•••
— Извините, молодой человек, вы сейчас выходите? Он ненавидит метро. Много людей, много звуков, движения, раздражения. Глазам не хочется всматриваться в лица рядом стоящих людей. На каждом своя эмоция, своя история, тяжёлым грузом наседающие на что-то внутри, и в висках начинает давить оттого, что всего слишком много. — Да. За окнами виднеется чернота с редкими мелькающими лампами света. Стены с тянущимися вдоль проводами-червями из «Дрожи земли» по мере приближения к станции начинают становиться более миловидными: облицованными бетонными панелями, а затем и кирпичной кладкой. Освещение увеличивается, тяжёлая давящая масса из стен исчезает, словно выдавливает вагон за вагоном в белое просторное помещение «8-й улицы», название которой выложено мозаикой зелёного и светло-коричневого цвета. На перроне так же много людей, готовых зайти в вагон и ехать по своим делам. — Восьмая улица — Нью-Йоркский университет. «Вот и добрался, приятель. Без всяких про…» — мысль Себастиана обрывается, когда он видит Его: забытого Богом (и почти им) Курта Хаммела. Тот стоит прижавшись к какому-то неприятному на вид типу и что-то шепчет ему на ухо. Руки спутника Хаммела поглаживают ремень на его джинсах, небрежно порванных на коленях. Хаммел просто неузнаваем: поведение не то, причёска не та, одежда не та, лицо не то, взгляд…тоже не тот. Год прошёл с их довольно странного расставания. Тогда Себастиан и не понимал, что от него ушли (а были ли всё это время с ним, чтобы уходить?). Пустая половина кровати утром, удалённые профили во всех социальных сетях. Будто Курта Хаммела никогда не существовало. — Хаммел, перестань уже страдать хернёй. Начни новую жизнь! Ну, побрейся налысо, не знаю, смени пол, переночуй под мостом, да что угодно, боже, только не умирай, только не при мне! Что может быть противней чувства вины за то, что превратил жизнь другого человека в дерьмо? Наверное, только есть это самое дерьмо, поданное на блюдечке. Вот же оно, как вы и заказывали, сэр. Свеженькое. Да. Курта Хаммела не существует. Неудивительно, что он его не замечал всю дорогу. Ведь они в одном вагоне, чёрт подери! Именно сегодня привычка не всматриваться в каждого из толпы сыграла с ним злую шутку. Двери раскрываются и Себастиан старается выскользнуть из вагона первым. Ему кажется, что Хаммел не видит его.•••
Ему кажется, что он зря на следующий день снова решает добраться до университета на метро. В этот раз он замечает Хаммела сразу. И сразу миллион мыслей начинают вертеться в его голове: куда он едет, домой или из дома этого жуткого типа, похожего на спившегося байкера, проглотившего на спор свой байк? И вообще, кто он такой? Что Хаммел в нём нашёл? А вдруг этот верзила заставляет Хаммела быть с ним насильно? И что сейчас с Хаммелом: работает ли, учится ли, живёт ли? В животе неприятно крутит, становится трудно дышать, Себастиану хочется выблевать всё, что он сейчас напридумывал. Поэтому он делает то, что в его планы не входило — останавливается перед выходом, поворачивается к ним и произносит: — Не благодари. — Восьмая улица — Нью-Йоркский университет. — Ты знаешь этого пижона, Фред? Фред? Себастиан разворачивается обратно к дверям и слышит, что «Фред» не знает его. Всё верно, он этого «Фреда» тоже не знает. — Блядь, если ты сейчас представляешь на моём месте Андерсона… Стон. Скрип кровати. — Ты наверное и сам сейчас его представляешь. Себастиан тогда не представлял никакого Блейна на месте Хаммела. Там был только он. Был! Его закрытые от наслаждения голубые глаза (он помнил расположение каждой крапинки на радужке, даже если эти глаза не смотрели на него), его разметавшиеся по подушке волосы, пахнувшие чем-то незнакомым, мерно поднимавшийся и опускавшийся кадык, обтянутый кожей в испарине, приоткрытые розовые губы, к которым ему не разрешалось прикоснуться своими. Были. А сейчас он с радостью хотел бы представить на месте Хаммела кого-нибудь только не его. Глупо и слишком избито для Себастиана Смайта. Не мог он влюбиться в то, что с каждым днём он него отдалялось и что в итоге исчезло, оставив букет оголённых нервов. Влюбиться в принципе не мог. Не он! И не в него! Также он не может понять, почему Хаммел так отреагировал на его слова. Это же было сказано сгоряча! Себастиан редко приписывает себя к виноватым, но здесь он явно чувствует свою вину. В первые дни после исчезновения Хаммела ему было страшно. Обзванивал знакомых, родственников (что совсем не в его духе), больницы, морги. Никто не знал, где пряталась фея из потерянного королевства. Потом он начал выслеживать его в глобальной сети: подписываться на его знакомых, листать ленты тех, кто учился с ним в НЙАДИ. Когда кто-то из них в один прекрасный день написал, что видел Курта Хаммела и был приятно удивлён встречей с ним, Себастиан очень разозлился и перестал заниматься слежкой. Перестал думать о нём, когда не оставалось над чем думать.•••
Белый потолок даёт разыграться воображению, теперь Себастиан его ненавидит. Он чувствует тепло чужого тела, нависшего над ним, руки горят и держатся за плечи, цепляются так, что ногти оставляют малиновые полукруги-следы. Движения ускоряются и тело начинает неметь от долгожданного оргазма. Очередного «не Курта» он просит уйти сразу же, кидая в лицо всю одежду, что тот принёс на себе. — Представляешь, Хаммел, ты красивый. — Серьёзно? Вот это да! Мне срочно нужно закрасить этот день красным в календаре. — Думаю, одна из твоих помад подойдёт. Неожиданно раздается звук сообщения: «Ты уже выбрал костюм?» Завтра на «VIVA Saturdays!» в честь Хэллоуина будет проходить вечеринка в костюмах. Себастиан не фанат этого праздника с клоунскими преображениями. Но отказать своему одногруппнику он уже не может. Тот наконец решил впервые пойти в клуб, чтобы завести с кем-нибудь «общение» и… Себастиану кажется это до боязни знакомым. Он ничего не придумывает лучше, как нацепить на себя образ демона. Долго ломать голову не надо — найти светящиеся рожки и надеть чёрную одежду, ну и подвести глаза, в общем, что-то сделать с лицом. Искать трезубец и хвост он не собирается, он не работает аниматором на утренниках для детей-сатанистов. Поэтому, когда он покупает на блошином рынке оранжевые рога, ему кажется, что глупее в своей жизни он ничего не делал. С ними и подведенными глазами он похож на одного из героев Хоумстака (не надо спрашивать, откуда он про них знает), и ему просто не комфортно, даже когда Бэн, его одногруппник, говорит, что Себастиан забыл надеть костюм и пришёл в своём повседневном обличии.•••
Каких только размалёванных попугаев он не встречает, пока обходит танцпол. Самое интересное, что на фоне всей этой мишуры он кажется для аудитории очень даже привлекательным. Хотя парень, одетый и загримированный под Пьеро, пользуется почему-то большей популярностью, нежели он. Поэтому Бэн становится одним из тех, кто хочет стянуть эту рубашку с жабо и залезть к симпатичному Пьеро в белые панталоны. Когда они подходят к нему ближе, музыка будто замирает, как и всё остальное, потому что под белым гримом он всё равно узнаёт эти глаза. Как же он их ненавидит. — Привет, ты сегодня… — Не благодарить? — Пьеро не даёт Бэну закончить предполагаемый комплимент в свой адрес, обращая внимание только на Себастиана. — А что это мы язык проглотили? — слова Хаммела не носят грубого тона, они произносятся…нежно. — Или смелость проявляется у тебя только, когда ты «на дне»? Бэн понимает, что он тут явно лишний, и уходит под предлогом что-нибудь выпить. Хаммел сокращает расстояние между ними с каждым шагом (ох, если бы таким же образом можно было сократить расстояние не буквальное). — С каких это пор метро для тебя – дно? Увидев тебя спустя год, мне показалось, что ты чувствуешь себя там как дома. От прожекторов глаза Хаммела становятся инопланетными, в них застывают взрывы от бледной лазури до ядовитого циана. В них плещет ярость. Длинные рукава словно змеи обвивают Себастиана и одна рука сжимает его горло. Он двумя своими тянет запястья Хаммела от себя. — Ты не должен был появляться. Слышишь? Никогда. Ты должен был исчезнуть. Он ослабляет хватку и Себастиан, пользуясь моментом, ловким отточенным движением заводит его руки за спину и разворачивает самого Хаммела спиной к себе. — Жаль, что я не беру пример с тебя, Фред. — Отпусти! Живо! Они в пару шагов доходят до ближайшей стенки, в тот угол, где меньше всего людей. Хаммела удаётся прислонить к прохладной вертикальной поверхности, он глубоко и жарко дышит, а Себастиан рассматривает необычного цвета волосы. Со здешним освещением Себастиан может сказать, что чёлка Хаммела выкрашена в несколько цветов: то ли жёлтый, то ли зеленый, и в ярко-розовый, что очень странно смотрится с белоснежным образом Пьеро. Хаммел прослеживает взглядом рога, виднеющиеся в густых и небрежно уложенных волосах Себастиана, и усмехается. Затем он поворачивает голову под не совсем удобный градус, привстаёт на носочки, вытягивает шею и проходится кончиком языка по одному из рогов, надавливая на его заострённый конец. — Может, всё же выпустишь меня и я сделаю то же самое только пониже, — голос Хаммела меняется, приобретает ласковые нотки, но Себастиан на это не ведётся. — Я тебе посоветовал начать новую жизнь, а не становиться шлюхой. Хаммел посылает на него взгляд полный ненависти, резко дёргается, пытаясь высвободиться из захвата, но Себастиан держит его крепко. — И где, кстати, твой кавалер? Припарковывает поезд в метро? — Отпусти меня, извращенец! Помогите!!! Он начинает брыкаться, белый грим на лице смазывается от слёз и Себастиан видит сквозь прозрачные поблескивающие дорожки фиолетовую или бордовую скулу, рассеченную губу, зеленоватый отёк под правым глазом. Нет. — Это он сделал? — взгляд Себастиана мгновенно меняется как и голос, но его уже оттаскивают от Хаммела, при этом ударяя в живот и ещё куда-то, отчего всё перед глазами темнеет.•••
Как узнаётся позже — вход на субботние вечеринки в клубе «Strage 48» для него временно или навсегда закрыт. Поэтому он идёт в так полюбившийся за последние месяцы «BMP». Этот клуб по праву считается самым лучшим в Нью-Йорке, Себастиан убеждается в этом сразу после пятого «счастливчика» и восьмого «не Хаммела». Теперь уже без всякого «Курта». Себастиану холодно в декабре, поэтому «счастливчиков», согревающих кровать ему до утра, становится всё больше. Холодным он позволяет оставаться только своим чувствам и холодильнику. — Красавчик, угостить тебя коктейлем? Всё, что пожелаешь, станет твоим. Себастиан сейчас бы от души посмеялся, но нет, это предложение адресовано ему, и причём не очень приятным пожилым мужчиной, сыплющийся из него песок которого может посоревноваться с приличной в размерах пустыней Гоби. Для Себастиана медлить с ответом очень не в его компетенции, поэтому он и вовсе забывает все слова, когда сзади по тонкой ткани рубашки проскальзывают чьи-то ладони и ложатся ему на плечи. — Всё, что он желает, уже рядом с ним. Старик смущается и уходит, когда видит до неприличия дерзкого Курта Хаммела, одетого в красную майку-сетку и чёрные дырявые джинсы на синих подтяжках. Подошва чёрных лакированных мартинсов скрипит оттого, что Хаммел водит носком по подставке для ног на барном стуле Себастиана. — Зачем? — Спасаю тебя. — С моим спасением тебя это не сравнится, — Себастиан решается посмотреть тому в глаза и видит в них неожиданную грусть. — Знаю… Просто я извиниться хотел за Хэллоуин. Я тут подумал и… В общем, я передумал. «Передумал» — глупое слово в хаосе сомнений, выпытанное, неискреннее. — По поводу? — По поводу нас. Стоп. Это должно происходить не здесь и не сейчас. На какой-то момент Себастиан видит прошлогоднего Хаммела, а не этого, нового. Если сейчас каким-либо способом попытаться сохранить мимолётно вернувшийся образ и раскрывать его постепенно заново, то, может быть, у них всё получится? Но это же он, Себастиан Смайт. Ему сделали больно, он этого никогда не простит. Не простит исчезновения и внезапного вторжения в его жизнь. Злопамятство даёт о себе знать. Вторые шансы для дураков. — «Нас»? Такого понятия не существует. — Неужели? — Я в этом уверен. Он ненавидит эти глаза. Так сильно! — Нет. — Хаммел приближается к нему вплотную, обдавая горячим дыханием ухо Себастиана. — Ты жить без меня не можешь, и я тебе это докажу. Впервые за весь декабрь ему так тепло.•••