Не по закону Природы

Он почти жалел о том, что сделал, но, увы — ничего не вернешь, и, пожалуй, так ей и надо. Тонери были не важны сантименты. Она будет его, полюбит его — а цена его мало интересовала. Пусть даже и такая. С трепетом в сердце входил к ней — к своей мечте, богине нового мира, который она по своей человеческой глупости не хотела строить вместе с ним, — и опять его встречал горящий взгляд зеленых магических глаз с опасно сузившимся зрачком. Она уже два дня не разговаривала с ним, сорвала голос. Больше не молила о пощаде, и это его радовало. Может, сегодня она осознала, что пора дать себе волю? Тонери с нежностью провел костяшками пальцев по ее лицу, и она дернулась от его ладони, загремев цепями, на которых висела. Тонери не был наивен, и прекрасно понимал, что если у нее под ногами будет опора, она сможет сбежать — и развитый мозг просчитал все варианты. Так что это было правильным решением — оставить ее в подвешенном состоянии. Плечи наверняка болели, и он, ласково приговаривая, что ей будет полегче, начал смазывать почти вывихнутые суставы исцеляющей мазью, справедливо полагая, что чакру использовать он не может, так хоть ее же средствами облегчить страдания. Она снова дернулась от его рук, и его охватило короткое восхищение — даже сейчас она находит в себе силы сопротивляться. Его не ужасало то, что он сделал. Кровавые подтеки он смыл еще на следующий день, так что теперь обнаженное тело переливалось нежно-фиолетовым цветом, на животе и шее переходя в красный, там, где лопнули мелкие капилляры. Крылья закреплять смысла не было — когда дурман ее яда отступил, что произошло довольно быстро, он доламывал основные суставы, приводящие их в движение, разорвав лопатки пополам. Порванные перепонки кровили до сих пор, но не сильно, он старательно обмывал каждую ранку, чтобы не начался сепсис, и поддерживал стерильную чистоту в помещении. Она не кричала, совсем. Даже когда его марля касалась осколков костей, торчащих из спины. Она могла только задушено хрипеть, и даже этому предпочла изжевать губы в мясо, чтобы молчать. Все же он немного жалел, что вышел из себя, но у него было оправдание. Он слишком долго ждал ее, предвкушал их связь, и так глупо обломаться — это было выше его сил. Суку Фуки он убьет за ее тупость. А пока он тыкал ложкой в плотно сжатые, израненные губы, пытаясь ее покормить. Она не поддавалась. Заплывшие синяками глаза открывались с трудом и на узкие щелки, но даже так она вкладывала в свой взгляд столько ненависти и презрения, что он чувствовал его кожей. Дважды теряла сознание. И даже бессознательным телом овладеть он не смог, слишком сильной была судорога. Он пробовал снять защемление через анус, но промежность была парализована полностью, даже мизинец, густо смазанный смазкой, не прошел. Она не ходила в туалет за эти два дня ни разу, и он искренне переживал за нее — отравление организма токсинами сильно могло подорвать и без того находившееся на грани здоровье. Один раз между ее ног стало мокро, после того, как он сорвался и немного поучил ее, но он пробовал даже на вкус — это не моча, больше похоже на воду, без запаха и цвета. Ее упрямство было слишком глупым и необоснованным. Он предлагал ей весь мир, а она цеплялась за совершенно ненужную ей человечность. Почему ее кровь открыла ему разум, но она сама до сих пор не осознавала своего величия? Слишком много непонятного. Но он убедит ее. Она шугалась каждого его движения, каждого прикосновения, уже на уровне рефлексов запомнив, что он причиняет боль. Но так было надо — раны нужно промывать, а ее упрямство просто доводило до исступления, вынуждая его на несколько затрещин, чтобы изумрудный взгляд гас хоть ненадолго. Чтобы краткие секунды с ней не ощущать исходившей от нее ненависти. Когда он закрывал за собой дверь, услышал тихое бряцанье цепей и обернулся в проходе. Она отвернула лицо от входа, упершись носом в собственное плечо, и бесшумно подрагивала. Плачет. Опять плачет. И делает это так, что ее совсем не жалко — каждая хрустальная капля, прокладывающая тонкую дорожку от плеча к подмышечной впадине, а оттуда вниз, по ребрам в синих отметинах и рубцах — слева сломано три ребра, справа одно, — к тонкой талии, и все по телу, не срываясь на пол — вызывает желание. Желание преклонить перед ней колени, молиться на нее, как на икону — но ей это почему-то не нужно. С силой захлопнув дверь, чтобы не мучиться разочарованием из-за разницы картин в мечтах и по факту, направился в свою лабораторию, где его уже ждали четыреста миллилитров крови, собранных вчера для анализа. Прогоняя драгоценные темные капли через всевозможные катализаторы, застыл, услышав, как вошла Фуки. Долго же он ждал эту тварь.  — Тонери, — нежно запела она, недвусмысленно прижавшись к его спине и страстно пройдясь губами по выпирающим сквозь ткань пузырям на лопатках, — когда уже?  — Скоро, Фуки, — процедил он сквозь зубы, мысленно взмолившись, чтобы это жалкое существо от него отодвинулось. Но нет же — ее руки привычно скользнули ниже по талии, слегка впившись ноготками в бедра.  — Мне, пока я была на пути сюда, такой сон приснился… — мечтательно затянула она уже осточертевшую песню. — Я там летала. У меня были огромные, сильные крылья, какие ты обещал мне, и они послушно двигались в потоках воздуха. У меня даже сердце замирало, когда я входила в пике, представляешь? — она счастливо рассмеялась, щекой потершись об его спину и заглянув через плечо. — Это исследование для меня?  — Да, Фуки, — какое же у нее мерзкое имя. И как ей подходит. В зависимости от написания, либо удар, либо болото. Отличное описание этой тупицы. Он возлагал на нее такие надежды, когда соблазнял ее — Моэги была слишком честной и прямой, да и желания не вызывала — малолетка, одним словом. Теперь он жалел о том, что выбор пал на Фуки. — А расскажи мне, пожалуйста, что не так пошло с печатью?  — А что с ней не так? — невинно спросила Фуки, даже не стушевавшись. Вот наглая!  — Ты ее не поставила.  — В смысле? Поставила, конечно. Я сделала все, как ты сказал. И все рассказала Цунаде, чтобы, пока она разбирается, у тебя было время закончить исследование. — Голос звучал обиженно, хватка пальцев на бедрах чуть ослабла, а внутри него медленно закипал гнев от ее слов.  — Кому ты рассказала? — прошипел он, прикрыв глаза, стараясь загасить бешеную ярость.  — Цунаде. Я решила, что так будет лучше — она сейчас поставит на уши Коноху и Суну, начнет разбираться, как Какаши все это допустил. Начнется паника, информация просочится в деревни, остальные Каге подтянутся… Хаос прекрасен, и пока эта каша будет вариться — мои крылья наверняка будут готовы, — без тени сомнения пропела Фуки, уже лучше скрыв обиду в голосе. — И все будет, как мы мечтали… Она слышит сама себя?! Рассказала Цунаде?! Больная помешанная идиотка! Все время путает ему карты!  — Что еще ты сделала из того, что я тебе не говорил? — почти ласково спросил Тонери, и тело Фуки тряхнуло. Видимо, теперь она поняла, что натворила.  — Я… больше ничего, честно. Тонери, я хочу помочь. И ты знаешь, что я не предам тебя.  — Знал, — согласился он, и повернулся к ней, осторожно поставив реагенты на стол. — Но теперь ее будут искать гораздо тщательней.  — Да брось, — хмыкнула Фуки, игриво прижавшись к его груди своей грудью и призывно протянув к нему губы, — Какаши со своими ищейками до сих пор не нашел Ханаби, даже следа четкого нет, а Сакура… Она застыла в этой нелепой позе, когда его глаза засветились неестественно синим светом. Стоит отдать Фуки должное — она хорошо отыграла свою партию. Каждую кому Сакуры присылала ему образцы крови, причем брала ее без подозрений — все медсестры были уверены, что она искренне сострадает героине войны. Любые анализы — ему копию отчета. Любые исследования, даже самой Сакуры — копия была у него меньше, чем через неделю. Она училась вместе с Сакурой в Академии, так что и место в госпитале получила без проблем. Проблема была в другом — в самой Фуки. Слишком резкая и прямая в своих решениях. Он сыграл на этом, пообещав ей крылья, способные вознести ее к небу, если она поможет разработать для этого нужный состав сыворотки. Обещал ей место рядом с собой, когда мир покорится ему, единственному обладателю Тенсейгана, и она, ослепленная близостью своей мечты и его красотой и учтивостью, легко сдалась, без раздумий и сомнений. Недалекая. Она пыталась мыслить, как он, на несколько ходов вперед, но у нее это получалось слишком топорно и неумело. И она заплатит за свою наивность. Красивые, изящные пальцы с аристократичными полукружьями ногтей нежно прошлись по ее лицу, и она благодарно прильнула щекой к ласкающей ладони. Волнующий взгляд темных глаз из-под слегка опущенных ресниц, беглый пробег языка по нижней губе — как это все знакомо. Пошло. Она вся — воплощение вульгарной пошлости, когда пытается соблазнять. Тонери изучал ее лицо, которое столько раз кривилось под ним в агонии экстаза, губы, которые она специально надула, чтобы казались полнее — и она во всем проигрывала Сакуре. Всего лишь средство, которое, в принципе, оказалось достаточно полезным, но теперь, когда Сакура была в его руках, пусть даже и сопротивляясь до сих пор, Тонери понимал — Фуки больше не нужна. Она была довольно интересной любовницей, а ее наивность порой очаровывала, когда после секса она рисовала ему картины их совместного будущего, где у нее будут крылья, способные к полету. Как она завидовала Сакуре. Остальные сострадали ей, жалели, а Фуки завидовала, ибо понимала все обретенное Сакурой величие. А крылья, которые благодаря Тонери теперь висели разломанными порванными тряпками за спиной распятой на цепях Сакуры, вообще приводили Фуки в исступление. Она мечтала летать. Мечты стоят дорого. Кончики пальцев прошлись по ее гортани, и она возбужденно вздохнула, снова призывно облизав губы. Это заставило Тонери улыбнуться. И он так и улыбался, когда глаза предательницы своей деревни недоуменно распахнулись, стоило изящной ладони стальной хваткой сдавить ее горло. С наслаждением пил из ее глаз сначала удивление, потом короткую искру понимания, потом ужас. Она вцепилась в его ладонь, пытаясь разжать душившие пальцы, но сознание покидало ее быстрее, чем она успела дотянуться до его лица. А после раздался ласкающий слух хруст, короткий хрип — и безжизненное тело рухнуло перед ним. Особо он не церемонился. И так уже испачкался о жалкую смертную, и убирать ее сам отсюда он не собирался, оставив труп на попечение своим марионеткам. Переступив через Фуки, все же поддался сантиментам и почти нежно закрыл распахнутые глаза, навсегда застывшие с выражением ужаса. Собственные глаза резануло, и Тонери схватился за лицо, сильно зажмурившись. Боль пробуждающегося Тенсейгана прострелила виски, сосредоточившись за глазными яблоками, и несколько минут он стоял, тяжело дыша, пока разум снова не прояснился. Еще раз обдумав все, решил, что Сакуру брать измором смысла нет — она скорее сдохнет, цепляясь за остатки человеческого в своей душе, чем покорится и признает свое могущество. Значит, нужно ей помочь. Был способ запечатать ее душу, но бездушная кукла была ему не нужна. Он хотел ее настоящую. Дикую. Необузданную. Строптивую. Может, лучшим способом будет просто дать ей прийти в себя? Эти двое суток она не спала ни минуты. Бессознательное состояние отдыхом не являлось, да и ее обмороки были недолгими — полчаса, максимум час. А если?.. Кома — вот решение. Усыпить ее на несколько дней. Оборудование для жизнеобеспечения у него было, рецепт инъекции для стимулирования периода у него тоже был, так что если остаток этого периода она проспит, будет легко начать все заново. Возможно, с другим результатом. Если задумываться, насилие  не выход. Она будет с ним по своей воле. Сакура воспринималась, как божество, как нечто святое, и прикосновение к ее святости вызывало трепет. Ледяная кожа обжигала, взгляд ранил, слова били. Было даже смешно, что в начале, когда только решалась судьба Джуби, Тонери испытывал сильную симпатию к Хьюга Хинате. Она казалась идеальной партией, — красивая, покорная, робкая, обладающая Бьякуганом и являющаяся ему очень дальней родственницей. Но она даже в первый круг отбора на роль клетки Джуби не попала, да и сейчас было легко понять, что она просто не выжила бы. Ничего, все сложилось даже лучше, чем он предполагал. Ханаби была под охраной в нижнем секторе, под надежной защитой стен и его марионеток, еще не пришедшая в себя после операции. Цель всегда оправдывает средства, и несколько жертв, во имя великого искупления человечеством всех его грехов, ничтожны. А искупить придется. Когда они с Сакурой придут к власти, они истребят всех неугодных их воле, и остальные будут жить в счастливом, новом мире, вознося молитвы их богине и ее богу, избранному ей, чтобы править совершенным миром рука об руку. С этими прекрасными мыслями выбрав нужный препарат, подготовил капельницу, новые марли и спирт. Уж от спирта она не откажется, немного ей нужно его выпить, и если тело уже отравлено собственными токсинами, хоть часть выйдет вместе со спиртом. Чувство самосохранения отказать не может. Даже у нее.  — Любимая, тебе нужно поспать, — начал он, входя к ней, но что-то его насторожило. Голова безвольно висела, кисти рук, обычно сжимавшиеся в кулаки при его появлении, остались расслабленными. Едва заметно покачиваясь на цепях, обнаженное искалеченное тело не подавало никаких признаков жизни. Как же давно он не испытывал страха. Быстро приблизившись, прижал пальцы к ее шее, едва различая слабые удары пульса под кожей. Жива. Хвала небесам, она жива. С облегчением считая пульсацию под кончиками пальцев, откинул волосы со лба свободной рукой, не заметил, как она вдруг резко дернулась, и указательный палец пронзила короткая боль, заставив вскрикнуть от неожиданности. С удивлением разглядывая глубокие отпечатки зубов с двумя кровоточащими ранками, обескураженно спросил:  — Ты чего?.. — мозг буквально охватило пламя, слишком внезапным было действие ее яда, попавшего прямо в кровь. Душа бешеную волну похоти, заставил себя другой рукой осторожно поднять ее лицо за подбородок, чтобы встретиться с ней взглядом, и его недоумению не было предела — Сакура улыбалась. Превратившиеся в потрескавшееся мясо губы были растянуты в широкой, искренней улыбке, от чего корочки в нескольких местах лопнули, алея свежими ранами.  — Тонери, поцелуй меня. Нежно, — одними губами проговорила она, не пытаясь шептать, чтобы не напрягать сорванные связки. Это была даже не просьба. Требование, приказ — что угодно, только не просьба. И он, не веря своему счастью и ощущая бешеную волну желания, накрывшую с головой, осторожно прижался губами к ее губам, с ликованием понимая, что она отвечает. По-настоящему отвечает. Не будь она так избита, была бы точная картинка из его мечты. Ее язык прошелся по его губам, дразня, и она углубила поцелуй, слегка задев его зубы металлическим шариком на языке, от чего перед глазами взорвался сноп искр. Осторожные, но от того не менее страстные ласки влажного, теплого рта, с привкусом лимона и инжира, будто вынуждали его поверить, что она делает это искренне. Что-то тут не так.  — Сакура… — тяжело выдохнул он в попытке сбросить наваждение от так неожиданно сбывавшейся мечты, — если это попытка меня одурачить — ничего не выйдет.  — Осторожней, — так же, только губами, попросила она, когда руки сошлись на тонкой талии, сжав возле сломанного ребра. Тут же ослабил хватку, чтобы ей не было больно, и нежно прижался щекой к ее щеке, стараясь не делать резких движений, чтобы не мучить ее лишний раз. Он ведь не садист, чтобы издеваться над любимой женщиной. Она едва дышала, чтобы диафрагма сильно не расширялась, принося боль от сломанных ребер, и уже возле его уха хрипло прошептала:  — Руки болят.  — Если ты хочешь, я тебя освобожу, — с легкой усмешкой в голосе предложил он и щекой ощутил ее слабый кивок. Разумно ли это? Он отпрянул и заглянул ей в глаза, в надежде прочитать в них, что она задумала, но там не было ничего. Даже привычная зелень глаз, рвущая душу на куски, будто поблекла, покрылась налетом невыплаканных еще слез, давая радужке непривычный, сероватый оттенок. В конце концов, чакры у нее нет, крылья переломаны почти в фарш, на теле нет ни одного живого места, у нее период, и вряд ли в таком состоянии у нее получится вывести его из строя и сбежать. Но на всякий случай мысленно вызвал своих марионеток, занявших оборонительную позицию за дверью, так, чтобы Сакура их не видела. Осторожно отстегнул одну руку, и она повисла плетью вдоль тела, а лицо Сакуры исказила жуткая гримаса. Чтобы облегчить ее страдания, нежно, но крепко прижал к себе, чтобы она не упала, и свободной рукой отстегнул второе запястье, ощутив, как ее незначительный вес опустился на него. Помог встать на ноги, но стояла она очень неуверенно, оцепеневшие от долгого бездействия ноги тряслись и подкашивались, ступни совершенной формы заворачивались вовнутрь, будто она совсем их не чувствовала. Позволив опереться на свою спину, нагнулся и двумя быстрыми движениями освободил от оков щиколотки, и ее облегченный выдох заполнил все пространство комнаты. Влияние ее яда было сильным, но он уже легко его контролировал. Когда выпьешь такое количество ее крови, попутно вкалывая ее себе, как витамины, поневоле обретаешь некоторый иммунитет. Хотел было положить ее на пол, на спину, чтобы она немного пришла в себя, но вспомнил про переломанные деформированные лопатки и торчащие из спины осколки костей и оставил эту идею. На бок тоже не вариант, может сместиться одно из сломанных ребер и пробить легкое, так что оставался только один выход.  — На живот положу тебя, хорошо? — увидев ее кивок, нежно, насколько это возможно, сместил ее ноги и под почти неслышные хрипы боли уложил ее на живот, если это вообще можно было так назвать — скорее, на грудь, — не придумав ничего лучше, скинув с плеч свою тунику и свернув ее валиком, чтобы положить под подбородок. Лечить с помощью чакры он умел, но больше в сторону «плохо», чем «хорошо». Так что решил убрать хотя бы пару синяков, уже приложив к ней руки и чертыхнувшись. Как он собрался ее лечить, если ее яд уже хозяйничает в его теле, парализуя и блокируя все основные пути чакры? Совсем забыл об этом неприятном свойстве ее периода. Она не выказывала никакого сопротивления. Ни одного движения, которое могло бы дать ему подсказку, что она собирается сделать дальше. Она просто лежала так, как он положил ее, лишь немного повернув голову, чтобы не упираться иссиня-черным подбородком в ткань, любовно подстеленную им, и тяжело и мелко дышала.  — Как только пройдет действие твоего яда, я вылечу все, что смогу, чтобы тебе было не так больно, — с состраданием прошептал он, едва огладив нежно-розовые, неровно остриженные короткие пряди, обрамляющие ее лицо. Даже сейчас — как она нечеловечески красива. Самое прекрасное существо, которое он когда-либо видел. Совершенство. Что заставило ее сменить гнев на милость? Неужто одумалась? Осознала, наконец, что ее бессмысленная борьба приведет только к обоюдным мучениям? Ему ведь тоже было нелегко. Причинять боль той, которой готов был положить к ногам весь мир, как очередной подарок, которых будет много, потому что она достойна всего самого лучшего. Лихорадочно соображал, как избавить ее от мук боли, не сильно задумываясь, что разорванная почти пополам спина его рук дело, под влиянием ее яда ощущая это желание как жизненно необходимую потребность. Может, кома?  — Может, усыпить тебя? — спросил он, взглядом пробежав по штативу с капельницей, оставленному у входа, и ее голова едва заметно дернулась, из-за чего он не понял, соглашается она или отказывается. Наклонился к ее лицу, и губы шевельнулись, говоря «нет». Не хочет, значит. Тогда нужно принести побольше исцеляющей мази и обезболивающих инъекций. Старательно перебивая нервное возбуждение в теле усилием воли, с опаской вышел, отдав мысленный приказ марионеткам, чтобы повредили ей ноги, если попытается сбежать, и направился быстрым шагом в свою лабораторию. Ее кровь, взятая для анализа, уже свернулась, а тело Фуки убрали, так что он начал лихорадочно сгребать нужные лекарства, заталкивая небольшие коробочки в карманы штанов, а те, что были побольше, удерживая на сгибе локтя. Когда набралась приличная горка в руках, почти галопом добежал обратно до комнаты, с облегчением заметив, что марионетки стоят в тех же положениях, что и были, а Сакура лежит в той же позе, в которой он ее оставил. Со всей любовью, на которую был способен, втирал мазь с обезболивающим эффектом в синяки, обкалывал спину уколами с анестезией, чтобы мука от искалеченных крыльев отступила, массировал осторожными движениями вывихнутые от долгого висения плечи. Сакура жмурилась и шипела, иногда открывая рот в беззвучном крике, но в целом терпела довольно достойно, учитывая масштабы катастрофы. И все же, что заставило ее изменить решение? Об этом он подумает позже, когда действие ее периода немного поутихнет, и он сможет мыслить максимально трезво. А пока — нужно снять болевой синдром, чтобы не было шока, который до сих пор непонятно как не наступил, и переложить ее с пола на более удобную кровать с жестким матрасом, чтобы позвоночник не сильно прогибался, и лопатки не рвали мышцы спины осколками костей. Пожалуй, надо было сказать Фуки «Спасибо». Не так дурен был ее собственный план. Цунаде, узнавшая о миссии и участии Сакуры в ней, действительно перевернет мир вверх дном, только чтобы найти ее. Она ей что-то сродни дочери, которой у нее никогда не было, и от того чувства к ней более сильные и глубокие. Но даже Цунаде не догадается искать ее там, где они сейчас находятся. В подземных лабораториях Суны. В самом центре города. Прятать так, чтобы не нашли, нужно на самом видном месте. Тонери усмехнулся.

***

Это были лучшие три дня за последние пять лет. Она позволяла ухаживать за собой, обрабатывать синяки и раны. Пила. Ела. Набиралась сил. Голос еще не восстановился, и она так же говорила с ним одними губами, но ему этого хватало, чтобы понимать ее. Период еще мучил искалеченное тело, вся их близость свелась к страстным поцелуям, которые она почти требовала с него, а он не мог сопротивляться гипнотическому блеску в блеклых глазах. То, что он сотворил с ее крыльями, оказалось страшной ошибкой с катастрофическими последствиями. Начался сепсис. Спина гнила, перепонки не переставали кровить ни на минуту, а каждое движение рукой оборачивалось для Сакуры мукой. Даже анестетики уже не помогали, а собирать фрагменты костей было ювелирной работой, на которую он был не способен. Была мысль вообще их ампутировать, но он продолжал ждать, надеясь на чудо и начало заживления. Если они и заживут, то точно не срастутся. Она встала, впервые за время плена у него. Стояла неуверенно, но твердо, стараясь не двигать корпусом, чтобы не беспокоить гноящиеся мышцы спины. Синяки пожелтели, все еще портя совершенную кожу, но Тонери не мог их вылечить — она стабильно требовала ласки, а ее яд никуда не делся. Так что все происходило медленно, даже слишком, но он готов был ждать — не осталось сомнений, что Сакура научилась его слышать, поняв его точку зрения и согласившись с ней. Такие горячие поцелуи не могут быть неискренними.  — Я подготовил тебе одежду, — с трепетом сказал он, показывая ей свернутое платье. — Оно будет достойно тебя. Она сделала несколько неловких шагов в его сторону, морщась от боли из-за волочащихся по полу тряпок изодранных крыльев, и протянула руку за свертком. Он с поклоном отдал его ей, не в силах оторвать взгляда от ее наготы, которая, казалось, совсем перестала ее смущать. Просто преступно скрывать такое совершенство одеждой, но смертные не достойны созерцать богиню во всем ее великолепии. Только он имеет на это право. Самый близкий к ней. Она изучающе прошлась взглядом по свертку, потом развернула его, и с абсолютно непроницаемым лицом разжала пальцы, дав платью соскользнуть на пол. И сделала шаг на него. Потом другой.  — Не понравилось? — разочарованно выдохнул Тонери, но его разочарование быстро угасло, стоило этим рукам лечь на его плечи, а губам оказаться в волнующей близости от его лица.  — Ты обещал мне мир, — задвигались ее губы, — а эта каменная клетка мало похожа на мое царство.  — Ко-конечно, любимая, но тебе надо набраться сил сначала…  — Это мне мешает, — ее сломанные ногти с торчащими из-под них обломками когтей коснулись шеи, самыми кончиками пройдя по ошейнику — единственному чужеродному элементу на обнаженном теле.  — Прости, я пока не могу его снять, — грустно улыбнулся Тонери, проведя рукой по ее щеке и вглядываясь в серые, полные непонимания глаза. — Привязка печатей слишком сильная, я могу без рук оста… Ее дыхание на губах выбило весь воздух из легких, а когти впились в плечи, прижимая к себе, душа разум, заставляя раствориться в ней. Живое воплощение богини идеального мира, сама целующая его. Это было выше его понимания, это было сильнее любых его самых смелых мечтаний о ней. Она скоро поправится, и тогда все, что так долго туманило мозг, станет возможным — секс с ней позволит мутировать еще больше, став еще ближе к ней и ее совершенству. Бог, достойный своей Богини. Пальцы царапнули по груди, пройдясь возле ключиц — там, где когда-то красовались татуировки шести томоэ, которые он выжег четыре года назад, чтобы не привлекать лишнее внимание. Он все же был последним из клана Ооцуцуки, кто знает, какие вопросы вызвали бы символы на его теле. А так — взяв новую фамилию, смог войти не только в этот мир, но и в доверие Цунаде, что было половиной успеха. Другая половина успеха сейчас нагло ласкала ладонью его плоский живот, медленно спускаясь ниже и доводя до исступления. Внезапно она отстранилась.  — Снимай, — прошептала она, приподняв неровно обрезанные короткие пряди волос, чтобы был доступ к пряжке ошейника. Это безумие. Тонери застыл, лихорадочно думая, чему мешал подчиняющий ей яд в его крови. Он точно знал устройство этого ошейника. Тридцать пять печатей, блокирующих каждый из семи очагов чакры в теле по пяти основным стихиям. Были еще свет и тьма, которые и развивали все ирьенин, но для них отдельных печатей было не нужно — сам факт перекрытого потока во всех очагах уже лишал возможности их использовать. Но Сакура владела стихией Воды и Земли, что уже в совокупности со способностями ирьенин, ее физической силой и нечеловеческой выносливостью еще до перерождения в демона делало ее весьма и весьма опасной. Ее просьба не лишена логики — она сможет излечить свое тело, возможно, даже спасет медленно и болезненно отмирающие крылья. Но вдруг она просто втирается ему в доверие, убеждая, что она теперь на его стороне, чтобы освободиться и бежать обратно к своим жалким людишкам? Тем более что перемена в ее поведении была слишком резкая — за два часа, если не меньше. Он так и не смог себе убедительно объяснить, чем вызвана была столь резкая перемена, тем более, что большую часть времени он был занят уходом за ней и наслаждением от ломающих волю поцелуев, после которых так мучительно стоял член, не падавший даже после третьего самоудовлетворения подряд. Хотелось ее, в нее, а она неведомой ему силой удерживала его от секса, да и собственный рассудок еще шептал, что ему нужна в ее лице отзывчивая любовница, а не кряхтящая от боли Сакура, спина которой источала слишком очевидный сладковатый запах гниения. Что-то переклинило в мозгу, и он потянулся пальцами к пряжке, не имея возможности оторвать взгляда от этих бездонных, гипнотически пустых глаз. Даже ее взгляд стал другим. В них не было отчаяния. Не было страха. Каких-то глубинных терзаний — только кристальная чистота пустоты.  — Мы не одни, — дернулись ее губы, и Тонери будто вырвало из оцепенения, а пальцы отдернулись от ремешка ошейника, который намеревались вытащить из шлёвки. Обостренный слух не уловил никаких звуков, но он понимал, что возможности Сакуры намного больше его собственных, и он мысленным усилием отправил несколько марионеток к входу в лабораторию. Как оказалось, не зря. Звук битвы эхом разнесся по длинным коридорам, и Тонери заскрипел зубами. Как не вовремя. Он без чакры, Сакура еще не освобождена от ошейника. Но стоило отдать Сакуре должное — она не делала никаких попыток вывести его из строя, что доказало бы Тонери, что она все еще сопротивляется его идеям.  — Нам нужно бежать, любимая, — он взял ее за руку, потянув в противоположную сторону от звуков битвы, и она сделала несколько неуверенных шагов за ним, внезапно остановившись и дернув его к источнику шума.  — Бейся, — прошипела она, и Тонери стало как никогда стыдно за свой ответ:  — У меня чакры нет, я не могу сейчас тебя защитить.  — Я дам чакры, — она склонила голову на бок, изучающе его рассматривая, а потом выпутала пальцы из хватки его ладони и снова задрала волосы: — снимай.  — Сакура! — истошный вопль достиг их, и Тонери в бешенстве уставился за спину Сакуры, туда, где из дыма и пыли в дальнем конце коридора выплыла светлая шевелюра. Чертов Узумаки Наруто. Следом его взгляду открылись остальные нападавшие, и сердце гулко ухнуло куда-то в область печени. Казекаге, Хокаге, Цунаде, Ино, Хината, и тот, чьего влияния на Сакуру за счет Шарингана и Ринненгана он опасался больше всего. Учиха Саске. Они застыли, шокированные картиной спины Сакуры, которая не торопилась поворачиваться к ним. Она продолжала буравить Тонери взглядом, и в его мозгу взорвалось ликование.  — Добрый вечер, незваные гости, — улыбнулся Тонери, делая шаг к Сакуре и слегка приобняв ее.  — Тонери, сучонок, я из тебя все жилы выну, — угрожающе начала Цунаде, первая отошедшая от картины искалеченной Сакуры. Сакура задумчиво повернулась, не отстраняя Тонери от себя — лишь слегка поморщившись, когда рука прошлась по воспаленным мышцам разорванной спины.  — Сакура?.. — в ужасе выдохнул Узумаки, не в силах оторвать взгляда от ее тела, покрытого синяками и внутренними кровоподтеками, явно просвечивающих сквозь тонкую кожу. Тонери был готов убить их всех за то, что его богиню так нагло и неприкрыто разглядывают. Учиха побледнел пуще прежнего, а на лице играли желваки, но Тонери было совсем не страшно. Сакура с ним.  — Господа, вы не вовремя, — так же ласково продолжил Тонери, — моя невеста неподобающе одета для приема гостей.  — Невеста? — не выдержала Хината, и Тонери в очередной раз убедился, что выбрать Сакуру было верным решением. Хината уже не так возбуждала — так, может, на пару раз, грудь хорошая… — Сакура, какого лешего тут происходит?  — Снимай, — почувствовал, нежели услышал Тонери, и взгляды этой толпы стали заводить, придавая сил. В конце концов, это не так больно, а когда чакра будет при ней, он тоже получит силу Тенсейгана — тогда никто им не будет страшен.  — Тонери, что ты с ней сделал? — Какаши сделал шаг вперед, раздвигая Цунаде и Узумаки, но Сакура внезапно задергала хвостом и издала звук, похожий на разъяренное шипение, чуть отступив к Тонери, и пальцы сами нашли пряжку ее ошейника.  — То что сделал я, едва ли хуже, чем то, что с ней сделали вы, Гаара-сан, Цунаде-сан, Какаши-сан, — он отвесил по легкому кивку каждому из них, у Цунаде побелели губы, а глаза Гаары опасно сузились. — Вашим решением было запечатать в ней Джуби. Заметьте, я только выбрал ее — все остальное сделали именно вы, и другие Каге. Разве я не прав? — кончики пальцев начало жечь, как только ремешок покинул шлевку, и он потянул его на себя, в надежде как можно быстрее вырвать язычок из пистона, чтобы разорвать круг печатей.  — Сакура… — вдруг голос Учихи стал невозможно громким от эха, хотя он и произнес ее имя почти шепотом. — Что… Тонери не сразу понял, что именно его крик разорвал все остальные звуки. Пальцы больше не жгло — они таяли на его глазах. Сначала пузырилась кожа, потом стекало мясо, обнажая фаланги, а после и кости рассыпались в прах. Но он уже не мог остановиться. Впился зубами в ненавистный язычок, чувствуя, как рот наполняется кровью, воя от боли, но видя перед собой только одну цель. «Снимай». От ослепляющего света он зажмурился, ладонями откидывая чертову жалящую полоску, в ужасе взглянув на культи, в которые превращались его руки прямо на глазах.  — Сакура… — жалобно простонал он, но она его не слышала. Зеленое сияние пульсируя прошлось по лицу, неспешно стирая желтые синяки, обволокло тело, но гасло, едва заходя за спину. Слишком сильные травмы, а еще лидокаин, которым он обкалывал отмиравшие конечности, видимо, мешал исцелиться. Тонери начал истерически хохотать, ощутив присоединившуюся к управляющим им ядом чакру, такой восторг у него вызывала наполнявшая тело сила.  — Саске, останови это! — крикнул Наруто, но Тонери соображал гораздо быстрее — культями обхватив регенерирующее тело, заставив ее чуть вскрикнуть от боли, когда он смял гниющие крылья, активировал Тенсейган, взорвавшийся в глазницах тысячами звезд. Картинка поменялась, на смену коридорам подземной лаборатории со стерильной чистотой пришла пустыня — откинуть их дальше не хватило чакры. Он полностью зависел от того, чем она его питала, а масштабы регенерации по истине ужасали. Зеленый кокон пульсировал вокруг нее, как живой, ползая по ней, стирая застаревшие следы побоев и пыток, но Тонери также не смущал тот факт, что большинство увечий он сам ей нанес — через боль он смог открыть ей глаза.  — Тонери, — потрясающей красоты голос, совершенно ровный и спокойный, как будто не у нее сейчас вправлялись вывихи, слился с завыванием ветра, поднявшим в воздух огромное количество песка, оседавшего коркой на открытых ранах спины. Он восторженно уставился на нее, нагую, красивую, с легкой улыбкой на ставших нежно-розовыми бархатных губах, забыв о собственной боли. — Какой ты уродец, — хихикнула она, и Тонери счастливо провел языком по голой десне с остатками зубов, которыми он срывал с нее ошейник.  — Ты можешь это исправить, моя богиня, — восторженно прошепелявил он, протянув культи к светящемуся совершенством и чакрой телу, и тут абсолютно ненужный голос среди песчаных барханов и завывающего ветра резанул слух:  — Сейчас это исправлю я. Оторву руки по плечи. Тонери повернулся к фигуре, покрытой покровом Сусано, и беззубо оскалился.  — Как ты нас нашел?!  — Чакра, идиот, — Саске не насмехался. Он был совершенно серьезен. — Остальные тоже скоро прибудут.  — Саске-кун? — от нежности, прозвучавшей в ее вопросе, Тонери передернуло.  — Сакура, моя девочка, — залебезил он, чувствуя, как в груди разъедает дыру ревность, — это жалкий человечишка, всего лишь жалкий человечек…  — М, — потянула она, изящно прогнувшись к Тонери и впившись в его окровавленный рот губами. Да, конечно она выберет его. Но Учиху нужно убить, пока есть Шаринган, есть опасность, что все пойдет под откос. Буря усиливалась. На улице было невыносимо жарко, даже прохлада звездной ночи не умеряла пыл раскаленной добела пустыни. Голову разрывало от демонической чакры, конфликтующей с ее ядом, страшно болело то, что осталось от рук, и ее прохладный поцелуй был как глоток воды для умирающего от жажды. Сусано увеличился, кости облеклись в плоть. Учиха был в бешенстве, и Тонери веселило это, пока он страстно отвечал своей богине на ее требовательный поцелуй, но она вдруг отстранилась. Тонери ошеломленно смотрел, как она делает несколько шагов по направлению к Учихе, но не смог ее окликнуть. Что-то мешало, и слова застыли в глотке.  — Что он сделал с тобой? — Учиха был в шоке, и от того злился сильнее. Нет, зря Тонери беспокоится — его девочка просто вырвет ублюдку глаза, чтобы ничто больше не могло сдержать ее могущества.  — Освободил, и это единственное, почему он еще жив, — он не видел ее лица, но плечи дернулись, от чего несколько ран на спине открылись, засочившись кровью, смывающей с влажного мяса налипший песок. — Но ты же знаешь, что я ждала именно тебя. Так уйми свой гнев, и давай обсудим, каким будет наш новый мир. Тонери в ужасе распахнул глаза. Их новый мир? Что это вообще значит?! Все-таки предала? Он завыл от оглушающей боли, встав и ломаными шагами направившись к ней. Едва он пересек половину расстояния между ними, как оглушающим потоком чакры его откинуло гораздо дальше, чем он был до этого. Не подпускает. Учиха к ней гораздо ближе. Черт!  — Какой мир, Сакура? Что ты вообще несешь? — только Сусано защищал Саске от расплывающейся в воздухе чакры, пропитанной ее периодом. Может, она просто хочет защитить его, Тонери, от возможного нападения Учихи? Да, наверное, так и есть, она не хочет остаться без него. А все эти разговоры просто чтобы ослабить его бдительность.  — Как какой? Наш. Ты же задумывался об этом, не отрицай. — Тонери медленно полз в их сторону, не рискуя вставать, чтобы очередной волной демонической энергии не откинуло еще дальше. — Я хорошо помню твои слова после победы над Кагуей. Ты хотел сделать этот мир лучше. Я хочу того же, Саске-кун. Я смогу сделать его правильным сама, но с тобой мне будет... не так одиноко. Тело Тонери будто сошло с ума. Бушующая в нем чакра разрывала внутренности, стало тяжелее дышать, возбуждение достигло пика — хохот рвался из груди, так близко были ее ноги, сломанными рваными тряпками волочились по песку ее крылья, и собственные крылья, бывшие еще в зародыше, отзывчиво заболели. Тереться о ее ноги, прикасаться к ней необходимо, очень важно, без этого невозможно жить. Голос Учихи был не тем голосом, который он хотел слышать, но судьба в этот раз сыграла с ним злую шутку.  — Ты не Сакура, — медленно и уверенно выдал Саске, и Тонери потерял сознание.