1
Оставшись в одиночестве, Кэйтлин поняла, что вместе с призраком исчезли и подсказки: она так и не узнала, куда Локк повел остальных, но припомнила, что слышала что-то о казармах. Все осложнялось тем, что она даже приблизительно не имела понятия, где сейчас находится, и все же решила идти на север, в надежде, что ей все же попадется на глаза какой-нибудь знакомый ориентир. Остров, видимо, решил, что на долю уставшей и голодной Кэйтлин выпало слишком мало невзгод, и обрушил на нее ливень: изрезанные пальцы и разбитые губы тут же отозвались жгучей болью, но то еще полбеды, теперь она не могла ориентироваться по солнцу. Ей не впервой было идти наугад, и все же, лишившись компании отлично ориентирующегося в пространстве призрака, шансы не заплутать в тропическом лесу сводились к нулю. За неимением альтернативы, Кэйтлин, утопая ногами в грязи, продолжила движение в наугад выбранном направлении, полностью доверившись случаю. На ее счастье, на излете дня она все же выбралась к знакомым местам, и теперь представляла, в какой стороне поселок. Идти ночью теперь было не страшно: ее некому больше пугать, так что Кэйтлин, делая небольшие привалы, уже к пяти утра добрела до поселка. На улице никого не было, и все же, в домах были люди – Кэйтлин заметила недавно вывешенное белье, сохнущее на веревке. Райт беспрепятственно подошла к дому, где когда-то жила, взялась за дверную ручку, но уловив едва заметное движение сзади, обернулась. За спиной стоял Локк, самопровозглашенный лидер новой общины, он направил на нее пистолет. И Кэйтлин знала – Джон выстрелит, если сочтет нужным. – Тебя здесь не ждали, – сказал он. – Я здесь жила побольше вашего, и иду домой. – Этот дом занят, – Локк убрал пистолет. – Можешь занять соседний. Но если ты попытаешься вмешаться снова – убью. Но не тебя. Кэйтлин молча кивнула – она слишком устала, чтобы спорить. Бен, судя по всему, все еще был жив, а значит, сейчас можно было подумать и о себе. Горячий душ, немного «дхармовской» еды и двенадцать часов сна должны были поправить ее дела.2
Она проснулась, когда на улице уже стемнело. Чувствуя себя лишь еще более разбитой, Кэт натянула ботинки и вышла наружу. Ночной воздух бодрил, и она решила прогуляться по безлюдным дворам поселка. Качели приветственно скрипнули под порывом ветра. Когда-то сидя на них, Райт думала, что ее жизнь вскоре изменится к лучшему. Как давно это было? Неделю назад? А казалось, что прошло несколько месяцев. Ее охватило чувство всепоглощающей тоски: не видя прежде в одиночестве большого зла, теперь Кэйтлин задыхалась от него. Завтра должен был наступить канун Рождества. Она никогда не оставалась в этот день одна, на несколько дней заваливаясь в дом семьи Гуд, заливая в себя всевозможный алкоголь, не прекращая со смешанным чувством восхищения и ревности любоваться Гарри. Завтра ее ждал лишь пустой дом и дхармовское винишко. Кэйтлин прошла мимо дома Бена. Там ли его хозяин? Едва ли. Кэйтлин вспомнила ночь, когда Бен оставил ее в своем доме. Воспоминания об этом неловком, но в то же время волнующем моменте заставили сердце биться чаще, Кэйтлин остро почувствовала потребность вновь увидеть его, убедиться, что с ним все в порядке. Райт выругалась, опускаясь на дворовую скамью: она не могла взять под контроль чувства и мысли. Темным потоком, они обрушивались на нее снова и снова, топя в бездне отчаяния и тоски. Все светлое, казалось, осталось позади. Настолько, что Кэйтлин едва ли могла с уверенностью сказать, было ли это светлое вообще. Кто-то опустился на скамью рядом. – Неважно выглядишь, – голос принадлежал Элис. – Ерунда, мне уже лучше. Ты злишься? – Кэйтлин избегала смотреть на подругу, прекрасно зная ответ на свой вопрос. – Джон держит его при себе. Но не суйся туда. Я с трудом отговорила Локка не связывать тебя, оставляя в лесу, – помолчав с полминуты, выпалила Элис. – Спасибо. Прости, что бросила тебя вот так, – пробормотала Кэйтлин. Она всеми фибрами души чувствовала, как Элис злится на нее, как презирает. – Ты неисправима, Кэйтлин Райт. И всегда выбираешь мужчин, – Элис невесело улыбнулась. – А они тебя нет.3
Сочельник Райт провела наедине со своими мыслями и парой пакетов дхармовского вина. Одиночество и отсутствие надежды на будущее давило тяжким грузом, заставляя подливать еще и еще, словно наказывая себя за слабость и глупость. После пятого бокала Райт расплакалась. Куда делись ее маленькие невинные радости жизни? В какой момент она потеряла все? Когда совершила свою первую серьезную ошибку? События короткой жизни невеселым калейдоскопом проносились перед глазами, перемешиваясь, трансформируясь во что-то едва разборчивое. За последние годы она потеряла так много, что, казалось, хуже уже быть не может. Перед Райт лежал заряженный кольт: Элис из уважения к когда-то связывавшей их дружбе вернула пистолет, взяв обещание не вредить никому из людей Локка. Кэйтлин бы и не стала пытаться, отлично понимая, что против Джона у нее нет шансов, и в случае провала, увы, пострадает не она. Отчаяние захватило Райт, она подняла пистолет со стола, прижав дуло к виску. Кэйтлин подумала, что никогда еще не была так близка к смерти, ведь сейчас все в ее руках, в ее воле. И ведь не придумать лучшего судьи и палача – она знала все свои прегрешенья лучше кого бы то ни было. Райт сместила указательный палец к спусковому крючку. Слепая страсть и эгоизм не могли привести к счастливому концу, она и не должна остаться в живых. Кэйтлин вдруг рассмеялась, поймав себя на лжи: смерть была бы лишь трусливым бегством, не наказанием. Истинная пытка – остаться один на один с настоящим положением дел и продолжать бороться. Она отложила пистолет и подошла к окну, всматриваясь в собственное отражение. На этом острове ничто не происходит просто так, и если она все еще жива – значит, роль еще не отыграна.4
Утром, как это часто бывает, стало лучше. Кэйтлин решила окончательно отвлечься от мрачных мыслей и насладиться своей недавней находкой: в доме, в который она заселилась, стояло пианино. Райт научила играть соседка по площадке: маленькой Кэйти частенько приходилось наведываться к бедной старушке, чтобы передать немного еды от матери. Мать хотела, конечно, показать, что добро воздается, но Кэйтлин вынесла из детства лишь уроки музыки. Кэйтлин подняла крышку и погладила клавиши, здороваясь с инструментом. Она знала не так много песен, и в каждой было лишь о смерти да несчастливой любви. Кэйтлин сыграла что-то невнятное на пробу, отдаленно похожее на «My immortal» и удовлетворенно кивнула. Ее музыкальный слух не был идеальным, так что она решила, что пианино ничуть не расстроено и готово к работе. – Следующая песня хорошо известна достопочтенной публике, завсегдатаям нашего заведения, – шутливо объявила Кэйтлин, ее пальцы почти коснулись клавиш, но едва слышный скрип половицы заставил ее подпрыгнуть на месте от неожиданности и обернуться. – Не уверен, что знаю эту песню, хоть и бывал здесь не раз, – за спиной стоял Бен со стопкой чистой одежды в руках. Райт замерла в нерешительности, не зная, как реагировать на его появление. Любые слова о том, как она переживала, казались бы сейчас лицемерными, ведь Лайнус застал ее за дурашливой игрой. – Мистер Лайнус, я… – пролепетала Кэйтлин, вставая. – Просто Бен, ты же больше не моя подчиненная, – он пожал плечами. – И, предупреждая потоки твоих извинений, мне все равно, почему ты ушла из лагеря. Честно говоря, не ожидал застать тебя здесь… Он помолчал с десять секунд и продолжил: – Я планировал занять этот дом. – Конечно, я уйду, нет проблем, – затараторила Кэйтлин. Она была столь же сконфужена появлением Бена, сколь рада его освобождению. Лайнус молча положил стопку одежды на кресло. Райт все еще мялась возле пианино, соображая, все ли ее вещи находятся в спальне, или часть может быть в ванной и общей комнате. И куда она вчера дела кольт? И не лучше ли отдать его Лайнусу? – Так что там за песня? – вырвал ее из задумчивости Бен. – Мне сыграть? – смущенно уточнила Кэйтлин. Она ожидала чего угодно: что Бен выскажет ей насчет ухода из лагеря или, напротив, отправит с посланием к «другим», или будет ее игнорировать в конце концов. Но просить сыграть? – Я знаю только мрачные и… О чувствах. – А о чем еще петь? – усмехнулся Лайнус, опираясь о стену. Кэйтлин решила, что ломаться ни к чему: на долю Бена выпали непростые дни, и если уж он хотел, чтобы она сыграла и спела – так тому и быть. Куда ты пойдешь? Если тебя некому спасти от самого себя. Ты не можешь сбежать. Да ты и не хочешь убегать. Кэйтлин отметила, сколь же точно эти слова подходят неисчислимому числу людей, безнадежно потерянных на этом ли острове, на большой ли земле. Застрявших в себе, испуганных, уставших бороться в одиночку с собой. Как же тебе удалось оттолкнуть от себя Всё живое, что ты встречал? Боясь, что кто-то возненавидит тебя, Ты делаешь вид, что уже всех ненавидишь. Не смотря на такие универсальные слова и образы, сейчас песня приобрела для Кэйтлин слишком личный оттенок. Она звучала словно лишь для тех, кто находился в комнате, словно эти горькие слова были лишь о них двоих. Но куда ты пойдешь? Если тебя некому спасти от самого себя. Ты не можешь сбежать от правды. Я понимаю, что ты боишься, Но невозможно отказаться от всего мира, Ты не можешь сбежать. Ты не можешь сбежать. «Потому что ты и не хочешь сбегать», – подумала Кэйтлин, не зная точно, имеет она в виду себя или Бена. Райт доиграла тяжелую песню и замерла на месте. Все прозвучавшее было слишком личным, и теперь она не могла даже поднять глаз, в напряжении ожидая, что скажет Бен, мысленно моля хоть о какой-нибудь его реакции. – Ты обедала? Кэйтлин вздрогнула и улыбнулась: она надеялась на такой исход. Ей не нужны были его откровения, не нужна была правда, лишь немного лояльности, согласия терпеть ее возле себя. И, кажется, она его получила. – Нет. Но не беспокойтесь, я могу поесть и где-нибудь… куда я там переберусь, – смущенно отозвалась Кэйтлин, накрывая клавиши пианино крышкой. – Я не собирался выгонять тебя отсюда. Ты, все же, первая заняла этот дом. Можешь оставаться, думаю, это будет справедливо. Это заявление обескураживало: ей хотелось быть рядом, но она не была уверена, что сможет остаться, довольствуясь таким дозволением. Бен, не дожидаясь ответа, ушел на кухню. Райт знала, что он отлично справится с обедом, потому не стала предлагать помощь, а пошла в гостиную, чтобы взяться за недавно начатую книгу. В конце концов, отчего бы не попробовать то же оружие – маску безразличия?5
– «Обрести вечную улыбку труднее, чем на всех кладбищах земли отыскать мертвый череп, который ты носил на плечах в прежней жизни. Человек должен выплакать из головы старые глаза, лишь тогда он сможет с улыбкой смотреть на мир новыми глазами». Райт подпрыгнула на месте. Бен подошел сзади и, узнав книгу, видимо, решил завести разговор. Такое случалось не так часто, и нужно было ловить момент, но Кэйтлин растерялась. – Призраки и те крадутся не так тихо, – смущенно пробормотала Кэйтлин, прикрывая книгу: Лайнус угадал, это был «Зеленый лик» Майринка. – Не думал, что ты читаешь что-то сложнее Кинга, – ухмыльнулся Бен, протягивая Райт кружку. – Зеленый чай. Думаю, тебе не помешает. Я заметил в мусорном ведре пакеты от вина. – Спасибо, – Кэйтлин приняла кружку, и отхлебнула горячую жидкость, чувствуя, как приятное тепло разносится по всему телу. Она помнила о нелюбви Лайнуса к алкоголю, и ей захотелось хоть как-то оправдаться: – Вчера я пыталась выплакать старые глаза. – И где твоя улыбка? Кэйтлин робко улыбнулась: какие могут быть маски рядом с этим человеком? Райт постаралась вернуться к чтению, но почувствовав, что Бен все еще стоит рядом, и, кажется, смотрит в книгу, покраснела. «Повиноваться ему во всем, избавить его от всех забот и по глазам угадывать всякое его желание – куда как просто. Но разве это сделает его счастливым? Все это в человеческих силах, а то, чем она мечтала одарить его, еще даже не придумано людьми.» Кэйтлин разделяла настрой героини, но понимала, что вот это вот вечное стремление дать сверх возможного, способно ослепить, и не позволить дать то, что необходимо. Вместе с тем, слепое угодничество, и правда, едва ли способно сделать кого-то счастливым. Райт отложила книгу, и внимательно посмотрела на Бена: он ждал чего-то. Райт решила, что лучшее из всего, что она только может отдать, это искренность. – Я рада, что вы здесь…6
Кэйтлин ворочалась в своей постели, мучаемая бессонницей. В распахнутое окно залетала прохлада ночи, и бледный свет полной луны проникал через тонкую ткань занавески. Как можно спать в такую ночь? Райт натянула джинсы: ее влекло наружу, поддаться магии ночи и пройтись хотя бы в окрестностях поселка. Выйдя из комнаты, Кэйтлин поняла, что Бен еще не спит: в гостиной горел торшер. Пройти незамеченной она не могла, но в этом не было необходимости. Все же, они всего лишь временные соседи. Проходя мимо кресел, Райт остановилась: Бен уснул с книгой в руках. Любоваться его безмятежностью долго не пришлось, услышав приближающиеся шаги, Лайнус открыл глаза. – Куда ты? – Решила пройтись немного. Не спится, – смущенно пояснила Кэт. Бен кивнул и перевел взгляд на раскрытую книгу. Райт не могла разглядеть названия, а потому так же ловко начать разговор, как это недавно сделал Лайнус, у нее бы не получилось. – Вас тоже тревожит луна? – смущенно пробормотала Кэйтлин первое, что пришло на ум. – Отнюдь не луна. Кэйтлин села в другое кресло, в надежде на продолжение. Бен отложил книгу и устало посмотрел на Кэт, наверное, уже догадываясь, что она не отстанет просто так. – Я думаю над тем, стоит ли отправить Алекс к остальным моим людям. Не ожидая такой откровенности, Кэйтлин растерянно посмотрела на Бена: ну что она могла сказать, посоветовать, когда даже не знала, какая именно угроза нависла над всеми, кто находится на острове? Словно услышав ее мысли, Бен продолжил: – Я не жду от тебя каких-то мыслей на этот счет, Кэйтлин. – И все же, насколько сильна угроза? – в смущении опустив взгляд, уточнила Кэйтлин. – На остров высадятся наемники некоего Чарльза Уидмора… Райт вздрогнула при упоминании этого имени, что не ускользнуло от внимания Бена, он замолчал и пристально уставился ей в глаза. – Ничего, просто знакомое имя… – пробормотала Кэйтлин, пытаясь выпутаться из взгляда-капкана. – Не тяни. Кэйтлин усмехнулась – в самом деле, ей ничего не стоит рассказать все как есть, тем более подробностей никто не просит. – Помните кейс? Уидмор, мне кажется, тот же самый Уидмор, был заказчиком. А знаю я потому, что автор записей – мой знакомый. Он интересовался всякой… околомистической ерундой, и, связавшись с каким-то австралийским «предсказателем» увлекся… – Райт запнулась, она плохо помнила, как Гарри это называл. Что-то вроде «энергетической точки». – В общем, судя по всему, он увлекся Островом. И говорил мне, что и этот тип, Уидмор, он тоже очень интересуется этим. Как видите, знаю я немного. – Как ты получила кейс? – Я поехала на похороны в Австралию, – призналась Райт, складывая руки на груди: ей не нравилось, куда идет разговор, но и врать не хотелось. – Оказалась самым близким курьером, вот дело и перешло мне. – Так автор записей мертв? Кэйтлин кивнула: не так уж сложно признать этот простой факт спустя почти три месяца после похорон. Но Бен, видимо решив, что это было излишнее уточнение, решил сменить тему. – В тебе что-то изменилось. Ты была как натянутая пружина, – он не улыбался, но Кэйтлин расслабилась от его слов, почувствовав, что он настроен на относительно приятную беседу и неудобных вопросов больше не будет. – Какой ты была до острова? Бен внимательно посмотрел на Райт, ожидая ответа, губы были плотно сомкнуты, но в глазах был интерес, и это подкупало. Ей хотелось открыться ему, ведь с его появлением ей стало легче, она чувствовала себя в безопасности. Особенно сейчас, в полумраке этой небольшой комнатки, озаряемым лишь светом единственной лампы. – В нерабочее время, я просыпалась вечером, надевала черное, обвешивалась мистическими символами, от анкха до звезды хаоса, от пентаграммы до изображения абраксаса. Затем шла в клуб, где играет что-нибудь мрачное и угнетающее, и пыталась вытанцевать все свое отчаяние, – Райт встала и начала медленно плавно двигаться, вспоминая ритмы, под которые она провела бесконечное количество ночей. – Я представляла себя… Мотыльком, чья жизнь длится лишь одну ночь, – Райт замедлила движение, с удовольствием отмечая, что взгляд Бена скользнул по ее худенькой фигуруке, обтянутой черной майкой и узкими джинсами. Всякая женщина красива, если она предстает перед мужчиной в своей стихии. – А что было потом? – попытался прервать ее Бен, все еще не отводя взгляда. – Потом наступал рассвет. А я оставалась в живых.