***
Саске почти уснул, когда к нему уверенно постучалась Ино. Хотя что значит уснул? В нем все клокотало. От гнева хотелось что-нибудь сломать, и в идеале это должна была быть шея Харуно. Да, она бы отлично подошла — белая, с проступающими венами, вся в шрамах, как будто ей несколько раз отрывали голову и кустарно пришивали обратно. Вцепиться пальцами в эти пульсирующие вены, перекрыть кровоток, смотреть, как начинают закатываться зеленые, бесившие его глаза… — Саске? Можно? — не дожидаясь ответа, Ино зашла и эффектно встала в дверях, скрестив руки на груди. — Мне нужно с тобой поговорить. Саске фыркнул, но выгонять ее не стал, перевернувшись, чтобы ее видеть. — О чем? — Кажется, мы немного перестарались с Сакурой. — Она прошла и по-хозяйски села на край кровати. — У нее какой-то нервный срыв из-за контроля твоего. Я хотела тебя попросить, если это возможно, в следующий раз не так сильно на нее влиять. — Она сопротивлялась. — Он лежа пожал плечами. — Когда сопротивления нет, я воздействую по минимуму, но я тебе уже говорил — контролировать ее сложнее, чем любого другого Биджу. — Я, кстати, об этом думала, — она задумчиво пожевала губу, от чего та стала пунцовой. — Если смотреть так, что Биджу, как бы, энергетические существа, ну, по логике, то Сакура — физическое. То есть, она энергетическое, но физическое. Блин, я сама не поняла, что сказала, — расстроилась Ино, надувшись. — Ты имеешь ввиду, что Биджу — это чакра в форме хвостатого, а Сакура — это готовая форма, наполненная чакрой Биджу? — Вот, да! Точно! — Она, как ребенок, радостно захлопала в ладоши. — Как у тебя получается все так четко формулировать? Я себя порой такой дурой чувствую в окружении гениев, — она закинула ногу на ногу, и Саске невольно проследил ее движение взглядом. — Что ж, вполне может быть. — Он с трудом оторвал взгляд от длинной, красивой ноги, отметив про себя, что Ино босиком. — В общем, ты пришла просить, чтобы я был… мягче? — уточнил он. — Да. Пожалуйста. Она и так очень неуравновешенная из-за всей этой истории с запечатыванием стала, а тут… Сплошные нервы, в общем. — Ты сама-то как? — Ино вздернула идеальные брови, непонимающе уставившись на него. Неужели она вообще никак не переживает потерю ребенка? Саске не хотелось в это верить, но, видимо, придется. — Я? Нормально. Голова иногда болит, но намного реже, чем раньше. Да и то, что связь нужно держать только с Конохой, сильно облегчает мне жизнь. — Она запустила длинные пальцы в свои волосы, откидывая их с шеи. — Ладно, ты отдыхай, не буду больше тебя тревожить. — Хорошо, — он смотрел, как Ино идет к двери танцующей походкой, повернувшись в проходе боком, чтобы закрыть дверь, и свет четко вырисовывает округлые, женственные формы. С силой зажмурился, чтобы отогнать наваждение, и скрипнул зубами. Ино красивая, настолько, что щемит в груди, и даже воздух вокруг нее пропитывался ее совершенством, как запахом. Неудивительно, что Сай, не таясь, все время на нее пялится — то, что он художник, который боготворит свою девушку-тире-музу, хорошее оправдание, но Саске не слепой. И он тоже на нее пялился, с того момента, как она вернулась — здоровая, цветущая, сияющая мистическим светом, который, как кокон, окружал ее. И эти двое были виноваты в том, что он, державшийся всю неделю, сорвался. Он никому не говорил, каких мук ему стоит каждый день подчинять Сакуру своей воле. Дело не в каких-то моральных вещах — он заставлял себя верить, что Сакура в период — это не Сакура, а просто еще один хвостатый зверь, ничего больше. Но она залезла ему в голову, еще задолго до этого, он думал о ней, хотя объективных причин на то не было. Стоило появиться свободному времени, в часы отдыха от тренировок и мелких миссий — как его тут же посещали мысли о том, как Сакура, чем она занята, что она делает… А тут, в этом подземном аду, где, казалось, даже стены были пропитаны болью и страхом, он ощущал себя одержимым. Кожей чувствовал ее присутствие, независимо от того, в одном они были помещении, шли по коридору мимо друг друга, или их разделяли несколько каменных стен. Он потер шрам на тыльной стороне ладони, тот самый, через который в его кровь первый раз попала ее слюна вперемешку с ядом. В тот момент он почти поверил, что она победила, настолько сильным было ощущение жидкого огня, текущего по венам. Кто знает, откуда Саске взял силы на финальный удар по ее психике — может, тогда, когда он мельком оказался в ее голове, это сыграло решающую роль в его победе, но вкус у «выигрыша» был горький. Каждый день он срывал свою боль на ней. Видя, как она корчится перед ним, униженная, сломленная, в душе кипела бешеная радость, что она тоже мучается, как и он. И он считал эти дни, надеясь, что этот сбитый цикл периодов сыграет им на руку, и все закончится через четыре дня — минимальный возможный срок. Но эта надежда была напрасной — начался пятый день, и Ино привела в зал бледную, слабо соображающую Сакуру, и снова он ломал ее, подчинял, видя, как это для нее мучительно больно. Начало шестого дня — и все повторяется. Саске держал маску невозмутимости, лишь за закрытой дверью своей комнаты давая себе волю. Несколько раз срывался на Бабаи, которого они держали в смежной с ним комнате, один раз чуть не доведя старика до безумия, чудом остановился. Он им нужен живой и по возможности вменяемый, по крайней мере, пока. Седьмой день. Или ночь шестого? Для него все слилось в череду контроля — вытянуть все жилы из Сакуры, которая доводила его до исступления, прийти к себе и отыграться на Бабаи, попутно вытащив новую информацию из его иллюзий, беспокойно поспать пару часов. Проснуться от дикого возбуждения, от которого ломило член и тряслись руки, осторожно выбраться из подземелья на улицу, где бушевала метель, натереться снегом до посинения кожи, вернуться к себе… Вот и вернулся на свою голову не в то время. Проходя мимо комнаты Ино, из-за приоткрытой двери услышал сдавленный стон, заставивший вздрогнуть. Он сразу понял, в чем дело, но прежде, чем подумал, что делает — глаза уже через узкую щель жадно пожирали картинку того, как Сай вбивается в Ино, сильно, ритмично, намотав светлые локоны себе на руку почти до локтя, пальцами впиваясь в белые, округлые бедра. Она спрятала лицо в подушку, глуша вскрики, но даже в этих тихих всхлипах было столько удовольствия… Сай, безусловно, тоже ощущал влияние демонической чакры, только волей Саске не заполнявшей каждый закуток подземелья, но у него была Ино, и была разрядка. Это было выше его сил. До своей комнаты долетел быстро и бесшумно, как тень. Закрыв за собой дверь, он уже понимал, что решение принято, хотя и пытался вернуть самообладание. Тщетно. Он уже знал, что сделает дальше, и будь проклято все, что может помешать ему. Сакура сначала даже не поняла, что происходит. Дверь он запечатал, свет от тусклой лампы был слабый, но черт — как он наслаждался ее наготой, как упивался ее запахом! Каждый сантиметр этого поджарого, сильного тела — совершенного до последней чешуйки на спине. Живое воплощение его похоти. Но самым потрясающим были ее глаза, два бездонных, чистых изумруда, светившихся в полумраке, с почерневшими от удовольствия белками, в которых он тонул, терял себя. Отчаянное желание владеть ей, потерять себя в ней, раствориться в ее безумии — как ему было больно от того, что он не может этого! Сам отдал ей нелепый приказ, о котором жалел, горько жалел все последующие дни. И как у него повернулся язык приказать ей остановить его! Ее угрозы о смерти пропускал мимо ушей, не верил ни одному ее слову об опасности, но все же рассудок на краткий момент восторжествовал, возможно, тем самым сохранив ему жизнь. И, как оказалось, даже ненависть — недостаточная причина, чтобы перестать ее хотеть.***
С того момента прошло уже две недели. Ино так и не надела на Сакуру ошейник, аргументируя тем, что в этом нет необходимости — Сакура с каждым днем все лучше контролировала чакру, да и период кончился, больше не доводя мужскую часть обитателей дома до блаженного отупения. Саске не был нужен, чтобы контролировать ее, и ему великодушно дали команду вживаться в образ Бабаи, проводя все время в иллюзии вместе с ним. То, что Сакура теперь проводила целые дни с Ино и Такеру, перенимая «науку» обольщения, которую в совершенстве знали все элиты, не приносило облегчения. Дверь в ее комнату новую не поставили, и Саске, каждый раз проходя на кухню, краем глаза заглядывал в темноту ее спальни, надеясь, что не увидит там движения. Пока проносило, Сакура уходила раньше, чем выходил Саске, и возвращалась позже. Но все равно — между их комнатами не было и десяти метров, и ванная на весь лабиринт была только одна. Заходя в душ, безошибочно определял, если перед ним тут была Сакура — каждая клетка тела вибрировала от призрачного запаха, которым после нее пропитывалась ванная. Он не узнавал себя — обычно равнодушный к женщинам, воспринимавший их только по принципу «полезности», он был одержим Сакурой. Его губы помнили каждый ее изгиб, твердость маленьких, аккуратных сосков, пульсацию в запястьях, мягкость гладкого лобка… Жар и влагу между ее ног… Первый раз он даже не понял, как это произошло, но оставшееся в ладони семя и сладкий спазм, прошедший через все тело и сконцентрировавшийся в члене, окончательно вывели его из себя. В мыслях клубились жаркие картинки того, что он хотел делать с ней, и собственная фантазия, ярко и красочно рисующая ему все, что было, взяла свое. Сначала было тошно. Он испытывал отвращение к самому себе, но это было сильнее его — теперь каждый поход в ванную заканчивался оргазмом, угрызениями совести и новой порцией ненависти к себе и к бестии, доводившей его до этого. Становилось легче, но ровно до того момента, как чуткий слух улавливал из зала, где обучали Сакуру, ее голос. Даже чертов голос прошибал его, как током. И он начал искать ей оправдания, к своему ужасу, находя их. Ведь и правда на ее долю выпали муки, с его потерей себя несравнимые — Сакура мучилась, и от бессилия прекратить эту муку становилась сукой. Он тоже стервенел от своей ненависти, и жестокие слова, которые она выплюнула ему в лицо о его собственном эгоизме, больно били по самолюбию своей правдивостью. Даже будучи такой, какой она была сейчас, она заставляла его думать о собственных поступках, наверное, даже не подозревая, как сильно влияет на него. Почему ему вдруг стало так важно, что она о нем думает? С каких пор вообще у него появилась потребность быть нужным ей? Вслед за оправданием ее слов и поступков пришла ревность. Раньше получалось глушить это чувство, ведь она ему никто, и ничего для него не значит. Теперь же его бесила даже мысль о том, что она разговаривает с Такеру, хохочет с Саем, периодически угрожая ему членовредительством, — слишком теплыми были их отношения, они не должны быть так близки! Рассудком понимал, что Сай дальше Ино вообще ничего не видит, но все равно, Сакура с ним дружит, Сай отличный парень, хоть и приколы у него были очень сальными, и единственная причина, по которой Саске до сих пор не нашел повода впечатать Сая в стену, сломав пару ребер, была его непосредственность. И бетонная влюбленность в Ино. У него даже мысли не возникало, что у Сая могут быть такие же переживания касательно их отношений с Ино, с каждым днем становившихся все крепче. С ней было легко. Может быть, если бы жизнь сложилась иначе, он бы влюбился в нее, и однажды создал бы с ней семью. Представление о женщине рядом было расплывчатым, но примерно такой он видел жену — не свою, а в принципе жену и мать — легкой, уверенной в себе, приятной, и немного надоедливой. Может, поэтому он так переживал за ее выкидыш, но в одной из их вечерних бесед у него в комнате она ему объяснила, почему так спокойна. Беременность — процесс долгий и сложный, во время которого у женщины меняется не только тело, но и мировоззрение. Природой закладывается любовь, материнский инстинкт пробуждается, когда ощущаешь изнутри толчки своего ребенка, разговариваешь с растущим животом с внутренней уверенностью, что твоя клеточка тебя слышит и радуется твоему голосу, но все это происходит позже, нежели на втором месяце. Она даже не успела до конца осознать, что у нее будет ребенок, прежде чем потерять его — вот и не было боли. И Ино тем самым неосознанно подтолкнула его к очередному оправданию Сакуры. Если у нее никогда не будет детей, но физиологически в ней, как в женщине, заложено желание материнства, это, наверное, очень страшно. Саске с трудом представлял, каково ей было, когда Шикамару принес в Коноху истекающую кровью Ино, и именно Сакура должна была поставить подругу на ноги, понимая, что та так равнодушно отнеслась к своей беременности, которой у нее никогда не будет. Она больше не казалась ему бездушной тварью, которой он ее посчитал после их скандала. Но про то, что после миссии она не хочет иметь с ним ничего общего, старался не думать, потому что теперь, когда он сострадал ей, хотелось быть ближе. Хотелось утешить, просто по-человечески показать, что она… Ведь не родить ребенка — это даже не пол ее беды. То, что он делал с ней Ринненганом — он не задумывался в тот момент, какие эмоции она испытывала. Знал, что приятного мало, но и только. После очередной вылазки в иллюзию Бабаи, глубокой ночью, Саске направился на кухню. Он не ужинал, но его порция точно ждала его — Сай вчера притащил с охоты небольшого кабанчика, которого им хватит на неделю при правильном распределении пищи. Хината вернулась в Коноху еще во второй день периода Сакуры, и теперь на всех готовила Ино. Сказать, что делала она это скверно, было нельзя — все было вполне съедобно, но все же не так вкусно, как хотелось бы. Не то, чтобы кто-то из них был привередлив, но после деликатесов Хинаты, которая, казалось, может сварить что-то изысканное даже из куная, привыкать было трудно. Вот уж точно, кому повезло с женой, так это Наруто. Женитьба на Хьюге была, на взгляд Саске, одним из самых мудрых поступков в его жизни, хотя сама Хината так и осталась для Саске загадкой. Вроде такая скромная, тихая, слабая — но у нее был стальной стержень. Плюс этот жуткий дар отключать эмоции придавал ей какую-то жесткость. Но в целом, она тоже была довольно приятной, хотя и слишком «другой», и Саске иногда казалось, что с ней у него вообще мало общего. Привычно краем глаза зацепил неприкрытый проход в комнату Сакуры, так и не поняв, спит она или нет. Ответ ждал его на кухне — Сакура прямо из горла графина пила воду, подавившись, когда он вошел. Его снова охватило возбуждение, перемешанное с чувством вины, но он смог сохранить на лице отрешенное выражение, буркнув: — Привет. — Здравствуй, — так же бесцветно ответила Сакура, поставив полупустой графин на место и отерев губы тыльной стороной ладони. Она прошла мимо, качнув хвостом в противоположную от него сторону, тихо закрыв за собой дверь, и Саске не стал ее окликать и останавливать. Но на душе было паршиво. Даже аппетит пропал. Жуя холодное мясо, он не поднимал взгляда от стола, в тишине кухни слыша только тихое постукивание ножа об тарелку. В лабиринте царила тишина, все спали, только ему и Сакуре, видимо, сон не шел. Недовольно отметил, что руки мелко тряслись, и попытался унять тремор, но безуспешно. Ему захотелось прийти к ней, сесть рядом и просто поговорить. О чем угодно — о паршивой погоде, из-за которой лабиринт приходилось постоянно отапливать, о миссии, о том, что он видел в воспоминаниях Бабаи — о чем угодно, кроме того, что происходит между ними. Точнее, что уже не происходит, в чем он старательно пытался себя убедить, но растерянность, как у побитой собаки, не придавала ему особой уверенности. Доев, взялся за графин, чтобы налить себе воды, но влажный след на горлышке привлек его внимание. Сакура пила прямо из него. Не отдавая себе отчет, зачем это делает, приложился губами к этому месту, с удовольствием отпив. Да, из графина вода была как будто вкуснее, и он допил все, что было, наслаждаясь мыслью, что ее губы касались этого графина буквально только что. Это, наверное, болезнь. Он одержим ей, она у него под кожей, и, кажется, ему опять нужно помыться, чтобы смыть с себя наваждение.***
Наруто обнял Хинату, прижавшись к ней сзади. Она счастливо вздохнула, накрыв его руки своими, и, повернувшись, чмокнула в щеку. — С возвращением. — Есть новости? — он плюхнулся за стол, предвкушая потрясающий ужин, который Хината уже накладывала им в тарелки. — Да, я сегодня говорила с Широй, и она мне ответила. — Неужели, — улыбнулся Наруто, — Я уже начал думать, что она немая. — Нет, она просто запугана, — Хината поставила им тарелки, полные ароматного рамена, и села напротив. — Я долго ей внушала, что она в безопасности и ее никто не обидит, но, видимо, она слишком травмирована в эмоциональном плане. С ней нужно вести себя очень аккуратно, она шугается любого шороха, и вообще… — Ну, ты внушаешь доверие. — Надеюсь, — улыбнулась Хината, глядя, с каким энтузиазмом Наруто накинулся на еду. — Я завтра получаю расчет за промежуточный этап миссии. — Круто, сколько обещали? Хината назвала сумму, и у Наруто округлились глаза. Он столько заработал за три месяца, а у нее это промежуточная оплата! — Мы купим новый диван, — рассуждала Хината, — и давно пора обновить холодильник. Часть отложим, и после твоего расчета можно будет отремонтировать гостиную. — Может, вернем долг твоему отцу? — неуверенно предложил Наруто, уже заранее зная ответ. — Это не долг, Наруто, это был свадебный подарок. Папа никогда не делает того, чего не хочет, и если он нам так помог — надо с благодарностью принять, а не оскорблять его отказом. Поверь, в этом нет ничего ужасного. — Я просто чувствую себя неловко, если честно. Мне кажется, он думает, что я не в состоянии даже обеспечить его дочь, — обреченно выдохнул Наруто, поелозив на стуле. — К тому же, тебе приходится работать, и зарабатываешь ты больше… — Так, стоп. На этом моменте давай остановимся, — мягко остановила его Хината. — Мы семья, верно? Не нужно делить наш доход на твой и мой. К тому же, ты сейчас работаешь в основном с Какаши-саном, а быть первым человеком после Хокаге весьма и весьма почетно. Не переживай из-за того, что думает о тебе мой отец — он очень гордится тобой, просто не в его характере говорить об этом. Но я его знаю, — улыбнулась она, — и вижу, сколько гордости в его глазах, когда ты рассказываешь о своей работе. — Ты слишком утрируешь, — под ее ласковым взглядом он стал чувствовать себя уверенней. — Твой отец правда меня одобряет? — Он бы не дал добро на наш брак, если бы не понимал, какой ты замечательный. — Она протянула ему руку, и они сплелись пальцами. На ее безымянном пальце простое золотое колечко смотрелось красиво. — Ты слишком сильно переживаешь по надуманным причинам. Мы вместе, я люблю тебя — что еще нужно? Пока мы вместе, мы все преодолеем. Я верю в тебя. — Спасибо, Хината. — Он прижал ее ладонь к своим губам, глядя в ее глаза. — Ты придаешь мне сил. — Конечно. Коноха тоже не за один день строилась. К тому же, совсем скоро… — она осеклась, словно сомневаясь, продолжать говорить или нет. — Я не имею права об этом говорить, но… В общем, скоро ты тоже потребуешься. Для миссии. Только прошу тебя, никому ни слова, что я тебе об этом сказала. — Обещаю, я буду молчать. — Наруто задумался. — Кстати, как у Сакуры дела? — Вроде нормально. Ино не говорила подробностей, но если в целом, то все подтвердилось. Сакура - Биджу, и поддается контролю Саске. У нее снова был период, и она его пережила без ошейника, и даже смогла себя контролировать. Саске считывает того ублюдка, Такеру готовит Сакуру — в общем, все идет пока точно по плану. — Шикамару — гений, согласись? — с нескрываемым восхищением выдал Наруто. Он не понимал, как можно спланировать миссию с таким количеством неизвестных и переменных, но пока план Шикамару не дал ни одного сбоя. Кроме того, который был с Ино, конечно. — Как ему только это удается? — Сама не знаю. Он продолжает все контролировать, отсутствие Сакуры в Конохе пока никто не заметил, а если вдруг и заметят — наденем ошейник на Ширу, выдадим ее за Сакуру. Она безумно на нее похожа, как будто они с ней близняшки, только рожденные с пятилетней разницей в возрасте. — А они могут на самом деле быть родственницами? — Нет, вряд ли. Я уже думала об этом, — Хината встала, убрав пустые тарелки со стола, и организовала им чай. — У отца Сакуры нет братьев и сестер, и, насколько мне известно, дедушка Сакуры тоже был единственным ребенком. Еще дальше проследить родословную трудно, но в целом — шанс один на миллион, что они какие-то родственницы. Просто похожи, обе зеленоглазые и розововолосые, при более близком рассмотрении конечно видно, что они разные, но в целом… — Да, веселые приколы откалывает генетика, — задумчиво потянул Наруто, отхлебнув чая. — Кто бы мог подумать… И как скоро, ты думаешь, эта девочка придет в себя? — Не знаю, — вздохнула Хината. — Пока я смогла ее только на пару слов раскрутить, но знаешь, мне ее очень жалко. Она не видела нормальной жизни, и освоиться ей будет очень непросто. Мужчин она вообще боится, хоть и ведет себя при них очень… Раскованно. Но у нее даже мимика наигранная, жутковато за этим наблюдать. Она же еще совсем ребенок… — Я думаю, что возраст человека определяется не столько количеством прожитых лет, сколько опытом, полученным за годы жизни, — Наруто откинулся на стуле, поймав слегка удивленный взгляд Хинаты. — А что, разве не так? Посмотри на наших ровесников среди гражданских. Ветер в голове, никаких планов на жизнь. Они живут сегодняшним днем, и ведут себя совсем как дети. А мы уже в одиннадцать-двенадцать лет выполняли миссии. Убивали. В шестнадцать попали на войну. Вспомни даже тех детей из реабилитационных центров, которые открыли по инициативе Сакуры. Малыши, у которых в глазах серьезность, как у взрослых. — Ты прав. Я об этом не задумывалась… — Хината посерьезнела. — Действительно, они за свою короткую жизнь столько пережили, что уже сейчас их можно считать взрослыми. Страшно это. Когда у нас появятся дети, я хочу, чтобы у них было счастливое детство. — Обязательно будет, — улыбнулся Наруто, — Когда я стану Хокаге, я сделаю так, чтобы у всех детей было счастливое детство. Хината тихо рассмеялась, переместившись ему на колени и взъерошив волосы. — Ты самый добрый, искренний и потрясающий человек из всех, кого я знаю, — она поцеловала его, и он ответил, наслаждаясь ее объятиями. — И я весь-весь-весь твой! — с энтузиазмом ответил он, подхватывая на руки смеющуюся жену и утаскивая ее в спальню, радостно предвкушая глубокий, спокойный сон, который приходил к нему только тогда, когда Хината мирно посапывала у него под боком. Он очень скучал по ней, пока она была на миссии, и теперь наслаждался каждым вечером, проведенным с ней рядом. Да, он любил ее. Очень любил свою жену, и до сих пор не мог поверить, что заслужил свое счастье.***
— Нет, Сакура! Не так! — Ино обреченно закрыла лицо ладонями, от чего Сакура всплеснула руками. — Да я не могу! Как ты не поймешь! Какие-то обезьяньи ужимки! — Сакура выругалась, и скрестила руки на груди. — Это бесполезно. Я вообще не понимаю, что ты от меня хочешь! — Просто. Стань. Секси. Неужели это так сложно? — в голосе Ино было столько театральной обреченности, что Сакура поморщилась. — Я тебе показываю, как ходить — ты идешь, будто у тебя на плечах два мешка с песком. Садишься ты так, будто задницей хочешь выбить днище у стула. Ты даже подмигивать не можешь, у тебя это как нервный тик выглядит! — Пффф. Легко тебе говорить — ты признанная красотка, и хвостом крутила с детства, — парировала Сакура. — Нет, Сакура! Это все — умения, которые оттачивались с годами. И этому можно научиться! Наблюдавший за их перепалкой Такеру покачал головой. — Ино, ты слишком большое значение отдаешь физической стороне вопроса. А тут проблема сидит глубже. — Он посмотрел на растрепанную Сакуру, почти плачущую от бессилия. Ну не может она кривляться, как мартышка, еще и верить при этом, что это хоть сколько-нибудь красиво! У Ино все получается играючи, ненавязчиво, а у Сакуры — как будто она лупит лопатой по воде. — Ино, позволь мне. — Такеру немного подкатил коляску поближе к Сакуре. — Сакура, основной параметр элиты, определяющий ее цену — это то, на сколько она сама себя оценивает. Если в тебе нет уверенности, что ты — дорогой, элитный товар — никто тебе не поверит. — Да потому, что я — не товар, мать вашу! — прошипела Сакура, злобно сверкнув глазами. — Почему нельзя просто отправить Ино? Тогда все гарантированно получится! — Не получится, — устало вздохнула Ино, — потому что это не по плану Шикамару. Он сделал ставку на твой период, и был прав. Если мы сейчас будем что-то менять, все, что он продумал наперед, не будет иметь смысла. — Это уже сейчас не имеет никакого смысла, — фыркнула Сакура, — Я никогда не смогу прикинуться девочкой-рабыней, флиртующей со всеми подряд. — Не надо флиртовать со всеми подряд! — взвыла Ино, умоляюще взглянув на Такеру. — Ну я уже не знаю, что с ней делать! Она безнадежна! — Ино, тебе нужно отдохнуть. Иди спать, мы тут разберемся, — примирительно просипел Такеру, выразительно взглянув на нее. Ино подняла руки, сдаваясь. — Без проблем. Разбирайтесь. Может, хоть у вас что-то получится сделать с этой лобастой. — От свинины слышу, — по-детски обиделась Сакура, улыбнувшись, когда Ино сморщила аккуратный носик. — Все равно ты справишься. Так или иначе, я в это верю, — без горячности выдала Ино, напоследок пожелав им удачи. Они остались с Такеру вдвоем. Он смотрел на нее, и она постепенно тушевалась под его взглядом. Уж кого-кого, а опасаться калеки в инвалидном кресле и с трубкой в глотке ей не стоило, но что-то было в его глазах, что-то темное, не поддающееся объяснению. — Сакура. Я хочу сейчас, чтобы ты забыла все, что говорила тебе Ино. — Забыла? — она недоуменно вскинула брови, непонимающе уставившись на него. — В меня две недели вбиваются манеры и поведение, и все, чего я добилась — я должна просто забыть? — Да. Потому что ты ничего не добилась. — Голос Такеру стал неожиданно сильным, несмотря на то, что это был шепот. — Проблема совсем не в этом. Проблема в тебе. — Да, разумеется. — Сакура зло хмыкнула, нервно расправив крылья и снова сложив. — Дело во мне. Я бездарная соблазнительница. Никакая девушка. Может быть, дело в том, что я чудовище? А нет, вряд ли, — наигранно потянула она, очень точно копируя интонации Ино, — все дело в том, что я не умею закидывать ногу на ногу так, как надо, и плевать, что у меня коленки почти на лобке и жопка на пятках. — Вот в этом и есть твоя проблема. Ты себя не принимаешь. — Конечно, не принимаю! — вдруг взбесилась Сакура. Он говорит ей очевидные вещи с таким видом, будто открыл ей тайну мироздания! — Вы вообще меня видите? — Прошу тебя, успокойся. Со зрением, твоими стараниями, у меня все в порядке, — спокойно осадил ее он. — Я тебя вижу. Ты сама себя не видишь. И первостепенная наша задача — открыть тебе глаза на саму себя. — Да что вы говорите! — съязвила Сакура. Быть вежливой желания было ноль. Она рукой и крылом махнула в сторону большого зеркала, визуально увеличивающего зал в два раза. — Я-то как раз отлично себя вижу. А вы все как будто ослепли, и требуете от меня не пойми чего! Подмигивай, кривляйся, от бедра, от бедра! — и она карикатурно прошлась по залу, сильно вихляя бедрами, так, что у нее аж ноги заворачивались. Такеру рассмеялся, но Сакуре было совсем не смешно. — Весело вам? А вот мне совсем не весело, — уже тише добавила она, возвращаясь к коляске. — Я хочу, чтобы ты разделась, — жестко проговорил Такеру, глядя ей прямо в глаза. Сакура чуть не подавилась. — Чего? — Ты меня слышала. Это был приказ. На миссии, если Саске придется отдать тебе подобный приказ, у тебя не будет возможности его обдумывать, взвешивать, а тем более опровергать. Научись отключаться сейчас, чтобы потом это выглядело естественно. — Я не буду раздеваться, — с угрозой проговорила Сакура. — Будешь. Сыграй это. Ты будешь другим человеком, Сакура. И звать тебя будут Широй. Поверь мне — Бабаи из тех людей, чьи элиты особо ценятся. Он выращивал их редко, но каждый раз его элиты, на тех торгах, на которых я был, оценивались очень дорого, часто беря первое место по цене. И если Бабаи изменил решение касательно Ширы — сделать ее элитой, а не деликатесом — у него должны были быть веские причины. И ты должна сыграть эти причины. Выключи Сакуру и включи Ширу. Это будет генеральная репетиция. Она замешкалась. Ей приказывает раздеваться вообще незнакомый человек, но на миссии это может произойти на глазах десятков людей, Сакура это знала еще по воспоминаниям Ширы — при ней часто обсуждали элитные торги. Так что слова Такеру не были лишены смысла, но как же сложно переступать через себя! Она глубоко вдохнула и выдохнула. Просто прими это, как тренировку. Возьми себя в руки. Она никогда не узнавала у Ино подробностей ее одиночных миссий, но про их класс знала прекрасно — соблазнение. Как и знала то, что благодаря ее дару, Яманака раскручивает свои цели на информацию, не занимаясь с ними сексом. Это был ее выбор, и миссии она выполняла блестяще, так что предъявить ей было нечего, но на что она шла ради успеха, было загадкой. Кто знает, может, раздеться — это было самое простое? Неужели она слабее Ино? — Прикажите еще раз. — Ты уверена, что готова выполнять приказы, не раздумывая над ними? — Да, — без уверенности в голосе ответила Сакура. — Сядь. Что? Она ждала команды раздеться! Замешкавшись, взглянула на Такеру, но он гневно подстегнул ее: — Не думая! Сядь! Она плюхнулась на попу, поморщившись от боли в хвосте, ощущая холод каменного пола. — Встань. Она встала, стараясь придать лицу отстраненное выражение, что получалось весьма плохо. Она понимала, что он дает ей освоиться, чтобы выполнять команды на автомате, но все равно — не думать не получалось. — Посмотри мне в глаза. Она встретилась с темными глазами Такеру. Вокруг глаз разбегались морщинки, ресницы были куцыми, а переносица чуть смещена вбок. — Сними верх. У нее задрожали губы. Это было стыдно, это было неправильно, но она наступила себе на глотку, запихнув в нее перед этим все, что в ней клокотало. Руки потянулись к низу топа, отданного ей Ино — вернуть она его не могла, потому что на спине были вырезаны дыры для крыльев. Ино рванье не носит, в отличие от нее. Она чувствовала, как отрывается ткань от кожи, как будто приросла к ней. Каждый сантиметр отвоевывала у своей стыдливости, но сцепила зубы — и топ бесформенной тряпкой упал на пол. — Не закрывай глаза. — Такеру не рассматривал ее, он продолжал гипнотизировать ее взглядом, нагнетая чувство неловкости. Она заставила себя смотреть на него, мучительно краснея и проклиная ту минуту, когда учуяла в воздухе что-то волнующее, после чего нашли Такеру в лесу, переломанного и при смерти. Лучше бы его не было в ее жизни, в жизни всех, кто его знает из-за нее. — Теперь низ. Избавиться от юбки было безумно сложно. Но очередное усилие — и вот, она стоит перед этим калекой, голая, не считая тонкой полоски трусиков, прикрывающих ничтожно малую часть ее тела. Глаза слезились от унижения и стыда, но она заставила себя не плакать. Нельзя плакать. Ничего ужасного не происходит. Все хорошо, вдох-выдох. Он так же не проявлял интереса к ее телу, смотря только на ее лицо. От этого было неожиданно легче. — Я хочу, чтобы ты посмотрела в зеркало. — Она послушно повернулась, почти тут же зажмурившись. — Не закрывай глаза. Смотри в глаза своему отражению. И она посмотрела. На нее смотрела голая химера, с резкими скулами и очерченной лобной костью. Она тряхнула волосами, перебросив их вперед, закрывая грудь и бедра. — Нет, волосы нужно убрать. Ты должна видеть свое тело. Как сквозь туман видела, что девушка в отражении собрала волосы в длинный хвост, откинув их за спину. — Опиши, что ты видишь. — Чудовище. — Нет, опиши каждую деталь, которую ты видишь. — В его голосе снова появилась жесткость, даже хрипота и шепот не могли это скрыть. — Уродские глаза. Волосы, как проволока — короткие пряди постоянно лезут в уродские глаза. Шея в шрамах. Грудь. Торчащие ребра, впалый живот, выступающие косточки бедер… — Опиши грудь. На мгновение задумалась, почему она должна это делать, но взгляд в глаза Такеру через отражающую поверхность — и она заговорила: — Круглая. Правильной формы. Симметричная. Большая. Маленькие соски. — Он не смотрел на грудь, он смотрел в глаза, будто все, что ниже для него не существовало. — Тебе нравится грудь, которую ты видишь? — Да. Если во мне есть что-то красивое, то это грудь. — Хорошо. Теперь опиши все, что выше, но подробно, в деталях. — Ключицы. Чуть короче, чем должны быть. Плечи довольно округлые. Шея в безобразных… — Не надо о шрамах. Говори о шее. — Обычная шея, — вдруг выплюнула Сакура. Предостерегающий взгляд — и она продолжила уже спокойней: — обычная шея, довольно длинная, но в целом — ничего особенного. — Выше. — Подбородок. — Какой он? — Обычный подбородок. — Хорошо. Теперь губы. — Обычные губы. Тонкие, чуть полноватые в серединке. Четкий бантик, не сильно выделяющийся. — Постепенно она начинала понимать, что он от нее хочет, и ощущение собственной наготы уже не так тяготило. — Дальше. — Нос. Прямой, небольшой, аккуратный. Глаза… — она запнулась, но его взгляд теперь как будто придавал ей сил. — Зеленые, очень яркие, с узким зрачком. Густые ресницы, темные, темнее, чем волосы или брови. Высокий лоб, с печатью посередине. Печать — фиолетовый ромбик, между бровей, брови розовые, изогнутые к краю… — почему у нее на глаза наворачиваются слезы? — Волосы розовые, длинные, прямые, густые… Такеру не отрывал от нее взгляда, рождая в душе странное чувство. — Теперь от груди вниз. — Талия. Очень тонкая, можно обхватить руками, если постараться. — Она положила руки себе на талию, постаравшись выполнить то, о чем сказала. Почти получилось. — Очень сильный контраст с широкой грудной клеткой, кажется, что талия тоньше, чем есть на самом деле. И с бедрами сильный контраст. Бедра широкие, округлые, четко видно мышцы ног, колени выглядят как обычно, но расположены выше, чем должны быть. Голень тоже короткая, щиколотки высокие, очень тонкие, переходящие в пятку. Я не могу наступать на пятку, потому что вес, — она немного качнулась, — вес моего тела распределяется на пальцы ног. Ступни длинные, видны сухожилия, управляющие пальцами ног, я стою будто на носочках — точнее, я действительно стою на носочках… — она остановилась, потому что дрогнул голос. Никогда за эти три с половиной года с момента ее перерождения она себя так не разглядывала. — Опиши спину. — Широкая сверху… Лопатки… Перерастающие в плечи крыльев. Позвоночник покрыт черной чешуей, больше похоже на змеиную кожу, гладкую, холодную. Крылья похожи на крылья летучей мыши — локти и кисти, от кистей расходятся пять фаланг пальцев, удлиненных и соединенных перепонками. От локтей перепонки крепятся к спине, ближе к основанию хвоста, чуть-чуть ниже уровня талии. От основания хвоста тоже расходятся перепонки, которые доходят почти до колена. Хвост длинный, гибкий, полностью покрытый чешуей, тоже продолжаются позвоночные наросты, как маленькие шипы, только с хвоста я не могу их втягивать, а на спине могу, но не полностью. — Она произнесла все на одном дыхании. Взгляд Такеру придавал ей сил, будто даже утешал ее… — Кончик хвоста заострен, — она поднесла хвост к груди, резким движением раскрыв перепонки на кончике, как веером, закрывая грудь, — на кончике тоже перепонки, но небольшие. Меньше, чем бедренные и локтевые. — Она замолчала. Описывать больше было нечего. — Ты забыла про руки. — Ах, да. На руках и ногах, под ногтями узкие прорези — когтевые мешочки. Когти длинные, по сантиметру, примерно, полностью втягиваются в пальцы, — она выставила вперед руки, будто показывая их своему отражению, и выпустила когти, тут же втянув их обратно, — Это все. — Теперь я хочу, чтобы ты каждой своей… особенности присвоила слово, которое будет ее характеризовать. Но слова «уродский», «чудовищный», «кошмарный» и так далее использовать нельзя. — Фигура похожа на песочные часы… — она вдруг всхлипнула. Слезы держать больше не было сил, и они покатились по щекам, собираясь на подбородке и капая на голую грудь. — Крылья… внушительные. Гибкий хвост. Сильные, мощные ноги… — голос снова задрожал, и она уже не смогла сдерживать рыдания больше. — Иди сюда. — Такеру протянул к ней руки, и она упала перед ним на колени, упершись лбом в его безжизненные ноги. Больше нагота ее не смущала совсем — то, как он отнесся к ней, то, как повел себя, словно сломало невидимую стену между ней самой и ее отражением. Ее слезы пропитывали грубую ткань штанов, крупные ладони гладили ее по волосам, успокаивая, утешая. — Я… не… — Да, моя девочка. Да. Ты должна была сама это увидеть. Плачь, плачь… Она подняла заплаканное лицо, и увидела, что он тоже плачет. Немолодой мужчина, с сединой, с морщинами на лице, узкими, злыми губами — плакал вместе с ней. — Я не смог показать этого своей жене. Не успел. Откладывал, думая, что у нас впереди… — скупые мужские слезы терялись в носогубных складках, очерчивая морщины горя. — Теперь я хочу, чтобы ты сказала это вслух. Слова не шли. В горле стоял ком от душивших ее рыданий, но осознание было столь сильным, таким… неестественным для нее… — Не могу… — Ты можешь. Просто скажи мне, озвучь то, что ты увидела. — Его глаза блестели от слез, и снова он будто придал ей сил. — Я… краси… ва… — рыдания прорвались с новой силой, и она спрятала лицо на его коленях. Он продолжал гладить ее, успокаивая, по волосам и плечам, — Я не чу… довище… Я не урод! Я красивая! В голове будто что-то вспыхнуло. Вопреки здравому смыслу, которым она жила последние годы, новое знание было ярче, сильнее всех ее предрассудков. Он заставил ее смотреть на себя, заставил рассматривать себя, и увиденное в таких деталях не вызывало у нее отвращения. Внутри что-то скребло, что она ошибается, что это всего лишь его уловка, чтобы раскрепостить ее, но она душила этот внутренний голос. Пусть, когда она проревется на коленях искалеченного работорговца, это чувство исчезнет, но сейчас, в эту самую минуту, под ласковыми, почти отцовскими прикосновениями, она верит ему. Потому что он показал ей. Несмотря… вопреки… Неважно, что с ней стало, она своими глазами увидела это. Даже в своем уродстве она красива.