***
Бабаи лежал на роскошном ложе и думал, глядя в потолок. В нем клокотало отвращение, гнев и обида, но виной всему была не только Шира, как ни трудно было с этим смириться. Конечно, очередная мысль о том, как совершенно чужой смазливый недоносок прижимал ее к себе, целовал ее, заставляла скрипеть зубы в бессильной ярости, но ведь она в свое оправдание сказала, что это была не она, и он медленно и размеренно принуждал себя в это верить. Они всего лишь играют роли. Она — распутной, раскрепощенной дочери одного из самых уважаемых работорговцев в этом мерзком мире, а он — вышеупомянутого ублюдка-работорговца. Но ведь себя он не винил за то, что сделал с девочкой-деликатесом? Это было страшно мерзко. Он чувствовал себя грязным, отвратительным и подлым, но выбора не было — если бы девочка кому-нибудь проболталась, что он ее отпустил, ничего не сделав, это бы сильно подорвало его репутацию. И он сделал. Ее звали Рика. Когда ее привели к нему, она не выглядела напуганной, скорее, удивленной от чести, которая ей досталась — ублажить самого Акаи Бабаи-сама! Это же невероятный повод для гордости в случае, если все пройдет удачно! До момента, когда он впервые погрузился в иллюзию вместе с Бабаи, он даже не подозревал, сколько существует способов получить удовольствие от женщины. Ему во время его странствий не раз предлагали наслаждение, и это были самые разные девушки — красивые, не очень, молодые, зрелые, продажные и практически невинные… Он не питал никаких иллюзий насчет своей внешности, только не совсем понимал, что заставляет их всех так страстно желать разделить с ним постель. Он сам не испытывал ничего, что заставило бы его согласиться, и в принципе не думал, что на этом можно как-то зациклиться. Для него гораздо более важным было разобраться в себе, найти свою точку равновесия, место в душе, где ему будет спокойно. И на все предложения отвечал непоколебимым холодным отказом, иногда довольно сильно обижая намекающих на разврат девушек. Лучше бы не отказывал. Видимо, ему это аукнулось, раз та, которую так сильно желает тело, вопреки логике и здравому смыслу, каждый раз подпускает его к себе, и, доводя до исступления, неизменно отталкивает. От того было вдвойне горько, что так легко она позволила какому-то мальчишке — черт, он и правда начинает думать, как старик! — прикасаться к ней, сплетаться с ней языками — она не имела на это права! Сакура не просто оттолкнула его, а дала понять, что есть кто-то лучше него, кто-то лучше для нее — и от этого хотелось выть и лезть на стену. Правильно. На нем свет клином не сошелся, и он головой понимал, что ни с ним, ни с этим придурком она не будет, но внутри бушевало такое сильное чувство… Ревности? Да, наверное, это оно во всей красе. То, что он чувствовал, видя, как она шутит с Саем, или переглядывается полным взаимопонимания взглядом с Шикамару, или как тепло смотрит на Наруто, даже близко не шло в сравнение с тем, что он испытывал сейчас. Сука, она целовалась с ним. Прижималась к этому гаду так, как Саске хотел, чтобы она прижималась к нему. Куда делась зацикленная на нем девочка? Сейчас ему даже не хватало ее, но увы — они уже взрослые люди, а Сакура так вообще Биджу, чудовище, как она себя называет… К черту. Это его чудовище. Только его, и плевать, что она там себе надумала, в его силах… Нет. Он не имеет права принуждать ее быть с ним. Или?.. А может, он как раз единственный, кто имеет право? Ведь не существует второго обладателя Ринненгана. И второго обладателя Шарингана тоже. Он — последний, кто может контролировать Биджу, контролировать ее — а значит, если рассуждать просто — просто рассуждать, гипотетически, — что плохого в том, что он слегка подтолкнёт ее? Она все равно уже его любит. А если она так боится его смерти — что ж, можно просто не вступать в интимную связь. Саске же справлялся раньше. Даже когда она душила его похотью ее периода, он же все-таки справился. Да кого он обманывает. Единственный способ не допустить его до нее — изолировать их обоих на разных концах планеты, и то, с его глазами долго удержать его не получится. Бабаи хмыкнул. Если эти негативные эмоции в совокупности и есть любовь, и если на секунду предположить, что он влюблен в Сакуру, то это самые отвратительные чувства, которые он когда-либо испытывал. Сомнения, метания, ревность, снова сомнения — если она столько лет его любит, то логично, что теперь она его так ненавидит и с таким наслаждением мучает. Это ее месть. Бедная Рика. Хорошо, что то, что он сделал с ней, он сделал до того, как увидел руки Саку… Ширы на плечах этого парня, отчаянно цепляющиеся за него тонкими, чужими — не Сакуры — пальцами. У Бабаи были отвратительные пристрастия, от которых он испытывал эротическое удовлетворение. Так опошлить процесс зачатия ребенка — для Саске секс был именно средством для этого до определенного времени, — мог только психически полностью больной человек. Причем с такой изуродованной психикой, что… Как же тяжело, наверное, было Ино. Ей приходилось видеть все это, и сердце Саске больно сжалось от сострадания за подругу. Ино совсем не такая сильная, какой пытается казаться. В душе она, не исключено, что гораздо ранимей даже нежной Хинаты — хотя иллюзии по поводу жены лучшего друга Саске уже некоторое время не питал. Хината, сама того не понимая, уверенно держит поводья, управляющие их семьей, и рулит, как ей надо. Саске даже восхищался — для раздолбая Узумаки это была идеальная партия, ну, со стороны это выглядело именно так. Он ни разу не слышал, чтобы Хината повысила голос на Наруто, она всегда смотрела на него восхищенным взглядом, искренне восторгалась даже самыми незначительными успехами — Ино много ему рассказывала, будучи полностью уверенной, что дальше Саске это никуда не пойдет. И была права. И это работало. Когда в паре такой симбиоз, на уровне понимания друг друга без слов, это кажется фантастичным. Сам Саске не мог представить, каково это — чувствовать себя с кем-то так же легко и естественно, как его друзья. Ну, до недавних пор. А потом снова не мог представить. И снова чувствовал. И каждому поступку Сакуры старательно отколупывал в своей голове логичное объяснение, даже тогда, когда его в принципе быть не могло. Было бы неплохо понять, когда придумывать Сакуре оправдания стало его хобби. Как Рика тряслась и плакала после пережитого! Бабаи чуть не плюнул на все и не кинулся успокаивать девочку. Конечно, все, что с ней делал мерзкий старик, была иллюзия — Саске никогда бы даже не подумал вытворять всю эту гадость в реальной жизни, — но ощущения и эмоции, которые пережила элита-деликатес, были вполне настоящими. Его гендзюцу владело ее сознанием полчаса, но то, что там происходило — Саске до сих пор подташнивало, — видимо, запомнится Рике навсегда. А ведь она так и осталась деликатесом. Вот ведь, сколько можно натворить с девственницей, даже не занимаясь с ней сексом. Как по Саске, было бы гораздо гуманней несколько раз ее жестоко изнасиловать — да, это было бы более человечно, чем вся та мерзость. Хотя насилие для Саске было чем-то чуждым и диким. Зачем брать женщину силой, когда можно добиться ее благосклонности? Да и он никогда не был обделен вниманием, пусть это и раздражало. Но чертова Харуно… Наверное, это было слишком жестоко по отношению к Сакуре. Саске беспокойно ворочался, наконец, все же решившись. Эта миссия, они — прежде всего шиноби, а личные моменты можно будет выяснить после того, как они прикроют лавочку ублюдков. Стоило ему, кряхтя, покинуть комнату, как тут же привязался приставленный к нему слуга. Ему было достаточно шикнуть на него, и тот испарился, в страхе разгневать великого господина. Да, даже в этом корявом, дряхлом теле есть свои преимущества. Он долго полз до комнаты Ширы, и, когда, наконец, дошел, не стал стучаться — если бы кто-то увидел, как Хозяин стучится к Рабыне, это был бы полный сдвиг парадигмы у наблюдателя. А глаз и ушей тут много. Шира лежала на том же месте, куда он опустил ее после укола, но скрючилась, подтянув колени к груди, и слабо дышала. Бабаи плотно закрыл за собой дверь, едва заметным жестом поставив печать от прослушки, и осторожно приблизился, неожиданно для себя бережно откинув ярко-розовые пряди с бледного лица. — Совсем плохо? — Да нет, терпимо, — устало выдохнула Шира, слегка подрагивая. — Я никогда не привыкну. Бабаи присел рядом, боле не корча из себя трясущегося деда. — Я не хотел… — Ты все правильно сделал, — перебила его Шира, так же глядя мимо него. — Я бы сама себя не уколола. Или сделала бы вид, что уже сделала укол, и поставила миссию под угрозу провала. А преодолевать эту слабость у меня получится. Лишь бы во время периода не сорваться. У Ширы были зеленые глаза, но не такого оттенка, как у Сакуры — у Харуно они были яркие, насыщенные — кроме некоторых моментов, — а у Ширы сероватые, с небольшими золотистыми вкраплениями. Хотя все же это был зеленый. И сейчас эти глаза старательно избегали смотреть на него, и было непонятно, то ли потому, что он выглядит, как живое воплощение смерти, то ли потому, что… А черт его знает, почему. — Скоро все закончится, — он снова осторожно пригладил ей волосы, а Шира слабо кивнула. — Как думаешь, если нас рассекретят, что будет? — ровным, незаинтересованным тоном вдруг спросила она. — Хм… — Бабаи задумался. Он не задавался таким вопросом, потому что у него не было сомнений, что что-то может пойти не так. До недавних пор. Сжались кулаки. — Полагаю, нас попытаются убить. — Попытаются? — на бледном лице мелькнула тень улыбки. — Попытаются, — подтвердил Саске, дряхлой рукой откинув жидкие, белые волоски со лба. — Почему нельзя просто использовать твой Ринненган? Зацукуемил бы их всех, или что ты там делаешь, вытянул бы информацию… — Ага. И как ты себе потом представляешь суд над теми, кто не присутствует здесь, но кто покупает себе рабов? «Я их, знаете, зацукуемил, и уверен в их виновности», так? — Твои слова подтвердила бы Ино, — возразила Шира, сделав слабую попытку сесть. — И что? И подтвердила бы она их — что дальше? В тюрьму их посадят? А если это какие-нибудь высокопоставленные лица? Подчиненные дайме, например? Конечно, можно просто перебить всех виноватых, но тогда суд будет уже над нами. А это не только ты и я, это прежде всего Какаши, который это допустил, и куча других людей, не имеющих к расправе прямого отношения. Начнется паника, или еще что похуже, и это все может вообще обернуться войной. — Не ожидала от тебя подобного человеколюбия, — Шира с его помощью смогла сесть, руками унимая дрожь трясущихся от слабости коленей. — Я реалист. В плане Шикамару для меня много белых пятен, но я не думаю, что будь у нас альтернатива — тебя бы подвергли всем этим испытаниям. Она посмотрела ему в лицо, и Бабаи с некоторым неудовольствием отметил, насколько Шира некрасивей Сакуры. Нет, пожалуй, она красива, даже очень, но ему отчего-то не хватало вертикальных зрачков и обнажающихся при улыбке клыков, да и лоб у Ширы не такой большой… Вообще лицо другое. — Ты справишься, Саске? — тихо спросила она, не отрывая от него взгляда. — Конечно. Мы же уже выяснили, что… — Я не про контроль надо мной. Я про контроль над тобой, — перебила она, усмехнувшись. Бабаи замолчал. Смотрел в лицо своей «дочери», и искренне обдумывал ответ на ее вопрос. Все опять сводится к «ним» — даже чертова миссия может быть провалена из-за того, что он чувствует к ней, пусть даже она и думает, что все дело только в ее периодах. И ценой провала будет его жизнь. Он не имеет права сдаться. Ведь тогда кто защитит ее? — Лучше расскажи, что ты успела выяснить за сегодня об этих элитах, — перевел тему Бабаи, сгорбившись и начав жевать толстые, мясистые, не по возрасту гладкие губы, на которых, когда он дышал, надувался маленький пузырек слюны.***
Когда Бабаи покинул комнату своей элиты, уже рассветало. Конечно, в этих подземельях было почти невозможно понять, какое время суток, но учитывая, что последние полгода он жил в других катакомбах, организм безошибочно чувствовал время. За первый день удалось узнать немало. Для того, чтобы Шира не была излишне осведомлена о вещах, которые элите не полагается знать, Бабаи не рассказывал ей, что удалось узнать ему, а Шира, в свою очередь, все, что выяснила, в мельчайших подробностях донесла хозяину. Больше всего его обеспокоило очередное появление наркотиков Сакуры уже здесь, в среде рабов, и это было более чем странно. Оказывается, ее С-кьюр — не первая вариация ее наркотика, а третья. Первая — А-кьюр — была изобретена через год, как произошло запечатывание, потом был В-кьюр, более мощный и сильный подавитель эмоций. Сакура делала все, чтобы перестать страдать, и у нее получалось — в определенной мере, конечно. Но другой момент — откуда таблетки, изобретенные ей в Конохе, могли взяться здесь, если она никогда не ставила их на поточное производство? Она пришла к тем же выводам, что и он сам — нужно досконально проверить всех, кто имел хоть какое-то представление о рецептуре этих таблеток, а это, в свою очередь, ставило под подозрение небольшую группу ученых в Суне, работающих под руководством Цунаде. Саму Сенджу Сакура отказывалась даже гипотетически подозревать, полностью уверенная, что ее учитель никогда бы на такое не пошла. Саске не был так хорошо с ней знаком, но слова Сакуры звучали непоколебимо и убедительно, так что он не стал давить на это. Что-то тут точно не так. Может, о чем-то Сакура умалчивает? Саске остро чувствовал нехватку Ино в своей голове. Да даже не в голове — ему очень не хватало ее непринужденности. Если бы у него была возможность все обсудить с ней, рассказать об их предположениях — то уже сейчас можно было провести полное дознание всех ученых из Суны, кто знал о состоянии Сакуры. Убить двух зайцев сразу — и миссию выполнять, и найти шпиона, который продает секретные таблетки и подрывает моральное состояние Сакуры — уже не первый раз. А еще этот человек знает об их миссии… Вопросов слишком много, гораздо больше, чем ответов. Добравшись до себя, Бабаи снова завалился на кровать и привычно уставился в потолок. Сегодня был очень тяжелый день, гораздо тяжелее, чем он мог себе представить. Конечно, он не ожидал, что все будет просто, но чтобы настолько вымотаться… Он сам встретил пока только троих, и раскрутить их на информацию не представлялось возможным — Бабаи всегда был нелюдим, и это был тот самый минус, который сильно подпорчивал плюсы его репутации. Если бы он внезапно начал интересоваться всеми перипетиями сделок, или личной жизнью других торговцев — это бы точно вызвало подозрения. Перебирая все факты в своей голове, Саске не заметил, как провалился в сон.***
Огонь. Огонь плавил кости, сжигал тело, заставлял мучительную агонию растекаться по венам. Она взвыла, в бессилии прекратить это, и от ее крика огонь забушевал сильнее, охватывая ее в свой обжигающий кокон. Крылья. Где ее крылья? Она в ужасе взмахнула ими, осознавая, что мускулы спины управляют двумя обгорелыми культяпками, на которых догорали лоскуты ее перепонок, разодранных в клочья. Это было страшно. Хвост тоже превратился в обрубок после встречи со стеной огненного шара, в который она была заключена, как в клетку, и из которой не было выхода. Кровь закипала, в голове вместо мыслей ощущался дым и запах горелого мяса, и только глаза — пронзительные, зеленые — заглушали боль от огня новой болью, гораздо более сильной, чем могло причинить пламя. — Выпусти меня отсюда! Крик осколками разнес ее огненную клетку, и жар сменился пробирающим холодом, от которого коченели кости. С трудом осознала, что кричала не она, а она. Впервые увидела на глазах, уничтожающих ее каждый раз, слезы. — Хватит красть мою жизнь! Выпусти меня отсюда! Она хотела, но что-то останавливало ее. Ведь это ее жизнь. Или не так — это теперь ее жизнь. Она всего лишь гостья, которая никак не хочет съехать, освободив жилье для настоящего хозяина. А хозяйка их общего плена стояла перед ней, впервые показывая свою слабость. Форма была грязной, волосы растрепались — их больше не держала резинка, — и по лицу катились слезы, от которых ей самой страшно хотелось плакать. — Прости, я не знаю как!.. — она пыталась оправдаться перед самой собой, но она, казалось, не слышала ее, продолжая всхлипывать и размазывая слезы по лицу тыльной стороной ладони. Внезапно слезы исчезли, один бешеный взгляд в ее сторону — и ее снова захватил огненный шар, начиная все заново — сжигая крылья, плавя внутренности и вырывая из нее новые нечеловеческие крики боли. А они ведь и не могут быть человеческими, ведь так?..***
Сакура резко дернулась, упав с кровати и тихо пискнув от боли. Слабо соображая после кошмара, который стоял перед ней калейдоскопом картинок и всеобъемлющим чувством страха, где она находится, вскочила на ноги и с нарастающей паникой ощутила отсутствие крыльев. Мышцы окаменели и не слушались, а руки, слепо шарящие по спине и ягодицам, не находили привычных костяных выступов, не ощущали расходящихся от основания хвоста перепонок — как и самого хвоста, впрочем. Сознание возвращалось, медленно, толчками, и вот — несколько минут, и она вспомнила, кто она и где находится. Ее зовут Шира, она — элита на торгах, и сейчас она в своих покоях. Сакура схватилась за голову, отчаянно пытаясь привести мысли в порядок. Кажется, у нее начинается какой-то сдвиг в психике. Ощущение, что она сходит с ума, что в ней уживается несколько личностей — она видела такие случаи, когда шиноби, долгое время работающий под прикрытием, обзаводился семьей, детьми, и просто отказывался воспринимать свою основную личность, полностью срастаясь с образом, который столько лет создавал. Это было жутко, но ничего не поделаешь — такая участь постигала многих двойных агентов, и сейчас она в полной мере смогла прочувствовать весь этот раздрай в душе и голове. Ей казалось, что Шира она больше, чем Сакура. Даже не так — ей хотелось быть Широй. Ей понравилось. Понравилось быть нормальной, не зацикливаться на том, как себя исцелить — просто наслаждаться каждым днем в компании таких же, как она, не задумываясь, что будет завтра — ведь «завтра» определялось только волей хозяина. Только выслушивать постоянные комплименты своей внешности и таланту, только развлекаться с другими рабынями — петь, танцевать, курить травку и слушать забавные истории из жизни других — самой ей пока было нечего рассказать. Хотя, конечно, она могла бы многое им поведать, но из другой жизни, из жизни Сакуры — и им это было бы в лучшем случае непонятно. Закралась в голову странная мысль — вот они хотят поймать их всех. Освободить несчастных людей из рабства и все такое. А оно им надо? Их об этом просили? Может, эти все «рабы» не воспринимают себя рабами, а просто участвуют, скажем, в ролевой игре, где они должны подчиняться, когда им приказывают. Нижние — отдельная тема, а вот элиты… Что-то она не заметила, чтобы они были подавлены и несчастны. Совсем наоборот — каждый — и она в том числе, — хвастался своими умениями, срывая свою порцию оваций и похвалы, — и что-то она не видела, чтобы рядом стоял конвой с кнутами, который принуждает их «веселиться». Да и девушки вполне нормальные, Сакура ни разу не была в домах удовольствий, но знала об их существовании, и была почти уверена, что там происходит все то же самое. Так, может, Такеру просто оказался жертвой обстоятельств, сквозь призму своей боли преподнеся все происходящее в самом жутком виде? Нет, нужно срочно перестать думать обо всем этом в оправдательном свете. Шира немного размялась, надеясь, что физическая нагрузка поможет навести порядок в голове, и, кажется, немного помогло. Остатки кошмара окончательно стерлись из памяти, оставляя только странные ощущения, когда она пыталась вспомнить детали, как будто она забыла что-то очень важное, но никак не может вспомнить, что именно. Она выглянула из комнаты, тут же столкнувшись лицом к лицу с мальчиком — слугой, принесшим ей завтрак. — Госпожа, вы спали, и я не стал вас будить на утренний прием пищи, — скомкано начал он, и Шира, окинув взглядом содержимое подноса, поняла — это уже обед, а никак не завтрак. — Ничего, правильно сделал. Давай сюда, — она забрала поднос у обалдевшего парня, явно намеревающегося самостоятельно занести его в покои и сервировать ей обед, и ногой захлопнула дверь перед его носом, не удосужившись сказать «спасибо». Элиты вообще редко разговаривают с нижними. Поставив поднос на прикроватный столик, разочарованно присвистнула — томатный суп, рис с мясом, обжаренным с луком и помидорами, и томатный сок. Это что, прикол такой? Поняв, что ничего из этого съесть не сможет, не мучаясь после этого на унитазе с диареей, немного поклевала рис, не задетый подливой от мяса, а остальное, после некоторых раздумий вынесла обратно, отдав это все слуге со снисходительным позволением съесть. Парень обалдел второй раз, но Шира с нечитаемым выражением лица вернулась к себе, оставив его в одиночку разбираться, что же задумала коварная элита. Скинув с себя вчерашний «наряд», пропитанный запахом дыма, направилась в душ, чтобы предстать перед другими элитами во всей красе — пока мылась, продумывала, что надеть, основываясь на том, как девушки выглядели вчера. Судя по всему, они не особо заморачивались обилием ткани, самые закрытые наряды были у Керр и Теи — обе в длинных штанах и топах, с закрытыми животами. Это было очень и очень скромно, если сравнивать с остальными элитами — обнаженные ноги, короткие шорты-юбки-трусы, полоски на груди, лишь условно считающиеся одеждой… Невольно вспомнила обалденную фигуру Донны, каждую точеную мышцу плоского живота и рельефные ноги, проводя по своему очень худому животу и тонкой талии. С кого начать сегодня? Шира планировала «подружиться» с каждой элитой, чтобы лучше понимать, что будет на торгах и как ей обойти их. К тому же, надо уже продумывать, что делать дальше — когда они освободят их, нельзя же вот так просто их выкинуть на вольные хлеба? Нужно хоть что-то знать о них, понимать, как они жили раньше, до всего этого ада, а если элита такая же, как она — хотя таких на этих торгах больше не было, — как их адаптировать к нормальной жизни. И ничего, что больше элит-дочерей своих хозяев не было — среди нижних таких точно встретится немало, а их нельзя пускать в расход — они тоже люди. Выбравшись из-под холодных струй и закопавшись в сундуке с одеждой, не сразу заметила тихий, методичный стук в дверь. Как была — обнаженная — крикнула «Входите!», не сразу сообразив, что это может быть кто-то из мужчин, и, когда в комнату просочилась Мэми, облегченно выдохнула. Все же плотность натянутой на нее личины сильно напоминала одежду, так что… — Привет, Шира, — Мэми выглядела роскошно. Дорогое кимоно, заколка в коротких волосах — точно какая-нибудь химэ, не меньше. — Привет. Я только из душа, так что извини, — Шира вытащила первое, что попалось под руку, и прикрыла наготу, чтобы не смущать себя и гостью. — Да ничего, что я там не видела, — хохотнула Мэми, замкнув за собой дверь и пройдя к кровати, по-хозяйски на ней рассевшись. Шира недоуменно проводила ее взглядом, прижимая к себе какое-то из платьев. Зачем она заперла за собой дверь? — Давай сразу к делу, — без предисловий начала Мэми, наблюдая, как Шира натягивает на влажную кожу измятое платье, — я все знаю. — Что знаешь? — Шира оправила платье, поправив резинку на талии. — Ой, не прикидывайся, — от налета дружелюбия не осталось и следа. Шира настороженно взглянула на Мэми, вскинув брови. — Я знаю, что ты не Шира. Сердце пропустило удар. Второй. — В смысле? — нервно хохотнула Шира, быстро прикидывая в голове все варианты, где она могла проколоться. Все плохо, очень плохо. Но, может, это все же неудачная шутка? — В прямом. Слушай, мне совершенно без разницы, что случилось с настоящей Широй и кто ты такая, но не пытайся пудрить мне мозги. Я не первый день на свете живу, и с Широй я знакома, — Мэми скептически улыбалась, глядя, как бледнеет Шира под ее изучающим взглядом. — Не гони. Мы никогда не встречались, — внезапно почувствовала почву под ногами Шира. Это совершенно точно — раньше Шира не видела Мэми, иначе Сакура увидела бы это в ее воспоминаниях. А забыть об этой детали она не могла — слишком цепкая у нее память. — Верно, — тонко потянула Мэми, — но это не отменяет того, что я видела Ширу. Вживую. Пару лет назад. И если ты хочешь сейчас мне доказать, что за два года из той забитой деликатесины ты так расцвела — ты держишь меня за полную дуру. А я не люблю, когда меня держат за дуру, — с легкой угрозой в голосе пропела Мэми. — Ну хорошо, предположим, что ты права, и я — не я, — согласилась Шира, стараясь выверять каждое слово, чтобы случайно не дать хитрой элите еще козырей. — И что же тогда тебе нужно от меня? — Все просто, — пожала плечами рабыня, от чего кимоно слегка разошлось в районе груди, и широкие шелковые рукава красиво опали вокруг нее. — Мне нужна победа. И ты мне в этом поможешь. — Какая уверенность, — хмыкнула Шира, постепенно приходя в себя от внезапного заявления. Главное — держаться, у нее нет никаких доказательств, кроме собственных наблюдений, которые вообще не факт, что были. — А если не помогу — что тогда? Расскажешь всем, что меня якобы подменили? — Зачем же всем, — прищурилась Мэми, — только шепну своему хозяину, что что-то Шира какая-то не такая. Да и вообще — ее ж в нижние готовили, а тут внезапно — элита, да еще какая. Яркая! Уверенная в себе! Это заставит его задуматься. И обсудить это с моим предыдущим хозяином, который был вместе со мной с визитом у господина Бабаи, и он тоже подтвердит, что видел забитую, поникшую, никакую девочку. У хозяев-то глаз всяко лучше наметан. Шира сложила руки на груди, слушая все это и понимая, что она в тупике. Прикинула варианты — да, положение не завидное. Либо она продолжит гнуть свою линию и откажется помогать, что, в свою очередь, повлечет за собой проблемы, которые непонятно во что выльются, либо признает ее правоту и согласится ей помочь победить на торгах, и тогда вообще будет непонятно дальнейшее поведение Мэми. — Бред какой-то, — фыркнула, наконец, Шира. — Ты правда думаешь, что мой отец подменил меня кем-то другим, чтобы выставить на торги как элиту? Где логика? — Сначала я тоже так подумала, — наигранно задумалась Мэми, — но потом… Дочь-элита стоит дороже, чем просто элита, и гораздо дороже, чем дочь-деликатес. Бабаи-сама, при всем его статусе и положении, уже стар, и, возможно, он хочет обеспечить себе безбедную старость. А из товаров только бездарная дочь. НО! Если найти похожую девицу, сделать из нее обалденную элиту и выдать все так, что передумал насчет своей дочери — можно заработать хорошие деньги. А свою… ну не знаю… продать — не вариант, так как замена раскроется, и это может сильно подорвать репутацию. Поэтому мне совершенно не интересно, кем ты была и что стало с той Широй — потому что ты, безусловно, лучше, — но если ты не хочешь потерять в цене и подмочить репутацию своего отца, как и свою — ты мне поможешь. Шира посмотрела в глаза Мэми, которая продолжала улыбаться отвратительно фальшивой улыбкой. Очень мало времени, чтобы все обдумать, да и как сообщить про это Саске?.. — Должно быть, тебе очень важна эта победа, — хмыкнула, наконец, Шира, на что Мэми скривила губы сильнее. — Но, раз ты все это придумала, может, хоть объяснишь мне, зачем тебе это? — Ммм… — Мэми на этот раз серьезно задумалась, но, видимо, решив, что «разоблаченная ею Шира» не сможет ничего ей сделать, выдала: — Это мои третьи торги. — И что, ты решила, что если будешь стоить дороже всех, то откажешься от продажи? — Шира искренне расхохоталась, глядя, как медленно пунцовеет от гнева Мэми, обескураженная ее реакцией. — И ты думаешь, что тебе так легко это сойдет? — Я уверена, что мне это сойдет, — достойно ответила Мэми, изо всех сил держа тон ровным, — и, если все получится, после этих торгов я уже не буду элитой. Я стану женой своего хозяина. — Ты любишь его? — С лица Ширы пропали даже малейшие намеки на издевку. — И он любит тебя? — Да, — Мэми уловила изменение в настроении Ширы, и теперь уже могла говорить спокойно, не трясясь от колотившего ее гнева, — но он очень уважаем, хотя фамилии еще не имеет. Так что все должно быть по правилам, иначе это может плохо сказаться… — А если бы не было меня, — перебила Шира, — чем бы ты шантажировала других, чтобы тебе помогли? Предположим, твои фантазии насчет меня — правда, но вот если бы меня не было на торгах? Что тогда? Мэми грациозно поправила кимоно и запустила пальцы в волосы, расстегивая заколку. — А ты очень умная, Шира, — с особым ударением на ее имя пропела Мэми, закалывая волосы по-другому. — Не было бы тебя — мой хозяин после назначения цен просто отказался бы от продажи. И все. — Но тогда зачем тебе победа, если ты в любом случае не будешь продана? — совсем запуталась Шира. Рабыня снова улыбнулась, медленно двинувшись в сторону выхода из комнаты, и, уже почти открывая дверь, бросила: — Если бы ты когда-нибудь любила, ты бы меня поняла. Я всего лишь хочу еще раз доказать ему и всем, кто будет на торгах, что я — лучшая. И тогда Горо не придется потом, после нашей женитьбы, опускать глаза при встрече с другими торговцами или с его отцом. Он будет горд, что женат на лучшей из лучших, и все будут знать, что я заслужила свое право быть рядом с ним. Что-то в голосе Мэми заставило Ширу вздрогнуть. Но быстро заставив заткнуться свои эмоции, которые буквально вымогали из нее фразу «я тебя понимаю», она окликнула Мэми, и под ее вопросительным взглядом тихо проговорила: — Я помогу тебе. Не потому, что ты меня якобы разоблачила, — на этих словах четко очерченные, черные брови рабыни взлетели вверх, — а потому что я слышала от одной из своих нижних про любовь. И я надеюсь, что однажды, — сердце больно стукнуло о ребра, напоминая, чтобы контролировала себя и не давала волю своим чувствам, — я тоже узнаю, что это такое. Так что я помогу, чем сумею, Мэми. Пожалуй, первый раз за весь этот странный, и от того не менее тяжелый разговор лицо Мэми осветила робкая, почти детская искренняя улыбка. Она улыбнулась, и стала похожа на ребенка, который непонятно как оказался здесь, в этом неправдоподобно дорогом шелковом кимоно, среди толп извращенцев и рабов. Мэми больше ничего ей не сказала. Кивнула, в знак того, что они договорились, и с улыбкой вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, оставив Ширу мучиться от неизвестности. Но и у этого, как позже решила Сакура, был свой плюс. Если они теперь «союзники», это может сильно сыграть им на руку — главное разыграть эту карту правильно. Но это пусть решит Саске. У Сакуры точно не было никаких указаний от Шикамару на этот счет, но кто знает, вдруг у Саске есть хоть какие-то мысли по поводу самой «старой» элиты и как ее задействовать? Еще долго Шира сидела на своей кровати, мысленно прогоняя весь их диалог с Мэми, стараясь убедить себя, что лишнего ничего не сказала, и пока это получалось. Вот и осуществился ее план, только не совсем так, как она планировала изначально, но ведь она же начала знакомиться с элитами. Кто бы мог подумать, что это будет так трудно. А еще труднее ей будет уложить в своей голове мысль, что самая опытная и «старая» элита на этих торгах, самая уважаемая среди рабынь и отчаянно жаждущая победы на торгах и любви собственного хозяина, начавшая строить ради этого интриги и все про всех знающая, была даже младше нее, Сакуры. Мэми было всего девятнадцать лет.