Главные ворота Конохи. Как давно он их видел? Укрытый толстым слоем снега навес, несколько узких протоптанных дорожек, ведущих в деревню — утро было совсем раннее, снег еще не успели почистить. Из-за неожиданного снегопада все преобразилось. Привычного буйства зеленого цвета не было, оно сменилось спокойствием и чистотой белизны, укрывавшей деревья и землю толстым мягким покровом.
Ему не было холодно. Он слышал, что над Конохой и окрестностями бушует какой-то циклон, из-за которого так резко испортилась погода, и тепло оделся, прежде чем выдвигаться в путь.
Слежки за ним не было уже больше недели, он запутал свои следы, к тому же эти шпионы были совсем дилетантами — он их заметил еще в тот момент, когда они только начали наблюдение, примерно четыре месяца назад. Они были не первые, и наверняка не последние, но Саске сразу вычислял таких, как они, позволяя следить за собой ровно столько, сколько ему было выгодно. А дальше начиналась уже привычная игра: он стравливал шпионов между собой, пускал по ложному следу, иногда стоило неимоверных усилий, чтобы не рассмеяться, когда измотанные недомастера шпионажа после недельных лазаний по горам приходили передохнуть в близлежащий трактир и с вытянувшимися лицами наблюдали там его, невозмутимо пьющего чай.
Когда его стали забавлять такие ситуации, он не помнил, но ему
определенно нравилось выставлять своих преследователей идиотами. Они даже не мешали ему выполнять небольшие побочные миссии, связанные с наблюдением за бывшими рабами. Освобожденных было очень много, проследить дальнейшую судьбу всех было почти нереально, но он старался, как мог, чтобы убедиться, что по отношению к настрадавшимся людям больше не будет несправедливости.
И он устал. Физически он отлично себя чувствовал, только это не помогало против морального истощения. Хотелось покоя, хотя бы ненадолго. Даже пара недель его бы устроила. Уже не было сил ни на что, хотелось нормально поспать, досыта поесть чего-то, не напоминающего на вкус позавчерашние носки в бульоне с картошкой, а в тех местах, где он останавливался, чтобы не привлекать лишнего внимания, редко подавали что-то другое.
Он некоторое время еще всматривался в застывший город через открытые главные ворота, но проходить в них не стал. Он знал минимум три пути в деревню, на которых его никто не засечет, и сейчас решил воспользоваться одним из них. Это был единственный способ не идти сразу к Хокаге с докладом, а выиграть какое-то время, чтобы прийти в себя и отдохнуть. Какаши и так на многое закрывал глаза, не стоило лишний раз злоупотреблять его доверием, показывая свою привилегированность.
Да и видеть сейчас хотелось совсем
не его лицо.
Он слегка улыбнулся своим мыслям, представив их встречу. Она всегда неистово радовалась его возвращению, ее реакция резко контрастировала с его сдержанностью, но она не обижалась – привыкла. Пыталась вести себя, как взрослый разумный человек, и это ему нравилось.
Но еще больше нравилось, когда она руками обхватывала его шею, прижимаясь всем телом к нему, смотрела в глаза так, что одного ее взгляда с почерневшими белками глаз хватало, чтобы понять — он дома.
Дом всегда будет там, где она.
Черный ход, ведущий в госпиталь, был открыт, видимо, проводилась уборка, и его еще не успели запереть, и он бесшумно проскользнул внутрь, стряхнув с волос и плаща крупные хлопья снега.
В госпитале было тихо, только где-то за стеной жужжал трансформатор и редкие голоса доносились с дальнего конца коридора, как будто кто-то перешептывался.
Поблизости он никого не чувствовал, так что уверенно поднялся на два этажа выше, короткой дорогой дойдя до входа в отделение. Привычная табличка «Исследовательский отдел им. Харуно С.» была уже поблекшей, но надпись оставалась четкой. Возможно, поэтому Сакура до сих пор ее не поменяла.
Сакура. Последнее ее письмо, которое он получил два месяца назад, было более коротким и сухим, чем обычно, и это заставило его насторожиться. Сомнений в том, что она ждет его, у него не было, но, возможно, она была обижена его долгим отсутствием? Год и два месяца. Слишком долго даже для него, ведь с тех пор, как она была с ним, он при малейшей возможности рвался в Коноху, только возможность выпадала редко, не считая периодов. Два раза, и то один из-за полученных по глупости травм во время боя, к которому он просто оказался не готов — ничего серьезного, конечно, но приятного тоже мало.
Когда он приходил последний раз, была осень, до этого — лето, и вот теперь он застал зиму. А Сакура безропотно ждет, терпит это, понимая, что их отношения, скорее всего, будут такими всегда. Не то, что она заслужила, но все, что он может предложить, и она смирилась с этим.
Подходя к ее кабинету, Саске внезапно остановился. Внутри что-то замерло и оборвалось, когда он понял, что ее нет там,
вообще в госпитале ее нет. Обычно она всегда ощущала его приход, и он не успевал пройти даже половину пути по коридору, как она встречала его. А тут — тишина и пустота. Никого. Это было необычным, но не настолько, чтобы начать нервничать. Мало ли, опять Ино вытащила в клуб, или она осталась у Хинаты, засидевшись допоздна. Хотя второе на нее было не похоже.
Это был чистой воды эгоизм, но ему вдруг стало неприятно. Он не дурак и отлично понимал, что Сакура не затворница, у нее есть своя насыщенная жизнь, подруги, работа, но все же иногда его обуревало жгучее желание закрыть ее ото всех, оставить только для себя. Удерживал только здравый смысл.
Он хорошо понимал, на что идет, когда остался с ней, и менять ее он не имел намерения. Она без сомнений приняла его таким, какой он есть. И будь она другой, разве у них получилось бы что-то? Вряд ли.
Взявшись за ручку двери, парень коротко выпустил чакру из ладони, снимая печать. Про эту меру знал только он, остальные считали, что Сакура просто не закрывает дверь, потому что не хранит в кабинете ничего важного. На деле же ее дверь была оснащена оповещающей печатью, которая сигнализировала о каждом входящем, если только ее не деактивировать. Печать была измененной, так что подобрать правильный посыл чакры было невозможно, если заранее его не знать. Эту меру она стала применять после предательства Фуки, когда на расследовании вскрылось, что у нее периодически пропадали образцы из кабинета, впоследствии обнаруженные в подземной лаборатории Суны у Тонери.
Пройдя внутрь, Саске глубоко вдохнул запах медикаментов и спирта, которым тут было пропитано все, и облегченно выдохнул. Все, как всегда, так же, как он привык. Скинув плащ и повесив его на спинку продавленного крыльями кресла, чтобы просох от влажных капель растаявшего снега, он опустился на диван и прикрыл глаза. Ему было хорошо здесь, где все буквально дышало присутствием Сакуры, и он позволил себе немного расслабиться, легко задремать, чутко прислушиваясь к тишине коридора за дверью. Он не хотел пропустить момент, когда она вернется.
Дремал он около часа, выпрямившись в тот момент, когда обостренный слух уловил звуки из коридора, причем совсем не тихие. Это был смех. Он узнал голоса — Сакура и Ино, третий был тише и терялся на фоне первых двух. Шаги приближались, голоса звучали все четче:
— Он не так сказал!
— Да все он так сказал, то-то папа твой аж побагровел, я его таким в жизни не видела!
— Папа его любит, пусть по-своему, но он все правильно понял.
— Ага, фразу: «надеюсь, вы доживете до того момента, когда сможете обнять своих внуков», можно понять только
правильно.
— Он сам попросил, чтобы его зять сказал ему тост! Наруто был просто не готов!
— Хината, но ты же могла предвидеть подобную ситуацию, в конце концов, это же Наруто.
— Я и предвидела. Он забыл слова, которым я его учила, и выдал вот это. Посыл был правильный, просто он неверно выразился, а так…
— Брось, кицунь. Даже Какаши подавился от смеха, я еще никогда не была так близка к тому, чтобы увидеть Хокаге без маски.
— Я сама едва не надорвалась от смеха, чуть платье по шву не треснуло.
— Я попрошу, чтобы тебе его немного расшили. А то такими темпами ты скоро ни в одну тунику не влез… Саске?! — Ино первая ввалилась в кабинет, источая холод, принесенный с улицы, и слегка мутными глазами уставилась на него, мгновенно протрезвев.
За ее спиной застыли два силуэта. Сакура, вопреки обычному, как-то странно стушевалась, едва столкнулась с ним взглядом, и это не могло не насторожить. Хината резво протиснулась между Ино и приоткрытой дверью, мгновенно покраснев до кончиков ушей и робко пролепетав:
— Саске, ты вернулся? Извини, что устроили такой балаган, у моего папы сегодня день рождения был, мы немного засиделись…
Саске ее не слушал. Он продолжал внимательно смотреть на Сакуру, избегавшую его глаз, а при попытке понять, о чем она думает, натолкнулся на страх — и ее сознание тут же захлопнулось, не выдавая даже намека на то, что она чувствует.
— Сакура, — позвал он, и она вздрогнула, все еще не решаясь поднять взгляд и прячась за подругами, — почему ты боишься?
— Саске, — Ино продолжала стоять в дверях, то ли не пропуская Сакуру в кабинет, то ли не выпуская Саске в коридор, — ты только не нервничай…
— Все в порядке, — вдруг перебила Сакура, мягко отодвинув ее в сторону и пройдя в кабинет, приблизившись к нему. Она даже смягчилась в лице, видимо, уловив его замешательство и растерянность от такой встречи, и протянула к нему руки, чтобы обнять, но Саске не мог не заметить, как переглянулись Ино с Хинатой за ее спиной. Он встал, позволяя обхватить свою шею руками, но никак не отвечая на объятие, все еще не понимая, что это за странная ситуация и как он в нее попал. — С возвращением, Саске.
— Что случилось? — спросил он, надеясь, что Сакура привнесет ясность в застывшее в воздухе напряжение, да и Ино, попросившая не нервничать, заставила его
неслабо так занервничать.
Она не ответила, повернувшись к девочкам и обратившись к ним:
— Может, отменим продолжение банкета?
— Само собой, конечно, — тут же встрепенулась Хината, взяв Ино за руку и увлекая ее за собой обратно к выходу. — Завтра увидимся, когда Саске отдохнет?
— Да, разумеется, — улыбнулась Сакура, и от ее улыбки странная дрожь прошла по затылку к шее.
— Пока! — вдогонку кинула отмершая Ино, до этого напряженно всматривающаяся в лицо Саске, когда за ними почти закрылась дверь.
Он стоял и вслушивался в удалявшиеся шаги, а Сакура так и осталась стоять к нему спиной, дожидаясь, пока дальняя дверь не закроется за подругами.
— Нам надо поговорить, — наконец, сказала она, и Саске только хмыкнул. Вот уж точно. Он ожидал чего угодно, но совсем не такого ледяного приема — даже когда она обняла его, он ощущал, как сильно она была напряжена.
Она скинула плащ, повесив его поверх плаща Саске, и дрожащими руками поправила волосы, задрав их повыше. Он потянулся к ее шее, привычно, как это было всегда, с тех пор как они были
вместе, что бы это ни значило, разрывая целостность печати и открывая ее настоящий облик — крылья были холодными, как лед, как вся она. Очередное платье с открытой спиной, оголявшее полосу чешуи вдоль позвоночника с выступающими костяными наростами и рельефные мышцы спины, резко перетекающие в тонкую талию и основание хвоста.
Ее отчужденность была, наверное, одним из худших наказаний. Только он пока не мог понять, за что — обычно она говорила, если что-то ее обижало, понимая его эмоциональный дальтонизм, сильно облегчая ему жизнь. А тут — молчание.
— Ты не рада меня видеть, — спокойно, без эмоций, произнес он, старательно скрывая свою потерянность.
— Я очень скучала, — тихо ответила она, а когда он осторожно, боясь отказа, положил ладонь на ее талию, слегка притягивая к себе, положила свою холодную после улицы руку поверх его теплых пальцев, слегка сжав. Не оттолкнула.
Это обескураживало еще больше.
Уже решив было обхватить ее, обнять, развернуть к себе в надежде, что эта странная холодность пройдет, повел ладонью дальше, зная, как легко обхватить ее рукой, и вдруг она остановила его.
— Саске, я…
Сердце застыло от немого, леденящего душу ужаса. Она слишком поздно его остановила. Уже не пытаясь прислушиваться к ее эмоциям и ощущениям, он несколько раз провел рукой, не веря сам себе, а после — резко развернул ее к себе лицом.
— Что это? — жестко спросил он, не находя других слов при виде живота, топорщившего платье — небольшого, но
очень заметного на фоне ее обычной чрезмерной худобы.
— Это не то, о чем ты…
Он отдернул руку. Сакура пыталась что-то сказать, беззвучно открывала рот, но он не смотрел на ее лицо — только на будто спрятанный под платьем мяч, начинавшийся сразу под ребрами и ведущий платье складками, так плотно оно его облегало.
Он сделал шаг назад, надеясь, что ему мерещится. Нет, она растерянно заламывала руки над этим пузом, а потом резко развернула крылья, скрыв ими все тело. Но ему увиденного было достаточно, чтобы подкосились ноги и он осел на диван.
— Сакура…
— Саске, я…
Она приблизилась, опустившись на колени на диван рядом с ним. Саске ощутил, как Сакура провела ладонью по его волосам, успокаивая, как она всегда это делала, если он был напряжен или зол, но сейчас это не помогло.
— Как давно?.. — наконец, смог выдавить он, не решаясь поворачиваться к ней и смотреть на нее. Теперь ее страх, который он ощутил, только увидев ее, стал понятен.
— Фактически — год и месяц. — Ее голос сильно дрожал, будто она вот-вот заплачет. — Но живот начал расти только последние три месяца. Я не знала, как сказать тебе…
— Ты говорила, это невозможно.
— Я сама была в этом уверена.
Он все еще не решался смотреть на нее. Это было… трудно. Как себя вести? Спросить про ее самочувствие? Заплакать? Просто молча уйти? Радоваться и скакать вокруг нее, как бешеный сайгак?
Такому, к сожалению, не учат. Он просто не понимал, что должен чувствовать, хотя мысли и были на этот счет. Беременности ведь радуются. И Сакура беременна от него, в этом у него не было никаких сомнений. Сколько она сказала, год и месяц? А разве это не должно занимать меньше времени?
— Я не знала, как тебе сообщить об этом, — наконец, тихо начала она, и Саске весь обратился в слух. В одно огромное подрагивающее ухо, стремящееся услышать каждый малейший полутон в ее голосе, в попытке понять свою дальнейшую линию поведения. — Сначала мне было смешно от одной мысли, а потом… Доказательство за доказательством. Живот начал расти спустя десять месяцев, и очень быстро. Когда возникла опасность для меня, Карин пыталась… извлечь
это, но это невозможно.
Оно питается моей чакрой и защищается ей, и
оно высасывало мою чакру с такой скоростью, что… — У Саске перехватило дыхание. — Я знала, что ты скажешь, узнав обо всем, что происходило, и сама приняла решение избавиться. — Он коротко, рвано кивнул. — Там… очень много медицинских аспектов, в общем, выносить и родить безопаснее в несколько раз, несмотря на все те угрозы, которые есть сейчас.
— Кто это будет? — Саске изо всех сил пытался ощутить хоть что-то, кроме леденящего ужаса, но это получалось плохо, а то, что говорила Сакура, не добавляло ему спокойствия.
— Понятия не имею, — он слышал, как она улыбнулась. Подняв на нее взгляд, вдруг понял, что улыбка насквозь фальшивая, в глазах был виден тот же самый страх, как у него. — Я хочу, чтобы ты пообещал мне.
Она замолчала, будто подбирая слова, но Саске уже понял, что она хочет. Она попросит о страшном. Невообразимом. О том, что только он сможет выполнить — и он уже
не имеет права отказать, потому что просит именно она.
— Если… Если все пройдет удачно и у меня получится родить, но это будет… не ребенок… как бы, грубо говоря, если это… будет опасно, а я не смогу
сама…
— Молчи.
Он прижал ее к себе, не в силах больше слушать. Это было физически больно. Она спрятала лицо на его груди, вцепилась пальцами в его теплую водолазку, сминая до дрожи в костяшках. Поняла.
— Это ставит под угрозу твою жизнь, — медленно произнес он, проведя рукой по чешуе на ее спине, стараясь не смотреть на этот чертов живот. Потому что Риннеганом видел, как плотно
оно питается ей, как насыщенный сгусток чакры Сакуры, перемежавшийся природной энергией, пульсирует под красной тканью платья, под ее кожей, под слоем мышц.
— А вдруг это просто ребенок? Наш ребенок? — Она умела надеяться. По ней было сложно понять, верит ли она в свои слова или нет, но Саске больше склонялся к тому, что не верит — нотка обреченности в ее голосе была. Она не хуже него понимала, что с этим ребенком проблем будет под крышку, если это вообще ребенок, а если о нем узнают — Сакуру не спасут ни Какаши, ни Гаара, ни Цунаде. Даже Саске не способен в одиночку сражаться со всем миром — слишком хорошо помнил Четвертую Мировую, и помнил, на что способен Объединенный Альянс Шиноби.
— А что, если
это убьет тебя?
— Саске, я живучая, да и сотни женщин ежедневно рожают, и осложнений, как правило, не бывает!
— Мне плевать на
сотни женщин, я боюсь потерять
тебя!
Он почти задохнулся от собственных слов. Вот этот страх. Тот самый, который появляется, когда с кем-то образуется связь. И страх тем сильнее, чем крепче связывающая нить, — между ним и Сакурой нить уже давно превратилась в канат.
— Что мне какой-то возможный не родившийся ребенок, когда речь идет о тебе? О тебе, настоящей,
живой, сейчас? А вдруг завтра
это заберет всю твою чакру? Для тебя это смертельно, простой усталостью ты не отделаешься.
— Избавиться не получится, — жестко заявила она, отстранившись и заглянув ему в глаза. — Карин уже пыталась, разрезала меня по самые ребра, но извлечь плод возможно только с половиной моих внутренностей. А они мне пока нужны,
если ты помнишь.
О, это он отлично помнил. Ему иногда снились кошмары, где Сакура, распоротая пополам, висела на аппаратах безжизненным куском мяса, и он ничего не мог сделать. Каждая капля крови, падающая на пол, сопровождалась звуком набата, стеклянные глаза смотрели мимо него, язык из разорванной глотки вывалился на койку…
Он моргнул и потряс головой, отгоняя эти страшные воспоминания. После таких снов он просыпался рывком, весь в холодном поту, и вспоминать лишний раз о тех событиях не хотелось. Сакура это заметила, и необычно робко потянулась к нему, ладонями проведя по его щекам.
— Сбежим? — вдруг спросил он, не задумываясь.
— Как в прошлый раз?
Ее глаза светились в полумраке комнаты. Она задумалась, слегка прикусив губу, а потом кивнула. Этого было достаточно.
И Саске ненавидел себя за эту просьбу. Ведь он снова поступает, как трус — бежит от всего, что рушит хрупкое равновесие в его душе, разбивает спокойствие на осколки, впивающиеся в воспаленный от волнения и непонимания разум. Его стихия война. А мирная жизнь совсем не для него, и да, он хочет покоя, но даже нескольких дней на одном месте хватает, чтобы он начал ощущать необходимость идти дальше, неважно куда, именно важен был путь, а не конечная точка.
Он помог ей с печатью и накинул ей на плечи плащ. Под мороком живота не было видно совсем, и это почти успокаивало, как будто ничего не изменилось. Это надо переварить, осмыслить, принять. Пока получалось из рук вон плохо, и не было даже мысли пойти к Какаши с отчетом, встретиться с Наруто, вообще не до этого.
Когда он вывел ее из здания госпиталя, уже окончательно рассвело. Холодное зимнее солнце не грело, слабо пробиваясь сквозь плотные серые облака, снегопад закончился, и вокруг было бело и тихо. Сакура за его спиной зябко укуталась в плащ, запахивая его поплотнее, но Саске знал, что это не от холода. Она переживает за
это.
Фиолетовую вспышку Сусано, сверкнувшую и тут же исчезнувшую, увидеть было просто некому.
***
— Даже Сакура об этом не знала, придурок!
Наруто был в бешенстве. Саске сидел перед ним с самой невозмутимой рожей, на которую был способен, и его отсутствие реакции на то, что он говорил, сводило Наруто с ума.
— Четыре дня! Как мне теперь разгребать это дерьмо?! Черт бы тебя побрал, Саске, с твоими выходками, а ведь кажешься порой адекватным человеком!
— Заткнись, — бросил Саске, отведя взгляд. Ни один мускул на его лице не дрогнул.
— Это просто… просто… звездец. — Наруто рухнул в кресло и схватился за голову, уткнувшись лицом в стол. — Что теперь делать? Какаши-сенсей под стражей в Камне, и только Гаара еще не позволил подвести его под трибунал за нарушения условий…
— Мы не нарушали границ…
— Плевать мне эти границы, ее увидели! Ты понимаешь?!
Увидели Джинчуурики Десятихвостого беременной! Твою мать, они
пока еще думают, что она Джинчуурики, а если всплывет правда? Ты соображаешь, что натворил?!
Саске поджал губы. Хоть какая-то реакция.
— Если ее запечатают, — угрожающе прорычал Наруто, — это будет только на твоей совести. Какаши-сенсей и так покрывал вас, как мог, Сакура только-только начала контролировать себя, без перепадов настроения и резких всплесков чакры, все шло замечательно, а ты ее вытащил из деревни на неделю, еще и прокололся! Как
ты мог проколоться?! Как
ты мог вообще подумать, что за Конохой не идет постоянная слежка из-за нее?
—
Ни одного человека, балбес, — сквозь зубы процедил Саске, — ни одного человека не было поблизости, я не идиот, чтобы водить ее по деревням без иллюзии.
— Выходит, что все же идиот, — констатировал Наруто. — И теперь на экстренном совете Каге будет решаться судьба Какаши, со дня на день доведут информацию до Дайме крупнейших стран альянса, и — пуф! — вся наша ложь всплывет, как кусок дерьма!
Саске молчал. Наруто с трудом отдышался, попытавшись вернуть себе самообладание. Если рассуждать трезво, он отлично понимал, что Саске не врет, да и ему не было никакого резона самому попадать под наблюдение шпионов, ведь за ним тоже шла определенная охота. Просто так сложилось. И ведь Цунаде связалась с ним, когда прошло всего два дня с отбытия Какаши на дипломатический визит в Камень. Не зря Легендарная Неудачница выиграла в лотерею такую сумму, которую Наруто с Хинатой вдвоем не зарабатывали за год — проблемы были и правда громадными. И очень, очень опасными.
— Ты сможешь вытащить Какаши? — наконец, подал голос Саске, все так же глядя в сторону.
— Не знаю, — устало выдохнул Наруто. — Я поговорю с Шикамару, что можно придумать.
— Твоя задача — вытащить Какаши из-под трибунала, как хотите, но докажите, что его вины нет.
— А кто тогда виноват? Каге и Дайме ни за что не поверят, что беременная Джинчуурики выбралась из деревни ради прогулки, к тому же, сам факт беременности, который мы скрыли…
От взгляда Саске слова застряли в горле.
— Ты хочешь… Нет, Саске, даже не думай…
— Если обставить все так, что ее похитил я, тогда все сходится. И ее исчезновение, и то, что никто не спохватился, и то, что Какаши мне доверял… — начал Саске, но Наруто резко перебил его:
— А дальше? Соображаешь, что будет? На вас начнется охота. Ты снова получишь статус нукенина S-класса, но за тобой будут охотиться целенаправленно и в таком количестве сильнейших шиноби, что долго вы не протянете. Ладно ты один, но Сакура беременна, никто не знает, когда она родит, но при родах у Джинчуурики слабеет печать настолько, что Биджу может вырваться на свободу. А тут речь идет о самом Биджу. Какаши казнят за сокрытие информации об ее истинной сущности, Цунаде тоже попадет под удар — именно она была Хокаге тогда, когда было принято решение просто держать Сакуру в деревне. А еще может всплыть миссия с работорговцами, что именно Сакура принимала в ней участие — в обход запрета на пересечение границ деревни. И тут под удар попадаем все мы — Сай, Ино, я, Хината, Шикамару — вообще все!
Саске напряженно молчал, внимательно вслушиваясь в его слова, или у него в ушах шумело море, было вообще непонятно, думает ли он о чем-нибудь или нет, но Наруто хотел верить, что все же он попытается исправить то, что случилось по его вине. Это был действительно провал Саске, причем масштабы еще не мог понять даже сам Наруто.
— Шикамару сейчас в деревне? — наконец, подал голос Саске, и Наруто коротко кивнул, взглядом прожигая дыру в опрометчивом друге. — Позови его, пусть скажет, что думает по поводу моей идеи.
— Я тебе уже сказал, что не допущу…
— Другой идеи, — фыркнул Саске.
Вызвать Шикамару посреди ночи была не лучшая идея, зная его отношение к поздним подъемам, но ситуация была совсем патовая. Наруто вообще не видел из нее выхода без потерь. И почти во всех предполагаемых им исходах Сакура и Саске были обречены. В половине — еще и Какаши. В оставшихся ситуациях начиналась новая война.
Да, масштабы поистине грандиозные.
***
Сакура буравила стену взглядом. Ее выводило из себя, что она потеряла контроль над ситуацией, и невозможность отмотать время назад и поменять одно маленькое решение, продиктованное чувствами, выбивала из колеи. Саске остался в кабинете Хокаге с Наруто несколько часов назад, и они казались вечностью.
Она не боялась за ребенка. Странно, но материнский инстинкт, вопреки всему, что она представляла, так и не проснулся, и она не испытывала к существу в ее теле ничего, похожего на нежность или любовь. Только досаду, что
оно усложнило и без того непростую жизнь, а все ведь было так хорошо!
И как их смогли заметить, если она была готова поклясться, что рядом на огромном расстоянии не было ни одного человека?
Человека. Черт! Она хлопнула себя ладонью по лбу.
Вот идиотка! Цунаде, узнай она, как глупо и по-дилетантски прокололась ее лучшая ученица, отреклась бы от нее. Имея в знакомых Шино, как она могла думать, что только люди могут представлять опасность? Он ведь не единственный в своем роде шиноби, использующий живых существ для слежки и атак. В других странах наверняка есть подобные кланы. Тем более следить за ней точно не поставили бы плохо обученного шпиона-новичка без особых умений.
Наруто почти грубо выгнал ее из кабинета, ничего толком не объяснив, не дав даже шанса помочь решить ситуацию, в которую они попали. У нее было время подумать, и Ками, как она себя корила! Своим коротким побегом она подставила под удар всех, кто был ей дорог. Слишком ее расслабила вольная жизнь, пусть иллюзорная, но
настолько настоящая. Мама, папа, Ино с Хинатой, постоянная работа, Тэира, Моэги, даже Карин — все дорогие ей люди будто меркли, когда рядом был Саске. Она будто дышала с ним общими легкими, думала его мыслями, жила его эмоциями. И его желание сбежать стало ее желанием. Она не имела права поддаваться, но черт побери, эта неделя была волшебной. Рядом с ним забывала, кто она, становясь просто тоскующей женщиной, опьяненной всегда долгожданной встречей.
Ей бы хотелось списать свой порыв на гормоны, но она слишком хорошо была осведомлена обо всех изменениях в своем организме, чтобы обманываться. Никакие это не гормоны. Это ее собственное желание. И собственная
глупость. Так и не смогла задушить в себе отчаянную жажду быть счастливой, и теперь столько близких вынуждены разгребать последствия ее жадности.
Тяжелые самоуничижительные размышления прервало появление Саске. Он был странно возбужден, глаза были почти безумными, и это ее напугало.
— Ну что? — нетерпеливо спросила она, не заметив, как руки начали поглаживать живот.
— Ничего, — Саске вдруг улыбнулся, и это заставило ее напрячься еще сильнее. Слишком непохоже на него.
— В смысле ничего? Все получилось замять? — опешила она, вскинув брови.
— Я люблю тебя.
Мир перед глазами поплыл, раздвоившись, и очень неуверенно собрался обратно в цельную картину. Сердца забились в разнобой, вопреки ее осознанным попыткам синхронизировать их, а легкие парализовало. Она пыталась глотнуть воздуха, хоть как-то собрать в кучу мысли, но произнесенные его губами слова, которых она никогда от него не слышала, оказали на нее слишком сильное воздействие. Она уже убедила себя, что знать гораздо важнее, чем слышать, и поэтому после стольких лет с ним, в этих странных, почти противоестественных отношениях, наконец услышать,
впервые, было слишком.
И она
впервые не могла сказать ему это же в ответ.
Ее реакция, казалось, ему польстила.
— Ты доверяешь мне? — будто решив добить ее окончательно, спросил он, и она, беззвучно открывая и закрывая рот, наконец осознала, как глупо это выглядит, и неимоверным усилием заставила губы растянуться в робкой кривой улыбке, осторожно уточнив:
— Тебя били по голове?
Он сначала с непониманием уставился на нее, а потом тихо рассмеялся. До него дошло, как странно со стороны выглядит его поведение. Сакуре же было совсем не весело. Это было грустно осознавать, но Саске столько лет не говорил ей таких слов, прекрасно зная, как ей было бы приятно их услышать, и именно теперь, тогда, когда сама их жизнь под угрозой, он решился. Будто считал, что больше подобной возможности у него не будет, что вполне вероятно.
— Так били? — настойчиво переспросила она, а он будто не услышал ее.
— Ты доверяешь мне? — снова спросил он, и теперь всякое веселье пропало с его лица вместе с полубезумной улыбкой.
Ему отчего-то было важно это услышать. Снова. Он прекрасно знал, как сильно она ему доверяет, но зачем ему теперь понадобилось в этом убедиться?
— Доверяю.
И он протянул ей руку. Ее затрясло.
В его ладони был
ошейник.
Ее ошейник.
Печати изнутри были потертыми, но еще целыми. Она много лет не надевала его, но забыть ту бесконечную зудящую боль, от которой нельзя избавиться и первое время хотелось выть, было невозможно. Сакура смотрела на него, каждую секунду
умирая, стоило только представить, о чем он ее просит. Ему даже говорить вслух это было не нужно — слишком красноречивы действия.
— Плод меня убьет, оставшись без чакры, — спокойно уведомила она, в душе воя. Ей было тошно, отвратительно, безумно страшно — как будто то прошлое, от которого она так долго пыталась избавиться, снова настигло ее, отказываясь выпускать из своих когтистых лап и посмеиваясь голосом Джуби в ее разуме.
— Несколько часов чакра еще будет циркулировать в твоем теле. Нам хватит времени.
— На что? — душу сковала апатия. Слишком больно было от того, что привычный мир рушится, ведь к хорошему привыкаешь очень быстро. Она прикипела к стабильности. А ошейник для нее олицетворял все те муки, через которые ей пришлось пройти, чтобы достичь этой стабильности. И вот так просто все вернется на круги своя? Ощущала, как в голове будто ломается что-то, что строилось последние годы под руководством сначала Ино, потом Курамы. Ее научили жить заново, чтобы снова лишить жизни, обречь на
существование. И если раньше это казалось не такой высокой ценой…
— Ты сказала, что доверяешь мне.
— Даже для тебя это
слишком жестоко.
—
Ты попросила меня убить нашего ребенка, когда он родится, если не сможешь сделать этого сама, и это ты
мне говоришь о жестокости? — парировал он.
Она приняла кожаную полоску, протянутую ей, и только в этот момент осознала, что плачет. Лицо Саске застыло бесчувственной маской, а сознание было закрыто от любых ее попыток понять, что он испытывает на самом деле. И это помогло ей. Было легче шагнуть в эту пропасть, думая, что ему плевать. Все в ней визжало от ужаса, когда собственные пальцы поднесли грубую материю к чистой коже шеи, хранившей память о шрамах от ошейника только сзади шеи под волосами, где белые неизлечимые полосы пересекали черную чешую. Он душил ее даже будучи просто прижатым к шее, но она решительно затянула петлю, попав язычком в нужный пистон, и резко отдернула руки — ее тут же обожгло, едва печати замкнулись в круг.
Тело пронзило болью. Ее коротнуло, как от сильного удара током, и она завыла, ощутив, как в живот будто влили кипящее олово, выжигающее внутренности.
Саске в этот момент больше не смог сдерживать эмоции. Ее захлестнуло его горем, и от этого боль стала казаться в сотни раз сильнее, хотя казалось, что сильнее быть не может. Боль питается жалостью к себе, а ей себя было очень,
очень жалко. Он подхватил ее, подсадив на себя, и тут же она почувствовала противное шевеление по телу. Сквозь туман боли опустив глаза, едва не вырвалась из рук Саске — по ней ползли крупные черные блестящие жуки, присасываясь ко всем обнаженным участкам кожи, прокусывая ее.
— Потерпи, это скоро закончится, — сквозь зубы процедил Саске, но она почти не слышала его — ей хотелось блевать от боли и отвращения. Запертой в теле чакры было слишком много, она будто ощущала хруст костей, стиснутых природной энергией, ей слышался треск собственного черепа, глаза моментально заболели, болело вообще все, что имело нервные окончания.
Пытка была бесконечной. Перед глазами замелькали воспоминания, еще такие свежие: как она поздравляла Хиаши-сама с днем рождения, как она гуляла по аллее под цветущими деревьями сакуры, как вместе с Кохеку перерезала ленточку у дверей ее танцевальной школы. Как ходила в приюты для детей, оставшихся сиротами во время войны, как приходил Саске, и они на несколько дней выпадали из реальности, упиваясь друг другом.
Она погрузилась в них, боль осталась на заднем плане, реальность отступила, и ей будто стало совсем неважно, что происходит с ней — она вся была там, в тех моментах, где была счастлива. Время растянулось в бесконечную линию, сведенную в круг, и в этом замкнутом на манер ее ошейника круге было концентрированное счастье, которым она упивалась через боль и осознание нереальности происходящего, из которого не могла вырваться.
Реальность тяжелым обухом опустилась на затылок, заставив выплыть из калейдоскопа картин прошлого и оглядеться. Местность она не узнавала, боль отголосками еще звучала в теле дробью рассыпанных по паркету металлических шариков, но она не задыхалась, хотя дышать было очень тяжело.
— Много? — раздался сквозь шум крови в ушах знакомый женский голос.
— Достаточно, чтобы запутать след.
— Остальное доделает плод, — ее поддержали, помогая удержаться на ногах, и холод снега под ступнями отрезвил ее, позволив быстрее прийти в себя.
— Я должен вернуться, — это был голос Саске. Слов она почти не слышала, только уловила их суть — он уходит, и это было невыносимо.
— Саске… прошу тебя, — еле ворочая языком в пересохшем рту, попросила она, все еще слабо ориентируясь в пространстве.
— Я скоро приду к тебе, — раздался его голос над самым ухом, а потом теплые губы мазнули ее по виску, символизируя поцелуй.
— Что происх… — сознание отказывалось становиться цельным, слишком сильной была иллюзия, в которой она пробыла черт знает сколько, а еще со страшной силой тянуло живот, будто он каменный и весит тонну.
— Я рядом, — снова женский голос, и Сакура с трудом распознала Ино. — Саске должен вернуться в Коноху, чтобы не вызвать подозрений.
— Да что, мать вашу, происходит? — смогла, наконец, связно выпалить Сакура, растерянно глядя на снег вокруг ее босых ног.
Над ухом раздался нервный смешок Ино.
— Смотря, как посмотреть, и на что смотреть, если смотреть вообще, — хихикнула она, но веселья в ее голосе не было. — Но если вкратце — несколько шиноби в сговоре похищают Десятихвостого из Конохи.
Сакура еще не могла в полной мере осознавать смысл ее слов, но примерную картину поняла.
Сейчас происходит преступление
такого масштаба, что ему еще даже не придумали класс.
