•••
Цифра «7» уже «8». Себастиан поднимает взгляд на людей, которых становится всё больше в зале ожидания. Среди провожающего, встречающего, приезжающего народа — пассажиров, сотрудников аэропорта, работников экипажей, кошек в переносных сумках — он не может найти фигурку Курта, который перед вылетом пишет ему: «Приземляюсь в 19:35. Встреть меня». Себастиан отвечает, с какой стати он должен его встречать, на что сразу приходит новое сообщение: «Всё провалилось. Встреть! Иначе ты спасал меня напрасно». Не умеет Курт без драмы. «Всё провалилось» говорит лишь об одном — сладкая парочка всё-таки не воссоединилась на фоне декораций из сопливого мюзикла. Значит, Курт зря возвращался в давно посланную на добрые четыре буквы Лайму, зря тратил нервы (если от них до этого ещё что-то осталось), зря расковыривал только зажившую рану; теперь она только сильнее начала гноиться. — Я только хочу, чтобы всё стало как раньше. — Не станет. Тебя даже устроит то, что мы, например, снова будем ненавидеть друг друга как раньше? — Мы и сейчас ненавидим друг друга. — Я… Ладно. — Что? — Ничего. Ты прав, ненавидим. «Всё провалилось» ошарашивают даже Себастиана, до этого момента абсолютно уверенного в том, что Курт помирится с Блейном. Опять же по той причине, что они — сладкая парочка из сопливого мюзикла, перед титрами которого жирно со счастьем горит «зэ энд». Конечно, он едет встречать Курта. За эти два месяца они стали если не друзьями с клятвами на мизинчиках, то неплохими приятелями с записанными номерами друг друга в контактах. С того рокового дня жизнь Курта начала эволюционировать: выползать со дна ничтожности на сушу полу-ничтожности. Причина в его улучшении — не Себастиан (каждый раз задумываясь, отрицающий это). Да что там, жизнь Себастиана изменилась тоже. Не то чтобы кардинально, но… Взгляд того же Себастиана на Курта стал слегка другим. Например, он заметил, что от бабской одежонки остались лишь платочки и брошки в виде животных — звёзд канала Дискавери — приколотые на ткань однотонных рубашек, подчеркивавшие каждый разработанный бицепс-трицепс. Также он исподтишка поглядывал на накаченные мышцы груди, когда на Курте были надеты свободные водолазки с V-образным вырезом. На самом деле, Курт Хаммел стал другим. Или же, наоборот, стал снова самим собой только в более совершенном виде. Перезагрузился. К будним делам Курта и Себастиана незаметно прибавились встречи в кафе, в парках, по пути в университет, и даже один раз он составил первому компанию для шоппинга. — Больше никакого кофе? — Да. Только чай. — Думаешь, от этого как-то изменится твоя жизнь? Дальше пошли переписки на фейсбуке: Курт рассказывал ему, как пытался покончить с собой, но по его словам «постоянно происходило что-то не так». — Ты же весь из себя гордый, холодный и неприступный. Борец за долбанную справедливость и мир во всём мире, какого хрена ты тогда делаешь?! — Я ничего не делаю — в этом и суть. Я потерял веру во всё. Не вижу надобности и дальше воздвигать вокруг себя стены, я просто пытаюсь сдаться. — Не сдавайся хотя бы ради меня. Несмотря на твою почти потерянную гордость, ты всё равно не позволишь упасть себе в моих глазах. — Потому что мы всё те же враги? Хотя нет…соперники? — Да. Вот только непонятно уже за что. — Ты хотел сказать «за кого»… — Нет, «за что». Вскоре и этого «за что» не осталось. Себастиан принял решение — Курта нужно было чем-то отвлечь. И нет, он не планировал затащить его к себе в постель. Себастиан, кстати, на этот счёт думал в последнюю очередь (и думал ли?). Время тикало, а он делился с Куртом опытом в сфере подкатов, знакомств, лёгкого флирта, и тот на какое-то время очень хорошо усваивал уроки, но до секса с другими никогда не доходил. Курта хотят буквально все геи и не геи в Нью-Йорке. — Почему я не могу просто уйти с тобой? Как будто мы пара. — Но мы не пара. — Да. А кто мы? — Не задавай тупых вопросов, Курт. Мы Себастиан и Курт. Непонятность давила. Грань с каждым днём, словом, жестом, взглядом стиралась. Кто они друг другу — главный вопрос, выводивший Себастиана из равновесия. Курт же перестал подавать признаки беспокойства и, честно, Себастиана это немного огорчало. После того дня, как он спас ему жизнь, сентябрь для Курта насытился визитами к психологу, а половина октября — попытками найти себе парня. Опять же не без помощи Себастиана. Сначала он даже рад был помочь, пока не начал замечать за собой приступы ревности, такой, что бесила сильно и превращала его в зверя, готового к решающему для жертвы прыжку. Бесило ещё то, что Курт не видел в нём замены Блейну. Себастиан в этом плане ничего ему дать не мог. И тогда на долгие три недели они потерялись друг для друга в своих личных заботах. Он впервые побывал в квартирке в центре Бушвика, когда вытаскивал Курта из красной воды в ванне, пропахшей железом и почти смертью. Что-то вновь перевернулось (или вернулось) в сознании Курта, поэтому вторая половина октября была посвящена решительным действиям: вернуть Блейна и зажить с ним долго и счастливо. Себастиан был рад отпустить его, потому что Курту нельзя было оставаться одиноким. Себастиан медленно умирал, потому что Курту нельзя было остаться с ним. Цифру «8» сменяет «9». Экран его смартфона показывает 19:39. Тёплые чужие ладони накрывают ему глаза. Себастиан сначала дёргается, а потом уголки его губ против воли растягиваются в улыбке. Он оборачивается и видит ничего. Пустоту на лице Курта. Боль. Такую, что кажется, тот вот-вот выскользнет из его рук, пуговицы на пальто, как было прежде, не лопнут, не разлетятся осколками, а упадут вниз, вместе со всем Куртом. Туда, на бетонные плиты. Смотря в эти глаза, он возвращается в первый день осени, в день, когда Курт Хаммел решает покончить с жизнью, а Себастиан Смайт его спасает. У него проносится мысль, что сейчас Курт начнёт винить его за это. — Хорошо, что ты приехал, — выдыхает Курт и без колебаний обнимает его одной рукой. — Я не мог не приехать, — он спокойно отвечает, поворачивая немного голову вбок, отчего волосы Курта слегка щекочут ему щёку. — Он встречается с другим, с… — он бормочет ему в плечо, отчего на воротнике появляется влажное пятнышко от горячего дыхания. — В общем, я его знаю. Сначала даже подумал, что Он с тобой… — Курт отстраняется и смотрит на Себастиана, только не в глаза, а куда-то пониже или куда-то в себя. — Не знаю, почему эта мысль самой первой пришла мне на ум. Я…я был в шоке. Курт смеется над чем-то своим, что глубоко у него внутри, и Себастиан не может понять и узнать, что же это. — Я и сейчас в шоке, — голос Курта меняется, становится не надрывным, а холодным. — Мой школьный враг номер один, мой обидчик. Тот, из-за кого я ушёл учиться в Далтон, где встретил Блейна. Он просто взял и забрал его у меня. Как это вообще могло произойти?! Кто-то решил надо мной так пошутить. Да у этого шутника шутки не заканчиваются. И тянутся со времён первых шагов Курта. Себастиан в душе отстраняется, пугается подползающего к нему осознания того, как обычные люди могут совершить такое, что он наблюдает в эти минуты в глазах напротив. Боль, обида, огромный подкол (или лучше сказать: пинок под зад) от Судьбы. Себастиан прерывает зрительный контакт. Его словно раздевают изнутри, расстёгивают слабо и медленно каждую пуговку, замочек каждого слоя, в которые закутана его душа. Нет, он не позволит. — Давай я отвезу тебя домой, — тихо просит Себастиан. Он берётся за ручку чемодана. Курт с благодарностью кивает, но спустя пару секунд начинает отрицательно мотать головой. — Нет, я не хочу туда. Там всё связано с… В общем, ты понимаешь. Как он сильно хочет не понимать, но понимает. Себастиан не хочет здесь находиться, не хочет видеть, как кому-то рядом с ним плохо, как кто-то рядом с ним страдает. И лучше бы страдали из-за него. Он привык делать людям больно, но никак не избавлять их от боли, причинённой другими. — Хорошо, — Себастиан в правой руке сжимает ручку чемодана, а большим и указательным пальцами левой трёт внутренние уголки глаз. — Тогда ко мне? Себастиана выматывает этот день с самого утра. Сначала пары в университете, который он всё же решает закончить (больше из-за наставлений Курта, чем из-за собственных побуждений), потом помощь отцу с кучей бумаг в участке и ещё несколько коротких, но важных вылазок по делам. На всё это тратится его первая половина дня, а вторую половину он хотел бы использовать для жизненно необходимого перепихона в клубе, но Курт… Он без сомнений стоит и ждёт любых предложений от Себастиана. Тот понимает, что Курту, вымотанному физически и, особенно, эмоционально, нужна сейчас поддержка. «Она просто необходима!» — кричат потерянные голубые глаза. Факт, что Курт еще ни разу не был в квартире Себастиана, не даёт им с безмятежностью посмотреть на эту ситуацию. Тихого «спасибо» он не слышит.•••
— Точно? — Ну конечно. Я не нуждаюсь в няньке, Себастиан. Я не хочу оставаться один там. Здесь вполне смогу. — Курт добавляет последнее слово надломленным голосом, но лицо всё такое же, непроницаемое. Вот только глаза… — Ничего не случится со мной, пока ты будешь снимать напряжение в клубе. И вот снова. Глаза. Как же его бесят эти глаза. Раньше он бы не упустил возможности понаблюдать, как печаль пронзала бы его девчачье личико. Хотя нет. Даже тот Себастиан, который был семнадцатилетним почти (не почти) мудаком, явно не испытывал бы вселенского счастья, видя, как Курт бы страдал. Гнев, ревность, стыд, отражающийся на его фарфоровом лице, — это отрада для глаз Смайта. Теперешнего ли? Он так запутывается во всём этом дерьме. Запутывается в чувствах к Курту, в принятии чувств, которые он не испытывал до нынешнего времени вообще; в себе, потерявшем прежнего себя. — А напряжение у меня из-за тебя? — Себастиан смотрит, как Курт поглядывает на закипающий чайник на плите. — Господи, не строй из себя нарушителя покоя. Я планировал сходить в клуб вечером, немного развеяться, но теперь пришлось… — тот вновь поднимает на него виноватый взгляд. Себастиан встает со своего места и останавливается возле места напротив, где сидит Курт. — О, не-е-ет, я не это имел… Курт! Эй, посмотри на меня. Ты ничего не испортил. Курт приоткрывает рот, хочет что-то сказать, но Себастиан его прерывает: — И нет, ты не навязываешься. Снова. — И ты не помешал мне. И снова. — И не надо мне сейчас перечислять идеи, как ты хочешь меня отблагодарить. И еще раз. — И я никуда не пойду. И ещё один раз. — И ты не пойдешь со мной. Тебе нужно как следует выспаться. Расклеился ты, приятель. Вода в чайнике закипает. Себастиан отворачивается от Курта, чтобы выключить конфорку плиты, его спина напрягается под чужим тяжёлым взглядом. Курт сидит за кухонной стойкой, опирается о столешницу локтями, подпирая голову сложенными в замок ладонями, продолжая взглядом посылать какие-то неведомые Себастиану сообщения. Разбавляя сначала одну, а затем вторую чашку чая холодной водой, он слышит, как Курт уходит вглубь квартиры, наверняка в комнату для гостей. — Здесь… — Не то, что ты ожидал? — Не то, что я хотел. — Передам твои претензии своей матери. Раньше эта квартира принадлежала ей. — И ты решил, что тот туалетный столик меня покорит? — Миледи, ваш чай готов! Тишина. Слишком её много. Сердце начинает биться чаще. Пальцы Себастиана съезжают со стеклянного стакана на мраморную поверхность стола. Курт возвращается. Он одет совсем не в домашнюю одежду, на одной руке висит пальто, а пальцы другой наматывают шарф на шею. — Чай попьём после, — голос Курта снова другой, такой, каким Себастиан привык его слышать всегда. Звонкий и самое главное — уверенный. — Мы идём в клуб. Вместе. «Это плохая идея», — думает Себастиан, но не озвучивает.•••
Курт не умеет выбирать. Пальцы Себастиана повсюду: смазывают дорожки слёз на щеках, накрывают засосы, оставленные чужим ртом, очерчивают ушные раковины и спускаются по скулам на подбородок. Голубые глаза застывают в сетях красных капилляров и блестят от слёз. В зелёных глазах плещет ярость, беспокойство и немножко алкоголя; они наблюдают, всё ли в порядке, надо ли ещё в чём-то убедиться, что-то спросить, высматривают каждую эмоцию, которую Курт пытается заглушить неприступностью. Последняя, испугавшись, исчезает перед ним, Себастианом, потому что тот не такой. И до Курта это доходит только сейчас. Как же долго и глупо. — Я же говорил, это была плохая идея. — Не говорил. — Но хотел сказать. Курт поворачивает голову в сторону зеркал. На том, что ближе к ним, мелкие тёмно-красные брызги крови. Музыка за пределами четырех стен, где они замурованы, грохочет неуловимыми ритмами, а они здесь, отрезанные от мира, от общества мечтающих утолить жажду неправильного одиночества неправильными людьми. В голову возвращаются звуки недавнего времени: удар, удар, хруст. Итог: порванная в трёх местах рубашка на Себастиане и неприкрытые шарфом засосы на шее Курта. А еще слёзы. Те, что сейчас Себастиан бережно стирает с бледных щёк. — Я опять не смог. — Просто ты выбираешь не тех, — отвечает Себастиан и моет руки в холодной воде, затем проводит ладонями по своему лицу; прозрачные капельки скатываются по шее и прячутся под горлышком футболки, а её ткань темнеет и прилипает к телу. Он задерживает взгляд на шее Курта, на его оттянутый ворот кофты из-под которого выпирают ключицы с чужими метками на них и продолжает: — Всё время приходится спасать тебя либо от сопливых щенят, либо от жутких извращенцев, как этот. Курт не просит прощения, только осторожно запускает пальцы в волосы Себастиана, чуть оттягивая и царапая ногтями загривок. Расстояние между ними сокращается — Курт утыкается носом в плечо, обтянутое тканью темно-синей рубашки, в то место, где она порвалась, открывая доступ к коже. И смеется. Себастиан начинает дрожать от этого прикосновения и от слов «Я же просто ничтожество». Себастиан обвивает его талию руками, мокрыми, слегка дрожащими («От ударов», — успокаивает себя он), чувствует тепло, исходящее от тела, превращающееся в жар, что обжигает ладони. Холодные мокрые пальцы прилипают к ткани кофты, проникая в кожу и под кожу приятной влагой. Курт слегка прогибается и слышит, что он — не ничтожество. Когда они идут к Себастиану домой, то практически не разговаривают. Шумная улица говорит за них. Когда они вваливаются в квартиру, то не разговаривают тоже. Губы заняты совершенно другим. Себастиан прижимает Курта то к стене, то к столу, а затем к бортику ванны, когда они сидят на ледяном кафельном полу. Себастиан посасывает нижнюю губу Курта и поднимает его руки вверх, отстраняется и снимает его кофту, кидая её куда-то в сторону. Терпкие вкусы их губ смешиваются в один — кисло-сладкий. Себастиану так не хочется прерывать контакт своей кожи с кожей Курта (такой тёплой и мягкой, что хочется распробовать на мягкость каждую её клеточку), но он встаёт и открывает кран. Курт по пути сказал, что хотел бы смыть с себя все отметины и грязь, что остались от клуба, поэтому Себастиан ниже губ его не целовал. И не целует сейчас, когда спустя несколько минут они сидят в горячей воде. Может, из-за того, что они пьяны, может, из-за того, что оба давно хотели разделить вместе что-то единое, они не испытывают неловкости, как будто всё на своих местах, наконец. Тепло окутывает Себастиана: вода, пар, Курт, прижимающийся спиной к его груди и накрывающий под водой своей голенью его голень, на которой пульсирует венка. Курт съезжает ниже, царапая волосами шею и плечо Себастиана, обращает взгляд в потолок и говорит, что в этот раз выбрал правильно. Отсутствие привычной для него спонтанности пугает Себастиана. Ведь как всё делается у людей? Страстные поцелуи, срывание одежды, возбужденные опьяненные взгляды, неутолимая тяга друг к другу и голод-голод-голод, а потом безумный секс-секс-секс. А у них? Всё очень странно. Они слишком вместе. Быстро и резко они приходят к этому, словно перескакивая через что-то важное. Курт замечает озадаченность Себастиана и переплетает свои пальцы с его пальцами на левом бортике ванны. Себастиан достаёт позади себя мочалку и кидает её в воду, где-то между коленями Курта. Тот её намыливает и начинает проводить ею по плечам и шее. Глаза Себастиана вбирают в себя каждое движение Курта рукой, каждую каплю, застывшую или стекающую по коже. Белая пена застилает плечи, руки, немного пачкая и Себастиана, и он думает, что ничего до этого сексуальнее не видел. — Я хочу тебя, — шёпот Себастиана передаётся каким-то рычанием, он чувствует, как начинает твердеть его член, и Курт бедром толкается к нему, смотрит ему в глаза и отвечает: — А я тебя. Руки Себастиана опускаются в воду, проводят линию от рёбер до тазобедренных косточек, круговыми движениями поглаживая их. Он не знал, что может быть с кем-то так нежен. Он три месяца назад убил бы, если бы ему сказали, что он будет так нежен с Куртом Хаммелом. — Только сначала дай мне помыться. — Зачем? Всё равно сюда вернёмся, а самое грязное ты уже смыл. Курт пальцем снимает пену с воды проводит по щеке, потом по другой и по носу Смайта. Снова смеется. А затем где-то в смятых джинсах Курта приходит SMS, в котором Блейн спрашивает, как у того дела.•••