***
Саске лежал на крыше, глядя в черное небо. Он уже порядком замерз, но возвращаться в пустую, неуютную квартиру решительно не хотелось. Ветер продувал со всех сторон, ночью став крепче, изредка швыряя в него мелкие колючие снежинки, сразу тающие на коже. Через два дня у него миссия. Когда Какаши ему об этом сообщил, его покоробило — проще было только кошку опять пойти искать, справился бы и генин, но нет же, нужен был именно он. Но Саске заставил себя благодарно кивнуть, когда узнал суть дела и принял миссию, мысленно прикинув, что если откажется, через неделю придется забыть об ужинах. И обедах. И, скорее всего, завтраках. Денег осталось совсем мало, а серьезные миссии ему пока не светили — времени прошло пока недостаточно, чтобы доверие восстановилось полностью. Он не расстраивался. Сам виноват, в конце концов. А тут возможность перебиться. Пару недель, а может и три, если постараться, деньги будут. В еде он неприхотлив, хотя, вспоминая, как их с Наруто кормила Хината до их свадьбы, пока он жил у них, в животе начинало противно урчать. Привычно одной рукой сложив печать, провел через тело разряд Чидори, разогнав кровь. На улице было тихо, если не считать завываний ветра, и темно. В домах почти нигде не горели окна, и только уличные фонари рассеивали слабый оранжевый свет, подсвечивая кружение мелких снежинок. Он лежал здесь уже пару часов, не сумев уснуть ночью. Для него это была редкость — он умел засыпать почти мгновенно, и также просыпаться. Но сегодня что-то пошло не так, и вот — три часа ночи, пустая, холодная улица, крыша дома и он, закутанный в теплый плащ, но все равно закоченевший. Ленивое течение мыслей прервал тихий женский смех. Саске недовольно повернул голову, стараясь разглядеть источник шума, его потревожившего, прищурившись от ветра, сорвавшего с него капюшон. Тот же ветер развевал длинные, почти белые волосы идущей внизу… Ино. Рядом, тихо о чем-то переговариваясь, шли еще трое. Распознав Сая, Хинату и Сакуру, задумался, хочет ли он сейчас с ними говорить, и решил, что нет. Тем более, там Сакура… Снова опустившись на холодную крышу, ощущая ее даже через плащ, закрыл глаза, слушая, как удаляются голоса. Что они забыли в такую погоду ночью на улице? Хотя нет, ему это неинтересно. Он больше хотел побыть один. Снова отдавшись во власть холода и полудремы, внезапно понял, что шаги возвращаются. Но не нескольких людей, а одного. — Что ты тут делаешь? — Голос Сакуры был хриплым, немного простуженным. Увидеть снизу она его не могла, как же… Как, у нее чутье хлеще, чем у Кибы. Чему он удивляется. Заставив себя встать, спрыгнул, мягко приземлившись перед Сакурой, борясь с желанием позорно сбежать. — Думал. — Понятно. Извини, что потревожила, — Сакура выглядела обычно, если не считать распахнутого плаща, что в такую погоду было очень странным. — Я пойду. — Ты домой? — бесцветно спросил Саске. — Ну, если госпиталь можно считать домом, то да, — усмехнулась Сакура. Она развернулась, и, не обращая внимания на хлопающий за спиной плащ, пошла в сторону «дома». Саске смотрел, как она удаляется, с неудовольствием понимая, что сейчас, если она уйдет… Быстрым шагом нагнав ее, стал идти рядом. Они шли молча довольно долго. Сакура шла медленно, аккуратно переступая лужи, чтобы не намочить обувь. Саске было плевать, он уже успел вымокнуть до нитки, когда, переступая первую лужу, провалился почти по колено. Он краем глаза наблюдал, как она поправляет плащ, норовивший сорваться с плеч и улететь. Сакура заговорила первая. — Куда идешь? Саске хмыкнул. — За тобой. Снова молчание. — Ты меня провожаешь? — Называй как хочешь. — Саске поправил собственный плащ. Губы уже почти не слушались, пальцы закоченели, и он засунул руку в карман. Протез холода не чувствовал, чего о собственной руке не скажешь. Молчание повисло над ними, как тяжелое облако. Он понимал, что должен сказать еще хоть что-то, но не знал, что. С ней он чувствовал себя неуютно и спокойно одновременно. Двоякость ощущений убивала. Она не прибавляла шаг, они так же шли медленно, но он будто стал торопиться. Когда они уже преодолели больше полпути до больницы, Сакура изменила направление. Теперь ветер дул в спину, и Саске накинул капюшон Сакуре. Она удивленно повернулась к нему, но, натолкнувшись взглядом на его полуулыбку, слабо улыбнулась в ответ и промолчала. Они дошли до детской площадки, если это можно было так назвать — две заледеневшие качели и мокрая горка, упиравшаяся низом в бортик того, что летом было песочницей. Саске смотрел ей в спину, и, казалось, в груди начинает ныть пустота, терзавшая его после ее периода. Он помнил свои чувства, помнил, как она была необходима, но только помнил. Там, где были все эти чувства, абсолютно настоящие, сейчас было пусто. Может быть, из-за этого он никак не мог найти себе места. Раздражение нарастало. Она наклонилась, рукой стряхивая влагу и мелкий снег с сидения качели, и он фыркнул. Сакура повернула голову, недоуменно окликнув: — Саске? — Почему ты не заставила меня? — Он вдруг схватил ее за предплечье, с неожиданной яростью развернув к себе. — Почему не заставила поверить?! Тебе это было раз плюнуть! Так почему же?! Воровка. Она подарила ему спокойствие на несколько часов, а потом подло отобрала назад. Она всегда была надоедливой, эгоистичной плаксой. И то, что сейчас перед ним та же самая Сакура, делало еще хуже. Лучше бы она продолжала вешаться ему на шею. А так, только почувствовав, что он нужен, что его ждут, только начав верить, что Сакура выжжет всю тьму из его души, — дверь отпирают, она отшатывается от него, как от прокаженного, и его «освобождают от задания до конца периода». Не видеть ее первые дни было воистину мукой. Организм постепенно освобождался от пропитавшей его чакры, но лучше не становилось. Только хуже. — Тошно тебе, да? — одними губами прошептала она. Зеленые глаза ему уже ответили. В них было пусто, пусто и холодно, как в его ненавистной квартире. — Могла. И сейчас мне тошно. Не заставляй меня жалеть еще больше. — Она даже не пыталась вырваться. Он уже почти вжал ее в себя, ощущая неожиданный жар от ее тела даже через оба плаща, вопреки ее всегда прохладной коже. — Я не чувствую больше того, что чувствовал тогда. — Губами прижался к ее макушке, согревая их собственным дыханием. — Это отвратительное ощущение. В тебя сажают чувство, как семя в землю, и, стоит ему немного прижиться, начать пускать корни — вырывают, и остается только пустота. Сосущая, мерзкая пустота. Так что заставь. Слышишь? Заставь. Сейчас. — Не могу. — Она спрятала лицо на его груди, не обращая внимания на влажный, холодный плащ. — Саске, это был период. Я могла использовать чакру. Сейчас все иначе. Да даже если бы и могла — я ни за что не буду этого делать. Никогда. — Потому что ты чудовище, да? — зло выпалил он, отталкивая ее от себя. — Ты дура, Сакура. Конченная. — каждое слово он выплевывал сквозь сжатые зубы. — Ты, мало того, что сама страдаешь, так еще и других заставляешь страдать. Я не просил этого. — И я не просила! — выкрикнула она, внезапно тоже взбесившись. — Я, думаешь, кайф ловлю?! Ты будешь чувствовать себя пустым пару недель, может, месяц — а я вообще не имею возможности зарастить эту дыру в груди! Как же я тебя ненавижу! Он кинулся к ней, воспользовавшись тем, что она, отступая, неловко поскользнулась, и вцепился в ошейник. Она закашлялась, но он держал крепко, пальцами ища печать. Найдя, сорвал ее, поцарапав ее шею неосторожным, резким движением, и скомкал в руке. Всплеснули крылья, с неожиданной силой отталкивая его, но он одним плавным движением скользнул вниз, под них, не давая себя ослепить. Закоченевшие мышцы протестующе заныли. Ветер стих, перестав гонять редкие снежинки и забираясь под одежду. — Хватит. — Саске встретил ее взгляд, четко обозначенные узкие зрачки грозили прожечь в нем дырку. — Я устал не понимать, что происходит. Сакура, ну до маразма уже. — Он устало выдохнул. Она каким-то стыдливым движением спрятала появившиеся крылья и хвост под плащ, плотнее его запахнув. — И чего ты не понимаешь? — тихо спросила она. — Саске, все просто. Очень. Я тебя любила с детства. — Он дернулся, как от оплеухи. «Любила», значит? — И я бы сделала все, чтобы ты был счастлив. Но сейчас я не имею права быть с тобой. Понимаешь? — Сейчас же ты со мной. И что-то я не вижу надвигающегося апокалипсиса. Она нахмурилась. — Ты понял, что я имею в виду. — Ни черта я не понял. — Саске! — А что ты хочешь услышать? «Да, я все понимаю, Сакура»? Не будет этого. Потому что это не так. Я не могу разобраться в себе, а из-за тебя легче не стало, уж поверь. Все эти твои периоды, заморочки, черт возьми! То ты обнимаешься со мной, спишь со мной, то шугаешься, как от… — он не находил слов. Его переполняла такая злость, что, казалось, он сейчас ее ударит. И от того, что она стояла сейчас перед ним, покорно потупив глаза, добрее он не становился. — Саске, а как ты хотел? Я тоже живая. Я не могу просто взять и выключить свои чувства. Да, я иногда теряю над собой контроль, но ты-то чего? Понимаю, если бы ты меня любил, и случилось бы то, что слу… — Да сколько можно? Заклинило тебя на этой любви, что ли?! — Он сказал это прежде, чем подумал, какие последствия будут. Она вскинула голову, и сжалась, как от удара. — Ты постоянно про эту любовь твердишь. Как зацикленная: «Я тебя люблю, мы не можем быть вместе», трагедия вселенского масштаба. Ты у меня спросила, мне это надо? Не люблю я тебя. Вообще не понимаю, какой смысл ты вкладываешь в это слово. — Она отвернулась. Он замолчал, пытаясь унять дрожь — то ли от холода, то ли от переполнявших эмоций. — Лицемер. Когда ты только вернулся, ты просил моей помощи. — И зря. — Он развернулся к ней спиной. — Ты слишком глубоко увязла в своей тьме, чтобы помочь мне освободиться от моей. — Он сделал несколько шагов прочь, но остановился и бросил: — Я сам справлюсь. Ты будешь только тянуть меня обратно вниз, на этот раз за собой. Мне этого не надо. Слишком дорого я заплатил за себя, за тебя платить не собираюсь. Он быстро двинулся в сторону дома, щурясь от ветра, снова бившего в лицо и заставлявшего слезиться глаза. Черт с ней. Она не пуп земли. Чем он думал вообще, направившись за ней следом? Только еще больше нарушил и так хрупкое равновесие между ними. Почти завернув за угол, коротко повернулся, но ее не было на площадке. Фонари уже не горели, но небо немного посветлело. Скоро рассвет. В груди словно что-то взорвалось, но он задушил этот бунт, оскалился, зажмурившись… Резкий хлопок крыльев прямо над головой — и удар по лицу, такой силы, что отбросил его на пару метров, заставив опереться о стену дома спиной. Он приоткрыл глаза и резко перехватил занесенную для следующего удара руку — тут ему подсекло ноги, и он упал на колени, мысленно чертыхнувшись, что забыл про ее хвост. Ребром крыла ударила его сбоку — удар пришелся почти в ухо, и его слегка оглушило, но он быстро пришел в себя, протезной рукой схватив первое, что попалось под руку, и дернул. Это оказались волосы, она тихо зарычала от боли, но устояла на ногах, тут же вздернув колено, целясь в подбородок. Он успел увернуться, с силой схватив ее за щиколотку — ну, за то место, где обычно щиколотки, — и рванул на себя, практически посадив ее на землю. Схватил за подбородок и заставил посмотреть на себя: — Ты что творишь, сука бешеная?! — прохрипел он. То, что происходило дальше, совершенно не вписывалось в его видение ситуации. Ее лицо слишком близко, глаза красные от слез, губы грубые, злые — как и его собственные. Она яростно впилась в его плечи, почти впечатав его в стену, он сжал ее волосы на затылке. Было больно, безумно больно, но то, насколько было хорошо, сейчас, в данную минуту, глушило все остальное. Это для нее значит «быть вместе»? Если да, то и сейчас никакой катастрофы не происходило, кроме той, что бушевала в нем. Он целовал мокрые, соленые щеки, она прижимала его к себе, водя губами по ей же разбитой скуле, жадно взяла его лицо в ладони, будто пытаясь запомнить. Он глазами пил ее, стараясь не упустить ни одной детали. Он снова чувствовал. Хотелось смеяться, плакать, — пустота вновь была полна, и вновь ненадолго. Накрыл ее губы своими. Это было не так, как на свадьбе Наруто с Хинатой — тогда это было осторожно, нежно, недоверчиво. Сейчас поцелуй был злой, яростный, в который каждый вкладывал свою боль, пытаясь утопить в ней другого. — Сас…кеее… — Расплакалась она, и он крепче обнял ее, почти посадив на себя. Платье, скрытое под плащом, было жутко коротким, и сильно задралось, но он накрыл ее ноги своим плащом, не давая пронизывающему ветру ни кусочка бледной кожи. Руки скользнули выше к талии, бесстыдно проводя по крепкому, впалому животу, по выступающим ребрам, сильно вздымавшимся от тяжелого дыхания. Она лихорадочно целовала его, захлебываясь собственными слезами, крылья запутались в складках двух плащей, и он помог их освободить, невольно сжав крупный коготь на сгибе правого крыла. Плотные перепонки раскрылись, полностью закрывая их с обеих сторон, и теперь на смену холоду пришел обжигающий жар. Этой дьяволице не нужна была чакра, чтобы заставить его подчиниться. Может, болезненная мука от того, что она рядом, и есть эта пресловутая любовь? Болезнь, которая поражает каждый нерв тела, заставляет сердце лихорадочно биться, пытаясь сломать ребра изнутри, принуждает впивать пальцы в ее тело, в страхе, что сейчас мираж рассеется. Время вообще перестало существовать, пока он тонул в жаре ее дыхания и тела. Ее плащ окончательно слетел и тут же был подмят под них. Он прикасался губами к шее, насколько позволял ошейник, целовал ее плечи, жадно вдыхал ее запах — от нее пахло медицинским спиртом и сигаретами, запах ее кабинета в больнице, который стал ее домом, в котором он впервые за очень долгое время почувствовал себя… найденным. И весь огонь, который жил в нем, который он постоянно скрывал за маской холода и безразличия — весь предназначался ей. Вдруг она резко отстранилась. — Кто-то идет, — испуганно прошептала Сакура, безуспешно пытаясь вытащить свой плащ из-под них. — Прячься. — Саске тут же встал, подняв Сакуру следом, и, стащив свой плащ, накинул на нее, поправив капюшон, так, чтобы лица было не видно. Оттащив ее за дом, осторожно выглянул из-за стены, уже и сам услышав далекие голоса. — Они еще далеко. Пойдем отсюда. — Сакура только кивнула, двинувшись следом, но остановилась. — Нет, Саске. Это было последний раз. Хватит уже мучить друг друга. — Если бы в ее голосе было чуть больше уверенности, Саске бы, пожалуй, поверил. — Правда? — Он прижал ее к стене, и ему стало весело. Да, черт, ситуация была просто комичной — ночь, улица, патруль, Харуно, лишенная своей маскировки, и он, страшно мерзнущий на диком ветре, с болевшими от ее поцелуев губами. Она хотела снова что-то сказать, но голоса стремительно приближались, их могли услышать. Да и настроение Саске, внезапно подскочившее выше планки «отлично», явно не подходило для выслушивания очередной трагичной тирады из цикла «мы не можем быть вместе» — вместо этого он опять завладел ее губами, сопротивляющимися, но слабо. Наклонился к шее, лаская холодную кожу, красневшую от его поцелуев, и так увлекся, что даже не заметил, как руки явно перешли границы приличия. Прикосновение к ее груди, упругой, большой и не скованной ничем, кроме тонкой ткани платья, прошибло все тело. Она охнула, и только то, что он вовремя вернулся к уже измученным губам, их, по сути, спасло от уже поравнявшегося с ними патруля. Двое шиноби, ничего не подозревавших о том, что происходит буквально в двух стенах от них, прошли мимо, продолжая проклинать зверский холод, который, как обещают синоптики, продлится до конца марта. Обсуждая, успеет ли сакура созреть для цветения в апреле, они даже не заметили в темноте бесформенное пятно на земле, которое могло выдать присутствие посторонних. Плащ, который они с Сакурой так и не подняли.***
— Ты мог руки обморозить, придурок. — Сакура нервно растирала Саске руку, совсем белую и с покрасневшими кончиками пальцев. — Только одну, — усмехнулся он. Отек на скуле немного спал после приложенного льда, но сизость еще не ушла, а сразу вылечить фингал не было чакры. Сакура фыркнула на его замечание. В своем кабинете она чувствовала себя уверенней, хотя все равно от его взгляда хаотично покрывалась красными пятнами. А было, от чего краснеть — слишком внимательно он наблюдал, как она суетилась с чайником, и как доставала спирт из нижнего ящика стеллажа, неловко поправляя чересчур короткое платье, чертова Ино, чтоб ее. — А юбки еще короче бывают? — Саске! — если от стыда можно лопнуть, она как никогда была близка к этому. Для клуба платье казалось очень уместным, а вот с ним один на один было не очень комфортно. Мягко говоря. К тому же, на ней не было иллюзии, и собственные, безобразные ноги открывались в слишком неприглядном свете. Как она сейчас мечтала о юбке в пол… Он примирительно поднял свободную руку. — Сама сильно замерзла? — Он вдруг схватил ее за голень, прижав длинную, сухую ступню к щеке, сделав вид, что оголившиеся от такого финта трусики — дело самое обыденное. Она выдернула ногу, резко одернув платье вниз, и прошипев: — Сразу догола меня раздень! Совсем обалдел! Он только вздернул одну бровь и как-то очень странно уточнил: — То есть, даешь добро? — Нет! — Она опешила, но взяла себя в руки и демонстративно распахнула крылья, закутавшись в них, как в кокон. Саске вдруг улыбнулся. — Ну, хоть не начала свои нравоучения. Уже прогресс. — Он кивнул на диван рядом с собой. — Садись, у тебя самой ноги ледяные. Сакура неуверенно дернула хвостом, представив свои безобразные ходули в его руках, и решительно помотала головой: — Нет, спасибо. Я всегда холодная. — Было похоже, что я у тебя спрашиваю? — Саске, я не бу… — Ты либо сядешь сейчас сама, либо я заставлю тебя это сделать. У тебя десять секунд на размышление. — Саске откинулся на спинку дивана, начав отбивать пальцами по своему колену отсчет времени. Застонав, Сакура села рядом, не забыв обнять свои бедра хвостом и раскрыть перепонки. Саске закинул ее ноги на себя, взявшись за левую ступню и надавив на середину большими пальцами. Несколько длинных, разминающих движений. Сакура легла, удобно раскинув крылья и положив голову на подлокотник. Какое наслаждение. Он поднялся выше, к пятке, и круговыми движениями размял средоточие сухожилий, управляющих ступней. Перешел к голени, но, стоит отдать ему должное, выше колена подниматься он даже не пытался. Наверное, отвращение Сакуры было слишком заметным. Да и как можно любить что-то настолько уродливое? — У тебя очень мощные ноги. И форма красивая, — словно прочитав ее мысли, выдал Саске, не отрываясь от своего занятия. — Сухожилия как стальные. Ты много занимаешься? — Часов по шесть, иногда больше, иногда меньше. Основную нагрузку Какаши-сенсей дает на спину и крылья, чуть меньше на пресс, и только потом на ноги. — Она поморщилась, когда он надавил на подушечку под пальцами. — Сейчас из-за погоды генины занимаются в зале, так что я пока упражняюсь у себя, насколько возможно. По мелочи — отжимания, приседания, пресс. Но все равно непонятно, когда я войду в прежнюю форму, и войду ли вообще. Крылья пока тренировать не могу — у меня такой тренажер, что его при всем желании не использовать в маленьком помещении. — А что за тренажер? Что-то вроде грузов на рычаге? — Ну, примерно да. Цепляюсь, — она шевельнула левым крылом, давая разглядеть коготь на сгибе, — и делаю движения, как при махе. Самое большее, что я делала — по двадцать пять с каждой стороны. Грудная клетка болит страшно, так что я даже рада, что пока не занимаюсь. — Сегодня ты лихо взлетела, — Саске закончил растирать пальцы и перешел к правой ноге, повторяя все манипуляции сначала. — Значит, почти получается. — Неа. Тебе показалось, что я взлетела. Я просто прыгнула очень высоко и спланировала. — То, что они практически подрались в этот момент, опускалось. — Не было бы ветра — и метра не пролетела. Да и тело виснет, как сосиска — я не могу держать себя горизонтально. Так что… Бесполезно. Саске сжал ее ногу, и она блаженно застонала. Он изучающе рассматривал ее ступню, надавив на подушечку большого пальца и выпустив коготь. — Ты полна сюрпризов. — Не то слово. Уже устала себя изучать. — Она потянулась, устроившись поудобнее. — Неужели тебе совсем не противно? Вот ни капельки? — Почему мне должно быть противно? Ты красивая, приятно пахнешь и платье у тебя замечательное, — Саске столкнулся с ней взглядом, и она снова пошла красными пятнами. — А что до остального… Мне без разницы. Сакура закрыла глаза и полностью отдалась во власть его рук. Параллельно приятным, массирующим движениям представляла, как они целовались на улице полчаса назад, и не знала, проклинать себя за это или просто расслабиться и плыть по течению. Конечно, думать о том, что он ее не любит, совсем не хотелось, да и то, что он сейчас делал немного не согласовывалось со всем сказанным им на улице, но может, черт с этим? — Если бы я была нормальной, я бы с тебя не слазила бы, — вдруг выдала она, перестав на мгновение различать реальность и полудрему, в которую погрузилась. — Как двусмысленно. Его голос привел ее в чувство, и она почти вскочила, чуть не столкнувшись с ним лбами. — Я… я не это… вообще не о том! — Она уже настолько устала смущаться, что даже привычный жар румянца не ощущался. Он подтянул ее к себе за ноги, проведя ладонью по совсем оголившемуся бедру. А она сидела у него на коленях и не решалась ни слезть и оттолкнуть, ни приблизиться и поцеловать. Все же в порыве гнева делать это было легче, чем сейчас. Уже и на эмоции не спишешь, вполне осознанное действие будет. — Нехорошо так с Фуки поступать, — выдавила она, не зная, что еще сказать. — При чем тут Фуки? — не понял Саске. — Ну, как. Вы с ней в отношениях, а я тут с тобой такое вытворяю. — А совесть язвительно отметила, что чувства вины в ней сейчас было не больше, чем кот бы наплакал, услышав свист рака на горе. — С чего ты взяла? Никаких отношений у нас нет. И мы ничего такого не делаем. — Саске, казалось, не испытывал вообще никакого дискомфорта, в корне противореча только что сказанному и прижимаясь уже начавшими трескаться губами к ее четко очерченной ключице. Перестав врать самой себе и сопротивляться, вскинула голову, подставляя чувствительную кожу под его нежные, невесомые поцелуи. Он предупрежден о любых последствиях даже обычных прикосновений к ней, а то, что он сам сделал такой выбор — пусть. В конце концов, кто она такая, чтобы перечить Учиха Саске?