Не по закону Природы

Она с огромным трудом попыталась открыть глаза, без удивления отметив, что у нее не получается, и вздохнула. Тоже не очень успешно, задыхаясь, постаралась выровнять дыхание, чтобы начавшийся кашель не доломал окончательно грудную клетку, по которой, казалось, прошлась вся Великая Армия Шиноби со всем обмундированием и военными орудиями. Боль была адская. Шевелиться не хотелось. Думать тоже. Она пыталась сосредоточиться на дыхании, игнорируя тот факт, что полной грудью вдохнуть не может, хотя хотелось страшно. Постепенно просыпающиеся ощущения уже дали ей понять, что с ней происходит — на лице маска, руки и ноги затекли, крылья она еще не чувствовала вообще, копчик ныл от неудобного положения хвоста, а на грудь будто положили скалу, специально приготовленную для высечения нового портрета Хокаге. Она в больнице. Попыталась осторожно нащупать в своей памяти события, которые привели ее к этому. Последнее, что удалось вспомнить — лицо Тонери, перекошенное улыбкой, искренней и от того жуткой. Все как в тумане, как будто по памяти прошлись мокрой тряпкой, но кусками все же получалось что-то вспомнить. Не самыми хорошими кусками. Как он ломал ей крылья. Выворачивал хвост до хруста, до выходящих наружу позвонков. Потом подходил к ней, подвешенной на цепях, с вывихнутыми плечами, и ласково приговаривая, обрабатывал увечья, которые сам ей нанес. Больной ублюдок. Если бы не машина, которая подавала строго дозированное количество воздуха в маску, она бы резко выдохнула, но увы. А еще… Он вызвал у нее период. Третий период подряд. Она же могла свихнуться. И насиловал ее. Кажется, она сжала кулаки. Впервые она была рада тому, что не помнила подробностей, потому что даже просто знание того, что произошло, выворачивало наизнанку. И вызывало гнев. Такую злость, что будь она в состоянии хотя бы открыть глаза, она бы убила этого урода взглядом — она почему-то не сомневалась, что смогла бы. Но при всей ярости было еще одно чувство, которое она испытывала по отношению к нему. Животный, бешеный, неконтролируемый ужас. Наконец, она испытала желание открыть глаза. И поняла, что может. Веки дрогнули, и глаза резанул резкий зеленый свет, ослепивший ее. Бьякуго? Значит, рядом была Цунаде? " — Сакура, сдерживай боль! Я тебя учила, как это делать!" Память возвращалась рваными толчками. Неужели это было на самом деле? Да. Ей не приснилось, не померещилось, и окружавший ее кокон Бьякуго, принадлежащий ей самой — теперь она чувствовала резкий ток собственной чакры — как и ломота в каждой клетке тела четко подтверждали, что это было наяву. Она вспомнила размытые образы перед глазами, почему-то плач, голоса… " — Прекрати панику. Твоя задача — слушать только мой голос. Абстрагируйся от боли, слышишь? Я буду говорить, что и на каком этапе ты должна исцелять, и от твоего повиновения зависит все, слышишь меня? Все!  — Это абзац.  — Все же понимают, что только родственники Сакуры имеют право на отключение аппаратов жизнеобеспечения?  — Значит, теперь я — ее мама. И папа. И кто там еще. Цунаде-сама, все зависит от вас.  — Сакура, легкие!" Голова раскалывалась. Слишком много нужно было осознать, а у нее совсем не было сил — ни осмысливать, ни прекратить думать. " —…Я хочу, чтобы ты меня помнила." Голос казался знакомым, но она не помнила, когда его слышала. Когда направляла силу Бьякуго? Не похоже. Кажется, с ней никто не прощался, хотя, вспоминая боль в теле — гораздо более сильную, чем сейчас, — умереть ей правда хотелось. Очень. И желательно быстро. "— Но не таким." Глаза защипало. Ее вдруг сковало такое горе, что слезы покатились по щекам, противно стягивая кожу, закатываясь влагой в уши, щекоча и вызывая желание стереть их с лица — вот прямо сейчас. Она не поняла, откуда такое ощущение пустоты и боли, хотя причин было много, но это было что-то другое. Не то, что сделал с ней Тонери, хотя это и вызывало обиду и омерзение вперемешку с чувством предательства и ненависти. Не то, как жестоко было ощущать копошение в собственной груди, и как Сакуру порадовало, что внутренние органы не имеют проприорецепторов, которые позволяли бы ощущать каждый орган как, например, суставы и мышцы. В отличие от той же кожи, которая имеет и тактильные, и болевые рецепторы, внутренности обладают только болевыми, вместо тактильных оснащенные барорецепторами, реагирующими на растяжение. Это, наверное, страшное ощущение — когда ты прямо чувствуешь, как на твоем сердце или легком сжимаются чужие пальцы. К боли, как ни прискорбно и обидно было это осознавать, Сакура уже привыкла. А вот такое бы она не вынесла.  — Ты меня слышишь? — голос был знакомым, очень приятным для слуха и неожиданно вовремя появившимся. Сакура попыталась кивнуть, но шея была будто парализована, и она смогла ответить только дрожанием век и хрипом, в надежде, что ее правильно поймут и снимут чертову маску, мешавшую нормально дышать. И ее поняли правильно. Маску сняли очень осторожно, и Сакура судорожно, глубоко и с нескрываемым наслаждением вдохнула во все четверо легких, ускоряя ток чакры по телу, и даже сильная боль в груди не смогла ей помешать испытать огромное удовольствие от вздоха. Она услышала тихий плач, и нашла в себе силы слегка скривить губы, обозначив улыбку. Почему-то, несмотря на все то, что она вспомнила о предшествующих пробуждению событиях, чувства отвращения к себе не было. Да, было тяжело, не хотелось об этом помнить вообще, очень сильно хотелось повернуть время назад, чтобы этого всего не случилось с ней, но злость, обида, ненависть и отвращение впервые за долгие годы были направлены только на других. Точнее, на другого. На Тонери. Потому что он был чудовищем. А себя она чудовищем не чувствовала… И тут она поняла, что не так с ней.  — Крылья… — тяжело, с надрывом и повизгиванием, не до конца владея голосовыми связками, смогла выдавить она, и голос, который принадлежал Ино, сквозь дрожь произнес:  — Их нельзя ампутировать до конца. Мы сделали все, что могли, но спасти тебя было гораздо важнее, чем избавить тебя… Избавить?!  — Ампу…  — Не напрягай горло, пожалуйста, — да, теперь она точно узнала Ино, еще всхлипывавшую, но очень тихо. — Мы убрали только то, что уже отмерло, но удалить второе сердце и лишние легкие, как и вернуть лопатки в нормальное состояние не представлялось возможным, так что… Сакура не смогла дослушать. Она завыла. Во всю мощь легких. Страшно завыла, с оттяжкой, задыхаясь от того, что только что сказала Ино.  — Сакура, я прошу тебя, успокойся, — попыталась успокоить ее Ино, — они отмирали, началась сильная гангрена… Она ощущала, как подруга стирает с ее лица слезы, как дыхание прерывается от захлестывающих эмоций, как энергия Бьякуго перестала пульсировать равномерно и стала рваной и судорожной.  — Успокойся, прошу тебя! — не унималась Ино, и Сакура постаралась отогнать прочь мешавшие эмоции, заставив себя снова открыть глаза. Зеленое свечение по-прежнему слепило глаза, и она усилием воли притушила его, заставив сконцентрироваться на теле и покалеченных крыльях, которые чувствовались не как обычно. И было почти понятно, почему. Красивое лицо над ней было сильно уставшим, с запавшими красными глазами, по бледным впавшим щекам катились слезы, но все же это была Ино.  — Великие боги, как я счастлива тебя видеть, — почти прошептала Ино, положив ладони ей на щеки и прижавшись губами ко лбу. — Ты даже не представляешь, как мы все переживали, как это было трудно… Сакура слушала ее, убаюкиваясь приятным голосом, сумев благодаря Ино отвлечься от боли в теле и выровнять поток исцеления. Подруга щебетала, как счастлива будет Цунаде, как переживала Шизуне, которые и не дали ей умереть до ее пробуждения, как это самое пробуждение испугало всех, как она не нашла в себе сил проникнуть в ее сознание, чтобы определить, жива ли Сакура, или жизнь осталась только в искалеченном теле…  — Что было. Расскажи, — слабо прошептала Сакура, поняв, что связки, отвыкшие от речи и странно нывшие, годны только для воплей и шепота. И Ино начала рассказывать. Ее рассказ был рваным, она часто перескакивала на свои эмоции и чувства, но все же цепь событий складывалась, открывая Сакуре то, что она отчаянно старалась игнорировать больше трех лет. Было самонадеянно считать, что она смогла легко и просто поглотить Джуби, а ведь именно так она и думала все это время. И это вышло ей боком. Ну закрадывались же мысли, что она слишком резко скачет от жажды посвятить всю себя медицине до желания воткнуть себе скальпель в глазницу. А Сакура считала себя сильной и умной девушкой, и знала десятки способов умертвить себя наверняка, так, чтобы точно не спасли, но всегда выбирала таблетки — ненадежно и вычурно. Чтобы спасли. Потому что она хотела, чтобы ее спасли, но осознанно не могла попросить помощи, и подсознание выбирало именно такой способ крика. Потому что она неистово хотела жить. Жаль, что его никто не слышал. Но… Куда делся Джуби, в таком случае? Ино ответила и на это, вызвав своим ответом еще больше вопросов. Ей помог Саске. Она смутно припоминала его прикосновения, но это было странным и непонятным воспоминанием, очень-очень размытым, но она была уверена, что это он. И еще — почему-то ее грызла уверенность, что он должен быть мертв. Но почему? Слишком многое нужно было обдумать. Но не сейчас. Ино сказала, что Сакура неделю была мертва, точнее, жила только за счет приборов жизнеобеспечения, причем Цунаде почти полностью опустошила свою печать Инь, вложив все свои силы и знания для того, чтобы совершить невозможное. И уже две недели Сакура восстанавливается за счет собственного Бьякуго — Какаши снял с нее ошейник. Из объяснений Ино она поняла, что тем самым Какаши нарушил какое-то условие Казекаге, и у него теперь большие проблемы, или не большие — она слишком устала за короткий период бодрствования, и все происходящее было слишком, слишком, слишком…  — Где мы?  — Четыре дня как в Конохе, — тут же отрапортовала Ино, — когда твое состояние стало максимально стабильным, Саске перенес тебя и Цунаде-сенсей в Коноху, а мы с Какаши-саном и Саске добрались своим ходом, но Гаара помог очень быстро добраться до границы, так что переход занял два дня вместо трех. Шизуне осталась в Суне…  — Тонери? — скрипнула зубами Сакура, с удивлением обнаружив, что нижние клыки стали острее.  — Погиб при взрыве. Надеюсь, ему было очень больно, — со злостью в голосе прошипела Ино, — потому что выживи этот мудак, я ему бы очень не позавидовала. Даже пожалела бы.  — Почему?  — Ты не представляешь, что было с Саске, когда… Ино продолжала вещать, но Сакура уже не слушала. Она закрыла глаза, растворяясь в голосе подруги, и подумала о Саске. Думать о нем было даже больнее, чем то, что происходило с ее телом, и причин было много. Сколько они наговорили друг другу во время миссии, да и до нее. Сколько между ними произошло. Как это все было неправильно и опасно для него. Конечно, было странно, что Сакура настолько привыкла страдать, что уже относилась к собственным чувствам как к чему-то незначительному, но было еще что-то, что не давало покоя. Она никак не могла определиться, что именно она упускает, а потом вспомнила, что сказала ему в порыве сильнейшего гнева. - Эта миссия — последнее, что будет нас связывать. Я устала от тебя, Саске. Как только все это закончится, я больше не хочу тебя видеть. Мне плевать, как, ты покинешь Коноху, или я устрою такой тарарам, который вы все не разгребете и за пятьдесят лет. И самым обидным было то, что теперь она не знала, чьи это были слова. Ее собственные? Или навязанные Джуби?

***

Чувство времени было потеряно, и, казалось, безвозвратно. Когда она снова открыла глаза, поняла, что ничего не поняла, и с трудом оглядевшись, узнала запечатанную комнату. Ну да, логично, что ее без ошейника положили именно тут, но был и огромный минус — тут не было окна, что опять же логично. А так хотелось свежего уличного воздуха. Она уже забыла со всеми наблюдавшимися в последний год ее жизни катакомбами, как белый свет выглядит. Короткая вылазка в Реке и путешествие в закрытом паланкине по Ветру во время периода она не считала. Тело болело меньше. Не намного, но эта боль уже не парализовала своей невыносимостью. Попыталась сесть, сделала, наверное, попыток сорок, прежде чем получилось принять вертикальное положение, от которого засверкали звездочки перед глазами, и дико закружилась голова. Ломоту в каждом суставе просто откровенно игнорировала, так что даже нашла силы удивиться, что ее попыток, судя по всему, никто не видел, раз к ней тут же не влетела разъяренной гарпией Ино или Цунаде. Вдруг вспомнила про Хинату, поняв, что про нее Ино ничего не говорила, но ее треп она помнила очень слабо, так что, может быть, она сама что-то упустила, не услышав. И было очень странно, что Хината не караулит ее у койки, не держит за руку… Попахивало здоровым эгоизмом, но Сакуре было бы приятно, если бы Хината была рядом. Ей было пусто. Что-то непривычное было в том, что нет никакого постороннего голоса в голове, сжирающего жажду жизни и подтачивающего уверенность в себе и своих действиях, и на короткое мгновение Сакуре показалось, что его, этого голоса, не хватает. Глупость, конечно, но ей потребуется время, и возможно немало, чтобы свыкнуться с тишиной в своем разуме. Прислушиваясь к этой тишине, пыталась по полкам разложить свою память и отношение к событиям, произошедшим с ней. Сдалась Джуби. А как победила? Понятно, что с помощью Саске, Ино об этом ей успела поведать, так сказать, из первых уст — то, что ей рассказал Саске, который тоже пострадал во время взрыва, но не так сильно, как Сакура. Она тяжело подняла руку и провела по шее, ощущая мягкую, как у ребенка, кожу. Там, где совсем недавно не было куска плоти. Бьякуго — сильная вещь, а Сакура, будучи в том состоянии, в котором была, почти не соображая от боли, смогла направлять ход лечения. По рукам пробежали мурашки от смутного чувства гордости. И оно было таким чистым и острым, что ей стало не по себе. Неужели все эти годы она и правда жила как в аквариуме, испытывая любые эмоции как через очень толстое стекло? Видимо, придется в это поверить, потому что сейчас все было совсем по-другому. Старалась сосредоточиться только на том, что происходит в данную минуту, чтобы не погружаться слишком далеко в свои мысли, не ощущать тошноту от того, что с ней сделал Тонери, причем не просто сделал, а делал еще и после — изнасиловать ее ему показалось мало, еще и покалечил. Тут она нахмурилась. Нет, она была безмерно рада, что не помнит всех подробностей насилия, но это не отменяло того, что она помнит хруст каждой косточки крыльев, треск разрывавшихся перепонок и взрывную боль в спине… Но секс — как в тумане, и это было странно. Хорошо, но странно. Крылья… Осторожно, боясь того, что может ощутить, двинула левым крылом, и оно подчинилось. Оно было. Ее накрыло таким облегчением, что она чуть не рассмеялась. Дернула правым — тоже откликнулось. Но что-то было не так. Ино сказала что-то про ампута… Резко вскинула голову, уставившись прямо в огромное зеркало во всю стену, скрывавшее за собой пост наблюдения. И от удивления, смешанного с трепетом, не отрываясь, изучала свое отражение. Волос не было. Был розовый ежик, но линия роста волос будто ушла дальше к затылку, сделав ее лоб неестественно огромным и круглым. Недоверчиво провела ладонью по своей голове — отражение послушно повторило за ней — и пальцами прошлась по коротким волосам, сантиметра три, не длиннее, отметив при этом, что, несмотря на длину, подстрижена она довольно ровно. Ино постаралась, наверняка. Сакура невесело улыбнулась отражению, чье лицо украшали две черные вертикальные печати от Бьякуго, ответившему ей кривой ухмылкой, и, уперев руки по бокам своих бедер, напряглась, с усилием и очень медленно расправляя крылья, не выдержав и всхлипнув. От левого крыла осталось только три фаланги, от правого четыре, но без двух перепонок. Остальное — чисто отрезано. Она опустила глаза, не в силах смотреть на это… уродство. Раньше уродством казались сами кожистые перепонки и жуткие суставы, обезображивающие спину, а теперь было как-то горько видеть крылья такими обрубленными. Последний раз Ино замеряла их довольно давно, и полный размах был метра три или чуть больше, но с того момента они успели еще подрасти и окрепнуть от целенаправленных тренировок, а теперь… Вот так. Было по шесть фаланг на каждом крыле, а теперь на оба осталось семь. Она снова всхлипнула. Было жалко себя, но и жалость имела какой-то другой оттенок. Она была горькой, чуждой, вынуждающей поднять глаза и смотреть, как отражение заново расправляет неодинаковые крылья, асимметрия которых настолько сильно была очевидна, что Сакура уже не сдерживала свои всхлипы. А зачем? Ей хотелось плакать. Никто не видел. Момент слабости очень сильной женщины. А она сильная — теперь у нее не было никаких сомнений в этом. Волосы отрастут. С крыльями сложнее. Но ей хотя бы не отрезали все, хорошо, что организм от них зависит — это вдруг стало очень важным, потому что руку или ногу можно восстановить с помощью Цунаде, а вырастить крыло?.. Рано. Она, не прекращая плакать, четко для себя решила, что должна найти выход. Жизнь на случившемся не закончилась. Саске вон, три года странствовал по миру одноруким, и ничего. А про жертв изнасилования и думать не хотелось — они были среди работорговцев, которые беззастенчиво торговали девушками на любой возраст и кошелек, не спрашивая их согласия и вообще обращаясь как с вещами, и ведь они же как-то жили. Ладно, пусть не жили, а существовали, но ведь даже им выпал второй шанс. У нее руки-ноги на месте, ну, а девственность — просто складка слизистой оболочки. В любом случае, секс Сакуре после ее перерождения не светил никогда, и она это, будучи взрослым разумным человеком и ученым, отлично понимала, а теперь, имея подобный опыт, хоть будет знать, что не так много потеряла. Это отвратительно, больно и грязно, и не имеет ничего общего со всеми книгами, описывающими неимоверное удовольствие. Просто человек запихивает часть своего тела в другого человека. Да, она убеждала себя в этом, изо всех сил запрещая себе думать, как это могло бы быть с Са… с любимым человеком, когда все добровольно и по согласию, как у Сая и Ино, например. Но там и ситуация другая — Сай не умрет после секса с ней, так что Ино не о чем переживать. Она ж не демон, в конце концов. А Сакура демон. Но почему-то ее это больше не смущало. Ну и? Она уже давно стала нечеловечески сильной. А внешность, изменившаяся после запечатывания, только лучше отражала ее сущность. Объем чакры у нее всегда был не маленький, хоть она не могла потягаться с тем же Наруто, ну так и использовала она свой «среднячок» гораздо эффективнее, чем он свои огромные резервы. Отсутствие Джуби было почти осязаемым, потому что мысли в ее голову приходили всякие разные, и не было ни одного якоря, который бы одернул ее в сторону: «Что ты несешь, ты не достойна жить», и бла-бла. И Сакура нашла в себе силы улыбнуться, стерев остатки слез с лица тыльной стороной ладони. Шаги в коридоре она услышала еще издалека, непослушными пальцами подхватив тонкое покрывало и натянув его на грудь, оголившуюся, когда она села, и прислушивалась к тому, как они приближаются. Два, нет, три человека, причем все примерно одинаковой комплекции. Повернулся ключ в замочной скважине, и в проход просочилась Ино, опешившая, увидев ее в сознании и сидящую. Сакура, не прекращая улыбаться, посмотрела в ее удивленное и счастливое лицо и, когда подруга буквально кинулась к ней, позволила осторожно себя обнять, одной рукой, более подвижной, проведя по ее спине. Ино чуть не расплакалась, глаза точно были на мокром месте, и спросила:  — Как самочувствие?  — Терпимо, — Сакура ослабила Бьякуго, чтобы картинка не имела насыщенный зеленый оттенок, — но будет лучше.  — Дай посмотрю, — Ино кивком приказала ей лечь, и откинув покрывало осторожно прошлась руками по светившемуся телу, от лобка до подбородка, подлечивая огромный шрам, рубивший Сакуру вертикально пополам, еще не заживший до конца. Убедившись, что все хорошо затягивается, прошлась по груди и животу, хранившим странный ветвистый рисунок, и Сакуре стало любопытно:  — А от чего это? — и она показала на свою грудь, откуда и расходился этот рисунок, который она заметила, разглядывая себя в зеркале.  — От Чидори. От четырех Чидори, если быть точнее. У Сакуры брови поползли вверх. Четыре Чидори? Это что, шутка такая?  — Откуда на мне следы четырех Чидори? — с подозрением спросила она, очень убедительно передразнивая тон Ино.  — Когда Какаши-сан снял ошейник, ты начала исцеляться, ну ты помнишь, — пояснила она, не прекращая лечить кожу на груди и животе. Сакура слегка приподняла голову, чтобы видеть ее действия. — А потом, когда тебя отключили от всех аппаратов, ты начала умирать. Быстро начала. У тебя сердце не билось неделю, и ты не успела его запустить с помощью Бьякуго. Ты этого момента уже, скорее всего, не помнишь, — на это Сакура ответила легким утвердительным кивком, — подключить мы бы тебя опять не успели, и Саске пришла в голову идея шарахнуть тебя молнией.  — И вы это позволили? — недоверчиво уточнила Сакура. Сакура, как и Ино, как и Цунаде, как и Шизуне — короче, как все нормальные ирьенин, хорошо знала последствия попадания в человека молнии. Правда, они знали о последствиях попадания естественной молнии, при грозе и несоблюдении жертвой элементарных правил безопасности, но молния независимо от происхождения остается чудовищным разрядом тока. И последствия были почти всегда смертельными. Удар электричества, которым и является молния, подобной силы убивает в подавляющем большинстве случаев мгновенно, потому что рядом не оказывается никого, кто способен провести немедленную реанимацию. Травмы центральной нервной системы неизбежны — гематомы, инсульты, паралич, амнезия — это лишь малый список того, что происходит с организмом, не говоря уже о психических заболеваниях, которые могут развиться уже после реабилитации. Сердце — вообще отдельная тема. Подобный удар — это гарантированная остановка и сердца, и дыхания. Плюс травмы мышц, при которых выделяются токсичные для почек яды, сильно подрывающие в случае выживания здоровье. И до кучи — вероятность отслоения сетчатки глаз, катаракты, возможный при ударе разрыв барабанных перепонок, потеря слуха, головокружение, нарушение вестибулярного аппарата…  — Я пыталась помешать, — честно призналась Ино, тут же пожав плечами, — меня держали Цунаде-сама и Шизуне. Саске бил дважды, пытаясь запустить сердце. А на третий раз присоединился Какаши-сан. И вот эта сдвоенная атака тебя и вернула к жизни.  — А, типа по принципу: «второй раз не умрет»? — усмехнулась Сакура, мысленно отметив нестандартный подход Саске и отчаянную попытку вытащить ее с того света. Он не перестает ее удивлять. Хотя это ничего не значит, конечно.  — Ага. Шизуне так и сказала — что еще мертвее ты не станешь. Ино вдруг посмотрела ей в глаза, и они обе — сначала сдавленно, а потом открыто и в голос рассмеялись. Облегчение на лице Ино читалось столь явно, что Сакуре было смешно уже от этого, но и сам их диалог тоже был довольно специфичен, и, пожалуй, только они, две стукнутые с детства, могли смеяться над подобным. Каждый может умереть, в конце концов, так почему бы не посмеяться над тем, что то, что всегда убивает, вернуло Сакуру к жизни?  — Слушай, — Ино отдышалась и смахнула навернувшиеся от смеха слезы, — тут к тебе посетители…  — Двое. Я слышала шаги, — кивнула Сакура, снова усмехнувшись удивлению Ино. — А что? Ты думала, что слух у меня все-таки отобьет?  — Тебе, по-моему, мозг отбило, — буркнула Ино в ответ на издевку, но слегка откашлялась, выпрямившись, и накрыла ее обратно покрывалом, — В общем, к тебе пришли, и пожалуйста, не волнуйся сильно, — вдруг смутилась Ино.  — А почему я должна волноваться? — Сакура насторожилась. Ино внезапно замерла на полпути, и, будто колеблясь, оглянулась на Сакуру, продолжавшую вопросительно буравить ей спину. И опять захотелось плакать. Настроение скакало, как резиновый мячик, вверх-вниз, и она ничего не могла с этим поделать. Вот буквально двадцать секунд назад ей было весело подкалывать Ино, а теперь прямо слезы наворачивались, и Ино бросилась обратно к ней, так и не дойдя до двери, за которой стояли посетители-инкогнито.  — Тихо, — Сакура с каким-то мазохистическим счастьем всхлипывала, не встречая никаких весомых аргументов в своей голове, чтобы этого не делать. А почему бы и нет? Она хочет плакать — пусть ее попробуют остановить. — Тише, это пройдет, — успокаивала Ино, казалось, совсем не удивившись резкой перемене в Сакуре.  — Что… пройдет? — не сразу поняла Сакура, но вместо ожидаемого ответа Ино застыла в ее руках, ощутимо напрягшись.  — Там… Мы потом это обсудим, ты пока не плачь… Но глаза Сакуры уже стали абсолютно сухими.  — Говори, Ино.  — Кицунь, ты это пока не готова услышать, — упрямо настаивала Ино, чем порядком начала выводить ее из себя. Причем не просто выводить — а Сакуру аж потряхивало от вспыхнувшего в ней гнева, — и, когда желание прижать лицо Ино к ее же солнечному сплетению, сочно хрустнув позвонками шеи, стало слишком явным, она обратила внимание, что как-то резко все происходит. Без промежутков. Стремительно. В доли секунды. Эмоции наслаивались друг на друга, яркие, насыщенные, бежали в огромном темпе, сменяясь со скоростью, которую она не то что контролировать, а даже отследить не могла.  — Ино… — Сакура начала тонуть от необъяснимого страха, но заставила себя выровнять дыхание и максимально абстрагироваться от всего. — Что со мной происходит? Мне страшно.  — Психика. — Ино присела к ней на койку, взяв ее ладонь в свою, слегка сжав теплыми, приятными на ощупь пальцами. — Я не знаю, не видела сама, но Саске смутно помнит, что увидел в твоей психике, и сказал, что там руины. Крошево из тебя, твоих воспоминаний, чувств, эмоций. У него тоже памяти нет практически, он не помнит деталей, но помнит, что там все очень страшно. — Ино заглянула Сакуре в глаза, слегка кивнув нежно-розовому ежику, покрывавшему ее голову. — Ты сейчас — оголенный провод. Это чудо, что ты не сошла с ума еще в Суне, но у тебя теперь как будто стену снесли между эмоциями и реакциями. Сакура, тебе будет нужна психологическая помощь, и не просто пара сеансов на «отвалите, я все приняла и осознала», а я буду следить, чтобы ты по-настоящему занималась.  — Я могу справиться и сама. Мне не привыкать, — ровно возразила Сакура. Теперь, когда она понимала причину бешеного водоворота в душе, было легче плыть по течению и не тонуть. — Вот видишь? Ты только рассказала — а я уже могу держать себя в руках. — Она улыбнулась, но не рассчитала из-за сочившейся из нее обиды от того, что в ней сомневались, и страха, что ничего не выйдет, и улыбка вышла как у жуткого клоуна.  — Сакура, — голос Ино стал жестким, как и выражение лица, — такое самостоятельно не вылечить. Ты прошла очень через многое, но если мазать дыру от Расенгана в груди мазью от ссадин… — Сакура неожиданно захихикала, представив себе эту картину — расхераченное пополам тело и ползающего рядом начинающего ирьенин, старательно «обрабатывающего края ранки, чтобы были посвежее и быстрее затянулись». Ино ее веселье, судя по всему, не очень разделила. — В общем, ты должна подумать о себе, как о человеке, Сакура. Не как о шиноби, куноичи, и более того — ты должна перестать думать как ирьенин. Сколько раз ты ругалась благим матом на придурков, вернувшихся с пустяковых миссий с небольшой простудой, и решивших, что они слишком круты для таблеток от кашля? А ты потом выкачивала из их носоглоток гной и спасала легкие, запущенные до пневмонии, абсцессов и плевральных выпотов. Когда достаточно было попить таблетки гребаную неделю. Уже забыла? Как ты сокрушалась за потраченное зря время, которое могла посветить тем, кому действительно могла помочь, а не желторотым генинам, прущими за рецептом на безрецептурный препарат, только чтобы сально и глупо поприглашать тебя на свидания, а через полгода попадавшими к тебе в самом неприглядном виде на холодный стол! — Ино даже дыхание чуть-чуть перевела, потому что под конец ее изобличительной тирады она уже не сдерживала негодование от слов Сакуры, обрушив на нее всю свою заботу, пусть и в таком виде. — Ты этого хочешь? И знаешь, мне вообще-то немножко насрать, что ты там думаешь, потому что вопрос твоего лечения — это только вопрос того, как быстро ты сможешь сама, своими ножками доходить до менталиста!  — Ну нет, — резко взбеленилась Сакура, — психолог — хорошо, я переживу, но ни одна собака из твоего клана не будет рыться в моей душе, как в куче навоза! От одной мысли об этом у Сакуры оцепенели ноги, затряслось что-то в животе и стрельнуло в голове так, что она не удержала чакру под контролем, мощной волной хлестнувшую по палате и с брызгами разбившуюся о запечатанные стены, отшвырнув Ино к двери. Ино посмотрела на нее холодно, отстраненно, но и Сакура не осталась в долгу — в ней боролись всепоглощающий гнев и скукоживающая до размеров песчинки обида, и Сакура постаралась обуздать сошедшие со всех возможных реле эмоции, чтобы по лицу было видно, как сильно она злится. Не вышло. Слезы текли сами.  — Никаких менталистов, киц, — Ино вернулась к койке, очень круто притворяясь, что ее не беспокоит сдвинувшаяся в прямом смысле Сакура, но Сакура все видела. Слишком хорошо видела это подергивание уголка губ и бровей. Ускорившееся биение венки на шее. Ставшее более поверхностным дыхание, и как ладони Ино, легшие на ее щеки, стремительно холодели, почти сливаясь с температурой ее лица. — Только психолог. Никто принуждать тебя не будет, но ты должна знать, что если однажды ты захочешь…  — Да, если я однажды захочу, ты все равно не сделаешь этого для меня, а никому больше я не дамся, — горько усмехнулась Сакура.  — Верно, — слабо и как-то растеряно улыбнулась Ино, будто не зная, как продолжать разговор, а потом словно что-то вспомнила: — Перепады не будут такими резкими, во всяком случае, пока ты исцеляешься, ты сможешь себя контролировать. Просто ко всему прибавились гормоны, с которыми мы не боролись, и у тебя сейчас гормональный фон постепенно приходит в норму, но нужно просто переждать.  — Гормоны? Усиливают нестабильность моей психики? — озадаченно переспросила Сакура.  — Ну да. У тебя прогестерона столько, что на четверых бы хватило.  — Прогестерона?  — Ну да, — нетерпеливо повторила Ино. — У тебя гормональный фон очень сильно сбился, по идее логично, ты же мертва была фактически неделю…  — Но откуда прогестер…  — Да-а-а не знаю я! — она дернула плечом, выказывая раздражение внезапным затыком в мыслях Сакуры, которая и сама была слегка удивлена своей внезапной заторможенностью. И вдруг Сакура похолодела.  — Ино, прогестерон — это же… Ино старательно отводила глаза, и договорить Сакура не успела. Дверь открылась с той стороны, и в комнату осторожно заглянул высокий мужчина с густой бородой, на которого Сакура тупо смотрела секунд десять, все еще не в силах совместить огромное количество никак не связанных мыслей с душившими эмоциями. Лишь с большим трудом сумев сопоставить воспоминания она поняла, что перед ней ее отец.  — Сакура, девочка моя… — Кизаши замер в проходе, и за ним Сакура смутно угадала по силуэту Мэбуки. Легче не стало. Ей как раз для полного аута не хватало послушать про то, какое она чудовище в исполнении собственной матери и посмотреть, как будет грустно прятать глаза отец, слабо и нерешительно пытаясь заставить маму молчать.  — Папа, — Сакура неуверенно улыбнулась, тут же спрятав зубы за губами, чтобы клыки не смущали отца, но он смотрел совсем не на это.  — Что же это… — он не спеша приблизился, робко протянув руку и коснувшись ее между ключиц, там, где еще остался фиолетово-красно-белый рубец, уходящий под одеяло, и встревоженно стал разглядывать мелкий рисунок рядом с этим шрамом, точно повторяющий рисунок вен под ее кожей.  — Пап, не переживай, это скоро заживет, — Сакура перехватила руку отца и прижалась к грубой сухой ладони щекой, от чего у Кизаши на глаза навернулись слезы, и Сакура переглянулась с Ино, стоявшей почти у самого зеркала. Подруга казалась напряженной, и Сакура быстро поняла причину: в палату медленно вошла Мэбуки. Чтобы не нервировать ее лишний раз, Сакура немного отстранилась от отца, но с мамой происходило что-то не то. Она шаг за шагом приближалась к койке, Кизаши опасливо что-то забубнил, а Сакура не могла оторваться от ярких зеленых глаз, которые смотрели на нее с взрослого лица женщины, на которую Сакура когда-то так сильно была похожа. Трясущаяся ладонь с длинными холодными пальцами легла туда, где несколькими мгновениями ранее была рука Кизаши, и Мэбуки тихо, практически одними губами произнесла:  — Са… Сакура.  — Мам… То есть, извини, Мэбу… Договорить ей не дали. Мама с нежностью, с огромной любовью прижала ее голову к себе, беспорядочно покрывая поцелуями лоб, впалые щеки, нос, губы, макушку — все, что было в ее распоряжении, смеясь сквозь слезы, от которых зеленые глаза, такие же, как были когда-то у Сакуры, сияли ярким, чистым светом. Она невольно отшатнулась от неожиданной ласки, даже недоверчиво взглянув в зеркало напротив, чтобы убедиться, что морока на ней никакого нет, и у нее видны и крылья, и короткий ежик волос вместо обычных локонов. Убедилась. Тем страннее было поведение Мэбуки. Мама заставила посмотреть на нее снова, и в ответ на удивленно вскинутые брови Сакуры тихо сказала:  — Я уже не думала, что снова увижу тебя, Сакура. Тебя, а не… монстра.  — Но откуда ты?..  — Я — твоя мать, Сакура, — Мэбуки, казалось, даже улыбнулась наивности вопроса, как будто Сакура спрашивала о чем-то очень простом и очевидном. — Я носила тебя под сердцем, — она положила свою руку себе на живот, будто вспоминала, каково было носить ребенка, — воспитывала тебя, видела твою улыбку каждый день всю твою жизнь. И ты правда думаешь, что это чудовище могло меня провести? Ни одна мать не перепутает своего ребенка с этим…  — Мэбуки, ни одна мать-куноичи не может перепутать, — ласково поправил Кизаши, искренне наслаждаясь тем, что его жена не пытается впервые за столько лет выцарапать глаза его же дочери.  — Глупости, — фыркнула Мэбуки, заставив Сакуру усмехнуться, — я совершенно уверена, что даже не будь у меня чакры, я бы все равно узнала бы Сакуру среди… да даже тысяч младенцев!  — И розовые волосы, с чубом которых она родилась, тут, разумеется, совершенно ни при чем, — с нежной улыбкой глядя на жену, парировал Кизаши, и Сакура счастливо рассмеялась, чувствуя абсолютное счастье, о котором, казалось, уже давно забыла. Краем глаза заметила, как Ино бесшумно выскользнула из комнаты, предусмотрительно оставив ключ от двери в замке изнутри, чтобы Кизаши и Мэбуки могли закрыть ее, когда уйдут. И, пока папа с мамой продолжали шутливо переругиваться, прерываясь только для того, чтобы обнять Сакуру, она, скрывая улыбкой тревогу, все же задумалась над словами Ино, которые даже не знала, как воспринимать.  — У тебя прогестерона столько, что на четверых бы хватило. Рука сама легла на сильно отощавший живот, кончиками пальцев пройдясь под пупком, задев взбухший шрам, и Сакура коротко вздрогнула, тут же зло мотнув головой. Даже думать она о подобной глупости не собирается! И она расплакалась, спрятав лицо на плече Мэбуки, надеясь, что мама подумает, что это от радости от воссоединения с семьей. К счастью, Мэбуки, да и Кизаши тоже, именно так и подумали.