Не по закону Природы

Она совершенно потеряла счет времени. Секунды сливались в минуты, минуты — в часы, часы — в дни, но она чувствовала только бесконечную агонию, которую иногда прерывала Ино, молча беря ее за руку и выводя из комнаты на очередную показательную пытку. Теперь бороться она не могла. Она не успевала даже поднять взгляд на Саске, как он тут же ломал ее, рвал волю на куски, каждый раз заставляя падать перед ним ниц. Снова и снова утыкаясь лицом в каменный пол, под натиском его глаз, билась в бессильной ярости, сходила с ума от невозможности сопротивляться, от душащего жара и запаха его тела, который впивался в ноздри, заставляя и без того измученную Сакуру страдать еще сильнее. Он больше не относил ее в комнату, ее дотаскивала Ино. Легко брала на руки совсем отощавшую Сакуру и заносила в спальню, бережно укладывая на кровать и тут же исчезая, оставляя ее наедине с темнотой и периодом. Наедине со всеми демонами, которые бушевали в ее крови. От безумного желания она рвала свою постель, клыками драла единственную подушку, превращая и без того распадавшееся на нитки белье в месиво из лохмотьев. Мозг плавился, промежность сводило судорогой, удовлетворения она не находила ни в чем — даже пыталась сама хоть как-то облегчить свои мучения, но это было бесполезно. Она даже не чувствовала своих пальцев, лихорадочно шарящих под тканью трусиков, будто и не трогала себя вовсе. Это была мука. Новая встреча, и новые попытки на мгновение выпустить рвущую на части чакру из себя. Хотя бы на миг избавиться от гнетущего давления изнутри, — тщетно, тщетно, тщетно. Так же билась в невидимых оковах воли Саске, каждый раз, при попытке поднять глаза, встретиться с ним взглядом, взмолиться — голова падает на грудь, до боли в шее прижимая подбородок к ключицам. Он не давал ей даже надежду на шанс освободиться, не говоря уже о перехвате инициативы. Она устала. Чудовищно устала от всего этого. Уже совсем не видела смысла в этих «тренировках», но Ино опять приходила, и порочный круг замыкался — коридор, пытка, коридор, муки неудовлетворенного голода. Коридор, пытка… В один момент нашла в себе силы сдвинуть грубо сколоченную кровать к двери, перекрывая вход, и села сверху, надеясь, что ее тридцать с хвостиком килограмм окажут хоть какое-то влияние на запертую дверь. Дверь немного потряслась — она бы даже не заметила, что к ней ломятся, если бы кровать не ходила ходуном из-за попыток открыть дверь, — и все успокоилось. Ее не тревожили — насколько вообще это слово было применимо к ней, горящей в собственном пламени. Впиваясь клыками в подушку, пропитывая ее своим ядом, когтями раздирая ветхую наволочку, глуша рыдания от собственного бессилия, — она думала только о том, что Саске все это видел, видит, и еще не раз увидит — и от этого жить не хотелось совсем. В том, что он ни разу не посмотрел ей в глаза с тех пор, как впервые одержал над ней верх, было даже что-то милосердное. Она хотя бы могла воображать, что в его глазах нет жалости, сострадания или презрения. А может, в них нет вообще ничего. К ней. Может, они так же пусты, как на войне, как перед их битвой с Наруто на остывающем поле боя. Перед тем, как он оставил ее без сознания, заставив поверить, что убил ее. Но ведь после этого? Когда он прощался с ней, неужели ей показалась та робкая нежность, промелькнувшая в его улыбке? Как будто это было не несколько лет, а несколько веков назад. Стены давили на нее, заставляя задыхаться. Пульсация между ног сводила с ума, ей казалось, что она вся покрыта испариной, хотя потеть не могла. Мутным взглядом, чутко видя в полумраке своей кельи, разглядывала полумесяцы когтей, выступавшие из воспаленных мешочков под ногтями. Ногти тоже сильно отросли, она их не подпиливала и не стригла, да и вряд ли смогла бы, настолько сильно тряслись руки. Вытянула свои несуразные ноги, тщетно сводя бедра вместе. От новых судорог завалилась набок, сползла с кровати и медленно поползла к дальней стене. Опиралась на локти, сгибы крыльев, колени и цыпочки, переваливала тело с одного бока на другой, подтягиваясь по полу, чувствуя, как живот и бедра царапает холодный камень. Доползла. Уперлась лбом в стену, несильно стукнувшись, потом еще и еще. Секундные вспышки зеленого света перед глазами — регенерация плюс самолечение равно практически бессмертие. Прибавить к этому скорость деления клеток в ее теле и то, что она знает о хвостатых… Громко застонала, вцепившись себе в волосы и потянув. Жесткие, как проволока, они запутывались в ее когтях, а когти убрать она не могла. Неуклюже пытаясь выпутаться, заломила руки, подтянула ноги под себя — и запуталась в платье. Она умудрилась запутаться в платье! Которое ей едва доходило до колена! Разревелась, уткнув лицо в ладони, вытирая слезы дурацкими волосами. Какая она жалкая, отвратительная, мерзкая тварь! Если у ненависти к себе есть край, то она уже давно вышла за его пределы. Неловко перебирая ногами, дернула хвостом, от чего ткань платья жалобно треснула, разрываясь по шву. Ойкнув и дернув головой, Сакура высвободила, наконец, когти, и попыталась привести волосы в порядок, быстро поняв тщетность этой затеи, и огладила платье. Оно порвалось почти до ребер с одной стороны, уцелев с другой, но ценности особой не имело, так что… Вдруг ее подкинуло на ноги. В голове взорвалась бомба, она хотела закричать, но ни звука не сорвалось с ее губ. Сквозь красную пелену перед глазами смотрела, как одним движением, сама, оттащила кровать от двери, причем так аккуратно и тихо, что даже деревянные ножки не заскрипели от скольжения по камню. Одна единственная мысль билась на задворках сознания, но было слишком плохо и сложно, чтобы она могла слышать себя. У нее начались галлюцинации. Вот перед ней открывается дверь, темный силуэт бесшумно проскальзывает в комнату, пойманный в узкой полосе света из коридора, которая тут же исчезла. Саске запечатал ручку двери, так, что теперь снаружи открыть ее было нельзя — она точно знала это. Как и знала то, что другого такого раза не будет. Видимо, ее разум слишком перенапряжен от гормонов и чакры, запертой в теле приказом Шарингана, что ищет разрядки в воображении. Граница, где заканчивается фантазия и начинается реальность, почти стерлась, и Саске казался живым, настоящим. Лишь одно отличало его от Учихи в реальности, и она бы многое отдала, чтобы этого отличия не было. Для нее не было загадкой о чем он думает и что будет делать. Ведь она не могла не знать, как будут развиваться события в ее фантазии. Ее охватил жар, как при борьбе, но на этот раз ее воля не была сломлена стремительно и быстро, а как будто он дал ей фору. Она ускорила сердцебиение, волнами ощущая, как чакра получила свободу, потекла из нее. Тело становилось легче, огонь, терзавший ее, стал чуть меньше, не намного, но достаточно, чтобы она облегченно выдохнула и улыбнулась искусанными, опухшими губами.  — Подойди. Его голос был ее наркотиком. Она покорно сделала шаг, решив, что сопротивляться не будет. Даже если и будет, все равно иллюзия одержит верх, так почему не отдаться своим чувствам, не раствориться в ней полностью, не ощутить, наконец, облегчение? Она уперлась ладонями в его обнаженную грудь, легко царапая светлую кожу. Загар давно сошел, шрамы побледнели, не так сильно выделяясь. Жадно оглядывала вожделенное тело, медленно проведя когтем по четко очерченным мышцам живота, по узкой, темной полоске от пупка и ниже, до резинки штанов, свободно обволакивающих его узкие бедра. Его руки легли ей на плечи, мягко сжимая. Прикосновение было таким настоящим, что она вздрогнула, но тут же расслабилась, откинула голову, подставляя шею его ладоням. Прильнула к нему, прижалась грудью к его груди, обняла, огладила сильную, рельефную спину, губами поймав его пальцы, уже отбрасывающие волосы с ее лица. С легкой улыбкой провела по ним, целуя узловатые костяшки, и счастливо вздохнула.  — Сними платье. Сакура отстранилась, сквозь туман в голове удивившись странной просьбе. Руки скользнули к подолу, задирая его, чтобы снять мешавшую тряпку, и вдруг она поняла, что не может остановиться. Попробовала одернуть подол, но помимо ее воли зашевелились крылья, складываясь, чтобы выскользнуть из прорезей на спине. Оголилась грудь, ткань платья закрыла ей обзор, и вот — рукава сковали руки, и бесформенный мешок упал на пол, оставляя ее только в трусиках под горящим взглядом Саске. Попытка прижать руки к груди, прикрыться была тут же пресечена чужой волей. Даже кумар периода прошел от осознания того, что глаза, жадно ее оглядывающие — не в ее воображении. Они прямо перед ней, прямо сейчас, по-настоящему, совсем не надуманные ее воспаленным сознанием.  — Сас… ке… — выдавила она, от стыда и страха теряя самообладание, которого и так не было.  — Если я зайду слишком далеко… — он тяжело, с надрывом дышал, и говорил как будто через силу, — ты… меня… остановишь.  — Нет, Саске, прошу теб…  — Тихо. Ни звука. Если тебя услышат… Ее снова стегнуло, как стегало приказом каждый день, весь день, много дней подряд — она даже не считала, — и из открытого рта больше не вырвалось ни слова. Впервые за эту вечность их взгляды встретились. Прямо, без уверток. Саске было очень плохо, это было видно. Он приблизился, осторожно, словно боясь сломать, обхватил ее талию, и провел руками вниз, по резкому изгибу бедер.  — Шесть дней, одиннадцать часов и двадцать восемь минут. — Он блуждал взглядом по ее телу, пока она соскребала остатки своей совести по всем сусекам сознания, чтобы хотя бы начать испытывать угрызения совести. Получалось плохо. — Все это время я живу в аду. Я больше не могу держать себя в руках. Это сильнее меня. «Ты умрешь, придурок,» — подумала она, но сказать не могла — он приказал молчать, а значит, даже если она захочет попросить его остановиться, она не сможет. Он умрет, а ей придется жить с мыслью, что человек, которого она любила, умер из-за ее слабости. Саске как будто прочитал ее мысли, обхватив ее лицо ладонями и заставив смотреть ему в глаза.  — Ты. Меня. Остановишь. Любой. Ценой, — повторил он, и требовательно впился в ее губы, лишая последних крупиц рассудка. Мир разлетелся осколками. Саске жадно трогал ее, прижимал к себе, целовал губы, щеки, шею, подбородок — все, до чего мог дотянуться. Она держалась, слышала скрип собственных зубов, сжатых так плотно, что болели скулы, но выстоять под его натиском долго не получилось. Мысленно расплакавшись, она ответила ему. Тугой волной чакра заполнила комнату, стоило соприкоснуться их языкам. Железы на верхнем небе опухли и сочились ядом, и она всем телом ощутила, как Саске на мгновение оцепенел, расслабился — и он вцепился в нее с утроенной силой, опьяненный ею. А ее саму опьянила власть. Теперь она была главной. Саске ласкал ее, как умел, жадно обхватывал твердую грудь, прижимал к себе за бедра — он был возбужден до безумия, и это читалось в его глазах. Он нуждался в ней так же, как она в нем — и плевать, что свечения от него не исходило. Это же Саске, ее Саске, неприступный, холодный, и весь ее. Он обжигал ее пальцы своим дыханием, когда целовал их. Языком ласкал запястья, груди, судорожно засасывал кожу на выступающих косточках бедер, резко потянув ее вниз, на пол, на себя. Она с вожделением опустилась сверху, ощущая через ткань штанов его напряженную плоть, горячую, твердую. Медленно, мучая себя и его, потерлась об него, тут же рукой заглушив его болезненный стон. Саске с силой впился в ее бедра, прижимая к себе крепче, между делом разорвав лямки трусиков. Разорванная резинка обожгла нежную кожу болью, но Сакуру это никак не тронуло. Пришедшее в негодность белье отправилось в ту же сторону, где бесформенной кучей уже валялось испорченное платье, гармонично увенчав его сверху. Саске тяжело выдохнул, накрыв ее лобок своей ладонью и снова толкнувшись бедрами вверх.  — Ты невозможно красива… — он резко поднял корпус, губами поймав маленький сосок и втянув его в себя, заставив Сакуру поморщиться. Она зарылась в его волосы, вдыхая их аромат, ни с чем несравнимый. Запах Саске, которым она грезила столько лет. И то, что происходит, тоже похоже на сон, если не брать во внимание его руки, вовсю мявшие ее ягодицы, сильно сжимающие основание ее хвоста и неожиданно ласково гладящие хвостовые перепонки. Это, кстати, было гораздо приятней его манипуляций с грудью. Сосущая дыра в животе стала свербеть сильнее, наполняя промежность тяжестью. Саске тоже почувствовал это, приподнявшись на локтях и давая ей возможность стянуть с него штаны. Она сильно оцарапала его бедра когтями, торопясь раздеть его, но он лишь притянул ее к себе, губами заставляя забыть обо всех сомнениях. Зачем думать о том, что будет, если то, что происходит сейчас, гораздо приятнее? Она не могла ни закричать, ни застонать. Его член был твердым и очень сильно упирался в нее, выше, чем нужно было, и больно вдавливал клитор. Она попыталась это исправить, но он воспринял ее движение по-другому, тут же перехватив ее руки и не давая себе мешать. Стало больнее, она двинула бедрами вверх, чтобы хоть как-то помочь ему, но он яростно зарычал, поняв тщетность своих действий, и сел, грубым движением подмяв ее под себя. Левое крыло заломилось, и хвост очень хотелось поправить, было неудобно и тяжело, даже дурман периода не смог сгладить этот момент. Провел ребром ладони между ее ног, тут же направляя себя. Теперь давление приходилось именно туда, куда было нужно, где бушевало пламя, требующее немедленно его погасить. Сакура беззвучно выдохнула, уже настроившись на то, что сейчас будет нестерпимо больно, но дальше дело не шло, она была слишком напряжена и напугана, чтобы снова отдаться во власть периода. Взгляд Саске был тяжелым и сосредоточенным. До него тоже дошло, что так дело не пойдет, и он немного отстранился, нависнув над ней, давая несколько мгновений, чтобы прийти в себя. Осторожно коснулся губами ее лица, провел языком по сомкнутым губам, будто успокаивая, что это еще он, он не совсем сошел с ума и может себя контролировать. Сакура видела, каких усилий ему это стоило, и честно попыталась расслабиться, тут же снова сжавшись, едва он подхватил ее одной рукой за бедра и потянул на себя. Тут Саске сорвался. Мучительно зарычав, опять обхватил ее талию, дугой выгнув Сакуру над полом, она глубоко вдохнула, ощутив, что вот, сейчас, еще пара секунд и ее мучения наконец закончатся, но секунды шли, а кроме боли от давящего на промежность члена, никаких больше ощущений не было. Саске сильно зажмурился, словно чувствовал, каково ей. Между ног горело так, будто к ней прижали раскаленный лом, но при этом мука не уходила, полноты она не ощущала. Это тоже длилось недолго, Саске вдруг выругался и дернул ее на себя, перевернув на живот, не обращая на сопротивление внимание. Снова и снова пытался войти в нее, раз за разом причиняя им обоим боль, но ничего не выходило. Прижал ее к полу, вдавливая ладонь между ее деформированных лопаток, почти пробив кисть насквозь шипами ее позвоночника, но даже это не останавливало его. Она ягодицами ощущала его тело, очень нежную кожу бедер, как напряжены его ноги, удерживающие ее, коленки ныли от грубого контакта с каменным полом, грудь тоже уже была ободрана о холодный камень… С силой кусая губы, не имея возможности даже всхлипнуть, Сакура медленно трезвела. Ситуация с каждой минутой начинала ей казаться все более дикой, неправильной и какой-то грязной. Ей не нравилось так стоять перед ним, не нравилось, как он вздергивал ее бедра, отводя хвост в сторону, чтобы не мешал, не нравился запах сырого камня, не нравился полумрак подземелья, вообще не нравилось ничего из того, что ее окружало. Из-за позы, в которую он ее поставил, она себя чувствовала очень незащищенной и открытой, хотелось свернуться клубочком, спрятаться от него. И в этом была своя причина — он усилил нажим, и неожиданное влажное скольжение между опухших нижних губ вызвало спазм такой силы, что заискрило в глазах. Те мышцы, которые отчаянно пульсировали весь период, доводя ее до исступления от неудовлетворенности, вдруг сомкнулись, не пуская горячую плоть Саске ни на сантиметр в ее тело. Она беззвучно взвыла, растерявшись и не понимая, почему не может расслабить вздыбившийся хвост, отчасти виновного в этой судороге в промежности — мускулы, управляющие хвостом, уходили глубоко в брюшину и таз, переплетаясь и с ягодичными, и с бедренными мышцами. Из-за этого ее было невозможно изнасиловать, Сакура это понимала, но ведь она же не сопротивляется! Он не принуждает ее к этому, она хочет, очень хочет… За внутренними терзаниями и внешним давлением на нее в целом и ее лоно в частности, не сразу осознала, что вырывается. Точнее, она была уверена, что старается помочь Саске, уже совсем потерявшего самообладание и грубо, по-зверски пытающегося овладеть ей, но очередной его толчок — и очередная судорога, подкрепленная подстегивающей болью в висках. Саске очень умный, настолько, что перехитрил сам себя.  — Сакура, черт, да расслабься ты! — прорычал он, в очередной раз терпя неудачу и снова через силу проталкивая себя в нее, шипя от боли. Неслабое испытание для нежной, чувствительной головки члена, ему сейчас едва ли не больнее, чем ей. — Я сказал — расслабься! Ничего. Никакого «выкручивания рук» ее психике. Только боль и желание в его голосе, чувства отрезвляющие и одновременно пьянящие — и больше ничего. Ее яд перекрыл ему чакру, сделав его беззащитным. Саске больше не мог приказывать ей — без чакры в теле его глаза больше не имели над ней власти, и не будут иметь еще, бог знает, сколько — часов, дней, а может, и недель… А предыдущие приказы, который он ей отдал, исполнялись беспрекословно, помимо ее собственной воли. И отменить их было некому. Тихо. Ни звука. Ты меня остановишь любой ценой. Вот она, эта «любая» цена. Конвульсивно зажатые мышцы промежности. Перестающая выжигать мозг чакра, остывающая в теле. И сходящий на нет период, по мере отступления дающий ей все больше сил сопротивляться. Они окончательно поменялись ролями. Теперь то, как он морально топтал ее, уничтожая, унижая своими приказами, не вызывало у нее истерической агонии. Не было ни обиды, ни злобы. Наоборот, даже благодарность за то, что Саске позволил ей понять — она управляема и контролируема. Да, приятного в этом чуть меньше, чем совсем нет, но либо так, либо никак. Не скованная ошейником, не ограниченная его приказами, она была сильнее Саске. Резко вывернулась, крыльями сбросив его руки со своих бедер, наскочила сверху, ударив его спиной об пол. Он коротко выдохнул от неожиданности, но из-за возбуждения, яда и чакры, перемешанных в его крови, Саске даже не пытался сопротивляться. Сверху так сверху, ему было неважно, как он возьмет ее, главное взять, и это откровенно было написано на его лице. Сосущая пустота в животе рассосалась, оставив после себя ощущение тяжести и грязи оттого, что она делала с Саске. Но на нем пропажа чакры из воздуха не сказалась никак, он был также возбужден и безумен, все еще находясь под влиянием ее яда. В голове прояснилось. Саске не останавливал своих ласк ни на минуту, целуя, гладя все, до чего мог дотянуться, не брезгуя даже чешуйчатой спиной с выступающими наростами позвонков и крыльями, которыми она неосознанно накрывала и обнимала его. Саске еще несколько раз пытался перехватить контроль, но она не позволила, задавая свой темп ласкам и прикосновениям. Сакура по-настоящему наслаждалась им, мысленно радуясь, что период истек именно тогда, когда поворота назад не было — Саске уже отравлен и лишен чакры, они уже обнажены и бесстыдны, и все, что отделяет их от роковой черты — его приказ, отданный еще с чакрой, и ее разум, больше не затуманенный дикой пляской гормонов.  — Остановись, — она беззвучно шевелила губами, но этого хватило, чтобы Саске замер. Она продолжала сидеть на нем, изнывая от чувства его горячего, твердого члена между ног, обхватив их обоих хвостом, заостренным кончиком на конце водя по его позвоночнику, видя, как по исцарапанным плечам бегут мурашки. Саске недоуменно уставился на нее, обняв и с силой приподняв бедра, словно хотел снова попытаться войти в нее, но Сакура уже понимала, что ничего не выйдет. Хотя теперь, когда накал периода спал, она ощущала приятное покалывание от его движений, будто период блокировал возможное удовольствие, которое теперь казалось особо острым. Вспомнилось, как он гладил ее пальцами в госпитале, и от воспоминания бросило в жар, но она упрямо сжала губы и мотнула головой, сбрасывая наваждение. Стало неловко.  — Я очень хочу тебя. Ты же тоже хочешь, почему не получается?  — Не хочу, — выдавила она, перейдя на шепот. Видимо, от долгого отсутствия у Саске чакры власть от его приказа постепенно сходила на нет. Больше не давала ему поцеловать себя, чтобы остатки яда, выделявшиеся из набухших желез на нёбе, не попали в кровь, продлевая время его помешательства на ней.  — Сакура, да что с тоб… — вдруг оборвал сам себя, постепенно начиная приходить в себя. Странно, она думала, что он дольше будет подвержен ее влиянию, ведь у Шино контакт с ее слюной был мимолетный, а агония длилась почти четыре часа. Тут же «обмен слюной» был весьма активным. Она осторожно встала, обхватив себя крыльями, пряча наготу. Саске следил за каждым ее движением, не отрываясь. Дыхание все еще было тяжелым, да и возбуждение не пропало, но во взгляде уже мелькал отблеск знакомого ей Саске, холодного и умеющего держать себя в руках. Подняла руки, собирая и поправляя перепутанные волосы. Он тоже встал и поднял свои брюки, спокойно и деловито натянув их, ничуть не смущаясь своей наготы и эрекции, от чего Сакура слегка зарделась.  — Не могу сказать, что мне намного легче, — вдруг хмыкнул он.  — Потерпи. Когда мой яд выветрится, чакра вернется, и это ощущение пройдет. Во всяком случае, так должно быть. — Она наклонилась за платьем, в несколько выверенных движений надев его на себя и зажав там, где оно порвалось.  — Не пройдет.  — Не переживай, раз период уже закончился…  — Ты правда думаешь, что я хотел тебя только из-за периода? — нахмурился Саске.  — А что, на это есть другие причины? — парировала Сакура.  — Есть, — ухмыльнулся он, сев на изодранную постель. — Я уже несколько месяцев не могу выкинуть тебя из головы. И твои периоды тут ни при чем. Сакура опешила от такой откровенности, а основное сердце предательски забилось быстрее.  — Саске, ничего и никогда между нами не будет, и быть не может. Если бы ты не отдал мне приказ остановить тебя, до того, как началось это безумие, я бы сейчас плакала бы над твоим трупом!  — Ты этого не знаешь.  — Знаю, Учиха! — голос внезапно вернулся в полной мере, и то, что должно было стать довольно громкой фразой, обернулось криком. — Медсестры у всех членов этой миссии брали кровь на анализ, прежде, чем отправить вас на задание. И я взяла часть для своих экспериментов. У меня на руках есть факты того, что для тебя связь со мной смертельна, как и для любого мужчины!  — Что же я тогда не чувствую никакого недомогания? М? Бред считать, что я могу целовать тебя во все места, куда мне вздумается, но только стоит мне с тобой заняться сексом, как я внезапно умру. Снова краска ударила в щеки, но Сакура зло сверкнула глазами и выдала:  — Я не знаю, почему так происходит. Но не обольщайся. Если бы вместо тебя пришел тот же Сай, у которого, как тебе известно, нет надо мной власти…  — Не смей приводить таких примеров! — вдруг разозлился Саске, до хруста сжав кулаки. — Не заставляй меня жалеть об этом гребанном приказе!  — А то что? Прикажешь дать тебе? — съязвила Сакура. — У тебя чакры не будет еще не знаю сколько, и твой впечатляющий Ринненган сейчас — просто уродский глаз! Он резко встал, подлетев к ней, и вжал ее в стену.  — Мне не нужно приказывать тебе, — выдохнул он ей в шею, — Ты меня любишь, и если я захочу… Нет. Нет, он не прав, совсем не прав, и ей очень хотелось в это верить.  — Отойди, Саске. Не испытывай мое терпение, — зло процедила она, упершись ладонями в его обнаженную грудь. — У меня был период, я была не в себе, и дело тут не в том, люблю я тебя или кого-то еще! Я просто была одержима, это моя болезнь, и то, что ты чуть не изнасиловал больного человека, не делает тебе чести!  — Я тебя чуть не изнасиловал? — расхохотался он, схватив ее за руку и прижав к паху, где дыбил штаны еще не опавший член. — Если бы не мой приказ…  — Если бы не твой приказ, я бы сейчас плакала над твоим трупом, придурок! — выдохнула она, борясь с искушением сжать пальцы вокруг его плоти.  — Ты повторяешься, — улыбнулся он, целомудренно поцеловав ее в висок и сделав полшага назад, давая ей, наконец, вздохнуть. — Ладно, у всей этой ситуации есть один плюс… — он вдруг задумался, закусив нижнюю губу, и выдал: — Подожди, то есть, медсестры брали анализ крови у всех членов миссии?  — Конечно, — Сакура нахмурилась. — Миссия долгая, я должна была убедиться, что…  — А анализ крови показывает наличие беременности у пациента?  — К чему ты клонишь, Саске? — похолодела Сакура.  — Ты знала. — Он поднял на нее шокированный взгляд, и Сакура оцепенела. — Ты знала, что Ино беременна, еще до того, как нас отправили в этот ад, ведь так? Сакура снова вжалась в стену, нервно поведя крыльями.  — Отвечай, Сакура.  — Да, знала. — Она опустила глаза, каждой клеточкой тела чувствуя его негодование.  — Тогда какого черта ты дала дозволение ей отправиться с нами?! — Он приблизился к ней, снизу вверх заглянув ей в глаза. — Если ты знала, почему не остановила все это безумие?!  — Потому что если она не ценит тот дар, который был ей дан, значит, она не заслужила его! — сказала прежде, чем подумала, что говорит.  — Да что с тобой? — он отшатнулся от нее, как от прокаженной, и скривился. — Как ты можешь говорить такое? Это же твоя лучшая подруга, Сакура!  — А ты тоже так высоко ценишь своих лучших друзей? М? — замолчи, Сакура, просто замолчи! — Тоже предостерегаешь их от глупостей? Делаешь все, чтобы с ними было все в порядке? А, Саске? Нет? Что молчишь? Или я не права?  — Не сравнивай. Я сделал много ошибок, и я за них заплатил.  — Я тоже сделала много ошибок, но что-то мне подсказывает, что я даже близко не побью твои рекорды! — выплюнула Сакура, — Но почему-то моя расплата гораздо тяжелее твоей! Будь моя на то воля — я бы всех вас сделала бесплодными, чтобы никогда не видеть, как вы создаете семьи, рожаете детей, пока я обречена не стареть и быть пустышкой! Саске поднял на нее полный ненависти взгляд, и ей захотелось забрать все то, что она сказала, назад, но почему-то она продолжила:  — Я…  — Я даже не думал, что ты такая эгоистка. Она истерично расхохоталась, уже совсем не заботясь, что их могут услышать.  — И от кого я это слышу? От гуру альтруизма? Ты, Учиха, из-за своего эгоизма хотел убить Каге, разрушить Коноху и превратить мир в руины! В моем глазу, значит, щепку, а в своем не можешь бревно увидеть! Больно мне нужно твое оправдание! И вообще, — она тяжело выдохнула, борясь с подступившими слезами, — эта миссия — последнее, что будет нас связывать. Я устала от тебя, Саске. Как только все это закончится, я больше не хочу тебя видеть. Мне плевать, как, ты покинешь Коноху, или я устрою такой тарарам, который вы все не разгребете и за пятьдесят лет. Ты прав, я конченая эгоистка, и если будет не по-моему — ты сильно пожалеешь.  — Вот так просто? Из-за твоего «хочу» я должен менять жизнь, которая меня вполне устраивает? — Он угрожающе двинулся к ней, но она отступила в сторону, выигрывая для себя еще расстояние. — А если нет — что ты сделаешь? Убьешь всех в Конохе? Я тебе этого не позволю. Ручка двери заходила ходуном, снаружи раздались голоса Ино и Сая, Сай пытался вскрыть дверь, но безуспешно.  — Если нет… Она не успела договорить, потому что дверь взорвалась, и сквозь клубы дыма и пыли пробился свет из коридора. Ино тут же подлетела к ней, схватив за плечи и вставая между ней и Саске.  — Что здесь происходит?!  — Все нормально, я же говорил, — Сай выглядел спокойным, отряхивая пыль с перчаток. — Ребята, вы чего шум подняли? Сакура не могла оторвать взгляда от Саске, быстро натянувшего маску безразличия.  — Мы просто отрабатывали последние шероховатости в управлении Сакурой, — спокойно солгал он. — Теперь мы оба уверены, что на самом задании никаких непредвиденных обстоятельств не будет. Ино заглянула в лицо Сакуре, но у нее на лице не дрогнул ни один мускул.  — Сакура?  — Все в порядке, Ино. Я сама попросила Саске прийти, пока период еще не кончился, потому что кто знает, когда еще выдастся возможность потренироваться. — Они продолжали сверлить друг друга взглядами, но тут вмешался Сай:  — Саске, а ты чего без рубашки? Будто лопнул мыльный пузырь, в котором они находились и в котором бурлил их гнев, испарившись в воздухе. Сакура улыбнулась — впервые за весь разговор беззлобно, а Саске так же невозмутимо ответил:  — Я спал, когда Сакура позвала меня. Не успел одеться, к тому же, сам знаешь — от ее чакры плавится воздух. — Он сделал неопределенное движение пальцами, и Сай кивнул, удовольствовавшись этим объяснением. — Пойдемте, ребята, это была трудная тренировка, Сакуре надо отдохнуть. Да и мне тоже. — Он вышел первый, не оглядываясь, переступил через обломки двери и скрылся за дверным проемом. Сай пожал плечами и, пожелав Сакуре хорошо отдохнуть, вышел следом. Они остались вдвоем с Ино.  — Кицунь, ты чего? — вдруг спросила она, выводя Сакуру из ступора. Она даже не заметила, как по щекам покатились слезы, капая на открытое плечо подруги, которая тут же прижала ее к себе. — Сакура, ну что ты, успокойся, все хорошо… И она разрыдалась. Воспаленный от усталости и впечатлений мозг отказывался принимать то, что случилось, и сдерживать себя более она просто не смогла. Плакала взахлеб, пока ничего не понимающая Ино гладила ее по волосам, покачиваясь, баюкая ее всхлипы, и шептала, что такого больше не будет. Она думала, что Сакура плачет из-за контроля, которому ее постоянно подвергали, и не понимала, что истинная причина совсем не в этом. А Сакура оплакивала последние робкие мечты, которые сама только что похоронила. Она сознательно оттолкнула Саске, отлично понимая, что это конец. Она потеряла его навсегда, так и не обретя до конца, и это было больно, настолько больно, что даже тот страшный момент, который в последствии назвали ее «перерождением», теперь казался не страшнее разбитой коленки в детстве. Вот так и закончилась, даже не начавшись, история Саске Учиха, гения своего клана и наследника Мудреца Шести путей, и Сакуры Харуно, ирьенин, куноичи, демона.