***
Скайтинт сопровождал своих ведомых до самого ремблока, всячески подбадривая, отвлекая от тяжёлых мыслей, убеждая в праведности всех неисповедимых путей Праймуса, к каковым относится и их спасение. После до последнего настаивал на своём присутствии во время допроса, но в итоге был выгнан из операционной залы ремблока Саундвейвом лично. В отличии от милосердного и всё понимающего мастера мнемоиллюзий, Акустика так и не подошла к своему падшему в её оптике ведомому. Она, подобно ледяной статуе, наблюдала со стороны, излучая холодное презрение. Её искра была разбита, а сознание, скованное цепями идеологии, убивало самое светлое чувство, которое способен испытать кибертронец. Оказавшись в стороне от всепоглощающей суеты, Пульсар стал наблюдать за происходящим. Медики исправно исполняли свою работу, заботясь о раненых бойцах, Скайтинт полоскал процессоры своим, Квает Спэйс с Танцем Ветра пытались делать то же самое с Осколком, не замечая, что его взгляд неизменно направлен в одну и ту же сторону — туда, где застыла в ледяной броне отчуждения прекрасная белая статуя. Собственная система ценностей Пульсара сейчас шла трещинами. Сегодня он нарушил одно из правил кодекса ЧА, и до сих пор совесть немилосердно грызла его за это. Он был уверен, что то же правило нарушил Квает Спэйс, и хотел схватить того за шею и трясти, трясти, трясти, пока не вытрясет объяснение: ради чего. Другое правило нарушили эти трое возвращённых пленных — и в их адрес он почему-то не испытывал ни гнева, ни стыда. А вот за Акустику, напротив, безупречно соблюдающую правила, стыдно было. И приложить её за такую дурь покрепче — хотелось. Вспомнилась фраза преподавателя по основам социологии: религия — это костыли для нравственно безногих. Тогда его поразила глубина этой мысли. А потом он провёл параллель и пришёл к выводу, что УК — это аналогичные костыли, и нужно поделиться этим мнением с наставником. Несколько ротаций в карцере излечили его от этого заблуждения. А теперь он видел, как устав ЧА оказывается именно такими костылями, а его солинковец не хочет видеть, что пора их отбросить и идти своими опорами. Думать своими процессором, оценивать своей искрой. — Нечего тут стоять, здесь персонал работает. Пошли в казарму, — обратился он к Акустике, едва успевая заменять резкие приказные слова на что-то, хоть чуточку похожее на нормальную речь, и оттого прозвучал отрывисто и грубо. Белый гром демонстративно проигнорировала его, безмолвно показывая, что не рада вмешательству. Тогда чемпион тренировочного лагеря бесцеремонно взял её за манипулятор (а хотелось за наплечник! А лучше — нейроствол) и дернул за собой. — А ну пусти, Пульсар! — зарычала спесивая вампирша, грозно скалясь и резко отдергивая манипулятор. — Раскомандовался! Ты кто такой вообще, чтобы указывать мне, что делать? Четвёртый с краю линка, знай свое место! — Не позорься ещё больше, — понизив голос, навис тот. — Мне тебя на манипуляторах в казарму отнести или предпочтёшь устроить скандал перед всем доком? Работники дока высоко оценят, а вечером в заправочной всем раззвонят. Освободившись от цепкого хвата старшего солинковца, крылатая фемма отступила назад, избавляясь от нежеланного присутствия крылатого меха в своём личном пространстве. Сложив манипуляторы на груди в закрытое положение, она устремила пылающий негодованием взгляд к навязывающему ей свои советы новичку. — Ещё больше? И чем же я себя так скомпрометировала? — спросила Акустика, обиженно поджимая пухлые губки. — Из нас двоих неподобающие сцены устраиваешь пока ты, нахально распуская манипуляторы. — Ну, на слова же ты не реагировала, — фыркнул тот, несколько сбавляя тон, — Так ты здесь хочешь подробного объяснения, в чём ты неправа, или всё же соблаговолишь для начала покинуть док? — Не хочу уходить, пока он ещё здесь, — объяснила тринадцатая, указывая взглядом в сторону возвращённого из плена ведомого. — Можешь бросить в меня камнем. Не желая видеть осуждение в оптике солинковца, она повернулась к нему спиной, и сложила крылья в переднее положение, закрываясь от окружающего мира, крошащегося на части подобно лопнувшему от слишком сильного сдавливания энергофору. Акустика переживала тот же внутренний конфликт, что и её собеседник. Чувства первого капитана офицерского линка спорили с вложенным в неё понятиям о морали, а правила, ещё несколько джооров назад ощущавшиеся нерушимой твердыней, теперь вызывали в ней отторжение, отчего юная фемм фаталь совершенно не понимала, что с этим делать. — Прекрати издеваться над ним. Считаешь, что он тебя предал тем, что выжил, — так подойди и добей. Или сама — прямо, в оптику — скажи, что не желаешь видеть его в своём линке. Одна линза у него ещё функционирует, он увидит. Или уйди уже наконец, не хочешь сама разбираться с Осколком — так хоть лидеру не мешай, он и так за тебя твою работу делает. Немного остыв, Пульсар сумел разглядеть за напускной холодностью белокрылой терзающую ту боль, но так и не понял, почему она не делает ничего, чтобы её облегчить. Ведь рецепт совершенно очевиден! — Много ты понимаешь, Пульсар! — не оборачиваясь огрызнулась белый гром, следуя привычному ей принципу «лучшая защита — это нападение»: — Мои внутрилинковые разборки тебя не касаются, занимайся своими ведомыми и не указывай другим, что делать! Искрой чувствуя правоту старшего меха, но не в силах примирить с ней разум, Акустика раздражалась на четвёртого капитана всё больше, перенося боль ментального смятения на того, кто искренне пытался ей помочь. — Квает Спэйс лидер подразделения, он делает свою работу! Все мы — его зона ответственности! Поэтому не смей обвинять меня в бездействии! Лучше так, чем наделать глупостей, руководствуясь незрелым решением, принятым под давлением эмоций. — Так и не мешай тогда Квает Спэйсу! — уже откровенно прорычал Пульсар, — Он говорит Осколку одно, а ты транслируешь ровно противоположное! Уже одним тем, что не соизволила даже подойти. Его, кстати, уже унесли, теперь ты, наконец, соизволишь сдвинуть свою белоснежность с места? Штатный мятежник, сейчас он был вынужден защищать лидера от вроде как лояльного ведомого. Это вызывало недоумение и злость. А великим мастером самоконтроля он никогда не был и не стремился им стать. Акустика, так и не повернувшись к Пульсару и даже не потрудившись удостоить его ответа, медленно пошагала к выходу. Со стороны она выглядела подавленной, её надменная дерзкая красота потухла, съёжившись под гнетущей аурой ментальных терзаний. И снова главный претендент на лидерство в ЧА проявил чудеса чуткости — молча же последовал за Акустикой, а когда до казармы оставался один поворот, обогнал её, громогласно приветствуя собравшихся в ожидании новостей сикеров, увлёк их за собой в кают-компанию, полностью завладевая их вниманием и предоставляя Акустике возможность пройти в свою каюту незамеченной.***
Для самого лидера ЧА допросом у Саундвейва злоключения не кончились — не менее важная и тяжёлая битва ждала его впереди. Теперь ему предстояло донести до личного состава, что вернувшихся из плена не нужно подвергать остракизму, что они не предатели и не слабаки (вот где внезапно пригодилась отсылка к жуткому связисту и его чудовищным методам получения информации). Первый раунд внушения он провел наедине с собственными ведомыми. К его великому облегчению, те безоговорочно его приняли, включая заметно сникшую Акустику. С прочими было сложнее и времени беседа забрала много, а сил и того больше. К тому моменту, как доблестные воины ЧА, наконец, согласились с мыслью, что надо оставить идею призыва кары на головы отступников и не болтать по углам о ржи в подразделении, а вместо этого отпраздновать возвращение товарищей, Квает Спэйс начал задумываться о возможности бегства в коммуну дани. Где-то за всеми этими заботами на границе внимания неизменно оставалась память о другом пленнике, полторы ротации назад оставленном на одну ночь подумать над своим поведением. Но бесконечные дела требовали присутствия здесь, а кольцо исправно передавало, что жизненные показатели пленника в пределах нормы. Нормы для того, кто уже вторую ротацию болтается между жизнью и смертью, но пока не спешит отдать Праймусу искру. Быстро поздравить всех и удрать в личную каюту не получилось: после общей речи надо было найти клик подойти к каждому, обменяться хоть парой фраз, лично донести радость от возвращения и предупреждение, что иные настроения будут караться со всей жёсткостью. Объяснить, что это всё не означает индульгенции кому угодно сдаваться по первому требованию... Неоценимую помощь в этом деле внезапно оказал Пульсар. Он вообще весь вылет и после него был нехарактерно для себя тих, мрачен и ...послушен? внимателен? да, скорее второе. Присматривался к чему-то. Учился быть командиром — отцом солдатам? Выискивал повод свергнуть ненавистного мелкого узурпатора? Как знать. Но пока он поддержал своего лидера в обуздании ненужных разговоров и кривотолков, а с остальным можно будет разобраться позже.