Не по закону Природы

Ему было плохо. По ощущениям напоминало сильное отравление, картинка перед глазами плыла, в теле растекалась слабость. С каждым часом становилось хуже, но он терпел, очень надеясь, что умрет не раньше, чем Наруто с отрядом шиноби вломятся сюда, защищая Сакуру от ублюдков, уже потиравших ладошки в предвкушении. То, что он умирает, сомнений уже не осталось. Началось все через минут двадцать после того, как он зашел в свою комнату после случившегося — из носа пошла кровь. Он остервенело смывал с себя следы своего преступления, стоящий до сих пор член гудел, тонкая кожа на головке была содрана до мяса, а по всей длине проступили мелкие пупырышки, похожие на следы комариных укусов. Каждое прикосновение отзывалось болью, и он был почти рад, что ему больно. Потом стало жарко. В пах будто влили жидкий воск, который вопреки законам физики растекался выше. Началась изжога, внутренности горели, потом перехватило горло — и кашель, заставший его в ванной, раскрасил стену кровавыми брызгами. Он чувствовал каждую вену своего тела. Горячая лава вместе с кровью разносилась по всему организму, ухудшая его состояние с каждым ударом сердца. Которое то замедляло свой ритм, то пускалось в бешеный галоп, от чего перед глазами вспыхивали и гасли черные круги. Саске пришел в себя лежа на полу ванной, не понимая, что происходит вокруг. Выламывало каждый сустав. С трудом поднявшись, снова упал — ослабевшие пальцы не смогли схватиться за край ванной, и стоило ему вспомнить, в чем причина, его вырвало. Он изнасиловал ее. Ублюдок. Такого отвращения к себе он не испытывал даже тогда, когда Наруто открыл ему глаза на самого себя. Когда он осознал, что натворил — а ему только шестнадцать. Даже тогда он отделался лишь обычным «извини». Тут это ему не поможет. Он так ненавидел себя. Точка невозврата пройдена. Будь все иначе — он не знал, как именно, но был уверен, что не так — он мог бы сделать хоть что-то. Исправить. Замолить. Но не теперь. Сакура для него навсегда потеряна, и даже сейчас, понимая, что захлебывается кровавой рвотой, а тело будто придавило многотонной плитой, расплющивая, сминая в кашу внутренности, он мог думать только об этом. Лучше бы он никогда не возвращался. Для нее так было бы лучше. Для него так было бы лучше. Никогда не знать ее такой. Не в смысле демоном, дело не в этом. Не знать ее такой взрослой. Такой сильной. Терзающейся. Постоянно ищущей ответы на вопросы, которые она не знает, кому задать. Которые просто некому задать. Нервной, напряженной. Как морщится нос на девичьем, уже совсем не детском, но и не взрослом лице. Как она слегка наклоняет голову в бок и хмурит едва-едва одну бровь, от чего ресницы своими кончиками почти касаются ее. Светлые розовые брови и неожиданно темные ресницы, длинные, распахнутые. Не густые, но ее. Как она облизывает постоянно сохнущие губы кончиком языка, как-то совсем невинно. Как пальцы, не тонкие и изящные, а плотные, длинные, совершенной формы держат ручку, выводя аккуратные ровные строчки. Морок нормальной внешности что-то неуловимо в ней убивает. Может, что-то в движениях, или во взгляде, но настоящая она все равно другая. Не так. Это не может называться нормальной внешностью, потому что она настоящая и есть нормальная. Как больно в груди. Сердце хочет вырваться из тела через горло. К узким зрачкам он привык давно. Это не было чем-то из ряда вон, клан Инузука, Орочимару, среди шиноби тоже встречались нередко. Но обрамленные такой зеленью радужки были только у нее. Что-то дикое, злое от отчаяния — вот чем были ее глаза. Они ранили больнее всего, они были тем, что лечило. Смотрели на него с болью, с тоской, с отчаянием. Лучше бы он не знал ее такой. Они все — все, и он особенно — сломали ее. Вот так просто. Человек — существо хрупкое. И даже теперь она борется, хотя и не видит в этом смысла. Сломанная, но не сломленная. Трясущиеся, скрюченные болевой судорогой пальцы коснулись лица. Неожиданная влага заставила его улыбнуться и снова зайтись кашлем. Рвать перестало, но ему было уже плевать на боль. Гораздо важнее ему казалось удержать перед глазами этот образ. Не то, что он сделал с ней, а ее до всего случившегося. Такую, как когда он пришел после свидания с Фуки к ней. Не пылающую, но светящуюся. Тихую, и от того очень близкую. Он мог получить Фуки даже не напрягаясь, но что его остановило тогда, заставило будто на исповедь прийти к ней, при этом не сказав ни слова — он, пожалуй, не поймет никогда. Воспоминания накатывали волнами, приходя из ниоткуда, и кажется, именно так перед глазами проносится вся жизнь перед смертью, но ему было тяжело. Он не считал смерть чем-то страшным до этого момента. Он ведь даже не задумывался, когда счел цену в свою жизнь за обладание ей недостаточно высокой, что умрет и больше ее не увидит. Никогда. Эта мысль была такой страшной, что он резко сел. Дурнота отступила.

***

Тело Тэи гипнотически двигалось, покоряя невозможно плавными движениями. Когда она танцевала, недостатки ее фигуры становились достоинствами, а полностью закрытое полупрозрачной вуалью лицо с разрезом только для хищных бездонно-черных глаз, густо накрашенных черным, придавало ощущение загадочности. Ее финальное выступление покорило многих торговцев, и Бабаи слышал за своей спиной перешептывания касательно стартовой цены, и некоторые изъявляли желание за нее поторговаться. Эти пересуды изредка прерывал хохот тех, кто успел уже «попробовать» Тэю — Баксенай почти каждую ночь устраивал «пробный заход» для желающих, которых иногда было больше пяти сразу, и каждый остался доволен щедростью ее хозяина и умениями самой Тэи. Хитоми сидела рядом, закинув ногу на ногу и покуривая свою неизменную сигарету, вставленную в мундштук. Остальные не могли не отметить, что место Горо осталось свободным — он передвигался по залу, заводя предварительные торговые договоренности с разными хозяевами, но даже начало выступлений не заставило его сесть на его место. Бабаи на вопрос Хитоми буркнул, что ничего не случилось, просто малец зарвался, пытаясь сломать ход торгов, чего он, как авторитетный торговец, позволить ему не мог. После Тэи под бурные аплодисменты вышла Донна, сегодня выглядящая довольно скромно — почти ноль макияжа, разбросанные по плечам белокурые локоны не были привычно уложены, а платье было не обтягивающим, хоть и очень коротким, без всяких корсетных примочек, как обычно. Когда началось ее выступление, Бабаи понял причину. Чтобы не стеснять дыхание. В абсолютной тишине, повисшей после первых нот, без сопровождения музыки, она запела — да так, что привычно бьющий по верхней беззубой десне стакан в руках Бабаи задрожал. От колоратурного сопрано падала в контральто, показывая абсолютное владение голосом, не допуская ни единой помарки. Пела так, что слушатели покрывались мурашками от восторга. Действительно — дар. Да и Донна больше других подходила по типажу под определение элиты — сдержанная, в меру скромная, покладистая, невероятно красивая и чарующая изысканными манерами. Мэми, ставившая себя как «элита из элит», была на ее фоне более топорная и деревянная, иногда слишком долго обдумывала остроумные ответы на вопросы хозяев, жеманилась и внезапно становилась слишком пошлой — чересчур фальшива, и фальшь эта была в каждом ее движении. У Саске была к ней некоторая неприязнь, особенно когда он наблюдал ее откровенные зажимания и щенячьи глазки в адрес Горо. Слишком надоедливая. Кого-то она ему напоминала из далекого прошлого. После Донны, пока гости наслаждались напитками и обсуждали бесподобное выступление, на сцену вышли четверо нижних, начавших устанавливать на сцене подобие перекладины, только вертикальной. Бабаи лениво наблюдал за приготовлениями, пытаясь понять, кто должен быть следующей, и вдруг внезапная догадка заставила напрячься все тело.  — Бабаи-сама, вам нехорошо? — обеспокоенно осведомилась Хитоми, на мгновение выпустив мундштук изо рта.  — Еще воды с лимоном, — прохрипел он, не зная, куда себя девать. Шира должна быть третьей. Он так и не решился больше зайти к ней. Не решился. Трус. И ошейник снять он больше не мог — печать была одноразовой для предотвращения некоторых неприятных казусов, которые могли случиться. А значит… Боже. Все увидят то, что он сотворил с ней. Он увидит. От невозможной ненависти к себе пальцы едва ли не до треска сжали поданный Тессой стакан с водой и свежей долькой лимона. Внутренности обожгло воспоминанием огня, который бушевал в нем несколько часов, пока он мучился на полу в ванной. Недостаточно больно, чтобы хотя бы наполовину искупить собственное чувство вины. И вообще мало, чтобы искупить вину перед ней. Чертов монстр. Приготовления шли долго, но все равно быстро, слишком быстро, чтобы он успел подготовиться морально. Они закручивали что-то у основания шеста, проверяли его устойчивость, и, казалось, только Бабаи страшно интересует происходящее на сцене. Несмотря на оглушающее чувство вины и отчаяние, он не мог не признать — ему было интересно. Он ведь не видел тренировок Сакуры с Ино и Такеру, и не знал, что сейчас будет. Когда нижние закончили, зал погрузился во мрак, только шест освещался холодным синим светом. Под стихающие звуки голосов в зале мимо сцены прошел Ачи, запрыгнув на край и усевшись сбоку, сжимая в руке микрофон. Стоп, а разве сейчас не Сакура? Музыка была неожиданной. Тяжелая, медленно и трудно набирающая обороты. И когда разрозненные звуки свелись в ритм, делая музыку похожей на музыку, ничего не произошло. Сцена так же стояла пустая, одинокий шест в холодном свете выглядел даже жутковато, и неожиданно из темноты вынырнула фигура. Шира была в огромной белой рубашке, висящей на ней мешком и почти доходящей ей до колен. Такой огромный предмет гардероба явно принадлежал Дони — только его огромные плечи могли быть обтянуты таким количеством ткани. Лицо было густо покрыто белилами, глаза ярко подведены черными тенями, а губы были красными — макияж гейши, только утрированный до абсурда. Музыка продолжала греметь, Ачи начал петь — с надрывом, с чувством, оставляя послевкусие горечи после каждого его слова, а она просто стояла. И смотрела в никуда, прямо перед собой. Вдруг дернула головой, в такт музыке дернулось все тело, и она снова застыла, лишь руки медленно прокладывали дорожки по широкой рубашке, очерчивая точеные изгибы фигуры. «Будь хорошей девочкой». Она упала на колени, плавно и быстро перейдя на шпагат, прогнулась вперед, прижавшись грудью к полу, пальцы судорожно прошлись напряженными кончиками по сцене, и у Саске заболела спина, хранившая глубокие борозды ее когтей. Также испытующе медленно, отдаваясь звукам голоса Ачи, подняла корпус и плавно встала на ноги — без помощи рук, за счет мышц ног и бедер, от чего ее лицо скривилось от напряжения. Не от напряжения, понимал Саске. От боли. И снова рваные, судорожные движения, каким-то образом сплетающиеся с музыкой и превращающиеся в танец. В очередной раз замерев, под усилившуюся музыку стала легкими щелчками пальцев расстегивать пуговицы рубашки. Одну за другой. Пуговку за пуговкой. Оголилась ложбинка груди, впалый живот, полоска черных трусиков, открывая, что на ней кроме расстегнутой рубашки и этих самых трусиков больше ничего нет. Но тело, та часть, которая обнажилась, была чистой. Ни одного синяка. Рубашка держалась на тяжелой груди, не соскальзывая с сосков, от чего каждое следующее ее движение заставляло вздрагивать от едва держащейся ткани, вот-вот готовой распахнуться и открыть ее голодным взглядам зала. Но пока все шло нормально, не считая того, что ошейник был на ней, чакра заперта в теле, и ее период не мог поглотить внимание всех присутствующих. Но почему-то от нее никто не отрывал глаз. Только сейчас заметил, что рядом уже какое-то время сидит Горо, кажется, с момента выхода Сакуры на сцену. Это была совсем не Шира — всю неделю призывно подмигивающая, игриво качавшая бедрами и вызывающе улыбавшаяся, вкладывающая совсем не непорочные обещания в свою улыбку. Это была Сакура до последней фаланги пальца, пусть и со скрытыми хвостом и крыльями, пусть не совсем со своим лицом, но… Ее пустой взгляд на миг коснулся его лица — всего на миг, но у Саске внутренности от него сковало льдом, — и переместился на напрягшегося рядом Горо. Наверняка он тоже почувствовал этот холод, который буквально пульсировал вокруг нее — острый контраст со вчерашним жаром периода, окутывавшим ее тело. Вдруг она медленно, поддаваясь пульсации музыки, сделала несколько шагов вперед, к краю сцены — и спрыгнула. Медленно подходила к их столику, и с каждым ее шагом сердце Саске угрожало остановиться насовсем, настолько долгими становились паузы между его ударами об ребра. Колено гладко скользнуло по поверхности столика, пальцы ласково прошлись по столешнице, спина сильно прогнулась вниз, и кошачьим прогибом выкинула тело вперед, почти распахнув рубашку, хорошо, что полы придавили колени, не дав оголить грудь. Застыла перед Горо, обалдевшим от такого внимания, и нежно взяла нож, которым торговец должен был резать свой уже остывший стейк, который ему принесли больше получаса назад. Саске чуть не вскочил, чтобы отобрать его. Он не знал, чего ожидать от нее, слишком много безумия и ледяной ярости плескалось в ее глазах, бездонных и пустых от мыслей. Только эмоции. Только чувства. Оголенный нерв — во всех смыслах. Острый кончик прошелся по животу, достиг ложбинки груди, чуть оттянув край рубашки — немного, но достаточно, чтобы тело свело судорогой желания, вины и отчаяния. Ни одного синяка. Это невозможно. Как? Путь продолжился на шее, под ножом слегка проминалась кожа, и Саске не мог оторвать взгляда от его пути, но удар музыки — и она резко завела руки за спину. «Будь хорошей девочкой». Два движения произошли так быстро, что он даже не успел осознать, что произошло раньше — она стянула длинные волосы в хвост или лезвие прошлось почти у самой макушки Ширы, оставляя длинные локоны цвета фуксии в ее стиснутом кулаке. Он видел эту картину в своем воображении, так как в живую видеть не мог. Именно так она освободилась из лап куноичи Звука, когда он без сознания преображался под дающей силу печатью Орочимару. И как его разозлило это. Обструганные локоны на земле, избитое, с почти закрывшимся глазом лицо Сакуры, слабой, но от того не менее грозной в своем желании защищать его до конца. До очень скорого конца на тот момент — ее можно было убить зубочисткой за пять секунд. Если не напрягаться. И теперь вживую, расширенными от шока глазами наблюдал, как розовые пряди сыпались на колени Горо, а она не отрывала от торговца пустого, пронзительного взгляда. Это был знак. Элита может носить волосы любой длины, согласно вкусу хозяев, но большинство отращивали волосы минимум по лопатки, тем самым оттеняя свой высокий статус. Горо нравились девочки с короткими стрижками, это было понятно по Мэми. И вот так просто Шира показала, кому отдает предпочтение, отсекая больше половины желающих купить ее. У Горо нехорошо зажглись глаза. Каждое ее действие — сюрприз. Так же неожиданно, как оказалась возле них, она переместилась обратно на сцену, музыка почти замерла, затихла, остановилась — и внезапно грянула с новой силой. И так же с потолка сцены полились тугие струи воды, создавая локальный дождь над тем местом, где она стояла, выпрямившись, задрав голову к струящимся на нее потокам, и отведя назад руки — рубашка соскользнула на пол, обнажая ее до конца. Ему было больно смотреть на нее. Взгляд метнулся к столику, и ошарашено замер на белых разводах на стеклянной столешнице. Четкие отпечатки ее колен, скользящих движений ее рук и груди. Белые жирные разводы. Грим. Вода смывала белую краску с ее лица и тела, открывая следы его зверства всем присутствующим. Лиловые синяки между ног и на талии, фиолетово-черные следы пальцев на лице, плечах, груди, круглые синие вмятины на впалом животе, почти черные отпечатки на округлых бедрах. Она стояла боком, и от того обзор был просто великолепным. Саске почти кричал от беспомощности, от неверия, что это он сотворил такое с ней, готов был сорваться с места, упасть перед ней на колени, целовать каждую отметину, оставленную его губами и пальцами, моля о прощении. Человек, уверенный, что ничто не заставит его в этой жизни встать на колени, столь велика была его гордость. Наивный урод. Хотел взять этот злополучный нож, срезавший шелковые пряди ее волос, и по одному отрезать себе пальцы. Еще больше затупив перед этим и так не острое лезвие. А оставшиеся два пальца отрезать, держа нож зубами. По ее телу еще стекала белая краска. Она сделала шаг назад, выйдя из-под закончившегося после ее отступления «дождя», затылком прижавшись к шесту. Он мерцал в сине-белом свете, и Сакура завела руки за спину, обняв его пальцами и скользнув затылком по нему вниз, так же не прикасаясь спиной и бедрами. Коротким выворотом оказалась сбоку, не разжимая пальцев, и мучительно прошлась языком по холодному металлу, заставив Саске почти взвыть. Слишком непрозрачный намек. Боль в груди была такая, будто ему сломали все ребра разом, втоптав осколки в легкие. Шест был ее любовником в эту минуту. Поддаваясь звуку голоса Ачи, бьющему по рассудку постоянным рефреном, что секс — последний наркотик, который еще не запретили, отработанным движением закинула тело одной рукой на шест, другой удерживая свой вес снизу, почти у самого пола, и когда бедра почти у самого лобка плотно сошлись синяками на холодной гладкости металла, болезненно скривилась. Сидящая рядом Хитоми напряженно охнула:  — Но… как? Она же мокрая… и эти травмы… это же чудовищно больно! Сидящий по другую руку Горо от возбуждения захрипел, смяв в кулаке уже растерзанные пряди ее волос:  — А какую силу надо иметь, чтобы мокрой так удержаться… — сдавленно прошептал он, не замечая, как каменной маской застывает лицо Бабаи. Горо допросить не успеют. Он убьет его лично. Она могла делать то, что делала, только используя чакру. Но чакры не было — замаскированный Ринненган видел пульсацию тридцати пяти печатей, вшитых на внутреннюю сторону ошейника и лишающих ее силы. Только физическая сила. Не подкрепленная чакрой. И даже так он смог над ней надругаться, почти искалечив. Она была оглушена болью, подсказало измученное виной сознание. Ты застегнул ошейник в самый разгар периода, когда она за несколько минут до этого дала себе волю. Ее ломало только от этого, а ты еще и… Зубы грозили стереться в порошок. Давалось ей это с трудом, но она выполняла каждое движение, стиснув зубы до проступивших скул. И от этого движения были резкими, тяжелыми, эротичными не только своей сутью, но и контекстом.  — Я хочу на место этого шеста, — пронесся восторженный шепоток с задних рядов, и Саске почти взревел от истинности этих слов. Даже после случившегося, будучи уверен, что это был его первый и последний секс, настолько он сам был себе отвратителен, он каждым атомом своего существа желал оказаться на месте блестящей в мертвенном свете палки. Он хотел ее такой. Раскованной. Податливой. Горячей. Вздыхающей от наслаждения под его руками. От наслаждения, не от боли. Под ним. Или на нем. Чтобы с ее губ слетало: «Я люблю тебя, Саске», а не резанувшее слух: «Чтоб ты сдох», которое тогда звучало гораздо более приемлемо, конечно. Холодной. Даже ее холод казался оглушающе нужным. Она гораздо холоднее его. За его ледяной маской бушевало неугасающее пламя, когда ее внешний огонь скрывал айсберг. И было так нужно, чтобы она погасила его, Саске, погасила своим холодом. Это были самые долгие пять минут в его жизни. Даже более долгие, чем весь вчерашний вечер, на протяжении которого произошло так много всего, но для него слилось в один короткий блик жизни, почти ее разрушивший в том понимании, в котором он хотел ее понимать. Когда она под затихающую музыку просто, без эффектов, без поклонов и прочих проявлений пиетета к хозяевам, ушла, он захлебнулся воздухом, уже долго не поступающим в его легкие. Он даже не заметил, как перестал дышать в какой-то момент. Из оцепенения вывел Горо, чьи масляные глазки прожгли его насквозь:  — Господин Бабаи, чем ваша дочь так вас разгневала? Одной фальшивой нотой?  — Не тебе меня учить, как воспитывать ее, сосунок, — рыкнул Бабаи, наслаждаясь тем, что на шею Горо повязал совершенно пидарский шелковый шарфик, скрывая синяки от его пальцев. Вот на его теле увечья бы смотрелись очень красиво. Всё, что на теле Сакуры, перенести на Горо, может, добавить вывихнутое плечо и открытый перелом бедра — и было бы прям идеально.  — Ни в коем случае, великий господин, — Горо заискивающе поклонился, и впервые его уважение казалось таким фальшивым и наигранным. Хозяин стоит своей фальшивой насквозь элиты. — Просто теперь Кодирой сильно проиграет в цене у… ценителей, — добавил он, и Саске мысленно взмолился, чтобы ему хватило сил дожить до конца торгов и выполнить свою часть плана. Если Наруто захочет убить его за то, что он сделал с Сакурой, он даже не будет сопротивляться. Если доживет. Кто знает, как все это повлияло на его организм, но хорошего точно было мало — во рту до сих пор ощущался металлический привкус крови, а желудок будто сварился в собственной желчи. Вода с лимоном только усиливала мучения. Очень хорошо, что так.

***

Хината дремала у него на плече, пока Наруто покрасневшими от недосыпа глазами вглядывался в сумеречное небо. Пусть поспит, на ней огромная нагрузка, плюс ее не отпускало напряжение, что не приходит никаких сообщений о ходе поиска Ханаби. Может, ее сестру уже давно нашли, только они об этом не знают, но пока не будет известно наверняка, жена не успокоится. Она любила сестру. Да и Наруто успел проникнуться симпатией к бойкой девочке, такой антагонисткой Хинате. Уверенная в себе, сильная, временами дерзкая, но всегда добрая и искренне восхищающаяся старшей сестрой, несмотря на то, как к Хинате относился их отец до недавних пор. Сам не заметил, как от теплого дыхания на своей шее стал тихо впадать в дрему. Перед глазами проносились бессмысленные картинки недавних событий. Смешанные, скрученные друг с другом, они калейдоскопом вертелись под веками, оставляя после себя смешанные ощущения. Но нервозности не было, хоть она и преследовала его с самого начала его участия в операции. Самый ответственный этап, от успеха которого зависит целесообразность почти полугодовых подготовительных этапов. Нет, даже больше, чем полгода. Бедная Сакура. За Саске Наруто не переживал, слишком уверен был в друге — не во дворце же Саске жил эти годы, пока странствовал. Условия похуже, пищи поменьше, аскетический образ жизни, да и поиск себя — какое-то размытое для Наруто понятие. Он был человеком действия, а не мысли, и сидеть по восемь часов наглаживая пупок по часовой стрелке и медитируя на кувшинку в пруду ему было трудно. Он научился, бесспорно, но это не значило, что теперь ему было просто это делать. Увы, энергию природы по-другому не собрать, и даже сильно сократившееся время на это все равно не давало того ощущения движения, которое ему было нужно.  — Пора, — из дремы их обоих вывел металлический голос Ино. Наруто сонно взглянул в ту сторону, где под землей располагались катакомбы, и увидел серый дым, клубами валивший прямо из травы. Там находился выход вентиляции, которых было много, и наблюдали они за каждым, ожидая условного сигнала. А вот и он. Сон как рукой сняло. АНБУвцы были уже здесь, вместе с Ино, и быстро разбежались на позиции по короткой команде Наруто.  — Готов? — механически спросила Хината, снова включив апатию, чтобы эмоции не мешали миссии.  — Как никогда в своей жизни, — кивнул Наруто, сложив печати и создав пятьдесят клонов. Входов в подземелье было три. Очень неосмотрительно со стороны проектировщиков этого грандиозного строения под землей, не рассчитывавших, что их шедевр обнаружат. По приказу Наруто активировали взрывные печати на дверях в подземелье, и шиноби бесшумными тенями скользнули внутрь с трех сторон. Взрывы должны были посеять панику среди находившихся внизу людей, и пока ублюдки, торгующие живым товаром, будут пытаться понять, что происходит, их всех обезвредят. Хотя кого там обезвреживать — ни одного шиноби среди них не было, так что бой был бы неравным. Наруто мог сделать все и в одиночку, но Шикамару для перестраховки выбрал еще людей, которые и стали подчиненными Наруто на этом задании. Хината тенью бежала рядом, вздутые вены на висках говорили об активации Бьякугана, и она жестами показывала ему, куда бежать. Даже хорошо, что они с Ино оказались тут, с ними, если закрыть глаза на причину отсутствия Ханаби. Ино руководила одним отрядом, Наруто — двумя другими, а Хината была его «глазами» — даже заученная наизусть схема подземелья не помогала ориентироваться в длинных коридорах и комнатах так, как помогала Хината. Вопли застигнутых врасплох людей радовали слух. Задачей Ино было увести всех рабов в одно место, где потом ими смогут заняться медики, а их с Хинатой — вычислить всех торговцев и схватить для ареста и дальнейшего допроса, чтобы ни один не улизнул. Паника им только помогала. Уже больше двадцати человек было захвачено и обездвижено, некоторые ругались, другие визжали, как трусливые бабы, кто-то даже плакал. А они еще не достигли самого большого помещения в этих подземельях, где основная масса сейчас праздновала свершившиеся торги. От возбуждения и азарта настроение подскочило, и Наруто в короткий момент передышки улыбнулся Хинате, напряженно смотрящей в стену — не знал бы, что за свойства имеет Бьякуган, заржал бы, так сосредоточенно она разглядывала каменную кладку стены.  — Тут что-то не так, — наконец, выдала она, обводя взглядом стены.  — Что такое?  — Не могу понять. Либо комнаты сместились, но так же не может быть, да? — спросила она, слегка пнув валявшегося у ног мужика, который тут же заглох, перестав верещать на тему, что сделает с «такой шлюхой, как она». Его девочка.  — В подземелье? С чего ты так решила? — обескураженно спросил Наруто, «случайно» наступив на этого же торговца, который взвыл от боли.  — Мой Бьякуган тут видит не дальше трех сплошных стен, — пояснила она. — Это немного дезориентирует. Но нам туда, — она пальцем указала направление, и Наруто кивнул, проверив веревки на прочность и нырнув в указанный проход. Больше им пока никто не встречался. Пока они бежали, неумолимо приближаясь к главному залу, где их ждало основное веселье, на ходу спросил:  — А чем может быть вызвано?  — Специальные печати, — Хината фыркнула, чуть лбом не вбежав в стену, которая для нее была прозрачной, — но тут их ставить некому. Да и нужно знать свойства Бьякугана, а наш клан ревностно оберегает свои секреты. Только Сакура знает больше, но ей-то это зачем? — резонно заметила она.  — Незачем, — согласился Наруто, с ходу оглушив ударом в челюсть очередного мужчину на своем пути. Он потом будет разбираться, кто есть кто, их главная цель сейчас — захват. Вот он, основной зал. Отряд под руководством Ино добрался сюда раньше, и повсюду были крики и паника. Вынырнувший из другого коридора отряд под предводительством его теневого клона быстро начал разгребать этот бардак, на всякий случай использовались чакропоглощающие веревки — чем черт все-таки не шутит, — и Наруто с Хинатой присоединились к остальным, перекрыв преступникам все пути к отступлению. Все произошло минут за двадцать. Особо крикливым рты затыкались кляпом, было несколько женщин, но с ними по возможности обращались бережно — кто знает, может, это рабыня, а не работорговец. С мужчинами было сложнее — некоторые нижние были легко заметны, другие слишком хорошо одеты, и сложно было определить на взгляд, кто из них кто. В воцарившемся хаосе пытался разглядеть Саске, через минут пять стукнув себя по лбу — Учиха-то под личиной! Конечно, его в общей толпе не высмотреть, он искал высокого брюнета, а Саске вроде был стариком. Девушки хныкали где-то в углу, очень напуганные стремительным налетом и резко поменявшейся атмосферой. Ино «сортировала» людей, на мгновение проникая в сознание, но не глубоко, поверхностно, чтобы не сойти с ума от количества чужих эмоций и мыслей. Все же людей тут было порядка пяти сотен, плюс-минус. Нет, некоторых было видно сразу. Огромная туша визжащего, как резаная свинья, торговца, без Ино определенная в кучу тех, кого они будут подвергать допросу, очень сильно привлекала внимание, хотя бы тем, что была размером с пятерых. Огромный шар с торчащими ручками и ножками, которые непонятно, как его держали вообще. Еще нескольких мужиков выявила Хината, без сомнений ткнув на них пальцем, объяснив, что глаза слишком мерзкие. Может, она и ошибалась, но Наруто не колебался ни секунды, тоже отсеивая их в кучу торговцев, с которыми особенно не церемонились. Распределяли долго, общались между собой мало, но, пожалуй, самым классным было выражение ужаса на лицах преступников от вида десятков одинаковых мужчин. Наруто это веселило. А если сюда сейчас еще и технику Гарема… От веселых мыслей отвлекли вцепившиеся в предплечье тонкие нервные пальцы с идеальными ногтями.  — Пора вытащить Саске и Сакуру, — на ухо прошептала измученная Ино, с трудом стоящая на ногах. — Еще десяток, и я умру.  — Отдохни, Ино, ты умница, — так же тихо, чтобы подозрительно притихшие торговцы ничего не услышали.  — Его тут зовут Бабаи, — напоследок выдохнула Ино, и оперлась на поданную руку его теневого клона, с трудом переставляя ноги направившись туда, где клон видел кухню. Ей надо попить и перекусить чего. В идеале поспать, но спать тут вряд ли получится.  — Так-с, господа мудаки, — громко обратился Наруто к куче торговцев, — мне нужен тут самый главный, самый отъявленный мудак из вас. Где ублюдок Бабаи? Мудаки — они и в стране Ветра мудаки. Кто-то из торговцев пискнул из толпы: «Он здесь!», и по начавшейся возне Наруто определил место «залежания» Саске. Залез в толпу, ничуть не комплексуя, сколько ног отдавит своей почти стокилограммовой тушей, и выудил за шкирку сморщенного, безобразного старика, дышащего желчью и ненавистью. Звездец, вот Саске несладко. От него воняло, как будто он сдох лет десять назад, и выглядел он соответственно.  — Ты первый, старикашка. Остальным — ждать здесь и ссать, усекли? — грозно выдал Наруто, душа в себе хохот. Все прошло гладко и легко, и ситуация теперь казалась больше комичной, чем трагичной. Хотя трагедия все же была, да. — Эта очень злая женщина, — он кивнул на скрестившую на пышной груди руки Хинату, которая сейчас выглядела и правда грозно со своими светящимися белизной глазами, — присмотрит за вами, и очень советую не злить ее больше, чем она злится сейчас. Рука тяжелая, — он слегка пожал плечами, как бы оправдываясь, а Хината цокнула, от чего, кажется, ближайший к ней торговец и правда обоссался. В целях конспирации было решено не раскрывать Саске перед остальными, и когда здоровый блондин волоком потащил дряхлого старика в сторону тоннеля, где недавно скрылся клон, все затихли, в ужасе от перспективы.  — Ну как я тебе? — весело спросил Наруто, освободив Саске от чакропоглощающих веревок и с удовольствием узнав в скрюченном дедке высокую фигуру Саске. — Круто я их, да?  — Ты как был дебил, так им и остался, — фыркнул Саске, от чего Наруто, не выдержав, кинулся тискать друга в объятиях, осознав, как ему не хватало этого гонора Саске. — Сакура уже у вас?  — Стой, я думал, она в зале, — нахмурился Наруто.  — Нет. После торгов элиты уходят к себе, собирают вещи, чтобы перекочевать к новому хозяину, — точеное лицо Саске потемнело, заставив Наруто нервно сглотнуть. Пожалуй, такого Саске он даже побаивался.  — Значит, с минуты на минуту будет здесь. Мои клоны и члены АНБУ сейчас прочесывают каждую комнату в поисках тех, кто остался. Саске кивнул, задумчиво разглядывая свои руки, и внезапно смачно, с хрустом, потянулся:  — Затрахало быть стариком.  — Да и воняло от тебя соответственно. До сих пор воняет. Или это новый парфюм, а я не ценитель? — Наруто захохотал, увернувшись от подзатыльника, и примирительно поднял руки: — Да все, все, успокойся.  — Ты не представляешь, как у меня чесались руки убить их всех, — с внезапной серьезностью заявил Саске.  — Представляю, — вмиг посерьезнел и Наруто. — Как Сакура? Саске странно замялся, зажмурившись, но прежде, чем Наруто почувствовал что-то неладное, выдавил:  — Нормально. Сам у нее спросишь. Со своей ролью она справилась превосходно.  — И дорого ты ее продал? — не удержался от шпильки Наруто.  — За триста пять золотых.  — Херасе… — Наруто присвистнул. — Ну, учитывая, что она была без чакры и не под самой симпатичной личиной, то вполне. Самая дорогая?  — Нет, вторая. Первой была Донна, ее купили за триста тридцать золотых. Но за Сакуру торги были жестче. Саске, наверное, сильно устал и от того был так напряжен. Наруто даже представить боялся, через что пришлось пройти его сокомандникам, но за Сакуру, как за девочку, переживал сильнее. Учиха в случае необходимости мог убить и спрятать труп так, что никто бы и не хватился, а вот Сакура в этом плане была более беззащитна. Ой, зря он так думал. Наруто чуть сам себя не хлопнул по затылку. Это же Сакура. Ей не нужна чакра, чтобы крошить в кулаке камни в песок.  — Один из торговцев будет допрошен мной, — безапелляционно заявил Саске, и на немой вопрос в глазах Наруто хмыкнул: — это личное.  — Как скажешь. Только в живых оставь его, — пожал плечами Наруто. Они так и говорили, обрывками, иногда несвязными, Саске кусками рассказывал то, что видел, и время пролетело незаметно, только когда он почувствовал резкое воссоединение со всеми теневыми клонами, понял, что прошел уже час. В этом подземелье время будто останавливалось. На захват и болтовню ушло два часа в целом. Неплохо.  — Саске… — Наруто старательно собирал в целую картинку информацию, полученную от теневых клонов, и охеревал. Тяжелым обухом по затылку ударил поток наблюдений, и, когда Саске, вопросительно вскинувший бровь и не получивший ответа, пихнул его в плечо, он будто очнулся. Нет, этого не может быть.  — Ну что, язык проглотил? — недовольно осведомился Саске, но Наруто было не до этого. Мозг отчаянно думал, и в который раз Наруто ощутил свою беспросветную тупость. Он человек действия, а не мысли.  — Саске, — снова позвал он. — Но… Сакуры нет в подземелье.  — В смысле «нет»? Испарилась? — фыркнул Учиха с такой мордой, что Наруто невольно вспомнил, за что хотел отметелить его в детстве.  — Видимо, да, — он поднял широко распахнутые глаза на Саске, из которого вместе с надменным видом медленно уходил цвет, делая сходство с Саем почти невозможным. Они так и буравили друг друга глазами, секунд десять висело молчание, и Наруто первым его нарушил:  — Мы в жопе, да?  — В полной, — рыкнул Саске, в бессильной ярости — или что это было — шибанувший кулаком в стену так, что образовалась трещина. Как раз полоска той самой жопы, в которой они увязли по самые уши.