***
Он с трудом сдержался, чтобы не преградить ей путь, но все же ему удалось. Вся злость, связанная со всей этой затеей с боем на износ, ушла. Нет, она еще была, но отошла на второй план, стоило ему взять Сакуру на руки там, на полигоне, потому что мир сжался до стука ее сердца, а когда она обессиленно уронила голову ему на плечо, по телу прошел знакомый тремор от ее близости. Яд уже выветрился из крови, он еще на пути в Коноху понял, что снова может использовать чакру. Но период тут был не при чем. Каждая их встреча сопровождалась мыслью, как сильно она изменилась. И эта исключением не стала. Даже уставшая, измученная, раненая, она была воплощением неистовой силы, которая была для него непостижима. Он не раз был сломлен обстоятельствами. Она — никогда. Всегда почти, всегда на грани, но она боролась, и теперь, понимая, что это она, настоящая, без мерзких шепотков в голове и маний, она была еще лучше, еще сильнее. Он, наверное, мог бы испытывать к ней те же чувства, не будь она так красива внешне. Даже, пожалуй, ему так было бы проще. Но нет — Сакура красива настолько, что щемит в груди от одного взгляда на нее, от ее улыбки парализует дыхание. Трудно поверить, что он выдержал вдали от нее так долго, ведь сам факт ее существования в этом мире влек его в Коноху, в госпиталь, к ней. Как можно ближе к ней. Ванная набиралась медленно, Саске пытался привести мысли в порядок, хотя бы в его подобие, но дверь снова отворилась, и Сакура с непроницаемым лицом прошла мимо него, повесив два полотенца на крючки. И под его растерянным взглядом, не оборачиваясь, стянула с себя короткую куртку, оголяя мускулистую спину, поделенную пополам ярко выраженной полосой иссиня-черной чешуи и белеющими из нее наростами на позвонках. Ткань брюк скользнула по бедрам, и перепонка у основания хвоста распахнулась, скрывая от его взгляда ее наготу, а потом сквозь шум крови в ушах он услышал короткий всплеск воды — она опустила ногу в еще неполную ванну. Нет, к такому он готов не был. От слова вообще. Неужели она серьезно решила?.. На нее мало похоже. Хотя что он о ней знает, по большому счету… — Так и будешь там стоять? Ее голос отвлек его от созерцания игры мышц спины от движения крыльев, когда она подняла двумя руками густую копну длинных волос, стягивая их резинкой. Чешуя шла по всей длине позвоночника, и по шее тоже, теряясь в волосах, только шипы на шейных позвонках были едва заметны. Завораживающее зрелище. Дважды повторять было не нужно — избавившись от одежды, он забрался в ванную, пока она умывалась, и погрузился в воду по грудь напротив нее, стараясь соблюдать дистанцию. Ринненганом он видел, что ее чакра постепенно восстанавливается, уже начиная окутывать ее слабым красным свечением, и только теперь до него запоздало дошло, что происходит. Все их неловкие разговоры, странная ситуация, в которой они оба оказались — это всего лишь логичный исход того, что очень давно творится между ними. Только от этого было не легче. Болезненное предвкушение смешивалось с почти суеверным ужасом. А если он опять потеряет контроль над собой и причинит ей боль? Рядом с ней он будто терялся, переставал здраво оценивать ситуацию и свое поведение. Все совсем не так, как было с другими женщинами, когда их голые тела не вызывали ничего, кроме чувства вины и презрения к себе. Когда он мог полностью себя контролировать. А это Сакура. Чтоб ее. Его обуяла дикая злость, тут же нелепо потухшая, едва он взглянул на нее. Белки ее глаз медленно чернели, придавая ей сходство с воскрешенными Эдо Тенсей людьми, но ее лицо при этом не выглядело жутко или как-то отталкивающе, наоборот, она будто стала мягче и нежнее. Может дело в том, что больше не было болезненной худобы, из-за которой ввалившиеся щеки подчеркивали острые скулы. А может, все гораздо проще, и ему действительно наплевать, какая она внешне. Его ничего не могло испугать в ней. Кроме одного. Ее нога под водой скользнула по его бедру, и она вдруг сжалась, как от удара под дых, а то место, где буквально только что была ее ступня, обожгло мучительной болью. Саске заколотило. По ее реакции было заметно, что она не нарочно, но в его теле уже клокотала ее чакра, и только отсутствие яда еще давало ему надежду, что он не натворит глупостей. Боги, да он сидит с ней в одной ванной, они оба голые, и у Сакуры период. Любая последующая глупость просто меркнет по сравнению с тем, что они уже наделали. И эта мысль была такой внезапной, такой четкой, что он снова посмотрел на Сакуру, поняв, что это то, о чем она думает. Она распахнула крылья, окунув их в воду, и неуверенно приблизилась. — Думаешь, хуже уже не будет? — робко спросила она, сокращая расстояние между ними. — Посмотрим? Ее губы быстро обрели уверенность, касаясь его губ. Поцелуй был сначала смазанным и неловким, но Саске охотно ответил ей, и вот уже ее пальцы скользят по его шее, зарываясь в волосы, переходя на затылок. Он жадно прижал ее к себе. Мыслей больше не было, было только нервное, болезненное желание, усугублявшееся с каждым мгновением их поцелуя. Ее тело, податливо изогнувшееся к нему, пьянило сильнее, чем яд, заменивший кровь в его венах. Он отстранился, чтобы ладонью пройтись от ее ключиц до живота, который буквально сводил его с ума — плоского, мускулистого, с аккуратным пупком. Торопиться он не собирался, хотел прочувствовать каждое мгновение с ней, запомнить их навсегда, пропитаться этими ощущениями. По ее телу прошла заметная волна, живот резко втянулся, и она снова попыталась сжаться, чтобы унять судорогу, впившись когтями ему в плечи, от неожиданности заставив его тихо зашипеть. Приятного мало. Сакура вдруг стала агрессивной, притянув к себе и почти кусая его губы. Желание растянуть предвкушение пропало. Грубо усадил ее на себя, а она дрожащими пальцами обхватила его член, сжав гораздо сильнее, чем нужно было, и направила в себя. Было больно до искр из глаз, и даже отдаленно это не было похоже на то исступленное удовольствие, которое он испытал в стране Рек. У него не получалось проникнуть в нее, вода мешала, и разозлившись — гребанные обстоятельства, черт! — он встал, потянув ее за собой, почти вышвырнув ее из ванной распластав ее по холодному кафельному полу, и внезапная мысль прострелила разум. Только не повтори то, что ты уже однажды натворил. Он замер над ней, будто прислушиваясь. Только богам известно, каких усилий ему это стоило, чтобы остановиться сейчас, в такой момент, но он просто обязан был убедиться, что все по-прежнему происходит не в его голове. Сакура не кричала. Не плакала. Почерневшие белки глаз немного посветлели, но не сильно. Она провела руками по его плечам, слегка приподняв себя, чтобы удобнее было крыльям, и призывно обхватила его бедра ногами и обвила хвостом, качнувшись навстречу. Секунда шла за вечность. Ее губы слегка приоткрылись. Они сами мешали друг другу своей неловкостью, но Саске не мог просто расслабиться и отдать всю инициативу ей, как тогда. Период был сильнее его. В тысячи раз. С трудом, мучительно медленно он вошел в нее, и знакомое неизмеримое удовольствие прошило все тело, когда она тихо вздохнула, сдерживая стон. Белки ее глаз резко побелели. Но остановиться он уже не мог. Да и она этого не позволила бы. Почти вынудила его лечь на себя, прижать ее к полу, сдавленно хрипя от каждого его движения, которые он с трудом сдерживал — было слишком горячо и узко, до конца войти не получалось, но все равно, — от наслаждения бежали мурашки по плечам и спине, он тяжело и с надрывом дышал. Осознать что-то настолько потрясающее ему просто не позволял разум, агонизирующий от каждого ее робкого толчка навстречу. Тело двигалось само по себе, не поддаваясь слабым попыткам контроля. Сводило с ума все — начиная от острого запаха цитруса и красного чая, заканчивая ее короткими, едва слышными редкими стонами. Спина горела болью, но Саске не мог заострить на этом внимания, настолько неважным это было на фоне того, что вот она, Сакура, он с ней, в ней — каждая клетка его существа взрывалась от невозможности происходящего. Ее волосы выбились из-под резинки, разметавшись по мокрому полу, глаза были прикрыты, дыхание обжигало его шею, пока его губы лихорадочно блуждали по ее лицу. Она мелко дрожала под ним, с усилием впиваясь когтями в спину и почти задыхаясь, когда он терял голову от ощущений и начинал двигаться более резко, вынуждая его замедляться, отрезвляя вспышками боли. Во время коротких спазмов она напрягалась, цепенея, и в эти моменты его сжимало внутри так, что он до хруста стискивал зубы, чтобы не застонать от обрушивающегося на него удовольствия. Если это сон, то пожалуйста, хоть бы он умер, только чтобы не просыпаться. Оргазм был неожиданным и оглушающим. Саске едва мог понимать, где он находится, в ушах шумело, сердце билось в паху, в горле, в голове, в ее теле, где угодно, кроме того места, где оно должно было биться. Мир замер, планета остановилась, вселенная сузилась до зрачков ее глаз, а после он едва не рухнул на Сакуру, лишь в последний момент успев опереться на локоть, чтобы своим весом не сломать ей ребра. Спина была липкой от пота, который жег свежие борозды от ее когтей, смешиваясь с кровью и, стекая по бокам, капал на пол. Едва придя в себя, тут же впился взглядом в ее лицо, мысленно уже готовясь к тому, что снова его шибанет осознанием, что он растоптал ее и без того хрупкое доверие вдребезги, но она тяжело дышала, прикрыв глаза, и не двигалась. Он осторожно приподнялся, поморщившись от боли и, ощутив холод кафельного пола, пододвинул крыло Сакуры и лег на спину. От холода тут же покрылся мурашками и напрягся, но зато ноющая боль от свежих ран слегка утихла. — Ненавидишь меня? — в потолок спросил Саске, не обращаясь конкретно к ней и не ожидая ответа, движимый только желанием сказать это вслух. Она промолчала. А потом медленно перекатилась на бок, подперев голову рукой, сложила крылья, чтобы не мешали, и положила другую руку ему на грудь. Своим бедром ощущал, как тряслись ее ноги, как она пыталась лечь удобнее, и когда, наконец, ей это удалось, провела кончиками пальцев по его ключицам, начав вырисовывать только ей одной видимые узоры легкими прикосновениями. Красноречиво, конечно. — Я боюсь за тебя. Он от неожиданности повернул к ней голову, но она смотрела не ему в глаза, а на свой палец, выводящий невидимые спирали возле его шеи. — Это ничем хорошим не закончится. — Что — это? — Наши отношения. Он нахмурился. От ее слов стало больно — разодранная спина даже рядом не была по уровню боли. В душе вскипела жгучая обида. — Только попробуй прогнать меня сейчас — клянусь, я убью тебя. Сакура грустно улыбнулась. — Не буду. Но мне горько осознавать, что я собственными руками рушу твою жизнь. — Ничего ты не рушишь, — Саске разозлился, и не видел причин скрывать это. — Вбила себе в голову какую-то чушь, и продолжаешь ее нести, как заевшая пластинка. Она не обиделась. Улыбка немного померкла, но она продолжала рисовать кончиками пальцев на его груди и шее. — Просто ты мои слова никогда не воспринимал всерьез. Я не знаю, может, уже слишком поздно, но я не хочу быть брошенной через год-другой, когда у тебя внезапно откроются глаза. — У меня уже открыты глаза, Сакура, — с раздражением произнес он и отвернулся. Было невыносимо видеть ее обреченную улыбку, как будто она вынуждена терпеть его, вынуждена потакать ему. — Да, но ты не видишь картины целиком. — Ее пальцы скользнули выше, к лицу, и она мягко провела по его щеке. — Изменится твой генетический код, мутация ДНК со временем достигнет точки невозвращения, и тогда даже если ты поймешь, что я не тот человек, с которым ты хочешь быть, изменить это будет уже нельзя. Ты никогда не сможешь иметь нормальную, полноценную семью. Детей. Ты будешь последним носителем Шарингана, и с тобой умрет весь клан Учиха. Он снова повернул к ней лицо. Такая красивая. Противоречивая. Родная. Но дура, конечно, и с этим придется бороться, видимо, еще долго. — Изменится мой генетический код, — повторил он, глядя ей в глаза, и пальцы на его лице замерли, — мутирует ДНК, возможно, со временем сделав из меня нечто отличное от человека. И у меня, даже если вдруг когда-то я захочу, уже не будет детей, маленьких, орущих, требующих постоянного внимания засранцев, — Сакура удивленно вскинула брови и приоткрыла рот, но промолчала, — и когда я умру, я буду последним Учиха, и со мной умрет мой клан и моя фамилия. Она не понимала. Она смотрела ему в глаза, и не понимала. Он тяжело вздохнул. — Ты считаешь это недостаточным? — Я не понимаю тебя, — наконец, ответила она, опустив глаза. — Ты сама перечислила все, на что я иду, чтобы быть с тобой. Тебе этого недостаточно, чтобы, наконец, перестать отталкивать меня? Я отдаю тебе все. И несуществующую семью, и не родившихся детей, и свое тело — во всех смыслах. Что я еще должен отдать тебе, что еще мне сделать, чтобы ты, наконец, поняла? Злость и обида душили его. Было горько, что она считает его просто заигравшимся ребенком, не умеющим до конца просчитывать последствия. Кажется, она хотела что-то сказать, или уже говорила, он не слышал. Мир вдруг поплыл перед глазами, тело налилось свинцовой тяжестью, а в паху постепенно зарождалась такая боль, что он чуть не выблевал желудок от нее. Как будто в него зарядили Расенган, попав аккурат в причинное место. Он привстал, оглядев себя, ища в себе сквозную дыру, например, или хоть что-то подобное, что могло вызвать подобную боль. Не нашел. Под внимательным взглядом Сакуры сел, услышав ее выдох — она увидела его спину, видимо, слабо похожую на спину, и осмотрел свой член, вставший так, что стянуло даже мышцы живота и бедер, наполовину испачканный засохшими кровоподтеками. — Мне нехорошо, — выдал он, а Сакура ровным голосом ответила: — Я предполагала такое, но не думала, что это возможно, еще и так скоро. — Какое?! — боль прострелила все тело, и он чуть не взвыл. — Добро пожаловать в мой мир, Саске, — усмехнулась она, и он, даже не видя ее лица, почувствовал, как грустная улыбка снова тронула ее губы. — Это то, что будет происходить с тобой, если ты останешься со мной. Пока еще есть возможность это купировать, но потом… — Что со мной?! — перебил он, зверея от чужеродной, бешеной похоти пополам с желанием оторвать ноющее тело от головы. — Период. — Период? — он опешил от ее слов, но боль отступила, и он почти спокойно уточнил: — то есть, это… — Да, то, что происходит со мной. Он обернулся. Она полулежала, опершись на локти и с вызовом глядя на него, манящая, притягательная. Обнаженная. Такой он не мог ее представить даже в самых смелых фантазиях. Свечение вокруг нее, погасшее после секса, снова набирало силу. — У тебя два варианта. — Белки ее глаз медленно чернели, а он улыбнулся — так же, как и она. И скорби в его улыбке не было. — Либо перетерпеть, как терпела я, либо… Он не дал ей договорить, прекрасно понимая, что она имеет в виду. Потом, на холодную голову обдумает все, а сейчас он слишком занят — в конце концов, он ждал целую вечность, когда сможет быть с ней, а секс — всего лишь один из способов. Пусть хотя бы сейчас все будет просто.***
— И так будет с любым? Саске лежал на клеенке, чтобы исполосованная в мясо спина не прилипала к простыни, и задумчиво вертел стакан с водой. Сакура хитро прищурилась, удобно умостив голову на его животе. — Ты правда хочешь, чтобы я это выяснила? Саске качнул головой, улыбнувшись. Несмотря на горящую спину, ноющие мышцы и стертый донельзя член, он был почти счастлив. — Про период я, конечно, погорячилась, — она сладко зевнула, заразив и его. — Моя чакра в сочетании с ядом, скорее всего, дала такой эффект. Учитывая, что как только мой период закончился, ты перестал звереть, видимо, это из-за секса со мной. Самочувствие в целом как? — Устал и выдохся. Но во всем есть плюсы. Ты хотя бы не мучилась, как обычно. — Ага. Неделю только сидеть не смогу, а так — легкий период, и правда, — он ухмыльнулся, оценив иронию. Минус во всем этом был только один — практика показала, что во время периода Сакура вообще не испытывает какого-либо удовольствия. Период, вызывая бешеное, нездоровое желание, купирует все, что связано с каким-либо наслаждением от процесса, и это было несправедливо, на его взгляд. Он хотел, чтобы ей было хотя бы вполовину так же хорошо, как ему в первый день, но это было невозможно. А сейчас, когда все закончилось, желания продолжать не было. Может, через неделю. — Лучше через две, — будто услышав его мысли, буркнула она, и он слабо кивнул. Она повернулась набок, лениво обмахивая их крылом и используя кончик хвоста с раскрытыми перепонками в качестве веера, прижав ухо к его животу. Как по заказу, желудок гулко заурчал. Саске прикрыл глаза. — Интересно, почему никто за столько времени не пришел к нам? — задумчиво потянула она, и от ее вопроса улыбка стала шире. — Скорее всего, Карин не позволила. Сакура слегка привстала, удивленно вскинув брови и посмотрев на него: — Карин? Она в Конохе? — Да, она и Суйгецу прибыли вместе со мной. Карин догадалась обо всем. — Он не стал уточнять, о чем именно, тема была слишком болезненна для них обоих, но Сакура сразу поняла его. — Я высылал ей свою кровь для исследований, и по уровню мутации она все поняла. — А зачем ты высылал ей свою кровь? — растерялась Сакура, почти тут же замолчав и задумавшись. — И… как сильно? — Не знаю, я ничего не понял в ее графиках. Но сильно. Какие-то лишние белки в крови, регенерация в два раза ускорилась. Спать стал меньше. После тренировок восстанавливался очень быстро. Сакура вдруг рассмеялась, чем вызвала у Саске недоумение. Увидев, как он уставился на нее, сквозь смех сказала: — Мой период — единственное, что нельзя было изучить. До этого, — она неопределенно пожала плечами, резко смутившись. Даже после всего, что между ними было, она продолжала смущаться. — Надеюсь, конечно, что она проявит такт, но зная Карин… — …она понятия не имеет, что такое тактичность, — закончил за нее Саске, хмыкнув. Сакура снова засмеялась и неловко встала, тяжело вздохнув. — Я есть хочу. Ты будешь онигири? — А у тебя есть? — оживился Саске, локтем оттолкнувшись от кровати и сев. Клеенка плотно прилипла к спине и шуршала, вызвав у Саске смутное ощущение, что отдирать ее будет тем еще удовольствием. — Пока нет, но я приготовлю, — она достала из шкафа халат без спинки, в три легких движения надев его на себя и завязав, — и не смотри на меня так, — то ли обиделась, то ли смутилась она, — если я редко готовлю, это еще не значит, что я не умею. — И в мыслях не было, — честно признался Саске, уже предвкушая возможность нормально поесть. Короткие перекусы утоляли первичный голод, но не более, и хоть Саске был привычен к долгому отсутствию пищи, сегодня он решил, что можно дать себе легкое послабление. Тем более для него будет готовить Сакура, а это был аргумент, чтобы даже камни есть, если они будут раздроблены ее рукой.***
Карин ходила из угла в угол, не находя себе места. Она ненавидела ожидание и неопределенность, почти болела из-за отсутствия работы, а Орочимару-сама приказал ждать окончания периода, чтобы взять у Сакуры свежие анализы. Сам он, конечно, отправился обратно в убежище, причем не уточнил, в какое из, но собой он был очень доволен, ведь его план сработал. Осталось только выяснить, насколько эффективно. Суйгецу наблюдал за ее хождением из кресла, изредка выдавая едкие комментарии и пару раз получая затрещины, от которых его башка превращалась в лужу на полу, но даже привычное развлечение «Вточи Хозуки так, чтобы не собрался» уже не радовало. — Ну сколько можно уже?! — не выдержала Карин, в очередной раз упираясь в чертову стену. — Прошло всего три дня, — резонно заметил Суйгецу, — и от того, что ты тут носишься, как бешеная юла, планета не станет вращаться быстрее. — Ой, завали, — беззлобно одернула Карин, поставив для себя четкую цель не доставить Суйгецу удовольствия своим гневом. — Прогулялась бы, — продолжил он расшатывать ее и без того натянутые нервы, — или прими бодрящий душ. Или расслабляющую ванну. Отвлекись, — он говорил все это вкрадчивым, почти дружеским тоном, который бесил Карин больше всего, и он это знал. — Ванну. Как вчера. Размечтался, — рыкнула она, теряя контроль над собой, хотя еще пару минут назад была уверена, что он не выведет ее из себя. — Чтобы твоя тупая башка опять выплыла из слива, вуайерист хренов? — Ой да ладно, было бы на что смотреть, — протянул он таким тоном, что Карин аж замерла от парализовавшего ее гнева. — Была бы хоть красивая, а так… — А, то есть ты у нас извращенец, западающий на девиц пострашнее, что ли?! — А ты что, страшная? — с интересом осведомился он. — Агрхх! — Карин бессильно сжала кулаки, искренне жалея, что не может оставить на наглой морде ухмыляющегося Суйгецу фиолетовую печать своего негодования. И как ему удается быть настолько… Выбешивающим?! — Как же ты меня достал, смойся куда-нибудь, пока я тебя не убила! — Куда? В ванну, например? — Да хоть гулять вали, — она вздохнула, мысленно досчитав до десяти, и поняла, что эта методика в ее случае вообще не работает. — Но тогда если ты будешь мыться, кто будет повышать тебе самооценку подглядыванием? — искренне возмутился Суйгецу, отыграв почти естественно. — Да переклинило тебя, что ли! Да, она должна была подумать о подобных последствиях до того, как решила, что придурок — неплохой громоотвод. Не надо было спать с ним. Никогда. Он вообще не упускал возможности подколоть ее, хотя и раньше казался ей невыносимым, теперь вызывая жгучее желание стереть эту грязную лужу с лица земли, чтобы как будто ничего и не было. — Карин, — вдруг позвал он ее изменившимся голосом, и она, насупив брови и сложив руки на груди, уставилась на него. — Че тебе, придурок? — Помнишь те семена, которые ты выращивала в лаборатории? Карин насторожилась. Это было единственное, что не относилось к экспериментам и опытам, а было, так сказать, для души. Но она была уверена, что об ее маленьком хобби никто не знал, она ревностно прятала их в своей комнате, лишь пару раз принося в лабораторию, чтобы полить суперским удобрением, которая она разработала из останков Зецу. Нужны были специальные условия хранения, иначе свойства терялись, так что в свою комнату она протащить его не могла, но ее тогда никто не мог видеть, она же сенсор! — Какие семена? — неестественно высоким голосом переспросила она. — Ну те, в чашках стеклянных. Которые проросли. — Предположим. И что? — Из них получился великолепный салат на завтрак, я не успел тебя пригласить… В голове Карин что-то взорвалось. — Ты. Сожрал. Мои. Фаленопсисы?! — Ее заколотило от гнева, и она как кошка кинулась на него, уронив вместе с креслом и начав душить, периодически прикладывая его затылком об пол. — Я за эти семена отдала свою годовую зарплату! Сволочь, чтоб тебя, да я тебя!.. Продолжая выбивать из него остатки мозгов, все ощутимее вбивая его голову в пол, уже начавшую разлетаться мелкими брызгами, сама не поняла, как бешеный гнев и удовольствие от причинения физических увечий Хозуки переросло в другое чувство, не менее бешеное. Вот всегда так. Он уничтожал то, что она почти любила, а потом на волне ее ярости пользовался моментом, не давая опомниться и трансформируя ее гнев в неудержимую злую страсть. — Чтоб ты знал, они ядовиты, — прошипела она через полчаса, грубо оттолкнув его лицо, вскочив с кровати и истерично натягивая шорты. — Чтоб ты знала, я их не ел, — передразнив ее интонацию, довольно потянулся Суйгецу, наслаждаясь негой после оргазма. Карин так и застыла. Очередная волна ненависти и гнева поднялась в душе, и она близоруко прищурилась на пятно на кровати в форме Суйгецу. — В смысле, не ел? — Я что, совсем дебил — жрать орхидеи? — искренне возмутился он. — Просто надо было тебя чем-то взбесить. — Нахрена?! — она, казалось, дар речи потеряет, настолько сильным было ее возмущение. — Ну, человек ты, конечно, говно, а вот любовница роскошная. А я хотел секса. Разве трудно это понять? — как нечто само собой разумеющееся выдал Суйгецу, от чего у Карин заплясали кровавые мушки в глазах. — Да я… я тебя уничтожу, чертов манипулятор! — Иди уже сюда, — довольно ухмыльнулся Хозуки, обнажая заостренные зубы. Ладно уж. Она в бешенстве, очень зла, ожидание ее тяготит — в принципе, не самый плохой способ скоротать время. Потом покорит себя за внушаемость. В одном Суйгецу был прав, только немного ошибся в расстановке местоимений. Как человек он говно, но любовник из него был и правда отличный.