— Как давно вы последний раз видели Харуно Сакуру?
Ее выкручивало на койке, пока Карин пыталась скальпелем разрезать живот — разрезы затягивались сразу за лезвием. Глубже вонзать сталь она просто боялась, потому что могла повредить внутренние органы или плод. Когда Сакура начала метаться в попытках выдавить хоть звук из парализованных болью легких, Карин — то ли от досады, то ли от испуга, а может, это было продуманное выверенное действие — со всей дури всадила бесполезный скальпель Сакуре в ладонь, пробив ее насквозь и пригвоздив к койке. В этот момент Сакура закричала.
— Восемь дней назад.
— Вы
абсолютно в этом уверены? — в голосе допрашивающего его мужчины сквозило недоверие.
— Нет.
— То есть вы хотите сказать, что
не уверены в том, что видели ее
восемь дней назад? — этот голос уже начинал немного выводить его из себя.
— Я хочу сказать, — с хорошо скрываемым раздражением, но так, чтобы допрашивающий понял свою оплошность, — что я
не уверен, что
прошло восемь дней. Я предполагаю это. Довольно трудно отследить течение дня и ночи, когда у тебя на глазах повязка с печатями, вам так не кажется?
— И при каких обстоятельствах происходила ваша встреча с Харуно Сакурой? — после недолгой заминки от его ответа спросил голос.
Саске плохо понимал, что происходило, но действия Карин будто помогли Сакуре выплыть из прострации, в которую она впадала со слишком короткими интервалами, оглушенная болью. Кресло было очень странным и, только увидев его первый раз, Саске понял сарказм Сакуры, когда она говорила о «женских обследованиях». Выглядело воистину устрашающе — торчащие под углом металлические конструкции, призванные поддерживать ноги в определенном положении, не оставляющем даже шанса на чувство защищенности. Карин пыталась заставить Сакуру лечь как нужно, но она была где-то в своем мире, далеко от них, и явно не слышала.
— Сакура… — осторожно начал Саске, внезапно развеселившись — даже с завязанными глазами он видел, как следователь наклонился чуть ближе к его, Саске, лицу, жадно уставившись на его рот, готовый буквально вырывать из него каждое слово признания. — Сакура была очень уставшей.
— И
от чего же она так устала? — с издевкой спросил голос.
Сакура тяжело дышала, четко следуя только ей понятному ритму, время от времени напрягаясь и сжимаясь, но сдерживая чакру в себе, не выпуская ее наружу. Карин уже изложила свой план по отвлечению преследователей от Сакуры, и теперь все зависело и правда только от Сакуры — сыворотка не выдержала реальных объемов ее чакры, рассосавшись буквально за сорок минут. Зато Саске был избавлен от созерцания ее агонии, в которой он был бессилен ей помочь. И, по правде говоря, как только ее очаг снова начал работать в полную силу, практически плавясь под напором демонической чакры, она будто стала чувствовать себя лучше — взгляд стал осмысленным, а после того, как Карин выдернула из ее ладони скальпель, Сакура облегченно вздохнула.
— Она рожала ребенка, — просто ответил Саске, слегка ухмыльнувшись, когда от его внезапного откровения у собеседника раздулись ноздри — это он тоже услышал, а не увидел, но разница была очень маленькая.
— То есть вы признаете, — с плохо сдерживаемым возбуждением уточнил голос, — что Джинчуурики Десятихвостого, коей является Харуно Сакура, была
беременна?
Он держал ее за руку, сжимая очень горячие пальцы с длинными ногтями, из-под которых каждые четырнадцать ее вдохов выступали когти. По лицу было видно, как она сосредоточена и напряжена. Она сильно хмурилась, когда по вздувшемуся животу будто пробегала мелкая волна, и чем чаще это происходило, тем жарче становилось в помещении, тем ярче сиял красноватый ореол чакры вокруг ее тела, и тем сильнее энергетический кокон в ее теле, видимый необычным глазам Саске, пульсировал и вспыхивал.
— А вы видите какую-то другую возможность женщине родить? Минуя беременность? — Он не смог сдержать довольное подергивание уголков губ, так стремящихся сложиться в улыбку от последовавшей реакции. Обладатель голоса тяжело и яростно выдохнул:
— Не паясничай… те. То, что с тобой… вами еще разговаривают,
уже очень милосердно.
— То, что
я позволяю вам говорить со мной в таком тоне, и то, что
я позволил при этом заблокировать мне глаза — да, вы совершенно правы. Это
очень милосердно. — Тут он уже откровенно ухмыльнулся. — С
моей стороны.
— Разговоры уже скоро закончатся…
— Наконец-то.
— …Если вы не скажете нам, где сейчас скрывается Харуно Сакура.
— Карин. — Глаза Сакуры потемнели, приобретя глубокий изумрудный цвет. — Это бесполезно. Я не смогу сама.
— Сможешь, — упрямо повторяет Карин уже в который раз. — Я не стану тебя разрезать.
— Это всего лишь надрез, — настаивала Сакура, — помоги мне разродиться.
— Ты сможешь сама, — разозлилась Карин, зло взглянув на Саске и будто бы пожаловавшись ему: — ты просто боишься толкать сильнее!
— Потому что меня разорвет, — с непоколебимым спокойствием парировала Сакура. — Так не проще ли сделать один ровный разрез, чем заставлять меня лопаться в нескольких местах? — Саске слушал их диалог с каким-то замиранием внутри, не понимая, о чем они, но зная, что речь опять идет о каком-то увечье для Сакуры.
— Попробуй последний раз, — наконец, сдалась Карин. — Если подвижек так и не будет, сделаю я тебе этот херов разрез.
— Я не знаю, где она, — уверенно отчеканил Саске.
— Врешь!
—
Остановите допрос! — голос Наруто в динамиках звучал зло.
—
Я не позволю так разговаривать с шиноби моей деревни!
—
Господин Хокаге… — этот голос звучал тише, человек был дальше от динамика, но Саске четко слышал заискивание в словах говорящего: —
вы поймите, мы просто пытаемся выяснить, где скрывается беглая Джинчуурики и ее потомство…
Потомство.
Это слово больно резануло по его ушам, и даже повязка на глазах не смогла сдержать зажегшийся Шаринган.
— Еще раз, — тихо начал он, тут же ощутив осязаемость воцарившейся тишины, — ты назовешь моего ребенка
потомством, щуплый, и я сделаю так, что у тебя не будет
даже возможности попытаться им обзавестись. — Он был совершенно уверен, что его слова точно дошли до адресата, и плевать, что между ними непроницаемая стена и толстое стекло в добавок к печатям, плотно прилегающим к его векам.
— Вы угрожаете должностному лицу! — возмущенно заблеял голос того, кто его допрашивал — Саске примерно представлял, как он выглядит уже только благодаря своему слуху. И слух же позволил ему понять по реакции следователя, что насчет собеседника Наруто он попал в самую точку — человек за стеклом явно был худ.
— А вы угрожаете моей жене, — равнодушно пожал плечами Саске. Ситуация снова начинала его веселить.
— Чт… что вы сказали? — опешил следователь.
Саске молчал, повернув лицо в сторону голоса следователя, будто видел его. Наруто, наблюдавший за допросом, тоже молчал, решив, видимо, что это сугубо личное дело Саске — говорить этот факт или нет.
— То есть ребенок Харуно Сакуры — ваш?!
— Было бы весьма неосмотрительно с вашей стороны подвергать сомнению тот факт, что
ребенок моей жены — от меня, — ему нравилось играть в эти кошки-мышки. Слишком хорошо он был подготовлен. Слишком хорошо знал, какие обвинения ему могут предъявить и как их опровергнуть, как остаться безнаказанным, но при этом ему доставляло изощренное удовольствие водить очередного следователя за нос.
Зашуршали бумаги. Следователь что-то искал, перелистывая то ли тетрадь, то ли блокнот, судя по шелесту страниц, скрепленных с одного края. Саске пришла в голову мысль — а Сакура четче видит картину окружающего пространства с завязанными глазами, и если да, то насколько? У него и с нынешним уровнем мутации слух был такой, что он практически слышал цвет одежды следователя, и по колебаниям воздуха у его губ каждый раз, когда он задавал ему вопрос, определил наличие у него усов.
— Тут нет никакой информации о том, что у вас заключен с ней брак, — наконец, прервал молчание голос, а Саске с трудом сдержался, чтобы закатить глаза. — Но хорошо, я приму это как факт — она ваша жена. Но тем самым вы признаете, что чисто логически не можете не знать, где она скрывается с вашим новорожденным ребенком…
— Вам ведь не Сакура нужна, так? — пальцы сами сжались в кулак.
— Сильнее! — Карин уже почти кричала, лицо Сакуры было красным, и только один-единственный раз она позволила себе сдавленно пискнуть — раздался странный хруст, Саске не мог оторвать взгляда от напряженной жилистой шеи Сакуры, невольно считая ее пульс. Боль появилась позже, и стало гораздо легче — с Сакурой все в порядке, это самое важное. Она разжала пальцы, выпуская его сильно покалеченную ладонь, будто стянутую чем-то тугим посередине, от чего пальцы расходились веером в разные стороны. Переломы со смещением, между мизинцем и безымянным вышел осколок кости, и кровь заливала руку — он не хотел пачкать Сакуру.
— Прости, — заторможено попросила она, — прости меня, пожалуйста. Я не нарочно…
— Все нормально, — улыбнулся Саске, поняв, что ей гораздо больше страданий доставляют не роды, а осознание того, что она сломала ему руку. — Вылечишь, как все закончится.
— Харуно Сакура нужна нам не меньше, чем…
— Это
ваши люди напали на Сакуру, когда она только родила?
Карин копошилась у Сакуры между ног, а Саске, лишенный возможности держать ее за руку, встал у самого изголовья, нависнув над ней и прижавшись лбом к ее лбу — тот уникальный случай, когда Сакура была гораздо горячее него и нуждалась в охлаждении. Трудных моментов было немного, если верить реакциям Сакуры, и казалось, вот он, финиш, и буквально через пару минут Саске сможет…
— Это я задаю здесь вопро…
— Это
были ваши люди?
Сакура от удивления приоткрыла рот. Было непривычно смотреть на нее сверху вниз теперь, когда ставший почти привычным живот опал, образуя глубокую впадину в ткани, начиная от ребер. Карин трясло. Сакура застыла секунд на двадцать, не меньше, а потом предприняла попытку сесть, на что Карин тут же осадила ее:
— Не вздумай! У тебя еще смещены внутренности и…
Сакура чуть прищурилась, и ее тут же охватило густое зеленое пламя, начиная от бедер и заканчивая грудной клеткой. Карин это, казалось, испугало еще больше:
— Сакура! Не нужно экстренной регенерации!..
Но Сакура смотрела только на то, что было в руках у Карин, лишь немного дернув уголком губ, сдерживая боль. Саске слышал об этой методике ирьенинов от Кабуто. Ирьенин умирает последним всегда, и из этого правила есть только одно исключение — владение Бьякуго. А поскольку Бьякуго на сегодняшний день, да и вообще за всю историю владеют только две куноичи — Сакура и Цунаде, нужно было придумать способ экстренной реанимации самого себя в случае атаки, чтобы продолжать лечить раненых товарищей. И такая техника существовала, точнее, это было просто максимальное ускорение тока чакры в определенной точке тела ирьенин, что активировало ускоренную регенерацию клеток. Способ хороший, но невероятно затратный по чакре и — что важнее — чудовищно болезненный. Почему Сакура не использовала Бьякуго, гораздо более эффективную и менее жестокую по отношению к себе технику, для Саске было секретом. Но едва он перевел взгляд на Карин, как сердце ухнуло куда-то в пятки.
— Карин, закрой дверь, — не своим голосом попросила Сакура, не отрывая глаз от того, что держала Карин в перепачканных руках. — Орочимару не должен попасть сюда.
— Я боюсь, вы
не понимаете всего драматизма ситуации, — попробовал уйти от ответа следователь, больше не пытаясь качать права — голос Саске источал металл и холод, и это оказалось гораздо более устрашающим, нежели если бы он бесился и плевался ядом. — Ваша… хм, жена — Джинчуурики. Так что, с позволения сказать, ее тело, являющееся сосудом для столь сильного — самого сильного, если быть точнее, — Биджу,
отчасти собственность Конохи и страны Огня, если вы, конечно, понимаете, о чем я.
— Не понимаю.
— Конечно, я понимаю ваши чувства теперь, когда вы сказали, что речь идет не просто о шиноби вашей деревни, с которой вы были в детстве в одной команде. — Голос подленько пошел вверх. — До того, как вас признали нукенином S-класса из-за предательства не только вашей страны, но и из-за нападения на совет Каге.
— Не имеет отношения к делу, — тут же парировал Саске, — обвинения с меня сняты полностью за оказание поддержки объединенной Армии Шиноби, Орочимару так же является гражданином страны Огня, пусть и находится под постоянным наблюдением.
— Да-да, разумеется, я знаю, — Саске ждал, в чем подвох, но подозревал, что следователь просто меняет тактику разговора с ним, чтобы вывести его на эмоции и заставить его подставить себя либо выдать Сакуру, — я просто вносил ясность, что мы говорим не о той девушке, о которой я думал в начале разговора. Мы говорим, как минимум, о матери вашего ребенка — и вам наверняка тяжело принять факт того, что мы ищем, по сути, вашу семью.
Саске ощущал неестественное тепло от того, что было перед ним — Карин стояла рядом, готовая в любой момент кинуться между ним и тем, что должно было умереть от руки собственного отца.
— Саске, прошу тебя, — Сакура все еще не могла встать, с трудом сняв непослушные ноги с подставок и опираясь на ослабевшие крылья, — прошу, не надо.
— В тебе говорит инстинкт, — отчеканил Саске слова, выбитые буквально у него на подкорке той же Сакурой, — ты сама просила меня сделать это, если у тебя не получится.
— Я просила, если это будет чудовище!
— А это, по-твоему, что? — Сломанная рука беспокоила и болела, он не смог бы взять кунай в ладонь. — Ты предупреждала, Карин предупреждала, что так может случиться, и мы будем обязаны принять меры. Я понимаю тебя и твои чувства, — он встретился с ней взглядом, тут же пожалев об этом и отведя глаза, — но я должен избавить это от мучений.
— Саске… — она почти ползла в его сторону, туда, где он принял решение покончить со всем одним ударом Чидори, — Саске, господи, я прошу, прошу, не надо, дай…
— Тебе лучше не смотреть, — попросил он, встав между ней и люлькой, отметив, что Карин все это время, как завороженная, смотрит на происходящее, будучи при этом страшно напряжена, будто вот-вот прыгнет на него, собьет с ног… но этого не происходило.
— Саске! — Чидори вспыхнуло в руке, пронзая руку по самое плечо знакомым током, и едва он, как ему казалось, прицелился, куда нанести удар, чтобы наверняка и сразу насмерть, сзади тихо прорыдала Сакура: — это же наша дочь!..
Это была самая долгая борьба с самим собой за всю его жизнь.
— Ищите, сколько вам угодно, — хмыкнул Саске. — Двое ваших уже нашли, вы ведь, наверное, в курсе? — следователь очевидно сглотнул слюну, явно поняв, о чем идет речь. Да, еще бы они не были в курсе — Сакура оставила очень явное послание своим преследователям на будущее, что их ждет.
— Двое агентов разведки пропали неделю назад, — начал голос, но тут же замолк.
Саске ощущал на себе его взгляд, затравленный и испуганный, который он не мог спрятать за напускной бравадой и уверенностью в собственных силах, и который был в силах заметить только Саске — тот, у кого была тугая повязка с печатями на глазах. Это заставило его улыбнуться. Широко улыбнуться, так, как он улыбался очень редко — но в этой улыбке было гораздо больше угрозы, чем могло показаться наблюдателям из-за стекла. А вот следователь видел это без искажений.
— Вы причастны к тому, в каком виде их нашли? — дрогнул-таки голос.
Он прижал ее к дереву, закрывая своей чакрой ее фон — сверток в ее руках жадно вытягивал из Сакуры чакру. Только что не чавкал. Обостренное восприятие сканировало местность, отмечая любые источники чакры — даже насекомых. Больше ту дилетантскую ошибку, из-за которой они сейчас были здесь, в глухом лесу под сгущающимися тучами, он не повторит.
— Я сейчас вернусь, — шепнул он Сакуре, и она покорно кивнула, заглянув ему в глаза, пытаясь понять, о чем он думает. Он дал ей такую возможность — ее зрачки сузились, но руки упрямо прижали сверток ближе к животу. Она понимала цену и готова ее платить, а вот Саске…
А что Саске? Его задача была вывести их из оцепления. Силы Конохи удерживали основной натиск шиноби других деревень, но часть прорвалась — может, с боем, а может, они и правда хорошие шпионы и умеют быть незаметными. Саске зло усмехнулся. От него не спрятаться. Еще раз взглянув на Сакуру — в голове не укладывалось, что всего пару часов назад она рожала — он кивнул в сторону, куда ей стоит двигаться. Здоровый румянец на щеках и совершенно нездоровый блеск в глазах — так бы он ее описал сейчас.
Это и сыграло против них. Саске не подумал, что Сакура слаба и дезориентирована после родов, он вообще отвык от того, что ей может требоваться его защита — настолько она была сильнее его. И пусть ее тело было гипертрофировано женским и казалось хрупким, готовым сломаться от любого неосторожного прикосновения, Саске был уверен — даже половину испытаний, выпавших на ее долю, он бы не вынес. Так что истошный вопль отчаяния и боли, настигший его меньше, чем через десять минут после его ухода для разведки странного источника чакры, не похожего ни на человека, ни на животное, заставил похолодеть.
— Косвенно.
— Как это понимать?
Сакура стояла на коленях, опираясь на руки, и ее рвало кровью. Свертка рядом с ней не было — он нашелся в сотне метров от них, в руках одного из двух шиноби, уже с интересом его разворачивающего. Едва завидев Саске, шиноби тут же вытащил кунай, направив в сверток, угрожая, что если он приблизится хоть на шаг… Второй страховал его, и у них была защита от гендзюцу, они явно были готовы к возможности встретиться с ним. Дальше все происходило слишком быстро — казалось, что Сакура полностью руководит его действиями, и из-за этого в один короткий момент он оказался чуть медленнее, чем мог бы быть. Перед смертью мужчина успел вонзить кунай в сверток, загнав его больше, чем наполовину. Второй, увидев судьбу своего напарника, кинулся было к свертку, но Сакура уже была над ним, дрожащими руками разворачивая густо намотанные одеяла.
— Я не причастен… к тому, в каком виде вы их нашли.
— А к их смерти?
Саске только улыбнулся.
Ему ничего не оставалось, как бежать, бежать как можно быстрее и дальше, насколько это возможно. Успеть доложить. Сакура тем временем сквозь плач и приступы тошноты плотно свела вместе края раны, стягивая морщинистую кожу туго, почти внахлест. По ее рукам текла полупрозрачная жидкость, похожая на сукровицу, которой рана будто захлебывалась, но Сакура смогла остановить потерю жидкости, срастив разрез от куная. Саске присел рядом с ней, не зная, как может поддержать ее, но один взгляд в его сторону — и он все прочитал в ее потемневших от бешенства глазах. Она протянула ему содержимое свертка, избавленное от одеял, и Саске осторожно принял его, стараясь единственной рукой, с перемотанной по запястье ладонью, держать так, как Сакура это делала обеими руками, и с некоторой помощью у него это получилось.
— Так в чем заключалось ваше косвенное участие в этом… зверстве?
—
Зверстве? — переспросил Саске. — Ваши люди пытались отобрать новорожденного ребенка из рук матери, на ее глазах проткнув его кунаем — и вы что-то еще умудряетесь говорить о зверстве?
— Я… — голос следователя дрогнул. Саске прислушался, и смятение, и сожаление, прозвучавшие в его голосе, впервые показались ему честными, — я не знал… Мне очень жаль. А… ранение?..
— Не смертельно, — холодно бросил Саске. — Повезло, что Сакура ирьенин.
— Мои люди не имели права так поступать, — Саске едва сдержал триумфальную улыбку. Все-таки он сознался — это были
его люди. — И все же, если говорить откровенно — в чем было ваше косвенное участие?
— Вы упорный, — признал Саске, начав слегка жалеть, что из-за повязки не видит глаз собеседника — было бы интересно понаблюдать за его эмоциями во время допроса. Все же допрос Учиха Саске — это наверняка звездный час в его карьере. — А про косвенное участие… если откровенно, я ни капли не жалею, что я это сделал снова.
— Сделали снова что?
Саске уверенно повернулся туда, где совершенно точно располагалось лицо следователя, и посмотрел на него прямо сквозь свои закрытые веки, темную повязку и печати, наложенные на нее — мужчину очевидно тряхнуло, потому что он почувствовал его взгляд. И так и должно было быть.
— Сказал
«фас», — туманно изрек Саске, уже не скрывая тонкую улыбку, тронувшую его губы. — Но
вам это ничего, разумеется, не даст.
И он был прав.
***
Наруто пришел к нему только через четыре часа после окончания допроса — улаживал вопросы с официальными бумагами. Оказалось, за то время, что он занимал пост Хокаге, он неслабо поднаторел в знаниях законов шиноби, что позволило ему при первом подозрении причастности Саске присвоить ему статус свидетеля, а не подозреваемого.
А еще пост Хокаге позволял Наруто присутствовать на всех допросах Саске. Повязку, блокирующую Шаринган и Ринненган, тоже ему фиксировал Наруто — с
полного согласия Саске, разумеется. Никакого принуждения — он же не подозреваемый.
Он встал почти вплотную к его плечу, оперевшись на перила балкона.
— Я тут подумал, — низким, охрипшим голосом начал Наруто, — что у нас со всем этим не было возможности поговорить по-людски. Может… расскажешь, как она? Хината беспокоится очень, а ей волноваться не следует…
— С ней все хорошо, — не глядя на друга, ответил Саске. — Физически она абсолютно здорова, роды были легкими, как говорит Карин. А еще Сакура ирьенин, так что…
— А… ребенок? — осторожно осведомился Наруто, и Саске ощутил, как напряглось его плечо.
—
Ребенок тоже здоров, — отрезал Саске, своим тоном дав понять, что дальше говорить о ребенке не намерен. Только Наруто этот ответ не устроил, и он снова спросил:
— Мальчик? Или девочка?
— Не знаю.
— В смысле? — опешил Наруто.
— В прямом. Я не видел
ребенка.
— А Сакура тебе не сказала?
— Сакура говорит, что девочка, но она могла ошибиться — она тоже еще не видела
ребенка.
Взглянув в сторону Наруто, Саске наблюдал, как на его лице отражается целая гамма эмоций, от непонимания и растерянности до удивления и все того же непонимания. Но больше он говорить ничего не собирался, да и Наруто, судя по всему, понял, что спрашивать больше не нужно.
Саске поднял лицо к ночному небу, глубоко вдыхая ароматы просыпающейся природы. Мысли вернулись к Сакуре, как это происходило каждый день, целый день, в малейший перерыв между допросами, сном, едой, и новыми допросами. Глава каждой скрытой Деревни посчитал необходимым его допросить — ведь
именно он был в том месте, где сенсоры засекли последний всплеск демонической чакры, прежде чем даже намек на Харуно Сакуру пропал со всех радаров. В такие моменты Саске начинал жалеть, что допрос закончился — ведь на допросе ему было иногда весело, иногда его злили откровенность и беспардонность задаваемых ему вопросов, еще чаще он начинал играть со следователями, как сегодня, давая им факты, которых у них не было, но при этом умело обходя фразы непосредственного признания вины или соучастия.
Теперь, глядя в черное небо с еще слабыми огоньками звезд, он не испытывал ничего, кроме глухой тоски и желания быть с ней рядом. Ведь она в кои-то веки действительно нуждалась в нем больше, чем он в ней.
Как великолепно сработал план Карин! До чего она изобретательна оказалась в критической ситуации! Это ж надо было додуматься — взрывать очаги у Зецу-клонов Сакуры, уводя возможных шпионов в совершенно другую сторону! Чакра клонов была идентична чакре Сакуры, так что сенсоры не смогли распознать подвоха до самой последней минуты, когда на месте мощнейшей вспышки обнаружили лишь остывающий остов разорванного тела с аномально белой кожей.
А он тем временем чуть не потерял ее по-настоящему из-за своей беспечности. Он с содроганием каждый день вспоминал тот взгляд, которым она одарила его, отирая следы кровавой рвоты тыльной стороной ладони с лица — полный ужаса, отчаяния, немой мольбы о помощи. Только Сакура могла так пробивать его эмоциональную броню одним взглядом, и возможно, из-за этого и происходили все события, нарушившие привычный им обоим ритм жизни — ведь именно из-за того, что он тогда упивался ею, как последний раз, каждым ее движением, улыбкой, он и допустил
маленькую ошибку, и о беременности Сакуры узнали. Из-за того, что был одержим мыслью, что ее могут отнять у него, ей могут причинить боль, обращаться с ней не так — даже
не заметил, как она гаснет, с каждым днем все сильнее начиная его ненавидеть за черствость.
И из-за своей гипертрофированной аномальной гордости, что именно эта женщина выбрала его, — сильная, целеустремленная, решительная, феноменально умная и ко всему этому до дрожи красивая, — из-за того, что он, ослепленный ею, самим осознанием того, что она считает его достойным быть с ней, что она выбрала его, ни на секунду
не засомневался в ее чудовищной силе, их ребенок лишь чудом остался жив. Снова благодаря ей.
Не сказать, что Саске сильно задумывался о судьбе этого ребенка. Отцом он себя не чувствовал совершенно. Если бы не молящая его о пощаде для этого Сакура, он бы не долго колебался. Молния пощады не знает, а тут делов-то…
— Мне пора, — неожиданно встрепенулся Саске, с трудом вырывая себя из порочного круга самоуничижительных мыслей.
— Тебе, — Наруто говорил очень тихо, почти не шевеля губами, чтобы его слова не могли прочитать издалека, — следует знать, что за тобой установлена круглосуточная слежка. Даже когда тебя допрашивают, просто помни, что глаза всегда рядом.
— Спасибо, — так же тихо ответил Саске, — я постараюсь вернуться к утру.
Наруто коротко кивнул. Саске вернулся в комнату и испарился раньше, чем за ним закрылась дверь.
***
Эта любовь была физически мучительной.
Разум понимал, что это всего лишь гормоны, инстинкт, да что угодно, но только не любовь. Но эти чертовы гормоны, инстинкт, или что угодно, глушили разум и убеждали ее, что она любит, должна заботиться, нравится ей это или нет.
То, что она условно называла
ребенком, впитывало ее чакру с такой скоростью, что у нее спустя пару дней появилось стойкое опасение, что оно может высосать ее досуха. С ее резервами, разумеется, это было очень сомнительно, ведь за неделю ей всего лишь пришлось распечатать Инфуин Кай, не прибегая к использованию демонической чакры, чтобы не выдать свое местоположение. К тому же оно стало делать перерывы в питании, сначала совсем короткие, но дни шли, и уже вчера она получила передышку почти в шесть часов — плод требовал только тепла и чакры, и она четко ощущала, что конкретно и когда нужно.
А помимо этого появилось еще одно чувство. Которого она теперь боялась до дрожи в коленях, от которого отвыкла, и которое желала бы не испытывать никогда.
Сначала у нее начали отниматься руки. Потом стало пересыхать в горле, кружилась голова, она стала ощущать слабость в теле, держась только за счет постоянного контроля чакры… Она до последнего списывала все симптомы на экстренную регенерацию, к которой пришлось прибегнуть, потому что из-за сыворотки Карин контроль чакры был сильно нарушен и использование Бьякуго не представлялось возможным. Еще бы — почти мгновенное перемещение внутренних органов из грудины обратно в брюшную полость. Но нет, отрицать было глупо — у нее
все признаки надвигающегося периода.
И это ощущение доводило ее до нервной тошноты.
Оно снова потребовало ее присутствия, и Сакура покорно взяла кокон из одеял в руки, начав вливать в него чакру плавными толчками, непроизвольно баюкая, хотя ее
ребенок по-прежнему не то что не кричал, а даже не подавал признаков жизни, если не считать истерическую жажду чакры в неограниченных объемах.
Значит, время на исходе. В лучшем случае, у нее есть еще три-четыре дня перед периодом, а потом, если Саске не вернется, ее найдут за неимением у нее более надежного убежища. Печати, которые она собственными когтями выцарапала на тонких стенах жалкой избушки в глухой чаще леса, рядом с которой в радиусе пары десятков километров не наблюдалось даже полянок, не говоря уже о поселениях, были слишком слабыми и не имели целью блокировать чакру совсем, только скрывать. Так что как только начнется период и она не сможет контролировать себя, она станет самым ярким пятном на радарах шпионов и разведчиков всех стран, введенных в курс дела относительно всей этой ситуации.
Саске будет в ярости.
Она не хотела думать о последствиях, если ее все же найдут. Но мысли против ее воли лезли в голову, потому что даже она не обладала таким запасом оптимизма и веры в чудо, чтобы убедить себя в возможности постоянно играть с судьбой и надеяться на удачу вкупе с везением. Они уже и так слишком много людей втянули в свою игру, к тому же, лидеры крупнейших стран все же не настолько дураки, чтобы годами водить их за нос. Скорее, к их успеху приложил руку Гаара, будучи Казекаге и явно не отслеживающий работу подразделений, отвечающих за поиск Сакуры. Но опять же — Гаара не единственный, чьи люди ее ищут, но, пожалуй, единственный, не считая Наруто, который позволяет им халтурить. А ведь есть еще три Каге крупнейших стран, входящих в альянс, и бессчетное множество лидеров стран поменьше, у которых в распоряжении сотни шиноби, готовых по первому слову прочесать всю сушу от страны Ключей на севере до страны Луны на юге.
Если они доберутся до нее, страшно представить, что сотворит Саске. Ее собственная расправа над шпионом с последующим надругательством над его трупом покажется детской безобидной игрой по сравнению с тем масштабом бойни, которую устроит Саске, если хотя бы волос упадет с ее головы раньше положенного времени. Она уже видела все это в его глазах — да, он был недоволен, что она пошла на попятную и отреклась от собственных слов, он был зол, что она, так упорно внушавшая ему необходимость не обращать на нее внимания,
заставила его подчиниться, но это не было хоть сколько-нибудь значимой причиной, чтобы позволить кому-то ее обидеть. И смерть ублюдка, ранившего ее ребенка, была бы гораздо менее милосердной, если бы Сакура не вмешалась — она была настолько испугана и потеряна, что помешала Саске своим состоянием.
А ведь все так неплохо начиналось…
Вдруг она обратила внимание, что что-то изменилось. Стоило ей это заметить, как практически мгновенно взгляд упал на сверток в ее руках, который перестал вытягивать из нее необходимую ему чакру. Но что-то точно было не так, как обычно — за эти дни она научилась различать его потребности, но тепла оно не хотело, чакру не поглощало, да и само будто стало гаснуть…
Нет, ей не показалось — сияние чакры в свертке из одеял стремительно гасло, и Сакура совершенно не понимала причины этого, борясь с подступающей к горлу паникой. Может, воспалилось ранение? Но она вылечила его в первую же минуту, и с плодом все было в порядке…
Она стремительно освободила кокон из одеял, тщательно оглядев его. Похожее на обтянутое живой кожей яйцо неправильной формы успело изрядно увеличиться в размерах с момента рождения, и из-за этого казалось, что она видит каждый капилляр под тонкой пленкой красноватого цвета, так напоминающей ей ее перепонки на крыльях. Чисто визуально все выглядело как обычно, не считая размера, но сияние почти полностью потухло, а Сакуре хотелось скулить от непонимания — почему это странное существо умирает, она ведь давала ему все, что оно требовало!
Но подленькая мысль все же пробежала на задворках сознания — это ведь не ее так истерично ищут. Конечно, поймать ее — это уже половина успеха, но заполучить ее ребенка, рожденного от носителя Шарингана и Ринненгана, последнего в своем роде, может показаться гораздо более привлекательным. И вовсе не обязательно для этого знать, что она сама является Биджу, достаточно просто понимать, что отец — Учиха Саске.
А если допустить, что утечка, которой они и так избегали слишком долго, все же произошла, и есть хоть один человек вне круга посвященных, который узнал, что Сакура восемь лет назад стала не Джинчуурики, а Биджу, и если он, сопоставив факты, понял, что ребенок Биджу и носителя одновременно и Шарингана, и Ринненгана — а когда-то Сакура даже подумать о вероятности такого не могла, не говоря уже о том, что вышеупомянутым Биджу будет она сама, — это самое страшное оружие, завладев которым, можно не переживать, что кто-то типа Джинчуурики Девятихвостого или Учиха тебя остановит…
И вот теперь в кожаном коконе неправильной формы, испещренном капиллярами, на глазах Сакуры гасла жизнь, а она не имела ни малейшего представления, как может помочь. И да, эта мысль не давала покоя, рефреном напоминая, что, возможно, если
это сейчас тихонько скончается, миру станет только лучше?
Ей станет лучше?
Сияние полностью погасло. Она больше не видела движения чакры внутри рожденного ею кокона.
Все закончилось, так по сути и не начавшись.
Сакура опустилась на колени перед грубо сколоченной кроватью, на которой лежал кокон. Она не знала, как реагировать на происходящее, слишком истощенная эмоционально, чтобы понимать. Положив ладони по обе стороны от кокона, она растерянно его оглядела, чувствуя, что предательские ненужные слезы все же наворачиваются на глаза, и резко зажмурилась, не давая соленой воде катиться по щекам. Годы испытаний и боли так и не смогли вытравить из нее плаксу.
Только странное шуршание смогло вывести ее из горестного оцепенения, заставив поднять глаза на погибший, остывающий кокон.
***
Когда Саске, в очередной раз убедившись, что
точно никого не привел на хвосте, проскользнул в скрипучую дверь, Сакуры в комнате не было. Он прислушался, и двинулся в сторону условной ванной, где услышал плеск воды и мерное постукивание деревянного ковша.
-… улыбаться, когда зайдет папа, хорошо?
У Саске болезненно сдавило сердце. Ему было тяжело понимать, что Сакура от навалившегося на нее эмоционального потрясения очевидно сошла с ума, но факт оставался фактом — он своими глазами видел, как она голыми руками рвала на куски одного из двух разведчиков, вкладывая в это всю ярость, за то, что покусился на этот кокон, который она упорно считала дочерью. И то, что она начала с ним разговаривать, причиняло Саске почти физическую боль. Он слишком хорошо помнил ту сильную, упорную, несломленную Сакуру, стойко переносившую каждый удар судьбы и отвешивающую ей неслабые оплеухи в ответ, отказываясь прогибаться под ее повороты.
А теперь она была просто несчастной женщиной, которой не повезло быть той, кто она есть. Любимое дело отобрали. Свободы лишили. Дали огромную силу, которой запретили пользоваться под угрозой смерти.
Ей все время больно, по той или иной причине, и боль такая, что удивительно, как она до сих пор сохраняла остатки рассудка.
Родила ребенка, который вообще непонятно, ребенок ли. Страшная субстанция под тонкой кожицей, изнутри заполненная сукровицей.
И мужа себе выбрала такого, что годами не может с ней увидеться, к тому же которого от нее в принципе надо держать подальше.
Не жизнь, а сказка.
Его горькие размышления прервал странный звук. Саске недоверчиво нахмурился, очень осторожно толкнув дверь в ванную, но зайти не успел — звук повторился, заставив его застыть, по-дурацки приоткрыв рот и вслушиваясь в каждый шорох по ту сторону двери.
— Саске? Ты будешь заходить или нет? — позвала Сакура, почувствовавшая его присутствие задолго до того, как он переступил порог дома, но он не мог двинуться с места — глаза застлала пелена, ладонь судорожно сжимала ручку двери, жалобно заскрипевшую под мощной хваткой его пальцев. — Иди познакомься.
Она не сошла с ума. Или так, или свихнулись они оба — ему ведь не могло показаться, что Сакура там…
С ребенком?
Тяжело вдохнув, попытавшись вернуть себе самообладание и максимально успокоиться, он зашел в тесное помещение, в котором обнаженная по пояс Сакура с собранными на затылке волосами, сидя на коленях, осторожно поливала из деревянного ковша… нет, не кокон, а маленького, с несуразно большой головой, ребенка.
Она обернулась, когда он зашел — ее глаза сияли так, что даже почерневшие белки глаз казались серыми на фоне лихорадочного сияния радужки. Он долго, мучительно долго рассматривал ребенка в ее руках, чтобы резко, болезненно выдохнуть — ничего. Никаких хвостов, крыльев, головы дракона и глаз-Ринненганов по всему телу — ничего. Совсем ничего. От облегчения, которое он испытал, взглянув в совершенно черные глаза совершенно обычного ребенка, совершенно непохожего на всех тех чудовищ, что по ночам ему рисовало воображение, он едва не закричал. По взгляду Сакуры он понял, что она
услышала его.
— Познакомься с нашей дочкой.
Он опустился рядом с Сакурой, не обращая внимания на то, что колени моментально промокли, и с опаской протянул руку к ребенку, прижатому к груди Сакуры. Внимательные глаза настороженно проследили за его движением, а Сакура сдавленно хихикнула:
— Она необыкновенная. Сама разорвала кокон, в котором родилась, — только после того, как Сакура взяла двумя пальцами крошечную пяточку ребенка и протянула ему, чтобы он получше рассмотрел коготки, сильно выступающие из-под обычных ногтей, он понял, что все же необычное рождение не могло не оставить свой отпечаток. — У нее невероятная система чакроканалов, и она немного больше развита, чем младенцы ее возраста — ей примерно месяц, судя по развитию.
— Как ее зовут? — заторможено спросил он, когда пальцы, человеческие, но все же странно маленькие, вызывавшие у Саске странное недоумение, цепко ухватились за его указательный палец.
— Не знаю, — засмеялась Сакура, свернув хвост в кольцо и уложив ребенка в получившееся углубление, чтобы Саске мог лучше рассмотреть ее. — У меня даже идей нет. Я не хотела придумывать имя, пока… — она замолчала, улыбка померкла, и Саске тут же встретился с ней взглядом, давая понять, что он ее услышал. Договаривать было не обязательно.
— Сарада? — наобум предложил он, и ребенок поднял черные проницательные глаза на него, оторвавшись от сосредоточенного разглядывания его пальца.
— Ты серьезно? — вскинула брови Сакура. — Назвать дочку салатом?
— Ты кроме салата ничего не ела, пока была беременна, хотя у тебя на большую часть овощей аллергия. Ситуация почти как с ней, — он кивнул на ребенка, внимательно прислушивавшегося к их разговору.
— Сарада… — повторила Сакура, будто пробуя имя на вкус. — Тебе нравится имя Сарада? — спросила она у ребенка, и огромные черные глаза уставились на нее, не выказывая никакой негативной реакции, а свободная от пальца Саске ручка потянулась к сгибу ее крыла, требуя спустить поближе, чтобы она потрогала. — Она, кажется, не против.
А маленькая Учиха Сарада тем временем с интересом вцепилась в крыло своей матери, и впервые с момента ее второго рождения ее маленькие мокрые губы, с левой стороны слегка удлиненные коротким белым шрамом, едва заметным, тронула тень легкой улыбки, настолько призрачной, что сразу выдавала ее прямое родство с Саске. И он не мог этого не заметить — Сакура слишком громко об этом думала, ладонью заглушая легкий, счастливый смех, заставивший и Саске улыбнуться.
Неважно, что будет завтра на очередном допросе у очередного следователя. Он все выдержит ради Сакуры и их дочери. И только боги знали, какой страх покинул его, когда он увидел совершенно обычного, так непохожего на Сакуру младенца, которого он так и не смог убить сразу после рождения, потому что его жена практически ползла к жуткому кокону, желая защитить любой ценой.
«Это же наша дочь!»
И он прижал пальцы к груди ребенка, самыми кончиками ощущая настоящее, гулкое сердцебиение. Человеческое сердцебиение единственного сердца.
А рядом Сакура, играя с Сарадой сгибом крыла, слегка укачивая ее легкими движениями хвоста, устало склонила голову на его плечо. Ей требовался отдых, и даже мокрый пол под ногами не мог помешать ей уснуть.
Что она и сделала практически мгновенно.
