Не по закону Природы

Сакура расчесывала волосы. Смотрела в зеркало на то, как они рассыпаются за ее спиной, когда она отбрасывала уже распутанные пряди назад. Она немного подрезала их, и — о, чудо! — они не стали отрастать снова с обычной скоростью. Теперь волосы закрывали спину и бедра, доходя до перепонок у основания хвоста, а не до колена, как раньше. Было очень удобно больше не садиться на них. Она полностью потеряла ощущение времени. Теперь она считала дни по меняющимся дежурным, которые через это же зеркало за ней следили. Сменилось двое — прошли сутки. Сейчас дежурила Ханаби. Они немного поболтали через микрофон, Ханаби рассказала ей, что Хината уже второй день ночует дома. У них дома. Мол, что-то у них с Наруто не ладится, поругались, или еще что-то, сестра не посвящает ее в такие подробности, справедливо, на взгляд Сакуры, считая, что она еще мала. Сакуре казалось диким, что Наруто и Хината могли поругаться. Если подумать, пара они идеальная — она очень мягкая, нежная, невероятно тактичная, и даже такой дебил, как Наруто, рядом с ней может почувствовать себя умным и самостоятельным мужчиной. Да, он сильно уступал жене в плане сообразительности, но Хината верила Ино, утверждавшей, что за любым успешным мужчиной стоит правильная женщина. А иначе они все тупы, как бабуины. Сакура была во многом с ней не согласна. Она была уверена, что и женщина, и мужчина, могут быть одинаково самостоятельны и самодостаточны. Ино, естественно, фыркнула от этого заявления, сказав, что, если Сакура своими мозгами всегда выделялась из общей массы учеников Академии, то это не значит, что теперь каждая девушка должна срочно искать в себе скрытого гения. Всегда будут те, кто будет лучше готовить и стирать рубашки, нежели разбираться в том же бизнесе или науке. Сакура же парировала, что сама Ино весьма успешно ведет бизнес, на что блондинка загадочно улыбнулась, напомнив, что они обе учились у Цунаде медицине, а что в итоге? Ино умеет лечить, бесспорно, но она не знает даже десятой части того, что знает Сакура о ядах, антидотах, экстремальных методах лечения. А вот деньги считать она действительно умеет. Да, давно они так не болтали, как после свадьбы Хинаты. Новоиспеченная Узумаки, казалось, вообще забыла про ее существование, зато Ино стала частым гостем. Узнав, что Сакура снова начала тренироваться, решила провести замеры параметров ее тела, чтобы каждый месяц проверять, какие происходят изменения. Сакура поправилась за это время, почти на три килограмма. Для ее строения тела это был очевидный прогресс. Организм был настолько истощен, что она не добирала весом даже до 30 килограмм, после комы вес вообще балансировал около 25. После ее «побега», когда Какаши снял с нее ошейник на короткое время, восстановившийся организм уверенно держался на отметке 32, не меняясь. Теперь она весила 35. Мышцы налились силой, пришли в тонус, ребра больше нельзя было пересчитать. Талия была 37 сантиметров в обхвате, сейчас 41. Подтянулись ягодицы, ноги стали мускулистыми, четкими, даже красивыми. Некоторый рельеф появился у рук. Спину вообще сделала произведением искусства — когда к ней вчера запустили Сая, он полчаса водил пальцами по мускулам, управляющим крыльями и основанием хвоста. Ощущая спиной, как мелко трясутся его пальцы от желания, сильно прикусывала губы. Удивительно, но она стойко держала себя в руках, хотя Сай тоже светился. Сильно, ярко, его чакра была настолько манящей, что живот сводило. Странно было это признавать, но период из пытки превратился в весьма забавный эксперимент по самоконтролю. Причем не только для нее. Иногда она даже специально позволяла себе выпустить чуть больше чакры, чтобы почувствовать такую ненавистную, такую приятную боль самоограничения. Зато о тех, кого к ней запускали, сказать такое было нельзя. Помимо Сая, еще были Шикамару и Киба. Никого из посторонних решили не посвящать в «маленькую тайну» Сакуры, да и видеть лица «своих» было намного лучше. Шикамару не светился, Киба тоже, но если гений Конохи просто осел по стенке, стоило ему зайти, то Киба чуть не сошел с ума. Его звериное чутье было убито ее запахом. Он кинулся к ней и чуть ее не облизал, но она сильно шибанула его хвостом, игнорируя свое желание податься навстречу и самой его везде облизать. Чтобы точно никто не мог его от нее оттащить. Киба провел с ней не больше двух минут — столько времени понадобилось наблюдавшим, чтобы понять, что Киба для Сакуры сейчас гораздо опаснее, чем Сакура для Кибы. В общем, садистский эксперимент Какаши пока показывал огромные успехи. Хотя, конечно, она сама понимала, что, если бы не ее решимость, имевшая галактические масштабы, ни один бы не смог перед ней устоять. Но, по неясным ей причинам, ей было легче. Может, после того, как Ино ее покормила? В тот момент уже в голове было намного меньше тумана, мешающего думать головой. Расческа мягко скользила по волосам, разбирая их на совсем мелкие пряди. Вчера ей доложили, что Инкогнито, которого благодаря ей нашли в лесу, вышел из комы. Состояние стабильное, дышит за него по-прежнему машина, так что говорить он пока не может. Питательные вещества ему вводят внутривенно, переломы потихоньку срастаются. Фуки сказала, что, если бы осталась гематома в голове, то он вряд ли бы выжил, так что Сакура в прямом смысле слова спасла ему жизнь. Узнав о том, что пациент очнулся, Сакура распорядилась, чтобы до конца ее периода его оставили в покое, а когда она снова войдет в строй, его допросят. Ведь одежда, не имеющая абсолютно никакой символики, не могла не вызвать подозрения, что это чей-то шпион. Ловко заплела косу, хмурясь, когда прядки цеплялись за позвоночные наросты. Снова расплела. Разделила волосы на две равные части и снова начала плести косы. Времени у нее было полно, а заняться — совершенно нечем.  — Здравствуй, Сакура. — Голос Какаши из динамика заставил дернуться от неожиданности, но она больше ничем не выдала своего беспокойства. Она лишь молча кивнула своему отражению, прекрасно понимая, что они ее видят. Каждый раз, когда на пост приходит Какаши, к ней в палату запускают очередную «жертву». Интересно, а Шино согласится сюда зайти, после того что произошло три года назад? Единственный, кто испытал ее томление на себе. Единственный, кого она отравила своей слюной, лишив чакры на несколько долгих часов. Единственный, кто понимал весь ужас того, что произойдет, если она сорвется. Звук поворачиваемого ключа в замке. Сквозь отражение зеркала она смотрела, как медленно открывается дверь и как вошедший Саске замыкает ее за собой. Саске. Мать его, Саске! Если это не откровенная издевка над ее чувствами, то тогда она вообще ничего не понимала. Мелко задрожали руки, не переставая плести вторую, длинную косичку. А взгляд словно приклеился к зеркалу, к его лицу, до отвращения невозмутимому, хотя было заметно, что он часто, мелко дышит. Еще бы. Это ее территория, тут все пропитано ее чакрой. Память подло подкидывала ей картинки того, как эти красивые, тонкие губы прикасались к ее губам.  — Расслабься. Я держу себя в руках. — Она хотела, чтобы это прозвучало ехидно, но получилось как-то даже грустно. — Просто постарайся не подходить ко мне.  — Я тебя не боюсь.  — Не сомневаюсь. Не боишься, потому что я этого не хочу. Не заставляй меня менять свое решение. — Она закончила плести волосы, но резинки не было. Закинула косу за спину, не заботясь, что она тут же начала расплетаться. У нее много времени. Заплетет снова. Саске демонстративно проигнорировал ее слова, усевшись на койку. Скрестил руки на груди. Взгляд блуждал по палате, но то и дело возвращался к ее голой спине, разглядывая чешую, крылья, хвост. А она продолжала сидеть перед зеркалом, скрестив ноги, и старалась, чтобы их глаза не встречались. Плохо старалась. Ее телу было глубоко фиолетово, что он не светится и что она хочет доказать себе, а еще больше — ему, что ее он не влечет. Хотя кого она обманывает — сама ему говорила, что любит его. А зачем этого стыдиться? Отказа она не боялась, да и вообще. Только судорога в животе стала сильнее. Даже сама мысль о том, что он для нее под запретом, будоражила фантазию. Вот она встает, наплевав на все, и дает волю бившей из нее чакре, заставляя его глаза блестеть от желания. Он рвется ей на встречу, с силой прижимает к себе, она проводит языком по его губам, таким сухим, тонким, четко очерченным. В палату врываются ниндзя, но это уже не важно — Саске бы убил их, даже без техник. Всех, кто мешает им. Красивое лицо искажает похоть, он обхватывает ее талию, восхищенно смотрит, как руки утопают в широком больничном халате, проводит ладонями по ее бедрам, она улыбается его нетерпению, упирается ладонями в сильную грудь… Из мыслей ее вырвал его голос:  — Сакура? Ты в порядке? — Ей показалось, или и правда в его голосе она услышала беспокойство?  — Да. Кажется, я поняла принцип, как управлять всем этим. Так что все нормально. — Она положила расческу рядом с собой, отметив, что ни одного волоса в ней не осталось, как всегда.  — И какой принцип? — он вскинул бровь.  — Прислушиваться к себе. Как только я понимаю, что хочу сделать, анализирую, правильно это или нет. И если правильно — делаю в точности до наоборот, — усмехнулась Сакура. Чистая правда. Только так можно понять, что делать нельзя. Он задумался, опустив глаза.  — То есть, тебе сейчас кажется неправильным сидеть перед зеркалом и игнорировать мое присутствие?  — Почти. Но не в этом дело. — Она неожиданно для себя развернулась на ягодицах, помогая себе хвостом, и уже напрямую посмотрела на него, желая увидеть его реакцию на сумасбродный поступок, на который она только что решилась. — Мне сейчас кажется правильным затопить тут чакрой все так, чтобы ты начал задыхаться. Чтобы ты пополз ко мне, без сил к сопротивлению. Чтобы умолял прикоснуться к тебе. Молил меня об этом. Страждущий, сломанный Саске. — Она захохотала, наблюдая за ним.  — Невозможно. — Он улыбнулся, встретившись с ней глазами. — Ты меня не сломаешь. Не самое страшное, что я испытывал.  — Конечно. Ты ведь чувствуешь то, что чувствует любой мужчина, находясь тут. И даже не представляешь, что происходит сейчас со мной. Если бы ты хоть на секунду мог окунуться в мои ощущения, было бы то, о чем я сказала. — Она вытянула ноги, упершись спиной в зеркало. Сложенные крылья опустила на пол, резким движением их раскрыв, заняв ими большую часть пола в комнате.  — Проверим? — Она не успела закрыть глаза, как Шаринган вгрызся в сознание, на какие-то доли секунды отобрав ее муку. Саске отшатнулся. Красный глаз погас. — Господи, — он обхватил голову руками, пытаясь совладать с тем, что на него только что обрушилось. Глупый Саске, не стоило лезть в ее голову. Она судорожно дышала. Такой неожиданный натиск сломал ее барьеры. Чакра, избавленная от железной хватки воли, пусть и на краткие мгновения, хлынула в комнату, как цунами, удерживаемая только печатями на стенах. Но Саске был внутри этих стен. Ее оглушило, она перестала соображать, что происходит… Он встал с койки и в несколько шагов преодолел расстояние между ними. Сел напротив нее на корточки.  — Как… как ты это выносишь? — Перебинтованные пальцы восстановленной руки почти прикоснулись к щеке, замерев в сантиметре от кожи. Глаза в глаза. Как тогда, в ее кабинете. Дыхание перехватило от его запаха. Обостренное обоняние улавливало неслышный аромат его кожи, волос, дыхания. Так близко от нее. Только сдержаться. Любой ценой не показать свою слабость перед ним. Только не перед ним. Она резко встала, ноги подкашивались, единственная поддержка — стекло за спиной. А он тянулся к ней руками, стоя на коленях, и медленно, отчаянно уперся лбом в ее живот. Обнял ее за бедра, прижимая к себе. Такой чувственный, совсем не пошлый жест. Прижался губами к ткани халата. Она в этот момент, как никогда, почувствовала, насколько она пуста. Абсолютная пустота, там, под его губами, где однажды женщина чувствует толчки своего ребенка. То, что ей никогда не дано испытать. Слезы закипали на глазах. Она зарылась руками в его волосы, гладя, успокаивая его, хотя сама чувствовала страшное отчаяние, перебившее даже такое привычное уже томление по мужскому телу. А может, ей на самом деле нужно именно это? Совсем немного ласки, маленькая капля сострадания — чистого, настоящего сострадания, без примесей жалости. То, что он давал сейчас ей. Человек, рвавший ее сердце на ошметки столько лет, стоит перед ней на коленях, наверное, даже не осознавая, что пьет ее боль крупными, жадными глотками. Только этой боли меньше не станет, даже если разделить ее пополам. Она накрыла его крыльями. Укрыла от всего, что их окружало — от давящих стен, от зеркала, бесстыдно отражавшего этот момент, от людей за ним, наблюдавших. И от динамика, который разрывался уже какое-то время. Через очень короткий промежуток времени опять скрежет замка. Они вломились в их маленький мир, зародившийся только что. Ненависть захлестнула ее, безграничная ярость затопила все ее существо, и мощная волна чакры прижала их к стене, став почти материальной.  — Прочь. — Это была не угроза, не просьба. Это был приказ.  — Сакура, очнись! — Какаши дернулся, пытаясь освободиться от душившего давления. — Сакура! Она только улыбнулась. Ей было так здорово. Самый дорогой ей человек обнимал ее, прижимал к себе. Горячо дышал в живот. Она чувствовала свою власть. Она была сейчас всесильна, абсолютна, ничто не могло, никто не мог посметь мешать ей. Она медленно распахнула крылья и, немного отступив от Саске, одурманенного, оглушенного ее безумием, осторожно, демонстративно перекинула правую ногу через его плечо. Он тут же прижался щекой к ее бедру, закрыв глаза, и провел рукой по колену левой ноги. Если бы он сейчас встал, она бы осталась сидеть на его плече.  — Я не сплю. Это мое. — Она снова положила руку на его волосы, не думая больше ни о чем. Сейчас он с ней. — Я ничего не сделала, это его воля.  — Это не может быть его воля! — Какаши судорожно перевел взгляд на прибитых к стене Шикамару и Наруто. — Сакура, отпусти!  — Вы. Меня. Запрете. Снова. — Новая волна чакры хлестнула по ним. — Я понимаю, что делаю. Я просто хочу быть с ним! — Снова ярость. На себя ли, на них — было непонятно. Она вообще, вопреки своим словам, слабо сейчас что понимала. Ей ничего не стоит сейчас всех их…  — Сакура, умоляю, возьми себя в руки, — сквозь зубы прошипел Наруто. Ему явно было больно. — Я не хочу, чтобы тебе причинили вред, прошу, отпусти Саске и возьми себя в руки! Ты же можешь! Голос Наруто заставил ослабить хватку. Она даже не сознавала, как управляла этим океаном силы. Все получалось само собой — как дыхание, как движение руки — последнее, что она делала, это задумывалась. Просто мысль обретала оболочку в ее чакре. Она бесстрастно смотрела, как они закашлялись, когда волна их отпустила. Наруто схватился за грудь, согнувшись, Шикамару, прищурившись, смотрел на нее, а Какаши… У него в руке она заметила бумажный прямоугольник. Слишком поздно. Она вскрикнула от невыносимой боли. Печать у Какаши в руках душила ее, заталкивала ей в глотку собственную силу, разлитую жидким огнем по комнате. Тело заломило, она бы упала, если бы не Саске, все еще стоящий на коленях в ее ногах, невольно ставший ее поддержкой. От него она и оттолкнулась, бросившись в отчаянном рывке к Какаши, в желании отобрать, уничтожить причину ее боли, отомстить, рвать, гортанно рыча, ослепленная вспышками муки. Печать всего одна, и она убьет его за то, что он посмел применить ее! Ее подкинуло от нового удара. Печать была и у Шикамару. И у Наруто. Суки. Она отступила на полшага, закричав, оглушив саму себя собственным криком, вообще перестав видеть что-либо, кроме красных кругов, разбегающихся перед глазами. Больно. Просто больно, словно ей вытягивали кости. И только одна мысль билась на подкорке мозга, помогая собрать остатки воли для фатального рывка. Три — это не двадцать пять. Выпустила когти. Если успеть, она раздерет глотку Какаши прежде, чем они снова наполнят бившие болью печати своей чакрой. И останется только два. В доли секунды преодолела расстояние, отделявшее ее от Какаши, даже успела занести руку для удара… И вдруг ее парализовало. Она застыла, в ужасе ожидая, когда ее снова прошибет очередная волна боли, но ее не было. Лицо Хокаге, скрытое маской, было близко, и в его глазах читалось неверие. Он смотрел не на нее, а за нее. Сердца колотились в ушах. Медленно, очень медленно до нее доходило, что она чуть не натворила, и от страха перед собственными действиями глаза заволокло соленой пеленой. Она перевела взгляд на Шикамару и Наруто, но они тоже будто забыли о ней и смотрели ей за спину. Кровь отхлынула от лица. С трудом повернула одеревеневшую шею, где-то глубоко в душе уже зная причину их шока. За ней все еще был Саске. Он сидел на полу, там, где буквально минуту назад обнимал ее ноги. Закрыв лицо руками. Но между пальцами были видны глаза. Левый глаз светился фиолетовым светом Ринненгана. А черная радужка правого глаза была рассечена кровавым росчерком Мангекью Шарингана.  — Нет… Нет, нет, нет!!! — Голос Наруто сейчас оглушал. По парализованному телу прокатилась волна. Она поняла. Поняли ВСЕ. Она смотрела, как сквозь пальцы Саске проступили слезы. Ни одного звука, но он смотрел на нее и плакал. Потому, что факт того, что он ее остановил, мог означать только одно.

***

Он не помнил, как они вышли из комнаты. Не помнил, как за ними заперлась дверь. И не мог найти в себе силы зайти в дежурку, снова увидеть. Никто из них не мог. Плакали все. Наруто рыдал навзрыд, вслух проклиная тот момент, когда его вызвали на контроль очередного «испытания» Сакуры. Шикамару сидел напротив Саске, у стены, закрыв лицо руками, и было видно, как у него тряслись плечи. Даже у Какаши блестели глаза от едва сдерживаемых слез. Из дежурки тоже раздавались всхлипы. Ханаби видела все, что произошло. Она совсем еще ребенок. Ей нельзя было этого видеть. Левая щека горела, как будто он все еще прижимался к обнаженной коже бедра. Его колотило. Недавно пережитые ощущения никак не отпускали. И даже знание, которое теперь объясняло абсолютно все, не перекрывало эмоций, вопящих в груди, что он должен быть рядом. Только ее слова, что нужно делать противоположное тому, что кажется правильным, его останавливали. Запах ее тела преследовал его. Удивительно, но тяжелый, густой аромат в ее комнате, исходивший от нее, у самой кожи становился мягче, нежнее, тоньше. Он бы многое отдал, чтобы снова прижаться к ней, успокоить. Тем более сейчас, когда правда, которую больше было невозможно отрицать, так шарахнула по ней. Даже когда он освободил ее от контроля Шарингана, она стояла в той же нелепой позе, с занесенной рукой, и в глазах было что-то такое, что… убивало. Сколько длилось это, сказать было невозможно. Они так же сидели в коридоре. В конце концов и стенания Наруто стихли, и дверь на пост перестала всхлипывать голосом Ханаби. Шикамару щелкнул зажигалкой, закуривая, попирая все правила поведения в медицинском учреждении. Какаши было не до замечаний. Все уставились на тлеющий огонек сигареты, как он зажигается, когда Шикамару делал затяжку. Прервать воцарившееся молчание не решался никто. Младшая Хьюга на негнущихся ногах выползла из дежурки, упав рядом с Саске. Они почти не разговаривали, были чужими друг другу людьми, но он позволил девочке уронить голову ему на плечо, приобняв ее. Просто ребенок, и дело не в разнице в возрасте, которая не так велика.  — Она… — Ее шепот не был адресован никому. Но в тихом голосе были эмоции всех, кто был здесь — страх, отчаяние, злость, вопрос, на который все знали ответ. Теперь знали.  — Я все эти годы закрывал на это глаза. Отказывался верить. — Какаши вывел Саске из оцепенения.  — Вы знали?! — Наруто в отчаянии уставился на учителя. Какаши промолчал, и за него ответил Шикамару:  — Не лги себе. Ты тоже знал. Наруто схватился за голову, с силой потянув себя за волосы.  — Вот и проверили. — Шикамару докурил до самого фильтра, бросив бычок под ноги и затоптав его. Закурил снова.  — Как мы об этом скажем остальным? — У Ханаби опухло лицо от слез.  — Каге не должны знать. Это будет конец. Райкаге и Цучикаге… Они догадывались с самого начала. Если поймут, что у нас есть подтверждение… Они ее запечатают. — Какаши подошел к двери, ведущей в запечатанную комнату. Едва касаясь, провел пальцами по ручке двери и отдернул руку.  — Но ведь это же Сакура. Наша Сакура. Медик. Джинчуурики…  — Ханаби, черт! Замолчи! — Наруто заорал так, что Какаши с Шикамару на него шикнули, жестами показав на комнату. Сакура могла их услышать. Наруто продолжил тише: — Какой она Джинчуурики?! До тебя еще не дошло?!  — Я не хочу, чтобы доходило, — сорвавшимся голосом прошептала Ханаби, лбом упершись Саске в плечо. Он слушал их, как в тумане. Было физически больно не ощущать ее рядом. Ее чакра, просочившаяся в его тело, еще заставляла кровь кипеть.  — Как? Как сказать это Хинате… — Наруто испытующе посмотрел на Какаши. — Как я скажу своей жене, что подруга моего детства, ее подруга, которая ей как… как… Черт подери! Что она…  — Биджу? — Это слово прозвучало впервые. И Саске не ожидал, что именно он сможет первый это озвучить. Первое слово, которое он сказал с того момента, как все произошло. Приговор. Правда. В груди что-то больно хрустнуло, и внезапно стало все равно. Он ведь тоже догадывался, и сейчас паззл сложился. Больше не было недостающих кусочков. Конечно, Сакура не была Джинчуурики. Она сама стала Биджу. Узумаки опешил. Слово, которое боялись произнести все, сейчас повисло в воздухе, оглушая.  — Это ведь невозможно. Она же человек. Она обычная куноичи. — Саске почувствовал влагу. Ханаби снова плакала, прижимая лицо к его плечу.  — Была. Была, Ханаби. Сейчас говорить, что она обычная — бред. У нас есть факты, и против них ничего не сделаешь. — Шикамару курил одну за одной. Не мог остановиться.  — Она че… чело…век… — Плач превратился в рыдания. Саске прижал ее к груди, чтобы заглушить ее вой.  — Конечно, человек. Человек, у которого выросли крылья, спина покрыта чешуей, торчат заостренные позвонки, и метровый хвост. Ах, да, еще легкие, четыре штуки, и сердце, две штуки. И ноги, похожие на копыта. Самый обычный человек. — Шикамару выплевывал каждое слово. — А чакра, ее вообще можно во внимание не принимать. Подумаешь, фигня какая…  — Шикамару, хватит. — Какаши грубо прервал его. Лицо оставалась непроницаемым — то ли из-за маски, то ли потому, что он нашел в себе силы взять себя в руки. — Хватит. Нам всем нужно успокоиться.  — А кто успокоит ее? — Саске стиснул зубы. — Вы, кто-нибудь, подумали, что сейчас с ней?  — Видимо, судьба решила, что мало ее била. И добавила пару ударов. — Шикамару усмехнулся. Кривая, вымученная улыбка.  — Я хочу зайти к ней…  — НЕТ! — Шикамару с Наруто рявкнули синхронно, и по пустому коридору прокатилось эхо. Он почувствовал, как у груди зашевелилась затихающая Ханаби. Она беззвучно кивала, вцепившись руками в его куртку. Какаши застыл. Закрыл глаза. Глубоко вздохнул.  — Где твой ключ? Саске осторожно отстранил Ханаби, засунул руку в карман брюк и достал неприметный ключ, показав Какаши. Тот кивнул.  — Только осторожно.  — Вы серьезно вообще? — Шикамару смотрел на них, как на идиотов. — После того, что сейчас произошло, вы реально хотите отправить туда Учиху? Снова? — Он совершенно не понимал логики. В его глазах откровенно читалось, что Какаши — тупица, а Саске — самоубийца. Наруто просто с открытым ртом переводил глаза с одного на другого. У него не было слов. Саске встал, подав руку Ханаби. Она все еще дрожала, по-детски всхлипывая.  — Я тогда… туда? — Она дернула подбородком в сторону дежурки. Какаши отрицательно помотал головой.  — Нет. Сегодня твое дежурство окончено.  — Да вы сошли с ума. У вас мозги спеклись, Какаши-сан. Она грохнет Учиху, заберет ключик и — ищи-свищи. — Шикамару дернул плечами, закуривая, наверное, уже шестую по счету сигарету. Или седьмую. Саске сбился со счета. — Я умываю руки. Решение Хокаге — неоспоримо. — Он смачно выдохнул дым. — Я принесу цветы тебе на могилу. — Саске хмыкнул. Такой «доброты» от Шикамару можно было ожидать.  — Я видел, что у Саске достаточно сил, чтобы остановить… ее. — Какаши скривился, словно если бы он произнес ее имя, ему было бы больно. И внимательно посмотрел на Саске. — У тебя ведь хватит сил, в случае чего? Или мне остаться? Саске задумался, прислушиваясь к ощущениям. Заходить туда, не имея за спиной даже наблюдателя, способного позвать подмогу, если ситуация выйдет из-под контроля — настоящее безумство. Почувствуй, как правильно, и сделай наоборот, да?  — Не надо. Я зайду сам. И заприте дежурку — пусть то, что там произойдет, останется там. И, — он протянул ключ Какаши, — заприте дверь снаружи. Тогда она не сможет сбежать. Наруто вообще потерялся. Хотел что-то сказать, но внезапно махнул рукой и быстро зашагал по коридору в сторону выхода. Ханаби неуверенно шагнула следом:  — Я, наверное, попрошу Хинату вернуться домой. Наруто должен с ней поговорить.  — Иди, — Какаши кивнул, — но вы, — он взглядом обвел Шикамару и Ханаби, — должны держать язык за зубами. Нельзя, чтобы кто-то еще узнал. Только Хината, больше никто. Догони Наруто, передай ему. Ханаби кивнула и легким бегом кинулась по коридору, туда, где уже скрылся Узумаки. Шикамару фыркнул, наконец встав:  — Дело ваше. Слово Хокаге неоспоримо.  — Это твоя мантра, или ты сам себя убедить пытаешься? — не выдержал Саске. Шикамару улыбнулся.  — Не вижу смысла что-то объяснять без-пяти-минут-трупу. — Он развернулся на пятках и тоже двинулся в сторону выхода, даже не убрав за собой бычки от сигарет. Девять. Девять сигарет за примерно полчаса. В коридоре дым стоял коромыслом. Саске остался один на один с Какаши. Они помолчали. Наконец он сделал шаг к двери. Какаши бесшумно вставил ключ в замок. Два оборота. Тихий щелчок — и Саске просочился в образовавшуюся щель, не открывая дверь до конца. Снова щелчок.

***

Он заперт в раскаленном аду, вдыхает пропитанный демонической чакрой воздух, почти задыхаясь. Его снова заколотило. Сейчас он не понимал, как мог так долго дышать там, снаружи, где не было растопленного в воздухе наркотика ее запаха. В комнате ее не было. Увидев, что дверь в ванную приоткрыта, прошел туда, костяшками постучав по дверному косяку. Было так тихо, что ему показалось, что сейчас он зайдет и увидит что-то страшное. Что она висит на шнуре от душа. Или лежит в красной воде. Что угодно. Тысяча картинок, от которых заколотилось сердце, за мгновение, пока он проходил дверной проем. Она сидела в пустой ванной, свернувшись в комок. Его тянуло к ней с огромной силой. Хотелось защитить. Он защищал ее в детстве. Но тогда это было легко, если сравнивать с тем, что есть сейчас. Теперь он знал. И она знала. И это знание тупым сверлом впивалось в голову, заворачивая мозги спиралью. Как жить дальше с этим — не понимал никто, и он не был исключением. Говорить сейчас что-то было бы дико. Что вообще можно сказать в такой ситуации?  — Сакура. — Спина дернулась. Крылья плавно поднялись — и опали. Хвост плотнее обхватил ноги.  — Уходи. — Голос был хриплый, совершенно чужой. Не голос Сакуры.  — Не могу. — Он криво улыбнулся чешуйчатой спине. — Это будет правильно. Он подошел к ванной, вдыхая аромат ее тела, кислый, свежий, нужный. Сходить с ума нельзя, и на ее самоконтроль сейчас надежды мало. А тело били горячие волны, заставляя руки трястись, пока он протягивал их к ней. Ладонями провел по спине, по холодной чешуе, выше, к крыльям, к сильному, мускулистому суставу, там, где лопатки становились плечами перепончатых конечностей. Две косы, которые она заплетала при нем, расплелись полностью, и он с наслаждением протянул длинные, розовые пряди сквозь пальцы своей живой руки. Увы, протез из клеток Хаширамы почти ничего не ощущал, хотя и был довольно послушным. Она не сопротивлялась. Спиной чуть подалась навстречу его ласке. Ее холодная чешуя обжигала. Как хотелось еще раз ощутить руками эту тонкую талию. Резкий переход в широкие, сильные бедра. Прикоснуться губами к бледной коже ног. Показать ей, насколько она достойна этого. Достойна идти по улице, в открытую, и чтобы все люди, видящие ее, целовали ей ноги за тот подвиг, который она совершила. За то, на что ее обрекли. И ему хотелось, до безумия хотелось… Чего? То, что он испытал, когда неожиданно для нее на мгновение разделил с ней сознание, было больно. И физически, и морально. Страшно больно. И это было так недолго, но так бесконечно и мучительно… Какой сейчас день ее периода? Третий? Три дня муки. И впереди еще столько же.  — Повернись ко мне. Прошу. Затылок судорожно замотался. Нет. Не хочет. Он попытался взять ее на руки, просунув руку под колени, но она оттолкнула его. Истеричное, грубое движение. Ее не стоит сейчас трогать, и именно поэтому он попробовал снова. Опять толчок, агрессивное шипение.  — Скажи хоть что-нибудь.  — Убирайся. Ненавижу. — И он не сомневался в этом. Но запах, воздух, атмосфера были сильнее его. Он должен был сопротивляться. И не стал. Просто поддался, отдался на волю течения, несшего его к водопаду. Будь что будет. Ему это нужно, а ее агрессия стегала, как кнутом, воспаленное самолюбие. Все наоборот. Делай не так, как считаешь нужным. Наклонился, проводя носом по тому месту, где чешуя перетекала в кожу, и сильно, глубоко вдохнул, до боли в груди. Хотелось пропитаться этим запахом изнутри. Чтобы пахла одежда. Волосы пахли ей. И ведь мозг работал нормально, и понимал, что именно из-за каждого вдоха желание дышать ею становится сильнее. И так по кругу — каждый влек за собой следующий. Она почувствовала его прикосновение, резко развернулась, и глаза распахнулись от неожиданности, увидев его так близко. Глаза в глаза. И снова это ощущение — что она может говорить с ним одним взглядом зеленых, погасших глаз с вертикальной прорезью зрачка. Он не узнавал себя, тонул в этом омуте, внезапно поняв, что вот, что ему было нужно. Но не здесь и не с ней. То, чего не было, когда в полутемной комнате стройное тело Фуки прижималось к нему. Она не вызвала это ощущение, даже обнажив красивую грудь, целуя его, горячо, страстно. А Сакуре было достаточно одного взгляда в его глаза. Нет, надо помнить, что это ее чакра, пульсирующая под кожей, отравляющая кровь, превращающая ее в горячую лаву, текущую по венам. Она выдохнула.  — Если у меня есть душа, то ты сейчас мне ее рвешь. — Ее дыхание было последней гранью между реальным миром и безумием.  — А если я скажу, что люблю тебя, тебе будет легче? — Говорить это ей было легко.  — Нет. Ведь это неправда, — грустно усмехнулась она. — Но я могу заставить тебя самого в это поверить.  — Знаю, что можешь. — Он упивался ее запахом. Голова кружилась. — Но что тебя останавливает? Она не ответила. Взгляд переместился на его руки.  — Просто обними меня, пожалуйста. Дважды просить было не нужно. Она подалась навстречу его объятьям, позволяя наконец вытащить ее из холодной пустой ванны. Руками обвила его шею. Прижалась щекой к щеке. Прохладная, мягкая кожа, такая чуждая этой душной, жаркой комнатушке. Легко подхватив ее на руки, вынес в основную комнату, опустив на койку.  — Ляг ко мне. Он осторожно присел рядом, дурея от происходящего. Здравый смысл выключился. Снял куртку и бросил ее на пол — никогда не бросал одежду на пол до этого момента. Лег на спину, замерев, в ожидании, что будет дальше. Ведь сейчас было бы таким правильным обнять ее, прижать к себе. Так что…  — Как ты держишься? — Сакура плавно легла набок, рядом с ним, прикасаясь к его телу грудью и коленями, подперев голову. Смотрела на него снизу вверх, а он пил глазами ее образ. Длинные пальцы, розовые волосы, изгиб женственной, эротичной фигуры, точеные ноги, как кошачьи, сильные, очень сильные. Сложенные крылья, массивные когти на их сгибах, волнующийся чешуйчатый хвост, так похожий на змеиный, несмотря на выступающие позвонки по всей длине, перепонки у основания и ближе к кончику. И колдовские глаза. Самое красивое, что он видел в жизни.  — У тебя есть власть над людьми. А у меня, как оказалось, есть власть над тобой. — Его улыбка была горькой. Она подползла повыше, положив голову ему на плечо.  — Почему нас до сих пор не остановили?  — Никого нет на посту. Мы заперты здесь одни. — Ее волосы пахли мускусом и инжиром. Или лимоном. Ее запахом. — А как держишься ты?  — Не держусь. Цепляюсь. — Она закинула ногу ему на живот, от чего он чуть не взвыл. Это будет очень правильно, слишком правильно, поэтому нельзя. А тело подводило. Пах ныл, пальцы ненавидели больничное уродство, скрывающее совершенные изгибы вожделенного тела, и желание подмять ее под себя срывало с катушек. — Что мне делать, Саске? Что мне теперь делать? — Голос стал тихим.  — Плачь. И она подчинилась. Тихо покатились слезы. Пересекали переносицу, впитываясь в его водолазку. Грудью чувствовал, как влага распространяется по ткани. Приобнял ее за талию, крепче прижимая к себе. Водил пальцами по чешуе на пояснице, обводя небольшие костяные наросты по кругу. Прижался губами к макушке, наслаждаясь тем, что она рядом. Не думая ни о чем. Это их время, и он нужен Сакуре. Саске казалось, что вся кровь из его тела выпита, и по венам бежит только обжигающая чакра, подчиняя его ей. Если бы она ему сказала, что он должен помочь ей ценой своей жизни — он бы помог, прекрасно при этом понимая, что это будет только ее воля. Но это было сильнее здравого смысла. Сильнее его «хочу». Она была его жаждой, его потребностью. Его зависимостью. Она спрятала лицо на его груди, совсем как Ханаби недавно. Но это было другое. Не детский страх. Это была минутная слабость чудовищно сильной женщины. Все ее слезы до этого, все, что он видел, — это была поза, бунт против непреодолимых обстоятельств. А сейчас бунта не было, только голое, неприкрытое отчаяние. Изредка тряслись плечи, но она ни разу не всхлипнула, очень долго, мучительно плача, выплескивая с влагой боль, окатывая его волнами безысходности. А потом так и уснула. Лежа у него на груди, щекой прижимаясь к влажной водолазке, тихо сопела. Он немного подвинулся, укладываясь поудобнее и подтащив ее на себя. Она не проснулась, только начала мурчать, как тогда, в их первую встречу, когда он впервые увидел ее в сознании. Увидел крылья. Хвост, об который так позорно споткнулся. А теперь все это было родным. Неотделимым от Сакуры. Он сохранит в себе память об этих чувствах. Даже если они уйдут, когда пройдет период, он будет помнить и сделает все, чтобы остальные тоже помнили. А Сакура… Запах теперь не будоражил, а баюкал, успокаивал, путал мысли. Тело, налитое тяжестью похоти, расслаблялось, немело, погружалось в сладкую, сонную негу. В последние мгновения перед тем, как заснуть, вспомнил то, от чего на губах заиграла легкая улыбка. Во всех отчетах, за три дня наблюдения за ней, не было ни одной минуты, когда Сакура по-настоящему спала. Она очень глубоко дышала на его груди, и теперь он понимал разницу между чуткой, звериной дремой, которую он наблюдал на дежурстве с Ино, и настоящим, глубоким, исцеляющим сном. Завтра будет завтра. А сегодня он будет стеречь ее покой. Она заслужила каплю забвения в океане этого безумия.