1
Наступил канун Рождества. Дух самого светлого праздника опустился на припорошенный легким снежком город еще две недели назад, а сегодня достиг своего апогея. Кэйтлин бродила по наряженным улочкам, то и дело с тоской поглядывая сквозь витринное стекло на неизменную рождественскую атрибутику. Мимо пробежали с веселым гиканьем детишки, их глаза блестели ярче разноцветных гирлянд. Когда-то и Кэйти была таким же, неомраченным прошлым и будущим ребенком. Когда-то ее тоже в этот день ждали дома. Время ее семейных праздников давно прошло. Сначала это были пропитанные легкой виной одинокие вечера с матерью — впрочем, они праздновали больше классический для русских Новый год — и непременным элементом посиделок были разговоры о светлом будущем — невинное подкармливание друг друга несбыточными надеждами и ложными обещаниями. Ее мать не начинала больше бывать дома, а Кэйти не нацеливалась на учебу в колледже, но каждый год они собирались начать новую жизнь. Взаимным ожиданиям положил конец очередного многообещающего нового года, когда прервалась жизнь Юлии Райт. Она так и не начала приходить домой раньше, а ее дочь, будто в отместку, так и не поступила в колледж. На смену неловким вечерам с матерью пришли веселые празднования с семьей Гуд. Обмен подарками, нарядная гостиная, непременно с пушистой елкой, увешанной дорогими антикварными игрушками, глинтвейн и имбирные пряники, сытный рождественский ужин от радушной миссис Гуд. И ложкой дегтя мог быть лишь никому незаметный, тщательно скрываемый голодный ревнивый взгляд Кэйтлин, когда Гарри с искренней нежностью прижимал к себе жену. Кэйтлин спешно оттерла одинокую слезу вины: глупо заниматься самобичеванием теперь, когда пройден столь долгий путь от момента, когда все потеряно, до момента нынешнего, когда, хоть нет надежды на хоть сколь-нибудь счастливый исход, но нет и чувства собственной никчемности. Пусть она всего лишь пешка в чьей-то затянувшейся партии, но, как известно, на доске ненужных фигур нет. Близился вечер, и вместе с ним неминуемо близилась праздничная ночь. Кэйтлин всем своим существом почувствовала, что если она не исправит сегодня, сейчас это таинственное «что-то», не вернет себе тот самый дух рождества, то, неотвратимо, ее сердце сожмется от тоски и боли по прошлому. Потому что каждый в душе остается ребенком, и как бы она ни старалась зачерстветь окончательно, какие бы чудовищные ошибки ни совершала — этого ребенка не убить, пока жива сама Кэйти. Кэйтлин стряхнула с парковой скамьи снег и села. К кому же идти со своей предрождественской хандрой и отчаянным желанием ее побороть, когда не осталось ни родственников, ни друзей? На ум, конечно же, пришел Бен. Но Кэйти не могла определить: а кто он для нее? Друг? Что-то вроде того, но нет. Они бывали вместе часто и возникало ни раз подобие разговоров по душам, но, зная Бена, едва ли можно было говорить о стопроцентной искренности. Мог ли он быть заменой отца? Возможно, но тоже маловероятно. Вспышки опеки и заботы часто озаряли их отношения, но то были лишь отголоски нереализованных до конца ролей родителя и ребенка. И все же он был неотъемлемой частью ее жизни и, без сомнения, единственным человеком, которому Кэйтлин могла искренне пожелать счастливого Рождества. Оставался один вопрос: нужен ли был ее визит самому Бену? Он, разумеется, был ровно так же одинок в этот день, но Кэйти не могла с уверенностью сказать, что Лайнусу нужна компания. Возможно, он предпочел бы, отметая тоскливые мысли о прошлом, забыться, окунувшись в книгу, или пораньше лечь спать. Кэйтлин решила, придя к Бену, прямо спросить, хочет ли он притвориться, что праздник может быть радостным и для них тоже. Однако, если Бен согласится, то нужен подарок, и совсем неважно, приготовил ли он что-то для нее. Кэйтлин кивнула своим мыслям с убеждением, что Лайнус и так для нее сделал неоценимо много: вся ее нынешняя жизнь — один большой подарок — возможность начать сначала. Кэйтлин встала, стряхнула налипшие на пальто комочки снега и поспешила влиться в разношерстную толпу людей, бродящих от магазина к магазину в поисках подарков.2
Отбросив с десяток самых разных идей, Кэйтлин, наконец, сочла, что лучше часов ничего придумать она не в состоянии. Но было бы смешно дарить дешевку за двадцать баксов. Проблема была в том, что кроме этих самых двадцати долларов да сорока пяти центов денег у Кэйти не было. Решение пришло внезапно: у нее была одна маленькая дорогая вещица — карманные часы, подаренные Гарри. На глаза, словно подтверждая ее мысли, попалась вывеска «Антиквариат» и ниже «Скупка. Продажа. Реставрирование». Кэйтлин в замешательстве остановилась: что за странная идея — продать его подарок? В прочем, не пора ли избавиться от занозы в сердце, от вечного упоминания о прошлых ошибках? В горле образовался липкий ком: ошибках? Сам Гарри… чувства к нему — это тоже ошибка? Кэйтлин встряхнула головой и ухмыльнулась — вот об этом и речь, все эти тоскливые мысли — одна большая тупоконечная заноза, и лучшее, что можно было сделать сейчас — покончить с этим. После получаса споров о ценности часов Кэйтлин наконец получила приличную сумму и поспешила за подарком: ближайший салон часов класса эксклюзив находился всего в двух кварталах. На ее счастье, магазин был открыт. Хотя, возможно, у таких заведений и нет выходных, с такой-то выручкой — Кэйтлин даже не предполагала, по каким законам идут дела у богатых людей. Она остановила свой выбор на симпатичных ролекс челлини, отражавших в себе сдержанное величие. Отдающий дань часовому классицизму простой, но стильный циферблат, по которому неумолимо двигались острые граненые стрелки, отмеряя секунды, минуты, часы — было во всем этом что-то особенное, что-то подходящее именно Бену. И чтобы подчеркнуть это, Кэйтлин решила сделать гравировку. В граверной ее обескуражил вопрос мастера: «Что нужно написать, мисс?» И в самом деле: что же? Кэйтлин потупила глаза, а мастер, которым оказалась женщина лет сорока, ободряюще улыбнулась и спросила: — Что, еще не придумали? Кому подарок? Новый вопрос вновь вернул Кэйтлин к этому не простому определению роли Бена в ее жизни. И почему-то захотелось поговорить об этом с этой женщиной. В конце концов, разговоры о мужчинах — одна из неотъемлемых частей девичьей сущности. — Вы знаете, я даже не могу сформулировать, кто для меня получатель. — Кэйти столкнулась с внимательным и понимающим взглядом карих глаз. — Да, я понимаю, — задумчиво протянула мастер. — Как его зовут? — Бен. Бенджамин Лайнус, — на автомате ответила Кэйтлин и тут же поняла, что совершила ошибку. Не светить реальными именами вошло в привычку, отчего же она сегодня вдруг вот так глупо пренебрегла чужой конспирацией? Впрочем, успокоила себя Кэйти, не в каждом же углу притаились люди Уидмора? Да и они с Беном давно тут осели и никаких проблем, никакой слежки, что может пойти не так? — Вы сказали Бен Лайнус? — Мастер вздрогнула и улыбнулась, словно от приятной неожиданности, и тут же объяснилась: — Дело в том, что я знала человека с таким именем. В детстве. — О, нет-нет, это вряд ли, мой… эм, друг… Детство он провел не здесь, не в США. — Кэйтлин почувствовала, как моментально взмокла от волнения. — Да, верно, я тоже! Это было на каком-то острове. Простите, что я занимаю ваше время, просто мне очень хотелось бы увидеться с кем-то из тех мест, мои родители погибли там, а я даже не знаю где. Где находится это место. — Простите, но это, должно быть, тезка-однофамилец, Бен из… Канады. — Кэйтлин постаралась придать своему лицу как можно более спокойный вид. — Надеюсь, вы еще сможете найти информацию о том острове. — Да, конечно… Простите еще раз. Так что за гравировку будем делать? — Она снова улыбнулась, но так грустно, что у Кэйтлин сжалось сердце.3
Кэйтлин поднялась на заветный шестой этаж, подошла к двери без номера. Оставалось самое простое — постучать, так, как делалось уже ни один десяток раз, но что-то ей мешало. Откуда-то взялось, казалось, позабытое смущение и девичья робость. Так Кэйтлин мялась около десяти минут, затем, тихо чертыхнувшись, наконец, постучала. Шагов, разумеется, не послышалось, но Кэйтлин почувствовала, что он уже смотрит в глазок на нее, и вот, в подтверждение ее мыслей, видимо, удостоверившись, что она одна, Лайнус открыл дверь и жестом пригласил войти. Он был, как и всегда, спокоен и вежлив, поздоровался, спросил, зачем она пришла, и, получив невразумительный ответ, предложил Кэйти снять пальто и пройти в гостиную. Все было привычно и у Бена, словно бы не возникало никаких подозрений касательно ее визита, о Рождестве он, казалось, забыл. Кэйтлин почувствовала это тонкое несоответствие, хоть, впрочем, другой реакции от Бена в этот день и не ожидала, ведь для него это теперь такой же одинокий праздник, как и для нее. Бен ушел на кухню, откуда раздавались приятные запахи, кажется, сегодня была птица. Кэйтлин невольно облизнулась и тут же мысленно выругалась: ну почему она никогда не могла устоять перед мясом, приготовленным Беном, хотя прежде ей претил сам вкус мясного? Воистину, этот человек был талантлив во всем, и кулинария не являлась исключением. — Что там у тебя? — наконец, уняв нервозность, поинтересовалась Кэйтлин. Положив коробку с часами за кресло, она прошла на кухню. — Дело привычки. Индейка под клюквенным соусом. — Он растерянно улыбнулся, словно его только что уличили в чем-то. Хотя как раз в случае «уличения» Бен обычно не выглядел растерянным. — Хотел в одиночку с ней расправиться? — хмуро уточнила Кэйтлин. — Ты же не любишь мясо. — Он ухмыльнулся и вынес индейку на стол: вид и запах ее были настолько возбуждающе-аппетитными, что с утра не евшая Кэйтлин вновь нервно облизнулась. — Убедила, дам и тебе кусочек. — Бен вдруг рассмеялся, так искренне, что Кэйти почувствовала, как проползли приятные мурашки: неужели он все же ей рад и она пришла не зря? — Спасибо, — скромно улыбнулась Кэйтлин, не решаясь посмотреть на объект своих душевных волнений.4
— Я не уверена, уместно ли это, но я хотела бы тебя поздравить. — С ужином было покончено, и теперь они сидели в гостиной. Разговор до того шел в основном о делах, но как только появилась первая продолжительная пауза, за которой обычно следовала потеря Беном интереса к Кэйтлин на ближайшие пару часов и углубление в текущую книгу, Кэйти нагнулась за коробкой. — Не стоило, — пробормотал Лайнус, с интересом, однако, поглядывая на коробку. Наверняка ему было любопытно, на что хватило фантазии его подчиненной. — И все же, — Кэйтлин протянула подарок, — с Рождеством. Бен извлек часы и внимательно осмотрел их, он ничем не выдавал малейшего порыва чувств, пока не прочел надпись на обороте. Бен вздрогнул, поправил очки и еле заметно улыбнулся — похоже, лимит искренности на сегодня был исчерпан. — Спасибо, Кэйтлин. Красивые часы. — Он тут же снял старые, Кэйти заметила, что и на них была гравировка. — Но они стоят довольно дорого, откуда у тебя деньги? Прожигающий взгляд пытливых глаз — Кэйтлин ждала этого вопроса и этого взгляда, и это было много лучше любого «спасибо» — чистое соприкосновение с властной душой лидера. — Продала свои, — без тени сомнений призналась Кэйтлин, зная, что за мысль сейчас непременно пронесется в голове Бена: «Она продала часы сейчас, чтобы сделать подарок, но не продала их раньше, когда от этого, возможно, зависела жизнь человека». И Кэйтлин не собиралась в случае прямого вопроса уточнять, что просто не подумала об этом парой месяцев раньше. Пусть думает, что подарок ему стоит в ее глазах не меньше человеческой жизни и сокровенных воспоминаний. — И не жаль? — Он продолжал ее сканировать, делая какие-то выводы. Как всякому власть имущему ему нужны были искренние жертвы, бесчисленные доказательства преданности. И Кэйтлин была готова предоставить их все. — Нет, к чему жалеть. Прошлое должно остаться в прошлом, — она улыбнулась, чувствуя, как радость этой простой истины овладевает ею, — все, что у нас есть — этот самый миг настоящего. — Твоя правда, Кэйтлин. Что ж… Раз все так сложилось, может, не будем сидеть дома и сходим куда-нибудь? Кэйтлин невольно вздрогнула, чувствуя, как приятное тепло разливается по телу: маленькая жертва принята, и Кэйти будет вознаграждена. В кармане завибрировал телефон, вырывая ее из состояния трепета. Скомкано извинившись, она выудила телефон из кармана и прочла короткое сообщение: «Счастливого Рождества, Кэйти! Надеюсь, скоро увидимся. Р.» Кэйтлин торопливо убрала телефон обратно. Она почти не думала о Рейли, он писал редко, как правило, лишь уточняя, все ли у нее в порядке, и все же Кэйтлин чувствовала, что эту переписку давно пора прекратить. Но рука не поднималась остановить странного кавалера. — Кто это? — Бен с интересом посмотрел на оттопыренный от телефона карман. — Понятия не имею. Должно быть, какой-нибудь идиот перепутал номер. — Кэйтлин улыбнулась. — А насчет места, куда сходить, у меня есть хорошая идея. Ты же умеешь кататься на коньках?5
Бен не умел. Но идея пришлась ему по душе. Кроме банальных способов отозвать тоску, будь то сон, выпивка или книги, существовал и более действенный — новые впечатления. Людей на катке было совсем немного, все же Рождество — семейный праздник, и не затем хозяйки проводят день, а то и два в готовке и уборке, чтобы потом, в ту самую ночь, покидать уютный, тщательно украшенный дом. После непродолжительной череды неизбежных падений Бен сумел, наконец, разобраться, как нужно двигаться по льду на тонких лезвиях коньков, подтверждая в очередной раз свою исключительную понятливость. Кэйти припомнила, что ей понадобилось куда больше времени. Кэйтлин предложила разогнаться. Уже давно перевалило за полночь, но свежие впечатления действовали лучше любого кофе и не было ни в ком из них и тени усталости. Набрав скорость, они летели по кругу: скольжение по белоснежному льду — отличная терапия, очищающая мысли. Кэйтлин видела отражение этой истины на лице Бена: он улыбался, кажется, совсем забыв хотя бы на время о своих нескончаемых проблемах. На повороте Бен запнулся о трещинку и, потеряв равновесие, накренился, готовясь вот-вот упасть. Кэйтлин инстинктивно попыталась ухватить его за куртку, но сама же, поскользнувшись, упала, потянув Бена в свою сторону. Растянувшись на льду, Кэйтлин увидела над собой Бена. Он обеспокоенно спросил, все ли с ней в порядке, на что у нее вдруг не нашлось адекватного ответа. С одной стороны, ей было немного больно, с другой — главное, что с Беном все было в порядке, ну а затмевали все голубые глаза, находящиеся непривычно близко. Так что Кэйти даже не знала, что и сказать. На языке вертелось только: «Красиво», но это было слишком неуместно, а потому она просто улыбнулась. Улыбнувшись в ответ, Бен помог ей встать и предложил, указав на позднее время, вызвать такси, чтобы разъехаться по домам. Кэйтлин, скрыв разочарование, скомкано согласилась, мол, да-да, ведь кто знает, что за заботы принесет завтрашний день, надо бы выспаться.6
Такси, несмотря на пробки, как-то слишком быстро подкатило к их улице. И сам вечер, переполненный, казалось, как и стремительно ускользающими мгновениями счастья, так и тягучими паузами ожидания и неловкого молчания, кончился вот так внезапно. Настал момент неизбежного расставания. Снег плавно кружил в мягком свете фонарей, разливая сонную негу на пустынную улицу, пропитанную тихим очарованием неморозной зимней ночи. Словом, вся атмосфера совершенно не располагала к прощанию, возвращению к серым невзрачным реалиям, где не было места их счастью. Они стояли молча, словно пораженные открывшимся фактом: несмотря на все, что было сегодня, завтра все останется как прежде. Кэйтлин было невыносимо от этой мысли, никакие дары и жертвы не умилостивят истинного повелителя их судеб, уж кем бы он ни был. Не сложить им ничего из того, что они имеют. Слишком много «но», мешающих союзу. Дело даже не в возрасте, не в количестве совершенных ошибок, не в любви к призракам прошлого. Есть некий порог, через который им не перешагнуть, ему, пожалуй, нет достойного слова, кроме банального и неточного «не судьба». Кэйтлин утешала себя простой мыслью: что бы ни случилось дальше, но этого вечера и этой ночи уже никто у них не отнимет. И неважно, кто они друг другу, все эти размышления лучше оставить везунчикам, чья жизнь проста, как прямая, Кэйтлин же в основе своего пути имеет спутанный клубок и потому ей следует просто идти за своим лидером, чтобы не заблудиться в лабиринте нескончаемых «если» и «бы». Бен же, кажется, погруженный до того также в свои мысли, вдруг, изменив негласным правилам, обнял Кэйтлин, крепко и всерьез, и проговорил нечто такое, что она потеряла дар речи настолько, что не смогла остановить его, когда он, медленно отпрянув, развернулся и пошел к себе. Кэйтлин почувствовала, как по щекам льются чистые, необжигающие глаз слезы. Все, что было секунду назад, казалось невозможным, но вместе с тем самым логичным и долгожданным исходом. Бен сказал ей одну лишь фразу, ту самую, которую Кэйтлин попросила выгравировать на обороте часов. «Non solus*».