***
Это было больше похоже на небольшой зал в клубе, нежели на просто комнату, с той лишь разницей, что потолок был невысокий — метра два с половиной, если не меньше. Такая же роскошная обстановка, как и в ее комнате, только тут были диваны с низкими спинками, несколько подвесных кресел, на которых можно было качаться, как на качелях, и диджейский пульт, крутой и светящийся, за которым стоял высокий, улыбчивый, и абсолютно черный мужчина. Здоровый, с сильными, рельефными руками, он привлек ее внимание настолько, что она даже не сразу заметила стихший гул голосов и других девушек, уже откровенно ее разглядывающих. — Смотрите-ка, еще новенькая, — лениво потянула одна из девушек, грациозно выскользнув из покачивающегося на цепи кресла и шагнувшая ей навстречу. — Я Мэми. Первый раз на торгах? — А по ней не видно что ли, что да? — беззлобно потянула потрясающей красоты блондинка с ярко-красными губами и пронзительными голубыми глазами. — Проходи, чувствуй себя, как не дома, — позвала она, и Шира отчего-то сразу прониклась к ней глубокой симпатией, открыто улыбнувшись. Чернокожий парень одобрительно переглянулся с блондином, вторым мужчиной в комнате, окинув ее оценивающим взглядом с ног до головы. Девочки сделали то же самое, и, как ни странно — тоже одобрительно улыбались, кроме одной, которая, казалось, вообще ничего вокруг не видела, сидя с краю дивана и уткнувшись в книгу. — Я Шира, элита Акаи Бабаи, если это вам о чем-то говорит, — она уверенным взглядом окинула всех присутствующих, чуть дольше задержавшись на очень красивом блондине, встретившись с бесстыже зелеными глазами. Двое мужчин, восемь женщин. Расклад понятный, мужчин-рабов, конечно, тоже много, но элитой стать им труднее, а раз уже эти двое здесь — однозначно, что-то в них есть такое, за что хозяева решили их так выделить. Причем темнокожий мужчина выглядел именно как мужчина, может, даже старше тридцати, но определить навскидку было трудно. Второй, красивый до боли в груди, светловолосый, был моложе, но тоже — в его глазах плясали бесы, и ей было просто неловко снова встречаться с ним взглядом, после первого раза — слишком сильное впечатление он на нее произвел. Еще она заметила сидящих вдоль дальней стены пятерых — трех женщин и двух мужчин. Судя по тому, что сидели они на полу и не поднимали глаз, она безошибочно определила, что это нижние, которые здесь для того, чтобы выполнять приказы элит. Выглядели они нормально, если бы не абсолютно отрешенное выражение лица у каждого, как будто они были под чем-то, и одежда — одинаковая у всех, короткие коричневые топы и юбки у женщин и коричневые, простые штаны и голые торсы у мужчин. Ее представление вызвало возбужденное обсуждение, а девушка с книгой вдруг вскинула голову, впившись взглядом в лицо Ширы. Она даже выдохнула от неожиданности, настолько эта элита показалась ей… знакомой? — Бабаи-сама имеет очень высокий статус, — сказал невероятный блондин. — Я Ачи, — он встал и хищной, мягкой походкой приблизился к ней, слегка подвинув скорчившую игривую гримасу Мэми и взяв тонкую ладонь в свои руки, — и мне очень интересно, какая ты, Шира. — На последних словах он приложился точеными, потрясающей формы губами к тыльной стороне ее ладони, отчего Ширу бросило в дрожь. — Какая я? — переспросила она, чувствуя, что еще немного — и Шира стремительно начнет превращаться в Сакуру, у которой в случае смущения было только две реакции — упасть в обморок или вдарить по сопатке. — Ой, расслабься, — фыркнула Мэми, снова улыбнувшись и откинув черные, короткие волосы с лица. — Ачи — просто король постели. Ты не пожалеешь. Ни одна из нас не пожалела, — хихикнула она, и остальные девушки многозначительно переглянулись, будто знали общий секрет, в который Шира еще не была посвящена. — Поживем — увидим, — улыбнулась Шира, вырвав руку из уверенных, длинных пальцев с крупными костяшками, уже начавших ласкать ее запястье. — Обсудим это позже, — Ачи в ответ многообещающе ухмыльнулся и подмигнул ей. Внимательно глядя в ядовито-зеленые глаза парня под одобрительное улюлюкание девочек, Шира внезапно ощутила, как напряжение проходит. — Ладно, новенькая, — Мэми бедром оттолкнула ухмыльнувшегося Ачи, приобняв Ширу и проведя ее к дивану. — Я тебя со всеми познакомлю… — Мэми — наша старушка. Это уже ее третьи торги, так что прислушивайся, — язвительно заявила девица с рыжими, как факел, вьющимися волосами, и бросила косой взгляд на Мэми, которая ничуть не смутилась: — Именно. Это мои третьи торги, так что просвещайся, крошка, и ты поймешь, как заработать себе репутацию, как у меня, — промурлыкала она, потершись щекой об обнаженное плечо Ширы. — Репутацию влюбленной дуры? — деловито осведомилась другая, темненькая, с родинкой у уголка губ, под новый взрыв хохота. — Тусуйся мимо, Кора, — оскалилась Мэми, но опять же, даже не оскорбилась. — Вот смотри, эта гарпия — Кора. Талантов у нее практически нет, кроме острого языка. Кстати, твой хозяин доволен, как ты работаешь ртом? — Мэми расхохоталась собственной остроте, а Кора закинула ногу на ногу и плотоядно облизнулась, ничего не ответив, но ее молчание было очень красноречивым. — А это, — продолжила Мэми после короткой паузы, — ее сестра-близнец Керр. При определенном раскладе она могла бы быть, как Донна — голос фантастический. Керр, услышав свое имя, приветливо улыбнулась Шире, и девушка отметила, что сходство у сестер не такое уж и сильное. Керр была полнее, грудь больше, но фигура напоминала грушу, так как бедра казались слишком широкими и полными. — А это Донна, наша звезда, — с пафосом представила сногсшибательную блондинку Мэми. Ту самую, которая в начале сразу понравилась Шире. — Мало того, что из нас она единственная красотка — не считая тебя, крошка, — так от ее голоса трескаются бокалы в руках господ. Не голосовые связки, а жеееесть, — Донна улыбнулась лестной характеристике, обнажив белоснежные, ровные зубы за ярко-красными губами, и Шира снова ощутила исходящее от нее спокойное тепло. Шира слегка замялась. Она-то думала, что красивей Ино девушка еще не родилась, а тут перед ней сидело живое подтверждение тому, как сильно она ошибалась. — Я Кодирой, — не стала дожидаться вычурного представления рыжая, — и я стою дороже, чем ты, — безапелляционно заявила она, вызвав своим высказыванием очередной одобрительный гогот. — Если ты ей однажды врежешь, поверь, она будет благодарна, — с насмешкой сказала Донна тихим, приятным голосом. И от этого должны трескаться бокалы? С угла дивана донеслось презрительное фырканье. Девица, так впечатлившая Ширу, продолжала держать книгу на коленях и скептически улыбалась, как будто слушала лепет детишек в детском саду. — Ой, слушай, — вдруг обратилась к ней Кора, вставая, — а они искусственные, да? — и схватилась за дыбившую топ грудь Ширы, заинтересованно вскинув бровь. Шира улыбнулась, но промолчала, позволяя легким рукам осторожно изучать ее грудь. — Они тяжелые? Больно было? — Покажи шрамы! Есть же шрамы? — подхватила ее близняшка, Керр. Ачи и чернокожий парень, имени которого она так пока и не знала, тоже с интересом уставились на ее грудь, совершенно не скрывая направления своих взглядов. — Но фигурка — бомба. А ребра удаляли? — Мэми, казалось, только сейчас заметила тонкую талию, которую уже минут пять не выпускала из рук. Шира самоуверенно выгнулась, давая оценить себя: — Ничего мне не удаляли. Я всегда была худенькая. — Дааа. А жопка тоже дело рук доктора? Кто оперировал? — продолжала выяснять Кора. — Да хватит уже, видишь же, что она не отвечает. Ты чего такая гордая?.. — капризно потянула Керр, вдруг изменившись в лице. — Ты что, делик? — Делик? — переспросила Шира, вскинув бровь под внимательным, офигевшим взглядом ребят. — Господа, — вдруг громко объявила Мэми, — на моей памяти это вторые торги, на которых присутствует элита-деликатес! Шире внезапно захотелось убежать куда-нибудь подальше от бреда, происходившего вокруг, но неожиданно для себя она поняла, что гвалт, прошедший по ребятам, был не насмешливый, не презрительный, а восхищенный. — Ребята, а не слишком мы на нее набросились? — постаралась сгладить накал страстей Донна, от чего Шира взглянула на нее с нескрываемой благодарностью. — Да вам лишь бы пощупать кого-нибудь, — снова фыркнула девица с книгой, внезапно столкнувшись с Широй взглядом черных, абсолютно непроницаемых глаз, и Ширу пронзило током узнавания. Вот кого ей напоминала эта девица. Да это же Учиха Саске, если бы он был женщиной! Светлая, почти белая кожа, в районе подбородка слегка покрасневшая от сыпи, черные, с узким разрезом глаза и такие же черные, гладкие волосы, от черноты отдающие синевой. — Завидуй молча, — вдруг резко одернула Мэми. На этот раз в ее голосе дружелюбия не было ни капли. — Тебя то, доска стиральная, можно только за нос щупать. — А тебе приходится жрать одну капусту, чтобы не превращаться в гусеницу, когда садишься, — парировала девушка, и остальные внезапно расхохотались, глядя, как пунцовеет от гнева Мэми. — А эта, — презрительно произнесла Мэми, снова обращаясь к Шире, — одна из выскочек из нижних. Хочешь, объясню тебе, как с такими обращаться? — Я сама решу, к кому как относиться, — спокойно одернула Шира, внезапно ощутив себя в своей тарелке. — Спасибо, Мэми, но, думаю, дальше я сама со всеми познакомлюсь. — Она улыбнулась опешившей девушке и прищурилась, отлично зная, что с таким выражением лица она очень похожа на лукавую кошку, стащившую сосиски без свидетелей. Приблизившись к девушке-Саске, она протянула руку, представившись, — Шира. Немая сцена. Все напряженно смотрели, как Шира стоит с протянутой рукой и улыбается, а бывшая нижняя не делает никаких телодвижений, чтобы ответить на приветствие, а только смотрит. Смотрит взглядом, в котором тонули даже блики света. — Тэя, — бросила она, так и не подав руку, и перелистнула страницу книги. Шира, не подавая виду, что оскорбилась, заметила: — Отличная книга. И давно ты увлекаешься хирургией? — Ты умеешь читать?! — голоса Тэи, Мэми и Коры слились в один, когда они одновременно задали этот вопрос. Шира выпрямилась. — Немного, — ответила она, видя, как взгляды ребят снова наполняются удивлением и восторгом от этого заявления. А в душе — полное смятение. Это ее первый прокол — Шира-то читать не умеет. Хорошо, что остальные рабыни об этом не знают, иначе точно появились бы вопросы, которые, чем черт не шутит, они бы задали своим хозяевам. Да и не будет же она говорить, что лично два года назад написала эту книгу? — Воу… — голос чернокожего парня был нереально низкий, такой, что от него бежали мурашки, как от баса, ударившего по телу. — Да ты не тока красивая, а еще и умная. У тебя ешть хоть один недастатак? — Нет, если верить моему папе, — она вложила в эту фразу столько нежности, что даже слегка занервничала, не слишком ли наигранно это прозвучало. — Твоему… папе? — опешила Донна. — Ну да. Господин Бабаи — мой отец. — Божечки-кошечки… — Теперь взгляды изменились. Ребята незаметно, как они думали, переглянулись между собой, и слегка стушевались, будто не зная, можно ли продолжать вести себя так же раскованно, как и раньше. — И когда ты собиралась сказать? — осторожно поинтересовалась Мэми, явно озвучивая мысли всех собравшихся. — А это так важно? — легкомысленно засмеялась Шира. — Конечно. Ты, получается, элита высшего сорта. — Донна расслабленно закинула ногу на ногу, нарочито небрежно пожав плечами. — Все интереснее и интереснее. — Я этого не знала… — удивилась Шира. Внезапно Тэя снова вскинула лицо от книги и сказала какую-то фразу, но Шира сначала не поняла, был ли это просто набор звуков или она не расслышала. Тэя, увидев ее замешательство, медленно повторила. Донна вдруг тоже что-то сказала, как будто отвечая Тэе, и что-то коротко брякнула Кора, от чего Ачи и чернокожий парень прыснули. — Неправда, — быстрее, чем успела обдумать, что делает, перебила их Шира. — Ты поняла? — немного нахмурилась Донна. — Я не совсем уверена, — медленно проговорила Шира, — но если я — дочь своего хозяина, это совсем не значит, что я заносчивая и не умею развлекаться. — А ты умеешь? — с лукавой ухмылкой спросила Мэми. — Конечно, — вызывающе улыбнулась Шира. — Проверим, — передразнила ее интонацию Мэми, и подмигнула парню за пультом. — Дони, твой выход. И чернокожий парень, Дони, улыбнулся белоснежной улыбкой и резко крутанул какие-то штуки на своем навороченном пульте, погружая комнату в полумрак и заставляя стены трястись от баса, пульсирующего в потрясающих звуках музыки.***
— А кто тебе шьет? — Шира с интересом водила пальцем по искусной вышивке на топе Керр, изображавшей цветы, тонко перетекающие в ажурные крылья бабочек, так плавно, что границы было не разобрать. — А, одна из наших нижних. Нравится? Давай и тебе что-нибудь сошьем. Она резво управится, думаю, пару суток. — Ага, если спать не будет, — хихикнула Шира, но Керр посмотрела на нее совершенно серьезно: — Конечно, не будет. Шира подавилась собственным смешком, отпив из своего бокала яблочный сок. Керр продолжала рассказывать про рукодельницу-нижнюю, которую специально для них с сестрой купил хозяин, а Шира заинтересовано кивала, давясь желанием проблеваться от мерзкого свежевыжатого сока и манерной речи Керр. Она иногда переходила на другой язык, «язык элит», как они это называли, хотя в среде рабынь он был придуман нижними, и от этого ее речь в сознании Ширы несколько дробилась, но, в принципе, она все понимала. Такеру предупреждал ее, что у рабынь есть свой язык, больше похожий на певучие намешанные слоги, но вполне приятный для уха и что самое главное — непонятный для господ. Нет, конечно, матерые торговцы знали некоторые фразы и слова, но учить этот язык никто не заморачивался — кому интересно, о чем между собой могут говорить нижние? Когда Сакура впервые проникла в воспоминания Ширы, она даже не догадывалась, что, отдавая приказы нижним, жившим с ней, Шира переходила на другой язык — ведь в голове Ширы между ними особой разницы не было, она оба знала практически с рождения. Так что пришлось учить некоторые слова вместе с Такеру, но словарный запас был весьма и весьма ограничен, все же Такеру сам был одним из господ. Спасало только то, что он жил со своей нижней, как с женой. Ему пришлось поневоле какие-то вещи выучить, чтобы она его лучше понимала. Болтая с Керр в полумраке большой комнаты с огромным зеркалом в одну стену, из-за чего создавалось ощущение танцевального зала, она старалась максимально запоминать то, что элита говорила. В их разговор довольно часто встревали другие девочки и Ачи с Дони, но Шире от этого было даже легче. Она за последние два часа уже обжилась в этом коллективе, примерно поняв, кто здесь есть кто. Во-первых, потому что сейчас, за неделю до начала торгов, конкурентками они не были и быть не могли — ведь они друг у друга были теми, с кем можно обсудить проблемы насущные. Элита, независимо от пола, возраста, цвета кожи и всего остального — не тот человек, кто может спокойно выйти на улицу, с кем-то познакомиться, завести друзей. Каждый вел жизнь затворническую, как и хозяева, и для них эти самые торги раз в полтора года были единственной возможностью встретить кого-то нового или увидеть уже знакомые лица. Во-вторых, во время торгов конкуренции тоже не было — потому что работать они должны были слаженно. Торги в целом больше напоминали Шире конкурс талантов, направленный целиком и полностью на то, чтобы каждую — именно каждую — выставить в наиболее выгодном свете, из-за чего их комбинировали то в пары, то в тройки, то ставили номера сразу для всех, опираясь на таланты каждой… Как она поняла, в конце этой недели ими займется управляющий, ведущий торгов, которого нанимали специально для этих целей. Именно он должен определить, что в каждой девочке особенного, и преподнести это господам под самым вкусным соусом — ведь с каждой продажи он имел процент, так что чем выше цена — тем выше его доход. Было только одно правило между самими элитами, которое ей уже успели объяснить — все, чему они учатся друг у друга, должно быть представлено только хозяину и исключительно ему. Любое использование на сцене каких-то фишек, увеличивающих стоимость на торгах, каралось полным игнором со стороны элит, а то и вообще могли темную устроить, да так, что концы потом не найти. В общем, выделялись только трое — Донна, Мэми и, как ни странно, Тэя. Парней-элит в расчет она не брала — они шли отдельной графой торгов, могли быть задействованы в представлении девочек, но их цена определялась другими параметрами. Донна, помимо своей необыкновенной красоты, очень ярко выделялась поведением. Уж если к кому и применимо слово «элита», так это к ней — потрясающие манеры, сдержанность, скрытность в каком-то роде, но при этом она искренне хохотала вместе с остальными над хохмами, без стыда выражала симпатию к Шире и даже старалась сгладить шутливые нападки в сторону новенькой. Чего нельзя было сказать о Мэми. Ее имя было Мэгуми, но она начинала трястись, если к ней так обращались, не удивительно, что так ее называла только Тэя, с которой у них была явная война. Почему ее так коробило от звука собственного имени, Шира так и не поняла, но для этого у нее впереди была еще целая неделя, плюс неделя торгов — она планировала понять и услышать каждую, чтобы, когда миссия закончится, лучше понимать, что со всем этим делать. Вот и в заварушку они ввязались… Тэя. Тэя — это была отдельная песня. Другие элиты ее не жаловали, причем некоторые, типа Кодирой и Мэми, были совершенно непреклонны в своем стремлении в очередной раз подчеркнуть, кто они и кто она. Она просто выскочка из нижних, сама продавшая себя хозяину. Сама. Это было ключевое слово, почему ее не переваривали, не считая того, что она «из нижних», от чего остальных воротило еще больше. К тому же фигура Тэи и правда напоминала стиральную доску — груди не было совсем, очень худые ноги, плоская попа (Шира имела возможность в этом убедиться, когда та вставала), и выступающий живот. Если бы не взрослое лицо, непонятно откуда оказавшееся на этом детском теле, она бы никогда не дала бы ей больше девяти лет, а так — около двадцати, или что-то вроде. Кодирой, на взгляд Ширы, была слишком… мужественной, что ли. Рыжая вьющаяся копна волос и очаровательные, очень к месту, веснушки не делали ее женственной, наоборот, придавали всему ее облику мятежный и воинственный вид. От взгляда ее карих глаз Шире становилось не по себе, она как будто просвечивала новенькую рентгеном, придирчиво проходясь то по ненатуральной груди, то по волосам цвета фуксии, то по ягодицам, давая немую оценку. И оценка эта была явно неутешительной. Еще была Кохэку, но она только поддакивала остальным и мерзко хихикала, будто никаких своих мыслей в ее голове не было. В элиты ее определили, как поняла Шира, за волшебный цвет глаз — янтарный, с красноватыми вкраплениями, будто рисующий на радужке узор цветка. Да и черты лица у нее были правильными, приятными взгляду. Еще была девочка Рика, но ее уже от них забрали — за ней пришел один из слуг, и никто не задавал вопросов. Никому не было дела до того, куда и кого забирают — это их неделя, но если хозяевам угодно… Кора и Керр — близняшки — представлялись и продавались как одна рабыня. Керр действительно божественно пела, в чем Шира убедилась, когда Дони — точнее, Донюр, странное имечко, — наигрывал что-то ритмичное на своей установке, а Керр запела сильным, грудным голосом, пробирающим до мурашек. Она как раз и стала первой, кто открыл сезон так называемого «веселья» среди элит, получив свою порцию аплодисментов после того, как допела, и под легкую фоновую музыку медленно, с пафосом вынула из лифчика небольшой прозрачный пакетик: — Ну что, готовы развлечься? — Керр передала пакетик Коре, и та высоко подняла его над головой, под одобрительный хохот остальных. — Я точно готова, — Мэми из кармашка бесстыже коротких шорт тоже вытащила пакетик, точно такой же, как в руках Коры. — Девощки, кто кочет коктэль? — Дони из-за своего пульта извлек две литровые бутылки, наполненные янтарной жидкостью. Тут же две нижние по приказу Ачи забрали бутылки и начали всем разливать виски, смешивая с яблочным соком. А еще произошло удивительное — Кора, забрав второй пакетик с травкой у Мэми, отдала оба… Тэе. Девушка спокойно забрала их, вытащила несколько листов тонкой бумаги, сложенной между страниц ее книги, и начала скручивать подобие сигареты. Ловкие, уверенные движения — и вот, уже через пару минут Ачи забрал у нее первую самокрутку, с наслаждением ее раскуривая. — У меня тоже есть, — Тэя передала вторую готовую самокрутку Дони, и снова раскрыла книгу ближе к середине. — Хозяин дал, — равнодушно сказала она, извлекая на свет пакетик, в котором было две таблетки. Круглые, белые, с небольшой выбитой буквой «А» на них. Шира от удивления выхватила пакетик у нее из рук, неверяще поднеся таблетки к глазам, пытаясь успокоить бешено застучавшее сердце. А-кьюр. Ее первый эксперимент над собственным сознанием — но откуда они могли взяться у рабыни?! — Кто твой хозяин? — спросила Шира. — Баксенай. Ты с ним знакома? — удивилась Тэя, пожалуй, впервые за все время проявив хоть какие-то эмоции — тонкие черные брови поползли вверх. — Нет, я никого кроме отца не знаю, — выдохнула Шира, краем глаза заметив, что никто из девочек не обратил внимания на ее реакцию на таблетки. И это была почти правда, ведь кроме Такеру и Бабаи она в самом деле не видела ни одного торговца. А в гостиной, когда они только прибыли, она никого не смогла разглядеть, слишком низко был надвинут капюшон на глаза. Полная задница. Среди девушек-рабынь гуляют вот так запросто ее наркотики, еще и те, которые она уже пару лет не делала. Про себя сделав заметку, что надо составить полный список тех, кто имел доступ к ее таблеткам, она спросила: — А что это все такое? — Малышка, — Ачи выпустил изо рта клуб белого дыма, немного закашлявшись, — это то, что по удовольствию может сравниться с сексом. Но, так как у тебя его не было, — его глаза постепенно начинали краснеть от выкуренной травки, — это будет лучшее, что ты когда-либо испытывала. Про себя Сакура усмехнулась. Ты никогда не пробовал С-кьюр, наивный, но вслух сказала другое: — Не думаю, что господин одобрит… — Все хорошо, — Донна жестом пригласила ее сесть рядом и забрала у Ачи косячок, сама затянувшись. — Просто попробуй. Хозяева сами дарят нам это удовольствие, очень глупо отказываться от такой милости с их стороны. — Передав Шире самокрутку, она объяснила: — Вдохнуть надо в легкие и немного подержать дыхание. У тебя получится. Шира неуверенно затянулась, тут же притворно закашлявшись, чтобы не выдать себя. Сымитировать наркотическое опьянение ей будет легко, а сама травка сильного действия на нее не имеет — так, больше расслабляющее. Они не раз запирались с Шикамару в ее кабинете, чтобы покурить хорошую траву, и возможно именно это и спасло ее от безумия, когда она только переродилась. Шикамару очень много с ней разговаривал, лениво потягивая сигарету, набитую травкой, иногда их темы выходили даже за пределы понимания их обоих, но, тем не менее, она вспоминала это с благодарностью, и дело было вовсе не в наркотике. Все заметно повеселели. Косячок Ачи гулял из рук в руки, второй не выпускал Дони, зажав его крупными зубами, покручивая время от времени какие-то штуки на пульте. Музыку он подбирал бесподобно, будто наигрывал саму атмосферу в комнате, и Шира почувствовала легкое покалывание в руках и ногах, расслабляясь. От растекавшегося по телу удовольствия она не сразу заметила, когда девочки начали между собой ожесточенно спорить. Опять зацепились языками Мэми и Тэя, и одна другой упорно вбивала, какое та ничтожество. — …и вообще, что в тебе особенного? То, что можешь сразу все дырки подставить? — выплюнула Мэми, а Тэя в ответ лишь презрительно усмехнулась. — Мое искусство совсем не в этом. Хотя да, ты дай Бог хозяина ублажишь… — Мой! Хозяин! Меня! Любит! — проревела Мэми, мотнув головой, от чего короткие волосы упали ей на лицо. — Тебе никогда не понять… Хотя о чем тут говорить. Ты больше ничего не умеешь, только давать. А для элиты нужно нечто большее. — Не говори о том, чего не знаешь. — Тэя встала, отложив книгу, и подошла к Дони, что-то нашептывая ему на ухо. Он внимательно слушал и кивал, потом дал ей затянуться присвоенным косяком и резко убрал звук на своей установке. Тэя без капли смущения встала так, чтобы всем было хорошо ее видно, и повернулась лицом к зеркалу, закатав обтягивающую маечку, обнажив живот. — Жуткая фигура, — усмехнулась Мэми, а Кодирой с Кохэку засмеялись, презрительно глядя на застывшую к ним спиной девочку. — Ох, зря вы так, — тихо сказала Донна, и тут же, с первым ударом баса, у остальных вытянулись лица. Тэя медленно начала двигаться. Сначала бедра, потом живот, потом грудь. Все отдельно, как будто ее тело было не цельным, а поделенным на части, и музыка обволакивала ее, как будто каждым движением она сама ее создавала. Покачивание бедрами, удар вперед грудной клеткой — четко, выверено, грациозно, плавно — и волшебно. Шира не могла скрыть восторг, от которого по рукам бежали мурашки, а Дони тонко чувствовал каждое последующее движение Тэи, четко творя музыку, которую она танцевала. Теперь назвать ее бесформенной было нельзя — то, что делал ее живот, когда все тело было неподвижно, было непостижимо. Пока она танцевала, никто даже не разговаривал — она приковывала к себе взгляды, удерживая новыми движениями, покачиваниями, даже кисти ее рук танцевали, каждый пальчик продолжал волны, идущие по ее телу, а ее глаза… Черная бездна, затягивающая в себя свет от ламп и души тех, кто сейчас неотрывно смотрел на магию, которую она творила своим танцем. Когда она закончила танцевать, Дони и Ачи медленно, почтительно захлопали, а Донна первая прервала воцарившуюся тишину: — Пожалуйста, научи меня этому, — без доли издевки попросила она, и Тэя чуть высокомерно кивнула, победно улыбнувшись. Мэми сконфуженно молчала, а ее подпевалы — Кодирой с Кохэку, даже, казалось, тоже сейчас попросят об уроке волшебного танца. Отношение к Тэе заметно изменилось, причем в секунды — Ачи снова предложил свой косячок, опередив Дони, Керр с Корой подвинулись, уступая место ближе к середине дивана, а Мэми выглядела даже слегка затравленной. Уж явно не такого эффекта она ожидала. Донна встала рядом с Тэей, тоже закатав маечку, обнажив твердый, очень рельефный мускулистый живот, проработанный до такой мелочи, что Шира присвистнула бы, если бы умела. Не у каждой куноичи такое сухое, жилистое, проработанное тело, а по Донне теперь, когда она встала, было видно, что физическая нагрузка для нее — не пустой звук. Мускулистые ноги, точеные плотные ягодицы, едва прикрытые короткой юбкой, маленькая, крепкая грудь — фигура была просто потрясной. Шира решила не оставаться в стороне и встала по другую сторону от Тэи, пытаясь повторить те движения, которые она медленно показывала, невольно ощущая себя рядом с ней страшно неуклюжей. Неужели и правда тело может так двигаться? — Танец — вертикальное выражение горизонтального желания, — тихо, с улыбкой выдал Ачи, а Дони одобрительно закивал, тоже наблюдая за потугами Ширы и Донны двигать животом и бедрами так, как двигала Тэя. У Ширы получалось совсем плохо — если у Донны живот был мускулистый и плоский, то у Ширы его в принципе не было, и двигать было нечем. Зато с бедрами все было не так плачевно — Тэя терпеливо объясняла принцип, даже берясь за бедра Ширы и пальцами надавливая там, где нужно было прочувствовать мышцы. Наркотический кумар усиливался, уже и Мэми сказала пару одобрительных фраз в адрес Тэи, в ответ выслушав о том, как она красива, потом начались песни — у Мэми был грудной, низкий голос, которым она не очень хорошо владела, но пела вполне приемлемо. Она съела полтаблетки А-кьюра, и ей, судя по поведению, стало совсем хорошо, остальные тоже разделили оставшиеся таблетки, запивая их виски и закуривая травкой. Шира не отставала от остальных, отказавшись только от своей части А-кьюра в пользу более «опытных» элит, и девушки восприняли это, как дань уважения новенькой, от чего положительное отношение к ней только укрепилось. И Шира начала понимать, за что тут каждая из элит. Под восторженные аплодисменты Кохэку сложилась почти в три раза, сгибаясь под невероятными углами, без видимых усилий закидывая обе ноги себе за голову, или касаясь собственных ягодиц затылком. Шира в своей истинной ипостаси тоже так могла, но так у нее и позвоночник совсем иначе устроен, а тут… Донна танцевала с Ачи, когда тот пел, и его голос был так сексуален, что срывало крышу, а в купе с его внешностью — он был просто оружием массового поражения. Не будь он заперт здесь, как элита, девочки бы бегали за ним табунами, пускали слюни и текли, а если поверить остальным элитам, что все с ним спали и все были в восторге… А потом спела Донна. Ее диапазон был невероятен — от низких, грудных нот она четко, без намека на фальшь, переходила на высокие тона, играла голосом, как ей вздумается и тембр у нее был настолько фантастичный, что не было никаких сомнений — она будет если не первой по цене на торгах, то в тройке точно. Торговцы любят яркие, уникальные таланты, а тут действительно дар. Вечер плавно перетекал в ночь, нижних несколько раз отправляли в комнаты элит за новыми пакетиками с травкой или бутылками с виски — алкоголь был только у Дони, а он кроме виски ничего больше не признавал, — и, в конце концов, Мэми пьяно спросила: — А ты, Шира? В чем твоя особенность помимо мордашки и фигурки? — Она же пела с нами, ты что, не слышала? — икнула Керр, единственная, кто за весь вечер ни разу не встал с дивана, но Мэми ее перебила: — Да, она отличный бэк, но не за подпевку же она элитой стала? — Она за отца отличной элитой стала, — заплетающимся языком поправила Донна, и все расхохотались. Шира засмеялась вместе со всеми, искренне порадовавшись про себя, что не убрала свой особый сундук подальше, а отставила отдельно. — Нет, не за отца, — промурлыкала она. — Я вам покажу, если хотите. Тут же раздались требовательные выкрики и нестройные жидкие аплодисменты, и Шира ощутила нестерпимый жар в груди — предвкушение. Она хотела произвести впечатление на них, ей почему-то было очень важно это, ведь она давно не чувствовала себя так легко и расслабленно, как под чужой личиной в компании малознакомых парней и девушек. И закрепить это ощущение ей хотелось неимоверно. — Эй, ты, — она махнула рукой в сторону нижних, пытаясь привлечь внимание парней, — Черт, как там тебя… Бедолага! Сюда подойди! Один из нижних поднял голову, покорно встав и приблизившись, и Шира быстро и путано объяснила, что от него хочет. Он так же покорно поклонился и вышел, через некоторое время вернувшись с длинной блестящей палкой, похожей на турник. — А это че за фигня? — Кора развалилась на Тэе, Мэми, Донне и Керр, изгибаясь и подставляя тело под поглаживающие и почесывающие ее руки, как кошка. — Увидишь, — пообещала Шира, скользнув за пульт Дони и села ему на колени, обняв его, шепча ему в ухо. Пока нижний устанавливал перекладину, Шира, сидя на коленях у Дони, пыталась отражать пошлые намеки Ачи, но безуспешно — ей было так весело, что почти после каждого изысканного комплимента она пунцовела до кончиков ушей и хихикала, постепенно возбуждаясь. Ей не было смысла прибедняться, в Конохе за ней много кто пытался ухаживать, но после первого же жесткого отказа парни тушевались, боясь гнева нечеловечески сильной куноичи. И то, ей тогда было шестнадцать, она была симпатична и умна, а сейчас… Конечно, три года рядом с ней были всегда одни и те же мужчины, знакомые до каждой мелкой привычки, которых она не могла воспринимать как потенциальных кавалеров, по очевидным причинам. О том, что причина была совсем другая и всего одна, она не хотела думать. Сейчас ее зовут Шира, и она понятия не имеет ни о каких наследниках великих кланов и полубогах, способных контролировать демонов. — Дони, только что-нибудь жесткое, стильное и крутое, окей? — напомнила она, и парень белозубо улыбнулся, кивнув и выпуская ее из кольца своих рук. Она подошла к шесту и сильно подергала его, проверяя на устойчивость. Закрепил его нижний на славу, и она сама напоила его из своего стакана уже чистым виски в качестве поощрения. Он морщился и кривился, но благодарно пил, не смея отказывать элите, чей статус для нижнего был почти так же высок, как статус хозяина. По ее кивку Дони начал творить. Мощные басы в сочетании с электронной гитарой, которую он воспроизводил тут же, на своем пульте, звучали необузданно и дико, и Шира несколько тактов вслушивалась, чтобы поймать ритм. Это была действительно жесткая, тяжелая музыка, девочки даже недоуменно привстали, чтобы лучше видеть, как она будет под это танцевать. Она глубоко вздохнула, пытаясь абстрагироваться, как учила ее Ино, ведь танцевать втроем с ней и Хинатой и танцевать одной были совсем разные вещи. На одном из тактов спина выгнулась сама, тело чувствовало, что нужно делать, и она отпустила все вожжи, давая себе волю. Бедра двигались уверенно, несколько классных движений, уворованных у Ино, — и тут ее как током шибанул голос Ачи, который начал петь под то, подо что она танцевала. Это сочетание опьянило ее хлеще любого наркотика. Огонь уверенности потек по венам, осознание того, как она выглядит — красивая, фигуристая, яркая, нормальная — дало бешеную подпитку ее движениям. Она с триумфом в два такта сделала сальто назад, ногами в конце захватив шест, вместо того, чтобы приземлиться на пол как обычно, и тут же подняла корпус, прижавшись к холодной стали спиной. Для нее это было легко. Она вся была соткана из мышц, закаленных изнурительными тренировками и просто являющихся основой конституции ее тела, но прекрасно понимала, как то, что она делает на этом шесте, эффектно смотрится со стороны. Девушки ахнули, даже у Ачи дрогнул голос, а она уже не видела обалдевших взглядов — одна только мысль билась в голове. Она хотела, чтобы именно такой ее видел Саске. Каждое движение красивого, будто нарисованного тела было посвящено ему. Ей было неважно, что у нее растрепались волосы, что тонкие пряди упали на лицо, оставшись ярко-розовыми полосками на приоткрытых губах, что тяжело вздымается от возбуждения грудь. Все, что ей было нужно сейчас — его руки на ее теле, и собственными руками она рисовала на себе их путь. Пальцы обнимали шест, она почти видела, как ее похотливо оглядывают два разномастных глаза, как язык скользит по тонким, пересохшим от желания губам. Все, что она делала, весь ее танец был историей всего, что было между ними — начиная от отчаяния и нужды в ней и заканчивая отчаянием и невозможности быть с ним. Это были потрясающие, невероятно долгие минуты, за которые она в своем танце снова пережила все. Каждое прикосновение Саске горело на ее теле холодным металлом, каждое слово отдавалось в ушах музыкой, каждое сладкое прикосновение его губ к ней вливалось в нее голосом Ачи. Она не помнила, когда закончился танец. Не осознала тот момент, когда музыка перестала вести ее по нити воспоминаний. И не поняла, как она оказалась в коридоре вдвоем с Ачи. Он целовал ее так, что ее трясло. Невероятно сладкие губы впивались в ее рот, язык сводил с ума умелыми и страстными движениями, сильное тело вжимало ее в стену, руки зарывались в волосы, не давая отстраниться — а она даже не пыталась. Она горячо отвечала ему, потеряв границу, где заканчивался Саске в ее голове и начинался Ачи в реальности. Зеленые, змеиные глаза размывались, вместо золота его волос она видела черные пряди, закрывающие половину лица, а руки ощущали плечи Саске, гораздо более широкие и мощные, чем плечи Ачи. Ей было мало тех прикосновений, которые были, мало того, что они делали — хотелось раствориться в нем полностью, отдаться во власть душного, жаркого плена, сдаться… — ШИРА! — Бешеный рев заставил ее отрезветь, резко оттолкнув от себя Саске, стремительно превращавшегося обратно в парня-элиту, который тут же склонился в поклоне в ту сторону, из которой прозвучал жесткий, громкий голос. — Господин… — одними губами выдохнула она, душа подступившие рыдания. Господи, что она натворила? Как она могла так ошибиться? Обычно сгорбленный, старик стоял прямо, и исходящие от него волны ярости еще сильнее впечатали ее в стену, как будто она надеялась провалиться сквозь нее. Ачи продолжал стоять, согнувшись в низком, пристыженном поклоне, но его под подбородок подперла трость, набалдашник которой держал в когтистой лапе земной шар, и резкий, злой голос прошипел: — Мерзкий ублюдок. Я растил ее шестнадцать лет не для того, чтобы смазливый выродок обесценил ее перед продажей! — Господин, моя вина огромна… — Да я тебя на лоскуты порву прилюдно, сука, если еще раз увижу тебя рядом с ней! Свалил отсюда! — Ачи получил ощутимый шлепок по скуле все той же тростью, и быстро, насколько это было возможно в согнутом состоянии, отступил по коридору. Бабаи в гневе был еще страшнее, чем обычно. Запавшие глаза выпучились и налились кровью, толстые губы побелели, а сморщенная, темная рука сжимала трость с такой силой, что сквозь возрастные пятна и складки дряблой кожи четко проступили костяшки пальцев. — В комнату. Живо! — от этого приказа ее как стегануло. Почти бегом побежала по коридору, чувствуя тяжелый взгляд, прожигающий спину до позвоночника, но стоит отдать ему должное — он снова сгорбился и хромал, следуя за ней. Но шел очень быстро. — Какого хера, Сакура?! — только за ними закрылась дверь, Саске замкнул ее изнутри и отшвырнул трость в стену, чуть не попав в зеркало над туалетным столиком. — Ты что творишь, сука?! — Я… я не… — Сакура не знала, что хочет сказать. В голове было пусто, страх и страшное чувство вины сковали тело, и она застыла, глядя в безумные, заплывшие глаза. Бабаи резко приблизился к ней, с силой схватив ее за руку и дернув, и Сакура вскрикнула, пытаясь вырваться. — Больно! — А мне, сука, не больно?! — проревел Бабаи, хватая ее за второе запястье. — Прости, я не знаю, что на меня нашло! — Сакура заплакала, безуспешно пытаясь освободить руки из его железной хватки, так противоречащей внешности дряхлого старика. Внезапно он отпустил ее. Растирая горевшие запястья, она смотрела на него, плакала и пыталась что-то сказать, но получалось воспроизводить только нечленораздельные звуки. А он просто смотрел, как она плачет. И в его взгляде было столько уничтожающей ее злобы и боли, что она уже хотела просто кинуться ему в ноги, моля о прощении, искренне не понимая, как вообще это все произошло, как она могла так заблудиться в чужом образе, что чуть не потеряла себя… — Саске, прошу тебя… — выдавила она, но он спокойно — слишком спокойно — спросил: — Ты не нашла другого способа добыть нам информацию? — Я вообще не хотела на эту поганую миссию! — пуще прежнего разревелась Сакура, — Я … Саске, это была не я! Ты же знаешь, что я тебя люблю!.. — Да видел я, как ты меня любишь, — презрительно фыркнул старик, сжав толстые, влажные губы. — А если бы пришел попозже, увидел бы к тому же как сильно ты меня хочешь. — Ты больной! Этого бы не было! — Сакуру затрясло от обиды. — Да мне плевать. Хватит лирических отступлений, — Саске глубоко вдохнул и выдохнул, а Сакура сжалась, как от удара. А собственно, что она расстраивается? Разве не этого она хотела — оттолкнуть Саске от себя как можно дальше? Разве не она поставила ему ультиматум, чтобы по завершению этой миссии духу его не было в Конохе? Как долго она еще будет мучить себя постоянными метаниями? То подпускать на непростительно близкое расстояние, то отталкивать… Вот — тот самый шанс закончить все раз и навсегда. Разрезать эту пуповину между ними, которую они оба — идиоты — подпитывали, она своей любовью, а он — постоянной своей доступностью. Или еще черти чем. — Где шприц? — Прошу тебя… — это был самый больной удар. Она еще не отошла от прошлого периода, даже недели не прошло, и снова проходить через все это было выше ее сил. — Я справлюсь и так, я прошу тебя… — Где. Шприц, — медленно, четко повторил он, не давая ей ни малейшей надежды на послабление. — Хотя бы завтра… — взмолилась Сакура. — Шприц. Слезы снова покатились по щекам, обида и отчаяние перешли все мыслимые пределы, и она зарылась в один из сундуков, пытаясь сквозь соленую пелену разглядеть маленький футляр со шприцем, в котором была набрана ее пытка в жидком виде. Еле как, непослушными дрожащими пальцами перебирая ворох таких красивых, бесполезных и нелепых сейчас тряпок, выудила футляр, наконец найдя его, и зажала в пальцах. Саске практически выдирал его из ее рук. Отобрав злосчастный футляр, вскрыл его, вынув шприц, на который Сакура смотрела с плохо скрываемым ужасом, и протянул ей, но она резко замотала головой, не думая о том, что выглядит сейчас, как капризный ребенок. Старик едва заметно пожал плечами и неожиданно быстрым и резким движением воткнул его ей в бедро, выпустив сыворотку в мышцу. Она скривилась от боли, но было поздно — вещество попало в кровь, уже начиная вызывать изменения в ее организме, которые через неделю приведут к периоду. — Да за что ты так со мной, — прошептала Сакура, ощущая накатывающую волнами слабость, становившуюся все сильнее. Старик подхватил ее на руки и положил на кровать, чтобы она не упала. Со стороны, наверное, выглядело жутко — мерзкий сгорбленный старик, легко держащий на руках красивую шестнадцатилетнюю девочку. — Отвечу, если ты первая скажешь, за что ты так со мной, — так же тихо ответил Бабаи голосом Саске. Последнее, что она видела перед тем, как потеряла сознание — горбатая спина, исчезающая за дверью ее комнаты.