Сокровище дракона

Corruptio optimi pessima. (Падение доброго — самое злое падение)

В мутной поверхности треснувшего зеркала отразилась фигура высокого гнома в длинной меховой накидке. Тускло поблескивала металлическая корона на голове, сжимая виски, как тисками. Торин поморщился и потер лоб. Ему почему-то было неуютно, неприятно, даже больно, наконец! Он надеялся, что теперь, когда его дом свободен от присутствия дракона, можно будет почувствовать себя лучше, однако стало только хуже. Сердце билось с перебоями, а перед глазами сверкал затмевающий все золотой блеск. Очертания предметов слегка размывались, и король прикладывал много усилий для того, чтобы просто оставаться в сознании. Торин в глубине души понимал, что с ним происходит что-то неприятное, ненужное, но никак не мог сообразить, что это. Нечто властное мешало думать, сосредотачивая все мысли только на Аркенстоне, который он теперь постоянно носил в руках, и на золоте, горами наваленном в сокровищнице. Король несколько дней провел среди монет и кубков, перебирая их, ища то одно, то другое, и безумно улыбаясь новым находкам. Некоторые из них он помнил, другие оказались сюрпризом — но то был приятный сюрприз. Двалин нашел его в тот момент, когда Торин, скрестив ноги, сидел на горе золота и осторожно вытягивал из монет длинный пояс из тончайших золотых нитей. — Смотри-ка, чем я владею! — радостно окликнул он друга, когда тот приблизился. — Какая красота! Ну, скажи, Двалин, разве не стоит все это великолепие каждой капли нашего пота, каждой слезы, пролитой нами, и той крови, что мы потеряли в походе? — Я бы сказал, что нет, — мрачно откликнулся воин. — Торин, я тоже гном, я тоже ценю и уважаю результат упорного труда, особенно если он получается таким прекрасным. Однако это не значит, что можно променять жизни родных тебе на блеск золота! Ты даже Кили оставил умирать в Эсгароте только для того, чтобы побыстрее прийти сюда, к этим проклятым монетам! Что с тобой? Я не узнаю того Торина, каким ты был когда-то! — Со мной все в порядке, — суховато ответил король, не глядя на друга. — Гора отныне наша, и я собираюсь наладить жизнь своих подданных... — Как, сидя на золоте задом? — не выдержал Двалин. — Знаешь, Торин, если Бильбо все-таки погиб, то это было исключительно по нашей вине! Это мы не увидели вовремя, во что ты превращаешься! Ты ведь был моим королем, я любил тебя как брата, а теперь что? Где мой король, скажи мне, ты, жалкая тень Трора! — Не смей! — Торин мгновенно поднялся, стиснув кулаки. В глазах его плескалась боль и ярость. — Не говори мне о деде, я не такой, как он! Я начну новую эру, построю наш дом заново — и зазвенят в Эреборе молоты... — Да ни хрена ты не сможешь, — устало сплюнул воин. — Ты скоро сдохнешь тут в обнимку со своим камнем. Мне только интересно, что ты Бильбо скажешь, если за Гранью встретишь. Сгубил единственного, кто готов был за тебя — такого — умереть? Что ж, гордись собой! Вот что, Торин, ты тут как знаешь, а я тебе не помощник. Мы с Балином собираемся покинуть Гору, и, надеюсь, остальные последуют за нами. А ты тут хоть золотом питайся. Все равно мой друг уже мертв. Он остановился, увидев, что по заросшей щеке короля катится слеза. Торин смотрел на него с отчаянием и непониманием, словно не знал, что с ним происходит. — Двалин... — пробормотал он. — Я будто во сне нахожусь! Не могу спать и есть, вижу какую-то дымку... Что со мной творится? — Это проклятье Трора, — вздохнул воин. — Я оставлю тебя здесь, Торин. Если ты опомнишься, приходи. Мы всегда ждем тебя. Когда он ушел, король стиснул виски руками и медленно стащил с головы корону. Не вполне понимая, что делает, он побрел в свои покои, и монеты прощально звенели под его сапогами. — Мое королевство, — бормотал он на ходу, оглядываясь по сторонам. — Одни руины! Я пришел сюда с жалкой горсткой соратников, надеясь на победу? Должно быть, я сошел с ума... Дед, мой дорогой дед, я помню, как плохо нам было, когда ты поддался чарам золота! Неужели и мне не миновать такого же конца? Под сапогом что-то хрустнуло. Торин наклонился и подобрал эту вещицу. К его удивлению, это оказался маленький желудь — самый обычный дубовый детеныш, который каким-то чудом попал сюда. Король усмехнулся. Он помнил, что Бильбо Бэггинс носил пуговицы с желудями, которые оторвались во время его путешествия в Туманных горах... Охнув, Торин выронил желудь и упал на колени. Ему казалось, что со всех сторон на него льется целая река расплавленного золота, затапливает, погружает в себя, и он слышал змеиное шипение Смауга и чей-то торжествующий хохот. «Тебе нужно золото, Король-под-Горой? Ну так бери, жри его, хватай и ртом, и носом, и задницей, пока не захлебнешься и не сдохнешь в нем!» Вскрикнув, Торин отшатнулся и вскочил на ноги, часто моргая. Золота не было. Пол — обычный, каменный, чуть скользкий от морозного инея, тоненьким слоем намерзшего на нем. Его дом холоден и пуст, он промерз насквозь — как это Торин раньше не видел этого? Руины, в которых не горит огонь! Он взял с пола желудь, который каким-то чудом не помялся и не был раздавлен. Затем достал из-за пазухи Аркенстон, сияющий и холодно-прекрасный, как всегда. С минуту Торин молча смотрел то на камень, то на желудь. А потом бегом направился к ближней лестнице, что нависала над глубокой пропастью, над самыми недрами Горы. Широко размахнувшись, Торин запустил камень в полет, и тот, радостно сверкнув, ухнул в черные глубины, из которых пришел. Торин отошел к стене и прижался к ней спиной, мучительно выдохнув. Словно тяжкий груз упал с его плеч, и теперь, пусть и устав до полусмерти, он чувствовал себя свободным. Король погладил пальцем маленький желудь и бережно убрал его в карман. А потом отправился на поиски своих друзей. Ему нужно было о многом им сказать. Лежать совсем голым на мокрой соломе было неприятно. Бильбо поежился, на всякий случай плотнее прижавшись к яйцу всем телом. Смауг ненадолго ушел, но хоббит опасался отпускать порученное ему яйцо, чтобы не навлечь на себя гнев ящера. Он понимал, что попал в ловушку и выбраться будет затруднительно. На помощь гномов теперь рассчитывать не приходилось — все-таки Смауг нес его по воздуху, и даже если кто-то из друзей отправится его искать, то не найдет след. Впрочем, Бильбо сомневался, что его станут разыскивать. Гномы во всем подчинялись Торину, а Торин велел полурослику пожертвовать собой. К собственному удивлению, Бильбо чувствовал даже не столько обиду, сколько недоумение. Неужели Торин для того столько раз спасал ему жизнь, чтобы потом отдать злобному чудовищу? Да нет, для него предложение компромисса от Смауга тоже было неожиданностью... Бильбо лежал так, размышляя и строя предположения, и сам не заметил, как уснул. Разбудило его возвращение Смауга. Дракон пришел в своем псевдо-человеческом образе и принес с собой тушку зайца. — Ну что? — жадно спросил он, глядя на полурослика. — Яйцо двигалось? — Боюсь, что нет, — отозвался Бильбо, с трудом разлепив глаза и протирая их рукой. — Я лежу тут уже долго... Он боялся признаться, что ужасно замерз. Со Смауга сталось бы дохнуть на него пламенем, чтобы согреть, — а от самой крошечной струйки огня он, хоббит, просто-напросто сгорит. Сейчас шуточки Бофура про испепеление уже совсем не казались смешными. Дракон предоставил ему перерыв в «работе», пригласив поесть. Бильбо думал, что он будет есть сырое мясо или снова примет свой обычный облик, чтобы поджарить еду, но Смауг просто принес с собой целое дерево, так легко взвалив его на плечи, словно оно ничего не весило. — Ничего себе! — вырвалось у Бильбо. — У тебя невероятная сила, господин! — Хорош бы я был, превратившись в простого смертного! — скривился дракон. — Поднимайся, воришка. Я разведу костер, но готовить свой ужин ты будешь сам. Ел Бильбо в молчании. Он боялся разговаривать с драконом, поскольку тот в любой момент мог его убить. Было что-то очень странное в том, чтобы вот так вот сидеть возле своего потенциального убийцы и ужинать — или обедать? Бильбо не знал. Свет в пещеру почти не пробивался, трудно было определить, то ли снаружи поздний вечер, то ли просто пасмурный день. Когда он подкрепился, человек-дракон молча кивнул ему на яйцо — мол, иди, работай. — Я так не могу! — взмолился полурослик. — Господин, при всем моем уважении, но я просто умру тут без одежды, в таком холоде! Как можно согреть твоего сына, если я сам заледенел? — Правда? — Смауг вскинул брови. — Странно, а мне всегда казалось, что здесь достаточно тепло. Что ж, влезай в гнездо, воришка, а я что-нибудь придумаю. Каждый миг промедления сокращает шансы моего отпрыска на жизнь. Бильбо стиснул зубы и, дрожа, вернулся на солому. Яйцо как будто было теплее окружающего его гнезда, и потому хоббит с готовностью прижался к нему всем телом. Но он изрядно смутился, когда дракон точно так же забрался к нему за спину и лег там, обхватив яйцо руками — куда более сильными и длинными, чем у полурослика. Хоббит замер, чувствуя, как жилистое тело прижалось к его собственному. Было жутко от мысли, что позади него лежит самый настоящий дракон, только принявший иной облик. — Ты знаешь старые сказки, вор? — вдруг спросил Смауг. Бильбо от неожиданности поперхнулся и неуверенно кивнул. — Д-да, немного, господин. А что, ты хочешь послушать? — Было бы неплохо, если бы ты рассказывал их моему сыну, — распорядился тот. — Ну и я послушаю заодно. Я почти сто лет не слышал никаких голосов, кроме своего собственного. Ты очень странный, воришка, но ты развеял мою скуку, и это неплохо. Ты мне, пожалуй, даже нравишься, такой послушный... И гномы меня больше не потревожат. Вздохнув, Бильбо положил голову на твердую скорлупу и вполголоса начал рассказывать вычитанную когда-то в старой книжке историю о большом драконе и принцессе. Правда, в сказке дракон был добрым. Он похитил принцессу, потому что так велели ему правила, но потом, когда за ней приехал прекрасный рыцарь, принцесса и дракон уже подружились. И рыцарь сделал вид, что сражался с драконом, а тот отдал ему принцессу с условием, что она будет навещать своего друга. Бильбо закончил рассказ и замолчал, смущенно чувствуя лопатками жар тела прижавшегося к нему дракона. — Глупая сказка, — проворчал тот. — Ни один нормальный дракон по доброй воле не отдаст ни кусочка своей добычи, скорее уж убьет того, кто претендует на его добро! — Да, наверное, это был глупый дракон, — согласился Бильбо. — Тебе виднее, господин. Я прежде не видел драконов, только читал о них. Мне... мне они нравились. Смауг тихо фыркнул, взметнув дыханием пряди волос на затылке полурослика. По счастью, это заявление он не прокомментировал, иначе Бильбо сгорел бы со стыда. — Я не люблю этот облик, — спустя некоторое время сказал Смауг. — Он куда меньше моего привычного и подвержен слабостям. Однако порой он бывает полезен. У тебя есть имя, вор? Я должен знать, кто станет нянчить моего сына. — Бильбо Бэггинс, к вашим услугам, господин, — хоббит представился с максимальным достоинством, на какое был способен, будучи раздетым и смущенным. — Скучное имя, — зевнул дракон. — Смауг Золотой звучит куда лучше! Я хочу спать, Бильбо Бэггинс, спать и видеть свои драконьи сны. Еду для тебя я оставил у входа, так что с голоду ты не умрешь, а воды наберешь, растопив снег. Не буди меня без серьезной на то причины. Он прикрыл глаза и почти сразу заснул. Во сне дракон похрапывал, но хоббит привык к храпу гномов, куда более громкому, так что это ему не мешало. Он попытался было осторожно освободиться из-под руки спящего, но тот сразу недовольно завозился и крепче притянул его к себе. Рука с длинными пальцами, что могли бы с легкостью гнуть подковы, соскользнула с неудобной поверхности яйца и упала на бок хоббита. Теперь он лежал как бы в объятиях дракона. — Во имя Эру, — пробормотал бедный мистер Бэггинс. — Это будет нелегкое время!