Cassiopeia

      Холмы, затянутые сизой дымкой тумана, вздымались, как застывшие навек волны моря. Я сбивала носком ботинка росу с яркой весенней травы. Солнце вот-вот должно было взойти, вокруг царили синие потёмки, в которых лица теряли свои нормальные очертания, размывались, словно сливались с миром.       Абнер — он шёл на пару шагов впереди — глубоко вздохнул, но промолчал; его плечи были напряжены, лицо сосредоточено. Всё ещё не одобряя мою идею, он продолжал мне помогать. Я осторожно прикоснулась к его горячей руке; он вздрогнул, но крепко сжал мои холодные пальцы.       Вдруг совершенно неожиданно в голове всплыла мысль «люблю». Я на миг остановилась и задумалась: можно ли называть возникшее между нами чувство таким словом? Это слишком серьёзно и высокопарно. Слишком... не для меня.       Абнер вопросительно посмотрел, но я просто покачала головой, продолжив идти дальше.       Этот год длился так долго, я так много пережила, в том числе и с Абнером, но любовь казалась мне чем-то двуличным. Я ведь использую Абнера... Каждый раз, когда мне что-то нужно, я бегу к нему, а он ещё никогда ни о чём не просил, полностью принимая мой эгоизм.       Даже сейчас меня больше волновал разговор с мамой: получится ли у нас разобраться с вопросом отцовства? Я ждала этого пятнадцать лет. Сердце взволнованно билось в груди, как в тот миг, когда я в первый раз взмыла в воздух на метле. После спуска на землю меня вырвало; метлу я возненавидела. Но с мамой дело было проще: её я ненавижу с одиннадцати лет.       Что же мне делать? Я и сама не знала, чем закончится наша беседа. Наверное, полным и окончательным провалом, в котором нет победившей стороны — только поигравшие, унизительно считавшие себя победителями.       Вдалеке, под росистой травой петляла тропа, которая должна была довести нас до шоссе. Абнер решил, что будет лучше всего добраться на Ночном рыцаре — правда и сходить с автобуса мы будем подальше от моего — то есть маминого — дома. Я зевнула. Хотелось спать, да так, что глаза непроизвольно закрывались сами. В них словно кто-то безжалостно всыпал песка. Абнер, как всегда бодрый, шагал, внимательно осматриваясь по сторонам.       — Почему мы так рано вышли? — спросила я, потирая плечи.       — Пока Беллатрисы нет, она точно бы увязалась за нами.       Я подумала, что Абнер идеальный человек: он прекрасно знал, как натянуты отношения между мной Лестрейндж. Он... Я так и не успела оформить эту нить мысли до конца: прямо перед моим носом светился ярко-фиолетовый бок автобуса, чьи фары почти что агрессивно разгоняли темноту.       Ночной рыцарь приехал за своими пассажирами.       Внутри сидела только одна ведьма, она, сгорбившись на своём сидении, читала журнал, обложка которого всё время вспыхивала. Мы заплатили за билет и поднялись на второй этаж, который пустовал. Я едва успела схватиться за спинку кресла — автобус двинулся, и всех, кто ещё не сел, отнесло в другую сторону.       Я поднялась и, потирая ушибленную спину, села рядом с ухмыляющимся Абнером.       — Ха-ха, — буркнула и, отвернувшись, тоже широко улыбнулась.       За окном молчаливо мелькали чьи-то дома, а пейзажи, которые, возможно, могли заинтересовать, просто превращались в серо-зелёную полосу. И только фонари огненными полосками преследовали нас всю дорогу. Было тихо, и я, и Абнер бесшумно дышали, чувствуя плечи друг друга — моё острое прикасалось к его.       Мы вышли за пару километров от дома. Всё ещё было холодно; я вытащила из рюкзака маггловскую кофту, Абнер сделал то же самое. Мы были похожи на парочку заблудившихся туристов (на самом деле на моей улице попадались только такие: асфальт, бесцветные дома и голые клумбы никого не привлекали), и я надеялась, что никто из соседей меня не сможет узнать.       Вдалеке лаяла собака, в ближайших мусорных баках рылся бездомный рыжий кот. Шерсть на нём давно исчезла, и почти всё его худое тело покрывали ужасные проплешины. Я помнила кота маленьким — даже хотела забрать домой, но мама, устроив пьяную истерику, отнесла его обратно на мусорку, заперев меня в комнате почти на сутки.       Абнер обнял меня за плечи и, приободряя, улыбнулся. Всегда-то он знает, что нужно сделать.       За год тут ничего не изменилось. Это успокаивало и удручало одновременно — ведь я часть этого места. Когда-то точно была ею, а теперь я словно болезнь в здравом теле. Может, я всегда была болезнью? Только спала, не причиняя вреда. А мама решила раньше вылечить организм, спасти, даже не дав почувствовать беду.       Чем ближе мы подходили к дому, тем быстрее билось моё измученное сердце. Дыхание ускорилось. От волнения, казалось, волосы шевелятся на голове, а в животе скрутилось две или три змеи, которые методично кусали меня изнутри. Я уже видела кирпичную кладку дома, которая резко переходила в серую заштукатуренную стену. В окнах свет не горел, и я надеялась, что сегодня мама не приглашала подруг.       — Ты пойдёшь со мной? — я отпустила руку Абнера.       — Разве ты не хочешь узнать всё сама?       — Страшно. До тошноты, — призналась я, но настаивать не стала. Может, он и прав.       Ткнув палочкой в дверь, Абнер открыл замок. Я вошла внутрь, он бесшумно последовал за мной и сразу же спрятался в тени книжного шкафа, словно и не приходил сюда. Я благодарно улыбнулась в утреннюю темноту. Дом, наверное, тоже спал: в этот раз двери и пол не скрипели, ничто не выдавало меня.       Скорее всего, в этот раз сработала моя интуиция — за секунду до взрыва я успела присесть и перекатиться в сторону, чтобы сразу же спрятаться за столиком. Лампа, почти бесшумно пролетев надо мной, ударилась в стену, разбившись. Так что это был не взрыв — просто звук стекла, осыпающегося на мелкие осколки.       Я вытащила палочку из кармана штанов и осторожно поднялась на коленях; тёмная фигура стояла в дверном проёме, который вёл на кухню.       — Пошли к чёрту! — заорала фигура, и в мою сторону полетел пластмассовый поднос белого цвета с весёлой цветочной каймой. Я увернулась от снаряда и поднялась. Страх ушёл, оставив место решительности. Если Абнер всё ещё скрывает себя, значит, мне не грозит опасность.       Книга с шумом ударилась, так и не достигнув своей цели. Фигура потянулась за другой вещью, но я оказалась быстрее: за три широких шага достигнув стены, я включила свет. Он больно ударил в глаза, но жертвой пала не только я: фигура тоже глухо застонала, закрывая глаза ладонями.       — Мама... — я едва слышно промолвила это слово, не зная, что нужно при этом чувствовать. Уважение и любовь? Точно не жалость и ненависть.       Абнер прятался в тени, но я чувствовала его поддержку. Он тихо дышал, и только этот звук казался мне чем-то нормальным. Мама стояла на пороге, её тело, закутанное в старый синий халат, мелко дрожало. Я не могла понять: трезва она или пьяна.       — Кассиопея... — с такими же странными интонациями ответила она, — это ты. Ты пришла.       — Да, — я подошла вперёд, туда, где свет лампы лучше всего освещал пол. Пусть видит, какая её дочь. Пусть знает, что то, чего оберегался папа, всё-таки случилось.       — За ответами, — твёрдо молвила мать. Её лицо не выражало удивления. Словно она давно ждала этой встречи, давно знала: эта минута придёт.       — Откуда ты... — начала я, но сухой смех так и не дал вопросу прозвучать. И я осознала, что мама абсолютно трезва, как давно, словно вернулась из моего детства. По моей спине побежали мурашки ужаса.       Мама подошла ближе, мы смотрели друг другу в глаза; я выросла и теперь была на пару сантиметров выше её. И наши лица всё же были схожи, пусть я пыталась это отрицать.       — Я давно знала. Они тоже приходили. Недавно. Оставили на моём теле парочку новых шрамов, — она оголила запястье. Я ахнула: на белой коже воспалились грубые толстые рубцы. — Так что они знают, кто твой отец. Понимаешь? Я скрывала это пятнадцать лет, а ты перечеркнула одним письмом мой труд и труд твоего непутёвого отца.       — Но мне неведомо, каким был мой отец! — вспылила я. — Кто они? И кто он сам? Почему ты ненавидишь нас?       Мама неприятно ухмыльнулась и достала из кармана связку ключей. Она подошла к шкафу, который я никогда не имела права открывать. Ключ неприятно заскрежетал, но всё же исполнил свою задачу. Я коротко и хрипло дышала, зная, что сейчас произойдёт. Я увижу его лицо. На фотографии или портрете, неважно.       К моим ногам упала маленькая рамочка. Стекло хрустнуло. Я подняла фотографию и ахнула: громко, надрывно. На меня смотрело красивое лицо преступника, лицо, которое несколько лет назад пестрилось на фотографиях как магических, так и маггловских газет.       — Сириус Блэк! — мама засмеялась. — Обаятельный парень на странном мотоцикле с чарующей улыбкой и сигаретой в уголке губ. Он так околдовал меня, а потом узнал, что я беременна — бросила учёбу, перспективное будущее ради него и тебя. И он решил, что это непомерный груз. Нет... — она опять засмеялась, — помню, он сказал, что это опасно для ребёнка. Мы сначала прятались у Билла, этого уродца, бросившего магический мир. Потом у Сириуса кого-то убили и он исчез. Испугался, не знаю. Родилась ты. Я надеялась, что ты нормальная... а если нет, то ничего.       — Ты никогда не любила магию, — перебила я её монолог. — Не надо врать.       Мама заинтересовано посмотрела на меня, словно только что поняла: я всё же её дочь. Я умею говорить и думать.       — Конечно, — не стала отрицать она. — Когда тебе исполнился год, в дом пришли двое в чёрных мантиях и масках. Я хотела прогнать их, мол, в маскарадах не участвую. Но они вытащили эти свои деревянные штуки. И они спросили: «Что ты знаешь про Сириуса Блэка?». «Ничего», — ответила я.       — Кассиопея, нам пора, — вдруг появился Абнер. Он схватил меня за локоть и повёл к двери.       — Нет! Я хочу дослушать до конца!       — Боль! — визгнула мама, даже не заметив Абнера. — Было так много боли. Бескровной. Словно меня терзали изнутри, а потом на раны сыпали солью и заливали кислотой. Мне надо выпить, — выдохнула она.       Я хотела что-то сказать, но Абнер вытолкал меня наружу. Я зашипела как кошка, но он опять потащил меня куда-то. Мы упали на холодную землю, скрывшись за кустами сирени. К дому подходили двое. Чёрные плащи... и маски.       — Нет! — прошептала я. — Абнер, нет!       Он с болью посмотрел на моё лицо и вдруг одной рукой обнял за талию, а второй закрыл рот. По моим щекам струились слёзы, я безуспешно пыталась вырваться.       Пожиратели Смерти легко вошли в открытую нами же дверь. Послышался женский смех. Смех Беллатрисы. И голос мужчины. Я почти обезумела от страха — кусала Абнера за ладонь, била его ногами, но он всё стоически терпел. А потом окна первого этажа затопил зелёный свет.       И я успокоилась.