Не по закону Природы

— Отлично, — саркастически подытожила Шизуне, глядя на пляшущие самописцы, достигшие максимальной амплитуды, показывая уровень мозговой активности за гранью возможного, — и что теперь? Цунаде продолжала сминать мертвое сердце, разгоняя обезболивающее, которое они кололи уже напрямую без капельниц. Атмосфера была раскалена до предела, ошейник на остатках шеи почти дымился от едва сдерживаемого Бьякуго, требовавшего освобождения чакры. В зеленых глазах Сакуры, рассеченных надвое нитями зрачков, застыл ужас и боль, но страшнее всего было то, что она понимала, что происходит. Это тоже было видно в ее глазах. Машина, качающая кислород, уже дважды пыталась остановиться, Цунаде из последних сил удерживала судорожные попытки единственного целого легкого дышать самостоятельно, потому что трахея была блокирована трубкой, и это могло привести к тому, что оно просто лопнет, не оставив ни единого шанса… Хотя о каком вообще шансе речь? Его не было уже давно. Ино была в панике. Горстями хватала стремительно заканчивающиеся шприцы, то и дело роняя их на пол, трясущимися пальцами пыталась поправить трубку в горле Сакуры, густо замотанном бинтами, потому что вместе с Сакурой проснулся и рвотный рефлекс, выталкивающий, пусть по миллиметрам, необходимый источник дыхания. Все ее тело будто взбесилось, мышцы непроизвольно сокращались, и лишь плотные ремни, охватывающие вывихнутые запястья и сломанные в самых тонких местах щиколотки, удерживали рвущееся с аппаратов тело.  — Сакура, — рыкнула Цунаде, в бессильной злости сжав сердце так, что оно едва не лопнуло, — сдерживай боль! Я тебя учила, как это делать!  — Вы ее учили такую боль превозмогать? — зло парировала ее слова Шизуне. — Это изначально была бессмысленная за… что? Ино резко дернулась в сторону электроэнцефалографа, возле которого застыла изумленная Шизуне, уставившись на медленно снижающиеся пики. Слишком незначительное, но все же изменение. Оглянувшись на Сакуру, увидела, как ее глаза слепо смотрят в одну точку, слегка прикрытые, и почти радостно воскликнула:  — У нее получается!  — Но надолго ли… — процедила Цунаде, усиливая зеленое свечение своих рук внутри грудной клетки Сакуры. — Если мы срочно что-то не придумаем, ее мозг просто умрет. Идеи? Судороги конечностей стали немного слабее, Сакура продолжала смотреть куда-то вдаль, но время шло, а все они молчали. Ино не знала, что тут можно придумать. Усыпить ее не получится, в ее крови и так столько убийственных доз наркоза, что там скорее кровь в наркозе, а не наоборот. Цунаде скомандовала дать поддержку мозгу, и Ино положила руки на сухой ледяной лоб Сакуры, активировав лечение. Слабо представляла, чем это может помочь, потому что в такой момент вряд ли Сакура мучилась от головной боли, но Цунаде, может быть, что-то придумала? Звук поворачиваемой дверной ручки заставил Ино вздрогнуть и покоситься в сторону выхода, и у нее от удивления округлились глаза. В палату вошел Какаши. Ино боковым зрением заметила, как завозилась Цунаде, как маска злости и боли исказила ее лицо, и она хрипло выдохнула:  — Посторонним… Договорить она не успела, потому что вслед за Какаши в палату ввалился Саске.  — Ино, — Саске был бледен, слишком бледен, а после взгляда на койку и вовсе стал белым, как полотно. — Сакура… — одними губами прошептал он, и Ино поняла, как мало она смогла описать ему то, что происходит в этой палате. А хуже всего — она буквально слышала, как заплясали самописцы, истерически вырисовывая графики боли на почти закончившейся бумаге. Цунаде пришла в себя быстрее всех.  — Если ты тут не для того, чтобы спасти ее — убирайся с глаз моих, или ты умрешь следующим, — злобно выплюнула Цунаде, и Ино удивленно уставилась на своего учителя. Она не ожидала от нее подобного, и даже факт того, что Цунаде выглядит на свой настоящий возраст, утомлена физически и уничтожена морально, мало объяснял причину ее бешеного гнева на Какаши. Ведь именно Цунаде сквозь зубы говорила Ино, что с точки зрения Хокаге он поступил верно, повиновавшись воле Гаары на территории страны Песка. И она сама, не покинь она этот пост, вероятнее всего, поступила бы так же. Но она уже не Хокаге. Только тут Ино заметила, что у Саске активирован Шаринган, и внезапно ее пронзило понимание.  — Вы пришли снять ошейник? — Вопрос был адресован Какаши, но смотрела Ино только на Саске. Он с трудом оторвал взгляд от изувеченного тела, бьющегося в сдерживаемых судорогах, и утвердительно кивнул, чем вызвал удивленный возглас Шизуне:  — Но Казекаге…  — С ним разберемся потом, — перебил Какаши, и Шизуне потупилась. — Ино, отойди.  — Если ты сейчас снимешь ошейник, все аппараты под действием Бьякуго могут врасти в нее, — Цунаде неожиданно выпрямила спину, став отдаленно похожей на саму себя, но руки от сердца Сакуры не отняла, — а если мы начнем их снимать до активизации Бьякуго, она либо задохнется, либо умрет мозг, потому что сердце мертво, и кровь качать оно не может.  — А если точечное восстановление? — вдруг выпалила Шизуне, начав торопиться, когда все взгляды обратились на нее: — Сакура в сознании, значит, если постараться, она может это контролировать, то есть, если сначала легкие, потом трахеи и гортань, грудная клетка…  — Она не в том состоянии, чтобы… Цунаде перебил странный звук, похожий на звук выпускаемого из воздушного шарика воздуха, и Ино, взглянув на Сакуру, похолодела — она сдавалась. Из-под век, лишенных ресниц, шли влажные дорожки, голова, плотно зафиксированная руками Ино, вдруг стала горячей, и едва заметные, слабые подергивания лица, точнее, того, что осталось от лица и было скрыто маской…  — Она кричит, — слишком спокойно произнесла Ино, испугавшись собственного тона. — То есть даже если снимем — ничего не получится?  — Получится, — неожиданно уверенно заявила Цунаде, — если следовать плану Шизуне.  — Но вы же только что сказали, что Сакура не в том состоянии!..  — Состояние не важно, — расколол тишину комнаты низкий, хриплый голос. — Если она не справится — я ее заставлю. Секундное молчание — и Цунаде кивнула, соглашаясь с Саске, и обратилась к Сакуре:  — Прекрати панику. Твоя задача — слушать только мой голос. Абстрагируйся от боли, слышишь? Я буду говорить, что и на каком этапе ты должна исцелять, и от твоего повиновения зависит все, слышишь меня? Все! Сакура вряд ли слышала, что ей говорят. Она если не свихнулась еще от боли, то была очень близка к этому, и Ино не нужно было залезать в ее сознание, чтобы это понять.  — Это абзац, — тихо произнесла Ино, вслушиваясь в усиливающиеся хрипы, в случае Сакуры являвшиеся криками, и ощущая, как спина и лоб покрываются холодной испариной.  — Все же понимают, что только родственники Сакуры имеют право на отключение аппаратов жизнеобеспечения? — Какаши помог шатающемуся Саске приблизиться к койке и облокотиться об нее единственной рукой, и он хмыкнул — настолько знакомо и по-учиховски, что Ино чуть не расплакалась:  — Значит, теперь я — ее мама. И папа. И кто там еще, — Саске с силой зажмурился, не в силах так близко рассматривать распахнутые створки ребер и сдерживая очевидные рвотные позывы от запаха сырого мяса и гниения, от которых до сих пор подташнивало и саму Ино, но он довольно стойко делал вид, что это его не мучает. — Цунаде-сама, все зависит от вас. Цунаде только кивнула. Какаши встал возле Ино, запустив руки под шею Сакуры, вытащив шлевку ошейника и застыв, ожидая команды Цунаде.  — Сакура, легкие, — Цунаде отпустила сердце, громко шмякнувшее в последний раз под ее пальцами, и Ино с трудом отвернулась, чувствуя, как темнеет в глазах от подкатывающей паники. — Какаши, на счет три, — Цунаде положила руки на маску на лице Сакуры, и ее глаза, имевшие жуткий, кислотно-зеленый цвет за счет абсолютно красных воспаленных белков глаз, широко распахнулись. Как будто на мгновение она вновь вернулась в реальность, вырвавшись из пучины чудовищной боли, и осознала, что сейчас будет происходить. — Раз, два… Во всяком, случае, Ино хотела в это верить.  — …три!

***

Когда ошейник расстегнулся, ничего не произошло. И ничего не происходило, по ощущениям Саске, вечность плюс-минус пара минут. Слишком тихо, слишком медленно. Долго. Но он смотрел в распахнутые, выпученные глаза, и во внезапно дернувшихся зрачках увидел то, что так быстро забыл после своего пробуждения.

***

…Ручка двери под пальцами быстро плавилась. Он спиной ощущал ее тяжелый взгляд, и, когда раскаленный металл уже стекал по деревянному полотну двери, повернулся к ней, словно оправдываясь:  — Тебе это не нужно. Белые глаза, лишенные зрачка и испещренные полопавшимися капиллярами, без эмоций смотрели на него, но он кожей ощущал ее осуждение. Он знал, что делать этого не имеет права, но он сделал.  — Я не хочу… Я хочу, чтобы ты меня помнила. — Она была неподвижна, слепо глядела то на него, то на дверь, лишенную ручки и которую теперь было нельзя открыть. — Но… не таким. Она лишь слегка наклонила голову. Все. Вся реакция на то, что он только что запечатал одно из самых жутких, как он думал, ее воспоминаний. Осуждение во взгляде сменилось холодом.  — Это меньшее, что я могу сделать, чтобы искупить свою вину. Она неожиданно двинулась к нему и обезображенными, покрытыми шрамами пальцами провела по двери, царапая ее.  — Не нужно, Сакура. Просто забудь про ее существование. Она еще раз провела по двери кончиками пальцев, оставляя глубокие борозды от когтей. Требовательно. Зло. Он отвернулся и двинулся дальше по коридору, надеясь, что если вернется туда, откуда попал сюда, то сможет выбраться и избавиться от чудовищной головной боли. Двери, мимо которых он шел, вспыхивали одна за другой, начиная светиться по-другому, не так, как раньше, и хриплый, полный отчаяния рык раздался за его спиной, заставив обернуться. Он отошел довольно далеко, но туман рассеялся, и он увидел, как она сидит на коленях перед запечатанной им дверью, прижимаясь к ней лбом, и бессильно, тяжело воет. Не плачет, нет — это был вой, почти звериный, полный ужаса и боли потери. Она скорбела по потерянному, как будто оно было чем-то важным, но Саске был уверен, что поступил правильно. Это был его прощальный подарок ей. Забвение. Она никогда не вспомнит, как он надругался над ней.

***

Внезапно ее взгляд стал осмысленным, и, стоило Цунаде медленно, аккуратно начать вынимать трубку из ее рта, как в ее груди появилось слабое зеленое свечение, быстро набирающее интенсивность.  — Только легкие, Сакура! — Цунаде пыталась побороть дрожь в руках, Ино страховала ее, положив светящиеся ладони туда, где бинты полностью покрывали подбородок Сакуры. Саске уже был готов мысленно повторить слова Цунаде, адресуя их Сакуре, но она зажмурилась, и свечение резко погасло, сохранившись только тонкой нитью, сшивающей разорванные тряпицы легких в распахнутой грудной клетке. Это была фантастика. Если отбросить все то, что Саске сейчас чувствовал по отношению к ней, если забыть, какие муки она испытывает, то, что он видел, было невозможным и от того потрясающим. Цунаде достала трубку уже сантиметров на двадцать, не меньше, и она, казалось, не имеет конца, но он своими глазами видел, как тонкая зеленая нить исцеления, оплетавшая легкие, двинулась наверх, преследуя вынимаемую дыхательную трубку и восстанавливая дыхательные пути. Сияние было четко видно под сердцем, между легкими, и Саске старался воспринимать вывернутое наизнанку тело как просто наглядное пособие, хоть и получалось это с трудом. Осознание того, что это она и все происходит с ней, одновременно ужасало и вызывало чувство смутной гордости. Она не может не справиться. Он не позволит. Трубка оказалась почти метровой. Стоило ей с легким чавканьем выйти из горла, как Цунаде подала знак Шизуне, стоявшей наготове с необычной формы ножницами, Саске видел похожие в лабораториях Орочимару, когда учился у него, и она начала осторожно и быстро срезать бинты с шеи и подбородка. Он не хотел смотреть на все это, но глаза будто прилипли к страшным картинам реальности, тщательно записывая все в память, чтобы потом неоднократно воспроизводить их в ночных кошмарах, потому что ни для чего другого такие воспоминания не годились. И когда ничем не поддерживаемый больше язык вывалился прямо на разорванное горло со звуком ударившихся друг о друга кусков сырого мяса, где застыло свечение исцеления, Саске не выдержал и положил руку на ее колено, слегка сжав. Хоть оно было целым, и не исключено, что только благодаря стараниям Цунаде. Никаких других способов показать свое сострадание и поддержку он больше не видел. Какаши осторожно вытащил ошейник из-под ее языка, практически откинув в сторону пропитанную кровью кожаную удавку, и сохранял при этом удивительное хладнокровие. Пусть и благодаря маске, почти полностью скрывавшее его лицо.  — Бьякуго, ну! Печать на лбу Сакуры будто взорвалась, опутывая все ее тело черными полосами. Свечение стало невыносимым для взгляда, но сквозь него было видно, как мучительно медленно, миллиметр за миллиметром, нарастает кость, образуя подбородок и зубы, потом резко обрастая тканями, а после — кожа начала перемещаться с остатков щек вниз, язык ушел вглубь шеи, заняв свое место во рту. Легкие надулись и сдулись, возвращая смещенные ребра в нужное положение. Сакура сделала первый вдох.  — Ино, вынимай, — Цунаде быстрыми, ловкими движениями вынимала какие-то провода из щели, все еще делившей тело Сакуры почти пополам, а шея тем временем исцелялась, на глазах образовывались новые артерии, занимая места пластиковых трубок, вставленных для питания мозга. Ино просить дважды не пришлось — она зеркально повторяла движения Цунаде. И, видимо, что-то пошло не так — из одной трубки хлынула кровь, окатив Ино и Саске, и Шизуне схватилась за голову, но тоже быстро собралась и, подлетев к ним с какими-то тряпками, больше напоминавшими большие и плотные бинты, одну отдала Саске, другой сама стерла кровь с лица Ино.  — Шизуне, снимай все повязки, они врастут, — скомандовала Цунаде осипшим от напряжения голосом, и Шизуне, коротко кивнув, опять взялась за странные ножницы, срезая повязки с ног и бедер. — Нет, крылья!.. Ему показалось, что Сакура потеряла контроль над Бьякуго, слишком быстро происходило исцеление, перебросившись на спину, затягивая металлический штифт, держащий одно из крыльев в правильном положении прямо в кость, и Сакура зажмурилась еще сильнее, сильно захрипев.  — Саске! — в отчаянии выкрикнула Цунаде, и он заставил Сакуру остановиться, не пускать регенерацию по крыльям и хвосту, а вернуться к исцелению груди и внутренностей, оживляя капилляры и артерии, уничтоженные взрывом и частично поврежденные бесконечными проводами, всунутыми в них, на деле оказавшимися тонкими трубками, по которым качалась кровь. — Ино, я тут сама справлюсь, — и Ино послушно полезла под койку, снимая все шины и штифты с изломанных, мертвых крыльев, в некоторых местах уже сильно почерневших и начавших гнить. Как же Саске хотел ее избавить от этой боли. Только не видеть искаженное мукой лицо, почти полностью принявшее более-менее человеческий вид, только не видеть, как она изо всех сил сдерживает сокрушительную мощь Инфуин Кай, чтобы собственным лечением не убить себя. Только чтобы больше не видеть, как она страдает. Из-за него. Цунаде продолжала вынимать провода, и, когда последняя трубка покинула измученное тело, Сакуру подбросило на койке, и она закричала. В голос. Под истошный вопль боли грудная клетка захлопнулась, резко вправилась лобковая кость, и огромный шрам, пролегавший от самого начала половых губ и заканчивающийся у ключиц стал быстро зарастать. Ее тело так и застыло — на весу, опираясь на затылок и на высокие пятки, от чего кости щиколоток сместились, превращая закрытые переломы в открытые, прорывая тонкую кожу и сухожилия. Ребра стягивались с мерзким хрустом, но вдруг свечение стало слабеть.  — Но что… — Цунаде держала руки на ее груди и внизу живота, не давая прогнуться сильнее, чем сейчас, чтобы от напряжения не сломался позвоночник, — Сакура, сердце! У нее сердце не бьется! Она же… Прибор искусственного кровообращения уже был отключен, подключать его снова времени не было, а Сакура вдруг распахнула глаза, и кровь хлынула из ее рта, мешая дышать и душа ее. Она захлебывалась, сияние Бьякуго стремительно гасло, Ино и Шизуне попытались помочь Цунаде уложить Сакуру обратно на койку, но ее позвоночник словно окаменел…  — Уберите все руки! — вдруг Саске почувствовал решимость, резко ударившую в голову совершенно безумной идеей. — Быстро! Что там было в его голосе, он не знал, но все — и Шизуне, и Ино, и даже Цунаде — резко отпрянули от нее, а Какаши, словно поняв, что он задумал, окрикнул:  — Ты убьешь ее!  — Или спасу, — сквозь зубы выдавил Саске, встретившись с угасающим взглядом почти блюющей кровью Сакурой. Слишком сильная кровопотеря. Цунаде больше не могла использовать свою печать Инь, по ней было видно, и если сейчас прекратится и исцеление за счет Бьякуго Сакуры… Молния прошла сквозь его тело, набирая силы, и вырвалась из ладони, ударив Сакуру так, что даже с полным ртом крови она умудрилась изобразить подобие вопля и рухнула обратно на койку, судя по всему, потеряв сознание.  — Сердце бьется? — обратился он к Цунаде, которая с круглыми от его выходки глазами кинулась к Сакуре, приложив засветившуюся ладонь к ее груди. Она бесконечно долго молчала, но вдруг отняла ладонь и отошла на шаг.  — Нет. Бей еще, — жестко потребовала она, и Ино в ужасе схватилась за ее рукав:  — Какой еще! Она же умрет от разряда такой сил… Еще один удар, прошивший бесчувственное тело, подкинул Сакуру на койке. Ино закрыла лицо ладонями и зарыдала в них, разом растеряв всю серьезность и сосредоточенность. У Саске двоилось в глазах от усталости и ощущения, что чакра почти на нуле, но Цунаде снова приложила руку к груди и снова мотнула головой:  — Еще.  — Вместе. — Какаши встал рядом с ним, закатав рукава, а Ино сквозь рыдания дернулась к ним, перехваченная Шизуне, не дававшей ей приблизиться и остановить их.  — Не лезь, — у Шизуне голос резко пошел вверх, — еще мертвее она не станет. Их с Какаши двойной разряд был такой силы, что коротнуло все стоящие рядом приборы, которые тут же заискрили и погасли. Лампа над ними лопнула, осыпав осколками пол рядом с койкой, и все замерли.  — Вы убили ее! — рыдала Ино, которую уже держала не только Шизуне, но и Цунаде, вцепившаяся в свою ученицу мертвой хваткой. — Ее можно было спасти, а вы, суки, ее убили! Кровь медленно капала на пол из распахнутого рта. Глаза застыли, глядя в одну точку, из-под полуопущенных век, приоткрывшихся после второго удара, пронзившего тело. По животу, груди и ногам, еще хранившим черные полосы Бьякуго, ползли фиолетовые нити молний, отпечатавшиеся на коже затейливым рисунком. Цунаде не подходила. В палате было почти темно, осколки лампы хрустели под ногами, гудели искрившие приборы, громко всхлипывала и рыдала Ино.  — Ни… никто не мо…жет вы… выжить от удар…ра молнии в серд…це! — заходилась Ино. А Цунаде продолжала стоять, просто с неверием глядя на безжизненное тело. Ноги Саске подкосились. Он едва не упал, но Какаши подхватил его и помог опереться на койку, прямо рядом с Сакурой. Он поднял на нее глаза, всматриваясь в застывшее лицо, выражавшее почему-то нелепое и неуместное удивление, и несколько раз моргнул, надеясь, что сейчас проснется. Этого всего не может быть. Она не могла умереть так. Не могла. На него навалилась усталость. Вот что его убивало в эмоциях и чувствах — слишком мало хорошего, слишком много плохого. Лучше ничего не чувствовать, чем сейчас, каждую секунду, умирать внутри, ощущать, как перемалываются внутренности от невозможности потери, как рвутся нити, так плотно привязывавшие его к ней, отрывая от него огромные куски. Ее кожа под его щекой была холодной, впрочем, как и всегда. Мягкой, холодной, упругой. Он так мало касался ее, так чудовищно мало, что теперь каждое воспоминание о любой минуте, проведенной рядом с ней, будто жгло изнутри осознанием, что у него было так много времени, которое он мог провести с ней, будучи просто рядом или обнимая, или держа за руку, или… Какаши был прав, говоря, что Саске все просрал. Но был не прав касательно ситуации. Он не просрал Сакуру, когда ее похитили. Он просрал ее уже тогда, когда давно, восемь или девять лет назад, он покинул деревню, чтобы обрести ненужную силу для ненужной и ложной цели. Или тогда, когда после войны посчитал нужным найти себя, бродя по миру почти три года, которые ему казались вечностью. А ведь то, что он искал в себе, он мог найти гораздо быстрее, будь она рядом. Она была цельной. И никогда не была его. Саске не раз слышал весь этот бред про половинки, что люди находят своего человека, который их дополняет, и, мол, это и называется любовью. Как же сильно умудрились извратить это слово, что оно вызывало только отвращение. Саске не нуждался в дополнении. Почему нельзя сейчас перенестись на все эти годы назад, сохранив свой разум, чтобы знать, чем все обернется, и не допустить этого. Во многих ситуациях поступить иначе. Очень во многих. Странно, но именно сейчас он видел совершенно другие пути решения… Да практически всего. И как можно было выполнить миссию с торговцами. И как можно было спасти ее, когда Джуби в ее разуме взял верх. И как можно было не допустить запечатывания вообще. Кровь стучала в висках, а в глазах жгло, темнело и крутилось ее лицо. Когда она смеялась. Грустила. Злилась. Каждый раз разная. Непредсказуемая. Стук в голове был оглушающим, рвущим мозг на куски, время растянулось в длинную тонкую линию, не давая понять, как долго он прижимается к ледяной коже, его покачивало, будто на волнах, и, когда чувства превратились в абсолютную кашу из боли, горя и отчаяния, он понял, что что-то не так. Стук был не в голове. Вне ее. В груди.  — Цуна… Он не успел договорить, потому что Какаши оттащил его, помогая удержаться на ногах. Потемневшим взглядом смотрел на качающуюся картинку… нет, двигалась не картинка, это вздымалась и опускалась грудь Сакуры.  — Отсос…  — Электроды…  — Стабильно…  — Сакура! Перед глазами все вспыхнуло и погасло.

***

Шиноби в маске кошки завел в комнату для допроса черноволосую девочку, и Наруто выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. За сегодня это был уже пятый допрос, но он игнорировал свою усталость, каменной плитой навалившуюся на него уже после третьей девушки. Работа была единственным способом уйти от постоянных волнений и беспокойства по поводу того, что происходит в Суне. Какаши отослал его сразу же после того, как Сакуру и Саске доставили в госпиталь Песка, объяснив это тем, что в Конохе должен быть Хокаге, или, как минимум, человек, способный его заместить в полной мере. Скандал он устроил знатный. Орал до боли в глотке, что не покинет Суну, пока не будет точно знать, что с Сакурой все в порядке, пока не удостоверится, что Саске пришел в себя, пока своими глазами не увидит улыбающуюся Ханаби… Сейчас, находясь в комнате для допроса и глядя на слегка дрожащую девушку, сидящую перед ним, он понимал, как по-детски и глупо выглядела его истерика. Здесь он приносил пользу одним своим присутствием, там же просто давил бы всем на и без того изрядно потрепанные нервы, мучаясь от собственной бесполезности. Какаши был прав: «Научись нести ответственность за свои поступки и решения. Быть Хокаге — значит поступаться личными интересами, зачастую даже чувствами во благо народа, во главе которого ты стоишь. Любая армия — всего лишь кучка воинов, пушечное мясо, если нет генерала, способного объединить их, дать им общую цель и направить к ней. Ты сейчас нужен в Конохе. Ты нужен мне, Наруто. Я должен быть точно уверен, что в мое отсутствие мои люди находятся под четким и надежным контролем». Очень глупо. Всю дорогу из Суны в Коноху он клял Какаши последними словами, лишь войдя в родные главные ворота, поняв, что у него — Какаши — проблем сейчас гораздо больше, чем можно подумать, глядя со стороны. В конце концов, последствием его решения отпустить на миссию в качестве наживки именно Сакуру, демона, еще и дав полномочия снимать с нее ошейник, могла стать новая война между великими странами. Только тогда Наруто понял, насколько он еще незрел и недальновиден для поста Хокаге. И насколько тяжело это дается Какаши, который никогда к этому званию не стремился. Вот почему рядом с любым Каге всегда есть советник, тот, кто сможет помочь посмотреть на ситуацию с разных ракурсов, выбрав наиболее верное решение.  — Зачем я здесь? — неожиданно звонкий девичий голос вывел Наруто из легкой фрустрации, которая постепенно и незаметно для него успела его захватить.  — Как тебя зовут? — он проигнорировал ее вопрос, и она недовольно поджала губы, но все же ответила:  — Тэира.  — Тэира, ты была одной из рабынь? Она промолчала, но в ней было что-то, что отличало от предыдущих четырех девушек. Она не плакала, не умоляла пощадить ее, сидела прямо, хоть и было видно, как сильно она напряжена, и Наруто невольно восхитился ее выдержкой.  — Не бойся, тебе ничего не угрожает, — как можно мягче попытался он ее разговорить, но она неожиданно фыркнула:  — Скажите это тем девочкам, которых пытались изнасиловать ваши люди, — с нажимом произнесла Тэира, слегка прищурившись, смутно напоминая кого-то.  — Это было непозволительно с их стороны, и они уже наказаны за это, — едва сдерживая гнев, парировал Наруто, злясь отнюдь не на девушку. Трое шиноби из запаса АНБУ оказались тварями, напившимися и решившими, что раз освобожденные из плена девушки все равно были секс-игрушками, то и они имеют законное право позабавиться. Наруто тогда только вернулся в Коноху, его никто не ждал, и как он взбесился, увидев в одной из предназначенных освобожденным девушкам комнат, как эти нелюди в голос гогочут над полураздетой плачущей девочкой, намерения относительно которой были слишком явными… Такого разочарования в людях он не испытывал никогда. И такого удовольствия от физического насилия он тоже еще не получал, остановившись только тогда, когда костяшки пальцев уже были разбиты в кровь. Они свое заслужили. До возвращения Хокаге он принял решение посадить их в тюрьму, и даже если и были еще шиноби, грешившие аналогичными мыслями насчет бывших рабынь, для них было наглядно продемонстрировано, что последует за причинением какого-либо вреда любой из девушек. Тэира слегка наклонила голову, рассматривая его.  — Вы у них главный. Они вас боятся, — без тени сомнения заявила девушка, и Наруто слегка покоробило от ее слов.  — Меня не боятся, а уважают. Это большая разница.  — Несущественная.  — Как ты попала в рабство? — Ощутив, что Тэира стала более разговорчивой, Наруто решил не терять времени.  — Продала себя, — она просто пожала плечами, как будто говорила о чем-то обыденном. — Вы удивитесь, но таких, как я, довольно много.  — И тебя устраивала эта жизнь? — опешил Наруто.  — Кого она может устраивать? — так же опешила Тэира, четко копируя его эмоции, тут же снова закрывшись и ровным голосом заявив: — Я буду отвечать на ваши вопросы, если вы будете отвечать на мои.  — Идет, — тут же согласился Наруто, выжидающе глядя в черные, непроницаемые глаза девушки. Она сделала вид, что не удивлена, и тут же спросила:  — Что вы собираетесь сделать с нами?  — Мы хотим помочь.  — Чем? — вдруг фыркнула она, чем немало обескуражила Наруто.  — Ну… у многих есть семьи, которые их ищут. Дом, откуда их похитили. А похитителей ждет суд, потому что они не имели права лишать людей свободы. — Мысли в голове путались, он понимал, что говорить у него не получается, но Тэира внимательно его слушала, слегка кивая в такт его словам. Потом возникла пауза, Наруто попытался сформулировать мысль, чтобы продолжить отвечать на ее вопрос, но она тихо, почти неслышно прошептала:  — Дом? Семья? — внезапно комната раскололась от звонкого, грубоватого смеха, и Наруто, выбитый из колеи резкой переменой настроения сидящей перед ним девушки, окончательно растерялся. — Вы вообще понимаете, что семьи большинства нижних здесь? В ваших тюрьмах? Их отцы, дяди, черт еще знает кто! Матери! Они все здесь! И искать далеко не надо, удобно, правда? — она снова рассмеялась, с искренней улыбкой глядя ему в лицо. — Остальные либо продали себя так же, как я, либо были похищены из семей, это верно, но только единицы были выкрадены тайно. Остальных либо продали заботливые родители, либо… — она понизила голос, заставив Наруто невольно податься вперед, чтобы лучше слышать, — их насиловали прямо на остывающих телах родных. Чтобы сломать. Потому что нижних — всех без исключения — ломают. Никто не выдерживал достаточно долго, чтобы их, как вы выразились, можно было спасти. Ее голос сочился ядовитой издевкой, но именно это подсказало Наруто, что с ней все не так просто.  — Но ведь ты не сломалась.  — Я не сломалась? — переспросила она, снова заливаясь почти истерическим хохотом. — Я примерно представляла, на что иду, оправдывала себя тем, что у меня нет иного выбора, да и ни о какой невинности и прочих соплях речи даже не шло, но даже я сломалась. Потому что все ломаются. Все. В-с-е. То, что со мной делали, все те унижения и издевательства, через которые я прошла, чтобы заработать, навсегда отвратили меня от мужчин в любом их проявлении. Благородные, красивые, страшные, напыщенные, вонючие, извращенные — все вы в итоге просто члены, мало чем отличающиеся друг от друга. И нужно вам только одно — совать свои поганые отростки в женщин, других мужчин, да хоть в животных. Лишь бы на короткие мгновения почувствовать, что вы обладаете. До того низкие, хуже самых последних нижних, потому что у нижних нет выбора, а у вас — есть.  — Может…  — Только не нужно сейчас слов о жалости и понимании, — резко перебила его Тэира, — вы все видите через свою призму, а я — через свою. Она замолчала, и Наруто, не зная, что вообще можно сказать после подобной речи, принял ее молчание за короткую передышку. Но долго она не продлилась — Тэира сложила руки на груди и коротко выдохнула:  — Шира. Где она?  — Шира? — не сразу понял Наруто, но Тэира странно торопливо пояснила:  — Другая элита. С ярко-розовыми волосами. Наруто ощутил, как кровь стремительно отхлынула от лица. Она спрашивала про Сакуру. Сердце глухо стукнуло в груди и на мгновение замерло, настолько резко на него навалился груз увиденного в Суне. Прошло столько времени, а ни от Хинаты, ни от Какаши нет никаких новостей. Тэира не сводила с него черных, внимательных глаз.  — Вы ее знаете, — так же утвердительно заявила она, легко читая реакцию по его лицу, хотя Наруто был уверен, что никаких эмоций не выдал. — И… переживаете за нее? — внезапно она гулко сглотнула, будто заразившись от Наруто его страхом. — Что с ней? Наруто молча посмотрел в почти детское лицо, будто обезображенное печатью взрослости, и внезапно узнал в ней всех женщин-шиноби, с которыми воевал бок о бок четыре года назад. Весь его выпуск — шестнадцатилетние девочки, залитые кровью, сцепившие зубы, чтобы не кричать от боли повреждений и ран, сражавшиеся на грани своих возможностей, навсегда сохранившие эту гримасу преждевременного взросления. Люди не должны воевать. Шиноби — все до единого — искалеченные своей судьбой люди. Родиться с чакрой — это проклятье, родиться в семье шиноби — приговор. Они обречены с самого детства постигать науку убийства, и с определенного возраста детства у них нет, вместо него у них есть миссии и битвы, зачастую выдаваемые за игру, но преследующие всегда одну цель. Научить убивать. На лице Тэиры был тот же след. След лишения детства. Печать страдания, хорошо скрываемая ее холодностью, но Наруто знал этот застывший взгляд и почти искреннюю улыбку, потому что слишком часто это видел. Лучше бы она плакала, как другие, и билась в истерике, чем сохраняла это подобие спокойствия. Это помогло ему решиться.  — Ее зовут не Шира. Ее имя Сакура.  — Сакура… — Тэира будто попробовала имя на вкус, медленно смакуя буквы.  — Тебя это не удивило? — Наруто изучал ее реакцию, и девушка медленно покачала головой.  — Нет. То есть не сильно. Я понимала, что что-то не так с ней, потому что для той, кем она была, она вела себя слишком дерзко. И… наверное, мудро. Обычно элиты более предсказуемы. Бабаи-сама тоже был не Бабаи? Наруто кивнул.  — Это была спланированная операция. Двое шиноби под видом работорговца и элиты были внедрены на торги, шла тщательная подготовка перед этим, чтобы их не раскрыли раньше времени. Есть много нюансов, о которых ты знать не должна, но отвечая на твой вопрос о Шире — Сакура сейчас в больнице.  — Она ранена? — беспокойство Тэиры было хорошо скрываемым, но все же ощутимым — у нее немного задрожал голос.  — Больше я ничего не могу тебе сказать. Если, конечно, ты не расскажешь все, что знаешь.  — Хм… — девушка задумалась, слегка почесав подбородок, от чего покрывавшая его мелкая сыпь покраснела, и решительно выдала: — Если вам нужна информация по работорговцам, то всех я, конечно, не знаю, но о нескольких весьма почетных… клиентах моего хозяина я могу рассказать. Вам ведь это нужно?  — Имена, — кивнул Наруто.  — Тогда сделка. Мои условия — вы найдете рабыню по имени Кохэку, она должна быть рядом со мной. Еще мне нужно знать, как самочувствие моего брата — я скажу вам название больницы в Они, где он лечится, и вы свяжетесь с ними.  — Что-то еще? — серьезно спросил Наруто.  — Да. — Ее взгляд стал колючим и недоверчивым. — Я хочу встретиться с этой Сакурой.