с ней в кроватке, пока Луи тем временем продолжает: — В этом нет чьей-то вины, просто иногда людям значительно проще оставаться друг другу друзьями. — Но, — её голос чем-то слегка приглушается, и Гарри ясно представляет себе, как она, по всей видимости, вжимается личиком в грудь Луи, — с тобой и папой тоже такое случится? Сердце Гарри замирает вслед за появлением тишины, что длится уже непозволительных одну, две, три… — Нет. — В подобные моменты воображение и абсолютное знание Луи всегда приходят Гарри на помощь и — что именно в данном случае — помогают вообразить, как, должно быть, яростно тот сейчас мотает своей головой. — Нет-нет-нет, родная, ни в коем случае. — Но ведь с родителями Мэри случилось… — Мы с твоим папой — особенный случай, милая, и любим мы друг друга тоже по-особенному. Я безумно сильно люблю твоего папу, букашка, и ничто этого не изменит, ничто не сможет нас разлучить… — От этих слов по телу Гарри одной волной растекается приятное тепло, даже несмотря на то что ему это всё уже давным-давно известно, даже несмотря на то что он в этом за практически пятнадцать лет ни на секунду не усомнился. Это серьёзное обещание, но Гарри, и глазом не моргнув, может честно признаться в том, что его они никогда не нарушат. Однако Фрейя, перебивая Луи, кажется не такой уверенной: — Мама Мэри сказала ей, что иногда такое просто случается, папочка, иногда люди просто перестают друг друга любить. — Но не со мной и папой. Это… знаешь, когда ты чуть-чуть подрастёшь, мы расскажем тебе, как мы с твоим папой полюбили друг друга, ты ведь знаешь, что задолго до этого мы были всего лишь друзьями. Нам потребовалось очень-очень много времени, чтобы стать настоящей парой, поэтому вот так просто разлюбить друг друга мы уже не сможем, кексик. Я люблю твоего папу вот уже больше двадцати лет, и с каждым днём моя любовь к нему только растёт… — А я люблю твоего папочку, Фрей, — встревает Гарри, решив, что пришло время дать им знать о своём присутствии, и потому переступив порог комнаты. — Я люблю твоего папочку безумно сильно. — Он вскарабкивается на её кровать, на которой всем вместе им слегка тесновато, но, как кажется Гарри, быть зажатой между своими родителями, в то время как его рука обхватывает сразу двоих любимых ему людей, притягивая ближе к себе, наверное, именно то, что ей сейчас нужно. Он поднимает взгляд и ловит глаза Луи, который смотрит на него с таким обожанием, что с лёгкостью способно смутить любого. Гарри обхватывает рукой руку Луи и сжимает её, перед тем как продолжить: — Тебе не о чем волноваться, красавица. Честное слово. Мы любим друг друга и сильно-пресильно любим тебя, а значит, и семья наша навсегда останется большой и дружной. — Но иногда вы ругаетесь, — настаивает Фрейя дрожащим голосом. — Мэри сказала, что она слышала ночью, как кричали друг на друга её родители. — Солнышко, ты хотя бы раз слышала, как мы с твоим папой кричим друг на друга? — ласково спрашивает Луи, выпутывая свою ладонь из руки Гарри и поглаживая заботливо её по щеке. — Иногда мы спорим, потому что твой папа может быть тем ещё занудой… — А твой папочка часто любит быть безрассудным… — перебивает его Гарри, поднимая глаза и уставляясь на Луи, чьё лицо расплывается в широкой улыбке. — Но это не значит, что мы друг друга не любим, Фрей. Иногда мы расходимся во мнениях, потому что со взрослыми такое часто случается, но проблемы ведь всегда обсуждаются. Мы никогда не ложимся спать рассерженными, потому что стараемся заранее всё уладить. Гарри кладёт руку на тыльную сторону ладони Луи, что нежно скользит по волосам Фрейи. — Тебе не о чем беспокоиться, милая, — обещает Гарри. — Совсем не о чем. — Обещаете? — спрашивает она тихим, но, к счастью, уже не дрожащим голосом, и редкие слёзы, слава богу, больше не текут по её щекам. — Обещаем, — отвечают они в одно и то же время, что заставляет обоих тихонько засмеяться. Гарри поднимает глаза, замечая, что Луи и не сводил с него взгляда, и произносит одними губами их извечное: «Я люблю тебя». Улыбка Луи от этого делается невозможно широкой, а глаза превращаются в узкие щёлочки. «Я тоже тебя люблю», — повторяет он то же движение губами, после чего Гарри вслед за Луи приподнимает себя над матрасом, склонившись над Фрейей, и их губы сплетаются коротким, целомудренным поцелуем. Отстранившись, Гарри проскальзывает взглядом к его старшей дочери и видит улыбку на её лице, наконец избавившемся от обеспокоенного выражения. И то, что она не разводила нюни при виде подобного зрелища, ещё недавно придерживаясь мнения о том, что нет ничего противнее картины целующихся родителей, только подтверждает её напуганное состояние. — Готова ко сну, красавица? — лепечет Луи, ласково целуя её в лобик. Она какое-то время молчит, а затем произносит: — Вы не останетесь? Пока я не засну. Удобно устроившись на матрасе и крепче её приобняв, пока Луи делает то же самое, Гарри ласково отвечает: — Конечно, останемся.***
— Я люблю тебя, — признаётся Гарри, когда они лежат в своей постели позже той же ночью, налопавшись клубники (и, может быть, скормив друг другу по парочке-другой) и просмотрев на диване половину фильма, выбранного уже по собственному желанию, прежде чем посчитать свои попытки не уснуть бесполезными и не без облегчения переместиться в родную спальню. Он лежит на боку, развернувшись лицом к Луи, а тот в свою очередь расслабленно валяется на спине, повернув голову в сторону Гарри. Они проживают совместную жизнь на протяжении вот уже почти пятнадцати лет, но у них и дня не проходит без миллионного упоминания этих трёх слов. Раньше Гарри казалось, что если очень часто их повторять, то фраза может утратить свой истинный смысл. Как когда ты, например, настолько часто говоришь: «Прости», что в какой-то момент это перестаёт быть извинением, или когда продолжаешь направо и налево раздавать обещания, пока это не начинает звучать донельзя заурядно. Больше ему так не кажется. Это просто-напросто невозможно: сколько бы раз Гарри не напоминал Луи о своей любви, этого никогда не будет слишком много, в мире не существует такого сценария, в котором эти слова утратили бы для них своего значения. Глаза Луи сощуриваются до появления умильных морщинок, а на губах расползается небольшая улыбка. Возникает такое чувство, будто они всегда улыбаются. Улыбаются на протяжении вот уже нескольких лет. — А я люблю тебя сильнее. Гарри качает головой, а затем перекатывается на Луи, окружая его своим телом и удерживая вес на локтях, расположенных по каждую от головы Луи сторону, и минуту бездумно изучает его пристальным взглядом, вглядываясь в черты лица: от голубизны радужки до щетины на щеках и морщинок от смеха в уголках глаз и рта, что с возрастом стали заметно глубже. Он совершенен. — Честно говоря, я очень сомневаюсь, что такое возможно. Улыбка Луи увеличивается в размерах и чуть заметно светлеет. — Тогда я люблю тебя одинаково сильно. — Одинаково? — повторяет Гарри завороженным голосом. Он до сих пор увлечён разглядыванием своего мужа, вполне уютно, кажется, под ним притулившегося, и тем, как идеально сочетаются мягкие линии его тела с изгибами Гарри. Просто им суждено гармонировать, вот в чём всё дело. — Да, — отвечает Луи и проскальзывает рукой от поясницы Гарри к его щеке. Обручальное кольцо приятно холодит кожу, лишний раз напоминая о том, что он имеет, что они оба имеют, будучи уже супружеской парой. Гарри никогда бы не подумал, что ему может так повезти. — Наравне с тобой. Целую вечность. Или бесконечность, пока ты будешь этого хотеть. Ты же знаешь. Гарри кивает. Да, всё это он прекрасно знает и в правдивости никогда бы и на секунду не позволил себе усомниться. — Бесконечность, — повторяет он эхом, прежде чем наклониться и закрепить обещание поцелуем, — и ещё чуть-чуть.—- конец -—
В миллион и первый раз прошу прощения за вечно долгое ожидание и за перевод, который, может, кому-то чем-то не приглянулся. В миллион и первый раз огромное спасибо всем, кто прочёл всю работу и — вау — дошёл до этой строчки. От всей души, ребят. И я буду сильно скучать по абсолютно каждому из вас хх