***
Очередной трактир на краю мира с крайне тесными комнатами, но тут хотя бы было чисто. Относительно. Еще месяц скитаний. Два месяца вдали от дома. Год и три месяца беременности. Постоянная тяжесть в груди. Маленькие соски воспалились и больно терлись о белье. Она старалась раздеваться, чтобы тканью не ранить их еще больше, но от этого зуд становился сильнее, вынуждая раздирать и расчесывать их ногтями в кровь. А царапины заживали очень медленно, гораздо медленнее, чем должны были. Регенерация вообще оставляла желать лучшего — прикусила щеку уже неделю назад, и прежде подобная рана, еще и на слизистой оболочке рта, зажила бы за считанные часы, а сейчас ей даже жевать приходилось осторожно, чтобы не прикусить вздутый с внутренней стороны щеки волдырь. Кап. Она честно пыталась спать и есть, но это по-прежнему удавалось паршиво, а настроение и самочувствие от этого не улучшалось. И когда в голове снова зазвенел колокольчик, оповестивший, что где-то неподалеку объявился Саске, она уже не трепетала внутри от долгожданной встречи. Давно перестала надеяться, что им вообще возможно пересечься — месяц назад, пообещав встретить их с Карин, он не сдержал обещание. Они разминулись на несколько часов, и когда в пустом доме в чаще леса они обнаружили только остывающие угли в импровизированном камине, она не смогла удержать саркастичную ухмылку, перекосившую губы. Карин ничего не сказала. Было нечего сказать. Но ощущение его близости не пропадало, а наоборот, усиливалось — и сердце, натужно бившееся о внутренности, смещенные под самую глотку, пропустило удар в предвкушении, которое не могла побороть даже обида. Она сидела спиной ко входу, разглядывая серость и запустение за окном, когда он тихо зашел в комнату и бесшумно закрыл дверь. Прикрыла веки, чтобы не заплакать, ведь она так стойко держалась все это время и теперь тем более не имеет право на слабость. — Сакура, — позвал он, и она нехотя встала, с трудом поднимая себя из глубокого кресла. Красные от недосыпа глаза уставились на него, и в душе закипела нетипичная для ситуации злость — она тщательно закрыла от него мысли, чтобы он не почувствовал этого, и ей удалось. — Все улажено, — он улыбнулся, но улыбка померкла, когда она не улыбнулась в ответ. — Орочимару уже ждет тебя. Ото проверили одним из первых, повсюду расставили маячки, которые должны сработать, если ты появишься, но я смог перенастроить их, так что у него тебе ничего не угрожает. Она промолчала, с трудом наклонившись за своей сумкой, небрежно брошенной у кровати. — Ты спала? Может, задержимся здесь, если тебе нужно отд… — Пошли. Задержалась ровно на минуту, дав ему застегнуть ошейник на себе, и отдернулась от его руки, едва ощутила рвущую на части боль в теле. Вышла вперед него, едва не захлопнув дверь за собой и не оставив его в комнате. Знала, что ее поведение его смутит, но не могла остановиться — ее трясло от злости, боли и обиды. Даже не обнял. Не извинился, что так долго. Глупо ждать такого поведения от Саске, но именно таким она хотела его увидеть. Виноватым. Ведь это он виноват во всем, что с ней сейчас происходит. Во всем случившемся только его вина. Кап. В узком проулке Саске осторожно притянул ее к себе, чтобы Ринненганом перенести их за пределы селения, и слегка стушевался, поняв, что она не собирается обнять его в ответ. Конечно на всегда безразличном лице это никак не отразилось, но Сакура умела видеть его неуверенность по малейшему наклону головы, по легкому, едва заметному тремору руки, по взгляду, как будто он лихорадочно соображал, что сделал не так. И поделом. Пусть думает. Надо быть совсем идиотом, чтобы не понимать ее, и Саске в последнее время просто вырвал пальму первенства по идиотизму у Наруто и бодрой рысью несся с ней к финишу. Перемещение далось ей мучительно. Едва последний затяжной прыжок через пространство закончился, она с непривычной быстротой отвернулась от Саске, выблевав все, что ела последние сутки. Спазмы сотрясали тело, желудок выжимало досуха, а Саске вовремя сориентировался, собрав ее светлые волосы в кулак, убрав их из зоны поражения. Дежавю. Проход в подземелья был замаскирован, Сакуру мутило, только уже идя по каменному лабиринту она поняла, что это то самое подземелье. Именно тут они с Наруто, Саем и Ямато впервые увидели Саске спустя три года после того, как он покинул деревню. Значит, страна Звука, совсем рядом со страной Огня. Вот уж действительно — хочешь что-то спрятать, спрячь на самом видном месте. Саске ничего не говорит просто так, и про то, что Ото уже проверили, он упомянул нарочно, дав подсказку, где она будет скрываться дальше. Но ей было все равно. Воспоминания казались слишком далекими, как будто были о событиях из совсем другой жизни. Тогда она мечтала вернуть Саске в деревню, вырвать из лап Орочимару, спасти его от тьмы, разъедающей его душу. Теперь она идет рядом с ним к тому самому Орочимару, потому что только у него Сакура может быть в безопасности, она беременна от Саске, и вроде мечта-то сбылась, они вместе… Бойся своих желаний. Она горько улыбнулась, разглядывая потемневший рисунок на стенах. Вот, оказывается, что значит эта фраза. Они шли долго, не торопясь — Сакуре было тяжело переставлять ноги. В глубине лабиринта она сорвала печать морока, чтобы освободить крылья, и стала помогать себе ими идти, опираясь на крупные сгибы. Вряд ли это выглядело красиво, но ей было совершенно плевать — не перед кем было выделываться. Саске пытался предложить ей руку, чтобы опереться на него, но она сделала вид, что не заметила — он сделал вид, что не смутился. Все, как обычно. Кап. — Орочимару переберется сюда через неделю, — зачем-то сообщил Саске, — Карин будет с тобой все время, следить за твоим состоянием. Как только начнутся роды, она мне сообщит. Сакура едва заметно скривилась. Каждое его слово страшно бесило. Ей безумно хотелось сказать обо всем, что выводит ее из себя, что не устраивает, рассказать, что она устала и хочет поддержки — от него, именно от него — но что-то сковывало горло, бешеным упрямством сдерживало любой внутренний порыв выговориться и убедиться, что между ними все хорошо. Как было раньше, до этой беременности. Они зашли в комнату — непривычно огромную после чуланов захолустных ночлежек. Никакого нагромождения разваленной мебели, засаленных от времени занавесок на окнах и вылинявших простыней, только аккуратно прибранная койка и небольшой комод, старый, но целый. И все. Саске молча наблюдал, как она добралась до комода, положив на него сумку, и устало села на кровать — довольно удобную, стоит заметить. Кончиком хвоста оправила задравшуюся простынь и подняла глаза, наконец, удостоив Саске взглядом. Это, видимо, дало ему надежду: — Я должен быть в Конохе. Тебя ищут, за мной постоянно следят, Наруто помог сбить след, пока я… — И все? — выдохнула она, не дав ему договорить. Она хотела слышать не сухие планы на его дальнейшие действия, совсем не хотела, ей уже давно стало безразлично все то, что происходит в реальном мире, от которого она уже два месяца была отрезана. — Больше ничего не хочешь мне сказать? Саске честно задумался — она видела, как он слегка закусил губу и отвел взгляд, вспоминая, должен ли он о чем-то еще рассказать ей. И абсолютно спокойно, честно, без задней мысли, ответил: — Да, все. Кап. Все. — Все, значит. Шею стало печь, как будто на нее накинули долго вымачиваемую в кипятке веревку. — То есть, — настолько спокойно, насколько возможно, — ты за два месяца видел меня от силы пару раз, — казалось, кожа под ошейником пошла волдырями от ожога, — и просто сказать мне, что со мной будут Карин и Орочимару до родов, — внезапно боль в теле лопнула вместе с резкой вспышкой выгоревшего ошейника, как надутый донельзя шарик, а лицо Саске изменилось, но ее не волновали больше его эмоции, — это все, что ты хочешь мне сказать?! Голос сорвался на крик. Она кричала на него, вкладывая все отчаяние, всю злость, которую испытывала — и не сразу заметила, как мир окрасился в красные цвета, искаженный бурлящей вокруг нее демонической чакрой. Слезы хлынули по лицу. — Меня это достало! — орала она, не помня себя, — это отношение, как будто я не человек, а… колба, мать твою, в которой сидит твой проклятый выродок! — Сакура, успокойся! — Нет! Я все скажу! — Сила пульсировала в венах, даже живот в какой-то момент перестал мешать и ныть, крылья расправились, увеличивая пространство, занимаемое ей. — Меня достала эта беременность! Достало то, что я должна маяться по херовым гостиницам, жрать черт пойми что, ссать по сорок раз в день! И ты! Ты хоть раз спросил меня, что я думаю обо всем этом?! Это из-за тебя, все из-за тебя — я лишена всего, что мне было дорого! Я не могу заниматься тем, чему хотела посвятить жизнь! Не могу поговорить с подругами — они даже не знают, где я нахожусь! — Это для твоей же безопасности! — Саске тоже повысил голос, и она мерзко усмехнулась, увидев зажегшийся росчерк Шарингана в его левом глазу. — Что, решил приказать мне заткнуться? — Она встала, ощущая пламя, бегущее под кожей, собственная чакра только больше распаляла и без того бушующую обиду. — Безопасность? А от кого, м? В мире нет никого, кто мог бы сравниться со мной по силе! Ни-ко-го, слышишь? Так может, дело вовсе не во мне? А вот в этом?! Она хлопнула себя по вздутому животу, чакра бурлила, ошейник больше не мог удержать поток ее ярости, и едва она захотела разнести окружавшие ее стены, как фиолетовая вспышка охватила комнату — Саске активировал Сусано, сдерживая ее чакру внутри него. — Не делай глупостей. Успокойся. — Глупостей?! — Она задохнулась от его слов. Рыдания мешали говорить, но останавливаться она не собиралась. — Единственной глупостью, которую я сделала, была связь с тобой! Эта тупая, нелепая любовь, страдания, высосанные из пальца — надо было давно послать тебя куда подальше и жить своей жизнью! Нет же! Я настолько привыкла страдать по тебе, что совершенно потеряла бдительность и захлебывалась счастьем, что ты — ты! — снизошел до меня! — Я не… да что ты несешь! — Саске злился. Наконец-то злился. Она почти упивалась его гневом, единственной эмоцией, которую она не просто чувствовала от него за черт знает сколько времени, а видела на его лице, слышала в его голосе. — Я никогда не думал, что… Ты всегда была достойна большего… — Вот именно! — бешено выплюнула она, наслаждаясь потерянностью на его лице. — Я всегда была достойна большего. И было очень глупо отказаться от всего ради тебя. Я настолько была зациклена на счастье, которое — я была уверена — обрету только тогда, когда ты будешь счастлив, что совершенно забыла, как быть счастливой без тебя! А теперь это жрет меня изнутри, — она с трудом поборола желание прямо сейчас вспороть себе пузо когтями и вытащить богомерзкую тварь из себя, чтобы швырнуть ему в лицо, — чертово чудовище привязало меня к тебе, и я даже послать тебя не могу! А хотя почему это не могу?! Пошел ты, Саске! Пошел к черту!!! — Сакура!!! — Что?! Что, м?! Тебе есть, что мне сказать?! Так говори, чтоб тебя! Скажи хоть одну причину, по которой я вообще должна тебя слушать! — Дело не в ребенке, ведь так? — его лицо исказила незнакомая ей гримаса. Сакура заставила себя проигнорировать это, зацепившись за его слова. — Ребенке? Серьезно? Это не ребенок, Саске, не романтизируй. Это плод. Мы трахались во время периода. Ты кончал в меня. И по какой-то нелепой случайности я смогла забеременеть, хотя и считала это невозможным. И знаешь что? Я жалею об этом. Я мечтала быть с тобой рядом, нарожать тебе детишек, успела проститься с этой мечтой, и теперь, когда сраная мечта сбылась, я люто ненавижу все это! И этот плод, и тебя! Все мои проблемы связаны только с этим! С тобой и с плодом! И все!!! То, как вдруг поникли его плечи, будто заставило протрезветь. Запал закончился, медленно угасая и оставляя после себя обожженную пустоту в душе. Словно только сейчас она в полной мере поняла, что наговорила. Кроваво-красное облако обжигающей чакры спало, погас Сусано. Погас взгляд Саске. Гул в ушах резко сменился тишиной, слишком громкой тишиной, давящей на барабанные перепонки. — Я уродую все, к чему прикасаюсь, — тихо проговорил Саске, и его голос болью отозвался в висках. — Я знал, что ты это однажды поймешь. Ты ошибалась, когда говорила, что мне опасно быть с тобой — это я всегда представлял опасность для тебя. Ее все еще колотило. Затряслись ноги, живот потянуло вниз, закружилась голова, гудящая от истерики. Она заставила себя стоять, вытерев слезы тыльной стороной ладони. — Сколько бы я ни пытался что-то исправить, это бесполезно. Созидать — это не обо мне. Я всегда нес разрушение, но я надеялся, что с тобой… глупая надежда. Мокрая дорожка пересекла его щеку. Ками, что она наделала. — Я сделаю все, чтобы ты могла вернуться в Коноху, к своей нормальной жизни. За… плод можешь не переживать — я сдержу обещание. И как только я буду уверен, что твоей жизни больше ничего не угрожает, я исчезну, и больше никогда не буду… У него сорвался голос. Сакура в ужасе смотрела на него, не отрывающего взгляд от пола, пытаясь лихорадочно сообразить, как она смогла довести ситуацию до такого абсурда. Полнейший абсурд на ровном месте. — И ты думаешь, мне будет легче? Я же люблю тебя! — Рыдания вернулись с новой силой. Как она вообще могла наговорить ему все, что наговорила? Как могла отплатить за все то, что он делал для нее, для них, так? — И я тебя. Поэтому сделаю, как ты хочешь. Ты права — ты достойна гораздо большего, чем встречи раз в год, перебежки из одного убежища в другое, ты заслужила жизни без постоянной оглядки на возможную погоню. И именно с моим появлением в твоей жизни у тебя начались проблемы. Если бы не я, ты бы не оказалась у Тонери. Если бы не я, ты бы не мучилась сейчас. Ты во всем права. Как ей хотелось броситься к нему в ноги, умолять простить ее за то, что она несла последние пять минут, за свое поведение, убедить, что он ошибается, успокоить, стереть эти чужие, пугающие слезы с его лица, которые действительно пугали похлеще всего, что она только могла вообразить. Саске не мог плакать, она никогда не могла себе представить такого, и из-за этого действительность рассыпалась на кусочки, ломаясь и теряя даже подобие натуральности. Чаша терпения была пуста. Взгляд Саске тоже был пуст. Ее будто прибило к месту, не позволяя приблизиться к нему. Каждый удар сердца дергал все тело, так сильно она хотела к нему, но то, что не пускало ее, не давало и ему поднять глаза и прочитать все то, что она силилась сказать парализованным, прилипшим к небу языком, в ее глазах. Посмотри на меня. Подними глаза, Ками. Заклинаю тебя, только посмотри на меня. Не посмотрел. Развернулся, бесшумно выскользнул в дверной проход и с едва слышным скрипом закрыл дверь. Исчез из ее головы. Душераздирающая боль, переполнявшая все ее существо, вопреки ожидаемому, не ушла — только усилилась, ведь теперь это была только ее боль, с которой она осталась один на один. Она захлебнулась рыданиями, пытаясь окрикнуть его, хоть как-то вернуть его назад, отмотать время на день назад, вернуться назад и переиграть все это. Не сказать. Это ведь было совершенно не то, что она думала, и что ее вынудило выплевывать весь этот яд прямо ему в лицо, она не понимала. И не было Джуби в ее голове, на которого можно было свалить хотя бы часть вины. Не было. Это все только она. Самое страшное существо, и снаружи, и внутри — истинное чудовище. Харуно Сакура. И она только что совершила ужасное, то, чего боялась так давно и так долго. Она своими словами убила Саске.***
— Я не подпишу это, — Наруто в бешенстве ударил по столу, из-за чего здоровенная стопка бумаг рухнула на пол, разлетевшись по всему кабинету. Хината кинулась собирать рассыпавшиеся документы, поджав губы, но Шикамару его поведение не смутило. Он в очередной раз постучал пальцами по бумаге, вызвавшей гнев Наруто, и спокойно парировал: — Подпишешь. — Это смертный приговор для нее, — Наруто еще раз пробежался глазами по документу, регламентировавшему действия по поимке и запечатыванию Сакуры. — Смертный приговор ты подпишешь ей, если откажешься подписать это. Ты один из сильнейших шиноби мира, и своим неповиновением ты покажешь, что ты на ее стороне, а значит, тебя заключат под охрану, лишат возможности… — И пускай! Сакура мой лучший друг, я не предам ее! — Это не предат… — Наруто, — Хината бросила бесполезное занятие по сбору рассыпанных документов, и встретилась с ним взглядом, — сердцем думать бесполезно. Думай головой. Если ты не подпишешь соглашение — ты косвенно подтвердишь, что имеешь отношение к ее исчезновению. Для нее это будет конец, потому что к Конохе доверие будет потеряно, а значит, нам не дадут выслеживать ее наравне с остальными. — Он не мог оторвать от нее взгляда, она будто приковала его внимание к себе спокойным, плавным тоном голоса. Все же Хинате достался самый жуткий дар Сакуры — отключение эмоций. — А если на нее будут охотиться только те, кто будет иметь цель ее поймать, считай, она обречена. Мы же, — она встала и приблизилась к столу, кончиками пальцев коснувшись бумаги с холодным приказом, — будем иметь совсем другие цели. Мы сможем помочь Саске путать следы. В наших руках будет информация от других деревень, кто и где ищет. — И если мы будем владеть информацией, мы сможем контролировать ситуацию и направлять других шиноби так, как это нужно нам, — закончил за нее Шикамару. — Значит, мы должны будем реально ее выслеживать, но для того, чтобы определить, насколько эффективны поисковые работы других шиноби, а не для ее поимки, — медленно включился Наруто. Шикамару хлопнул себя по лбу: — Я тебе час пытался это объяснить! — Ты не пытался объяснить, а просто требовал, чтобы я подписал это! — возмутился Наруто, ощутив внезапное облегчение. Ситуация постепенно теряла ужасающие масштабы, а выход, которого не было, замаячил на горизонте. Шикамару скептическим взглядом прошелся по Хинате, лениво спросив: — Он всегда так долго включается? — Бывает, — пожала плечами Хината, и легкая улыбка тронула ее губы, когда Наруто решительно поставил закорючку своей подписи в документе, приложив к ней палец и оставив оттиск чакры — доказательство подлинности и принятия на себя обязательств. Шикамару забрал подписанную бумагу, направился к двери и, словно забыв о чем-то, обернулся. — Какаши сложит с себя полномочия через месяц. Так что этот месяц, — он кивнул Хинате, — ты, скорее всего, дома его не увидишь — Какаши должен будет успеть передать все дела ему до того момента, как его назначат. Твоя задача, — он снова обратился к Наруто, расширившимися глазами глядящего на него, не веря, что Шикамару это говорит, — постараться включиться как можно быстрее, потому что после того, как ты станешь Хокаге, времени на потупить у тебя не будет. И не забудь о том, что ты подписал, — он показал ему документ, — все должны быть уверены, что ты бросил все силы на выполнение этого соглашения, что тебе жаль, что мы не уследили за Сакурой и все в этом духе. У него не было сил ответить. Через силу кивнув, проводил Шикамару взглядом, ощутив, как пальцы Хинаты робко переплетаются с его пальцами, даря поддержку, которая была ему сейчас нужна, как никогда. Она просто была рядом. Пусть все не так, как он представлял, пусть сейчас ситуация тяжелая, как никогда, и пусть это не связано с самыми радостными событиями, но мечта вот-вот сбудется. Он ждал всю жизнь, что для него какой-то месяц? Тем более, время пролетит незаметно, объем работы просто колоссальный, а сроки очень короткие. Он крепче сжал ладонь Хинаты и поднес к своим губам, повинуясь неосознанному порыву. — Спасибо. — За что? — тихо спросила Хината, ничуть не смутившись его внезапным порывом нежности. Уже привыкла. — За то, что ты рядом. Я люблю тебя. — А я тебя. Мы справимся. Я в тебя верю, — она улыбнулась, и Наруто снова прижал ее ладонь к губам. Он знал об этом. Последнее время только благодаря ее вере он все еще мог сам верить в себя. Только благодаря ее вере он все еще мог надеяться, что он сможет хоть что-то изменить в лучшую сторону.***
— Прокрастинируешь? Карин беспардонно отвлекла его от перекладывания помидоров из сумки на стол. Ему казалось, что как только он закончит, его ноги сами понесут его к ней, вместо логичного ухода из Ото в целом и из убежища в частности. — Это Сакуре для салатов. — Еще один помидор перекочевал из его дорожной сумки на столешницу и сделал попытку покатиться, остановленный Карин. — Симпатичные, — оценивающе потянула она, — сейчас не сезон, а они даже пахнут помидорами. — Из Они. — Далековато, — присвистнула она, положив овощ к остальным. — А нож где? Или ты ей собрался салатик катаной строгать? — Я возвращаюсь, — грубо оборвал он, не в силах выдерживать давление в груди. — В Коноху? Хм, — понимающе хмыкнула Карин, — что-то быстро ты. Я думала, что после долгой разлуки с беременной подружкой хочется… впрочем, неважно, — осеклась она, поймав его полубезумный взгляд исподлобья. — Короче, не хочешь возвращаться прямо сейчас, и тянешь время, выкладывая помидоры по одному из сумки, хотя и мог бы просто перевернуть ее и высыпать все. Прокрастинируешь. От беснующихся в груди чувств, сильных и спутанных, он на мгновение потерял бдительность, и помидор лопнул в его руке, забрызгав плащ, стол и оставшись красной кашицей в ладони. Карин, не меняясь в лице, обвела взглядом масштаб катастрофы и коротко бросила: — Все настолько паршиво? Его молчание послужило более чем красноречивым ответом. Карин тяжело вздохнула. Саске сделал над собой усилие, в надежде, что от того, что он скажет это вслух, станет легче и, отвернувшись к раковине, чтобы вымыть руку, выдавил: — Все, что она сказала — все правда. — Что именно? — Все. Я виноват во всем, что с ней случилось за все эти годы. — О, Ками, Саске! — Карин странно нахмурилась, казалось, ее не тронули его слова совсем. — Она, черт тебя дери, беременная девочка, которая вместо массажа ног в хорошем салоне вынуждена по миру скитаться! И я видела эти гостиницы, во многие из них даже бомж бы проститутку не привел! И ты вообще видел, что ей есть приходилось? — Я оставлял хорошие продукты… — Ага, как же, так ее и кормили этим! Я один раз чуть не блеванула от вида ее салата, а она его даже ковыряла от голода! — Карин разошлась не на шутку. И Саске это странным образом успокаивало. — Ты ни разу не догадался, что она хочет переодеться, помыться, что ей тяжело ходить, кстати, а ползающая на четвереньках женщина в центре даже самой захолустной деревеньки привлечет к себе внимание. И разумеется, после пережитого она будет очень зла и будет во всем тебя винить! Это логично! И правду, знаешь ли, можно преподнести по-разному. Наверняка она била только туда, где было особенно больно, да? — В ответ на его кивок Карин триумфально улыбнулась. — Так что завязывай с этим самобичеванием и дай ей прийти в себя. А когда она перебесится, ты придешь к ней со слегка виноватой улыбкой и вопросом: «Успокоилась?». И дашь ей выплакаться у тебя на груди. И все. И это не предложение, Саске, — вдруг посерьезнела Карин. — Ты сделаешь именно так, как я сказала. — На его скептический взгляд она только нахмурилась: — Потому что во-первых, я могу убить тебя быстрее, чем ты поймешь что пора защищаться, а во-вторых — здоровье моего образца, в том числе психическая уравновешенность, для меня очень важны. — Образца? — уточнил Саске, но Карин невозмутимо пожала плечами: — Конечно. Не подруга она мне, не сестра, вообще никто, собственно. Но изучать ее более чем интересно. Кстати, — она задумчиво взяла один из помидоров, начав катать его пальцами по столешнице, — я недавно разгадала еще одну загадку и, думаю, тебе будет очень интересно узнать результат. Саске выжидающе уставился на Карин, которая явно не спешила, продолжая катать помидор по столу и сохраняя интригу. Наконец, он не выдержал: — Какую загадку? — Ой, я думала ты не спросишь, — притворно замялась Карин, слегка зардевшись от гордости. — В общем, помнишь про свечение? Когда во время периода Сакура видела, что кто-то светится, а кто-то нет. Так вот, тесты показали одну интересную закономерность, знаешь, мы подсознательно оцениваем генетическую составляющую потенциального партнера, ориентируясь на внешние факторы, рецепторы обоняния, которые на деле улавливают гораздо больше информации, чем наш мозг сознательно воспринимает, и перейду-ка я ближе к делу, пока у тебя пар из ушей не пошел. — Она увидела, как угрожающе заиграли желваки на его лице, и примирительно хмыкнула: — Те, кто «светятся», как утверждает Сакура, генетически более привлекательные для нее партнеры, потому что ее ДНК будет играть доминирующую роль. И вероятность рождения потомства с ярко выраженными, так сказать, чертами Сакуры, с ними выше. Саске попытался сопоставить все свои скромные познания в этой области с тем, что говорила Карин. Помнится, Сакура ему когда-то давно рассказывала про доминантные и рецессивные гены, но тогда… — Сай светится, а я нет. — Встретив непонимающий взгляд Карин, он пояснил: — Яманака Сай, заместитель главы АНБУ, муж Ино. — А, черненький который? И бледный? — Да. Мы с ним похожи по типу, и тогда непонятно, что если и мои, и его гены являются доминантными, почему он светится для Сакуры, а я нет. — А, не, это не то. Ты говоришь про несколько другое доминирование генов, а я тебе говорю именно про ДНК. У Сакуры она отлична от человеческой после перерождения, и по сути ей нужен самец, который станет отцом нового вида. Это если теоретически. Но она вопреки своим инстинктам — она же отчасти человек, все-таки, — выбирает тебя, и мало того, что ты ей не подходишь для роли осеменителя, потому что твоя ДНК по силе равна ее, так ты еще и единственный обладаешь техникой, способной ее обуздать. — И к чему ты это ведешь? — насторожился Саске. — К тому, — Карин не отрывала взгляда от помидора, — что есть три возможных исхода этой ситуации. — Она набрала воздуха в легкие и привычно поправила очки на переносице. — Первый — я права, и тогда у Сакуры родится обычный ребенок, возможно с Шаринганом, возможно с какими-то физическими отличиями в пользу Сакуры, но не значительными. Это будет обычный ребенок именно в том понимании обычности, в котором надо. Не исключаю того, что система чакроканалов у ребенка будет гипертрофирована, или контроль чакры будет на интуитивном уровне на грани фантастики, но не утверждаю этого. Чакра у ребенка будет в любом случае, но об его исключительности говорить пока рано. Саске внимательно слушал каждое ее слово, и впервые он от всей души надеялся, что Карин будет права. Только бы было именно так. — Второй вариант, — переведя дух, продолжила Карин, — тоже подразумевает, что я права, но тогда у нас появляется маленькая копия Сакуры с Шаринганом. То, чего так боится Сакура. — Чудовище, которое никто не сможет контролировать?.. — Именно. Не обязательно чудовище, зачем грубить? Но это будет существо того же вида, что Сакура. Нового вида. И если можно представить Сакуру как, скажем, жертву эксперимента, ставшую такой вследствие внешнего влияния, что собственно так и есть, то ее ребенок с вероятностью пятьдесят процентов не будет скован моральными устоями общества, как Сакура, не будет поддаваться воспитанию и будет изначально жить инстинктами. — Не будет, — жестко заявил Саске, вспомнив бессловесную мольбу Сакуры. Карин замерла, помидор выскользнул из ее пальцев, но на лице не дрогнул ни один мускул — она умела правильно воспринимать грань между жестокостью и милосердием. — В любом случае, я плохо представляю, к чему готовиться, — наконец, продолжила Карин, — но сыворотка, парализующая очаг чакры, у меня почти готова, уже провожу тесты на Зецу. И это не отменяет того, что мне нужна будет страховка Шаринганом. — Я буду рядом с ней, — их взгляды встретились, и Саске впервые увидел в глазах Карин выражение, не похожее ни на одно другое, которое раньше никогда не наблюдал у нее независимо от ситуации. В глазах Карин было сострадание. — Это будет пытка, Саске. Пытка, не сравнимая с ошейником. Вообще ни с чем не сравнимая. Я пытаюсь это исправить, но шансов почти нет. Четыре Зецу умерли от болевого шока. Я знаю, что Сакура сильная, я помню что с ней было, но мы с тобой даже не способны вообразить тот уровень физической боли, который будет у нее, когда в ее теле чакра просто остановится. Ему было нечего сказать в ответ. Было плохо от одной мысли, что Сакура снова и снова должна мучится, просто потому, что иначе ее жизнь невозможна. Жизнь — боль. Сакура рассказывала ему в их редкие встречи, еще до того, как она забеременела, что такое боль. Это всего лишь сигнал мозгу, что что-то не так. Если бы не было боли, жить было бы невозможно. Самые примитивные организмы, не способные мыслить и чувствовать, не имеющие мозга — реагируют на химические и механические воздействия, и можно понять, когда им воздействие не нравится. В этом смысле боль, как ответ на потенциально опасный стимул, чувствуют даже одноклеточные организмы. Боль — это механизм выживания, и видимо, Сакура действительно отчаянно выживает, раз боль для нее настолько частый спутник. — А третий? — вдруг встрепенулся Саске, внезапно обретя надежду. Карин не сразу поняла, что он имеет ввиду. — Ты сказала, что есть три варианта, какой третий? — Третий… Ах, да. Это тот единственный исход, когда я не права в своих догадках. — И что тогда? — сердце ухнуло в последний раз и замерло в ожидании ответа. — А ничего. — Карин снова провела указательным пальцем по переносице. — Третий значит, что я понятия не имею, что будет дальше. Вообще никакого. Но все возможные сценарии по этому исходу у меня идут на грани с воспоминаниями о четвертой мировой. Кто знает, что переклинит в изломанной психике Сакуры от боли и родов? Саске сжал ладонь в кулак, выдохнув. — Остается надеяться, что ты права. — Да, — просто сказала Карин, направившись к выходу. — Надеюсь, что я права. А ты лучше настрогай Сакуре салатик, пока я буду приводить ее в человеческое состояние. Она черт знает сколько нормально не ела. И Саске не смог сдержать улыбки, когда понял, что после слов Карин рука сама потянулась к помидорам.