***
Отряхнувшись от бетонной пыли, Хаято глубоко вдохнул… И тут же закашлялся: в воздухе стоял резкий запах строительного клея, жженой кожи и канализации. Пол в нескольких местах обвалился — внизу, похоже, был склад. По плитке были разметаны остатки нескольких тел, по-стариковски жужжал генератор в полой стене, из водосберегательного баллона, висящего в настенном ящике, хлестала водопроводная вода. — Я на минуту тебя оставлю, не пересрешься? — Хаято дышал через плотную ткань рукава. — Катись, — Мукуро махнул рукой и натянул шарф на нос — запах дурманил и отравлял мозг. Медленно, Рокудо встал на ноги — было тяжело. Уши жгло, руки болели, пол был скользким, как в мороз. Вылившаяся на пол вода смешалась с кровью и штукатуркой, образуя пестрые, похожие на алые цветы узоры, красноватые сгустки смешивались, сворачивались, образуя полотно вязких икринок. — При~кинь, этот старпер воду воровал, — он хохотнул и подошел к объемному баку, — сурово. — Тут нет никаких водоемов, а грунтовые воды стоят не дешего, так что ничего необычного, — крикнул из соседней комнаты Хаято и закашлялся, — за несколько лет тут, наверное, пару тонн набралось. — Не хило, — Рокудо перекрыл винт и заглянул в подвал: в небольшой, но, так сказать, глубокой комнате, стояло четыре, кажется, цистерны, прикрепленных к белесо-серой паутине труб. На месте стыка образовалось подобие «ржавой плесени», воздух был влажным и гнилым, — тут кто-то сдох. — Бывает.***
Она засмеялась и вытянула босые ноги на зеленую траву. — Почему ты им не скажешь? Они волнуются, — Нана потянулась и причмокнула губами, ее светлые волосы разметались по плечам, — они безумно любят тебя. — Ты хитрая, — Тсунаеши подогнул колени и облокотился на ствол… Дерева. Он не помнит, какого. — Нет, это вам нравится с собой хитрить. — Не надо нам повторять это каждый раз. — Это правда, — женщина сорвала травинку и помяла ее в руках, — я знаю, вы и ты все осознаешь. — Пфф, — Савада махнул рукой, — если я пойму, что ты мертва, мне придется убить Ламбо за плохую работу, но я… Я разрываюсь. — Ты слишком спокойно говоришь о моей смерти, — Нана сорвала еще одну травинку и скрутила ее в узелок, с глухим «чпок» травинка порвалась. — Я не знаю об этом, этот разговор я не слышу, — Савада тоже сорвал зеленый росток и скрутил его — получилось жалкое подобие бантика. — Ты все забудешь? — Нана, не задавай вопросов, если знаешь ответ. Женщина улыбнулась и, обняв колени, лаского посмотрела на сына. — Я люблю тебя. Он вздохнул. — Расскажи мне лучше про свою сестру. — Про тетю Каору? Ну, знаешь… Две недели назад я на Хиган ходила. Бовино ей подношения принес, — она улыбнулась, — о, мы встретили ее сына…***
Сергей, наверное, был единственным в мире человеком, спящим по четырнадцать часов в сутки и успевавшем делать все. Нет, методика «рваного» сна, на которую, с легкой руки Десятого, «подсела» вся Вонгола, конечно же, давала результаты, но доработанная им система обучения в процессе осознанного сна позволяла многое… Этот долговязый, веснушчатый, обтянутый кожей холостяк мыслил всегда. Его слова, образы, действия и работа — все это сливалось в единый ленивый вихрь, медленно поглощающий Сергея Павловича Баулина с головой. Он жил работой — невероятный трудяга, но когда он не работал, он спал, питаясь витаминами из капельницы. На свой атрофированный, еще в утробе матери, желудок, он не жаловался — мало ли таких мутантов? Двадцать первый век на дворе, отнюдь. Зато место желудка заняли остальные органы, но, так как ни пищеварительной, ни выделительной системой его тело в течении тридцати с пятаком лет не пользовалось, у него были огромные легкие и увесистое сердце, грозившее с дня на день остановиться от нервов… — Юсаки Этокава… Эти японцы… Он перемещался по комнате медленно, но даже за километр в нем чувствовалась энергия. — Почему не Юрий? Эти японцы… — он начал последовательно загибать пальцы, — Тунец Савелов, Григорий Харитонов, Роман Мухин… — он бубнил, одновременно нажимая на светящиеся на панели кнопочки. От длинного ящика три на двадцать метров, похожего на стол, отделилась верхняя металлическая панель, аккуратно сложилась и куда-то спряталась, открыв стерильные круглые резервуары радиусом сантиметрова десять, наполненных с красновато-голубым раствором. В мутной жидкости плавали маленькие, везде разного размера эмбрионы, прикрепленные длинной пуповиной к «материнскому центру» на дне резервуара. Это были люди. Подошедший откуда-то сбоку Шамал лениво потянулся и снял с пояса небольшой электронный планшетик, достал стилус. — С пробуждением, — Сергей кивнул. Доктор уныло кивнул в ответ и кашлянул. — Образец семнадцать F, семь недель, — он прокрутил страничку и продолжил, — перепонки появились? — Да, — Баулин настроил фокус верхнего компьютера и слегка поправил картинку, — активен. — Активен… — эхом повторил Шамал и ткнул в экран, — ммм… Двадцать шесть F, двенадцать недель… Пять сантиметров есть? — Четыре, — смотря на красные точки на экране, Сергей развел руками, — он, правда, мало двигается, но жив. — Это плохо. — Да… Они с минуту помолчали. — Что, отключаем? — Шамал прокрутил страницу до отметки «Эвтаназия» и приготовился поставить «галочку». — Отключаем, — русский ученый нажал на кнопочку на прозрачном экране «крытого» компьютера, — сегодня вечером сюда запустят двадцать шесть… — он задумался, — E, F, G… Сегодня запустят двадцать шесть G. — Ммм… Угу… — Кто дальше?***
Иппин аккуратно разбила яйцо и вылила его содержимое в суп. Небольшие, с монету размером, в бульон вытекли два, еще голых, существа. — Мастер Фонг, — девушка задумчиво следила за сворачивающимися в кипяченой воде цыплятами, — в наш век… Жизнь… — она сделала неопределенное движение рукой, — не ценится? Бывший аркоболено, замотанный в несколько одеял, встал с дивана и, покачиваясь, подошел к ученице, его лицо, как и тело, закрывала ткань, лишь узкие, растянутые темно-серые глаза смотрели с снисхождением и легкой неприязнью. — Нас стало слишком много, Иппин… Восемь миллиардов — это уже кудоку. Он был чуть выше девочки, как-никак прошло пять лет со снятия проклятия… Вот только проклятие — это проклятие, не платье до полуночи и не бобовые зернышки. Это боль. Ты не спишь по ночам, потому как слышишь треск растущих костей, слышишь, как рвутся одно за другим слои кожи, оголяя натянувшиеся на скелет мышцы. Ты не можешь двигаться — твое тело расходится по швам. Он посмотрел на свои ладони: тонкие детские пальцы с крупными суставами-узелками. Первые два года шли хорошо… Только Верде съел созданную им таблетку роста, от чего и поплатился впоследствии. Но если не Череп, то Колонелло с Реборном отлично понимали: на ближайшие десять лет у них отличное алиби на все убийства — они дети. А потом их тела резко начали расти, наверстывая лишнее столетие. Он снял ткань с лица; Иппин поджала губы и отвернулась. Лицо Фонго было «натянуто» на череп: нос был растянут на половину лица, а уродливый рот напоминал улыбку Гуинплена. — Я принесу мазь, — девушка выбежала из комнаты.