***
— Хината, оставь нас, пожалуйста. Я хочу поговорить с Сакурой с глазу на глаз. На лице Хинаты эмоции сменяли одна другую: неверие, удивление, радость, страх, а после ответа Сакуры она словно засветилась. — Сделай, что он просит. — Даже он услышал, как дрогнул ее голос, а полный робкой надежды взгляд Хинаты подтвердил, что он не ошибся. Хината еще раз нежно провела по розовым волосам подруги. — Уверена, что все в порядке? — голос звучал очень ритмично, тихо, внушая спокойствие. Сакура чуть дернула головой в знак согласия и привстала, освободив ноги Хинаты от тяжести своего тела. И вот она перед ним. Он внимательно смотрел в ее неестественно зеленые глаза, в которых танцевал зрачок, словно пытаясь сфокусироваться на нем. Она не отрывала от него взгляда и не шевелилась. Он сделал еще шаг в ее сторону, увидев, как она едва заметно тянется к нему, продолжая полулежать, подперев голову правой рукой. О чем говорить с ней? Она так на себя не похожа. И в то же время это та же самая Сакура, которая с тоской провожала его в бессрочное путешествие. Зачем он вообще рвался сюда, сейчас, достигнув цели, он не понимал. В ее взгляде уже не было того, к чему, как бы он это ни отрицал, он стремился. Там больше не было надежды. — Бойся, Саске. Чудовище сегодня голодное. Ближе подходить опасно. — Голос Сакуры был пропитан сарказмом, но на лице ее настроение никак не отражалось. Казалось, она ждет от него ответа. Но что он мог ей сказать? Что все не так плохо? Что она не чудовище? Как он может утверждать нечто подобное, если ему не известно, что тут происходило во время его странствий? Ведь так просто никого не будут держать под наркозом на привязи. Тишина затягивалась, но ему было все равно. Еще шаг. Она оцепенела полностью, перестав даже дышать, а ее зрачок почти слился с чернотой белка — до такой степени он расширился. — Хватит, Саске. Не приближайся больше. — Тон остался тот же, но лицо едва заметно исказила горькая ухмылка. Она была намного белее Хинаты. Но если у Хьюги кожа была мраморная, свежая, чистая, словно светящаяся изнутри, то у Сакуры она имела сероватый оттенок и была на вид иссушенной, как пергамент. Синие дорожки вен, которые было видно на запястье, плечах и даже на лице, придавали ей ощущение прозрачности. Тело скрыто до колен — точнее, до того места, где у обычного человека колени. Даже невнимательному наблюдателю стало бы понятно, какая огромная сила скрывается в этих переплетениях мышц и сухожилий в ее ногах. Сделав еще шаг, он встал почти вплотную к койке. На расстоянии этого было не видно, но теперь, под другим углом, он отметил, что ее больничное одеяние вообще не имеет спины. А она все не сводила с него полубезумного взгляда. Он протянул руку, от которой оцепеневшая девушка неловко отпрянула, чуть не слетев с койки с другой стороны. — Не надо. — В голосе был холод, который он ощутил почти физически. Зато она снова начала дышать. Пытаясь восстановить равновесие, она на пару мгновений вскинула одно крыло и крупным желтоватым когтем на сгибе зацепилась за поручень, спрятав почти все свое тело под красноватой, словно воспаленной, мембраной. Сложила она его довольно быстро, но Саске успел лучше разглядеть то, что повергло его в такой шок двадцать минут назад. И на этот раз вместо паники проснулся интерес. — Ты задумываешься, когда ими двигаешь? — Этот вопрос пришел на ум не без причины. Он вспомнил свои крылья, которые высвобождались вместе с проклятой печатью и никогда не принадлежали ему полностью. Каждое движение ими нужно было продумывать и выверять, осознанно напрягать мышцы — скорее, как при упражнении, а не как при движении рук и ног. В ее пустом взгляде что-то промелькнуло, но она не показала удивления. Разве что зрачок вновь начал пульсировать, но уже не расширяясь до черного белка глаза. — Хм… — Она больше не смотрела на него, отведя взгляд в сторону и начав задумчиво накручивать розовый локон на палец. — Скорее нет, чем да. Но это последние несколько недель. Три месяца назад, чтобы пошевелить ими, мне приходилось сосредотачиваться и просчитывать каждое движение. Пока она говорила, он чуть наклонился к ней. — Можно? — Он снова протянул руку к сложенной когтистой конструкции, и на этот раз она не отшатнулась. — Мне безумно интересно, какие они на ощупь. И он не врал. Ему действительно хотелось прикоснуться. Не дождавшись ответа, прижал ладонь к ребру крыла. Оно чуть дернулось от него, но он осторожно, без лишнего давления, повел рукой вниз, до заостренного коготка, завершающего последнюю фалангу. Они чем-то похожи на его крылья — тоже «пять пальцев», только тоньше, изящнее, с такими хрупкими перепонками… — Что ты дел… Холодная, сухая кожа. Не отрывая руки, провел обратно, вверх, до лучевого сустава, откуда выходило еще четыре таких же фаланги, просвечивающих через тонкую мембрану. Тут уже чешуя — серо-черного цвета, гладкая, но местами шершавая от грязно-белого налета, мелкими пластинками обволакивающая основание каждого «пальчика». Она уже молча наблюдала за его движениями, не пытаясь их прервать или направить. Когда его рука заскользила по сгибу «предплечья», ведущего его ладонь к ее обнаженной, покрытой вдоль позвоночника чешуей, спине, она убрала из-под головы руку и, выпрямив ее, оперлась на кровать, почти села. Он видел, что ее халат крепится на бедрах, под продолжением позвоночника — массивным чешуйчатым хвостом с двумя закрылками, раскрывающимися вместе с крыльями, — и закрывает ягодицы. Но, изогнувшись, она убрала натяжение больничного балахона, которое было, когда она лежала, и резкая складка четко обозначила изгиб талии, непропорционально тонкой для ее телосложения. Он вздрогнул. Она не просто худая, она тощая. Теперь его глаза цеплял вид ребер, которые можно было пересчитать, словно обтянутое кожей и сухожилиями запястье, безобразно выпирающий позвоночник… — Все настолько плохо, да?.. — в вопросе будто прозвучала мольба. Вот она, настоящая Харуно. Никакой напускной холодности и злобы. Она говорила тихо, почти шептала. Он почувствовал, как сердце болезненно сжалось. Да, она ниндзя и очень выносливая, и от этого намного страшнее — что же с ней должно было произойти, чтобы довести ее до такого истощения! — Нет. Хотя голодать тебе надо поменьше. Ты слишком худенькая. — Увидев, как ее лицо медленно озарила искренняя улыбка, он не мог не улыбнуться в ответ. — Я не ем только перед периодами. Приходится ждать, пока я ослабею, иначе я могу порвать фиксаторы. А так, могу поспорить, я ем раза в два больше, чем ты. — Она опустила глаза, продолжая улыбаться. — Почему это? — но ее ответа он так и не услышал. Ведь ответ был у него в руках. Уже пройдя «плечо», берущее начало из сильно деформированных лопаток, он сам не заметил, как стал гладить спину, провел пальцами по позвоночнику, чуть сжал основание шеи, прямо по чешуе, ногтями сцарапывая налет, вниз, к бедрам, туда, где сухая, теплая кожа полностью переходила в прохладную, гладкую… Он не сразу почувствовал, как она задрожала, чуть прогибая спину навстречу его пальцам, раскрывала закрылки, когда он гладил тонкую, мягкую мембрану, склоняла голову, подставляя шею. Движения из изучающих давно стали ласкающими — он бессознательно стремился сделать ей приятно. Она не сопротивлялась. А ведь он даже не задумывался, кто перед ним, сколько лет прошло, кем они приходятся друг другу, — существовала только эта кожа, в разных частях разная, то гладкая, то нежная, теплая, холодная — и эти пряди, полностью закрывавшие от него лицо той, что была с ним и Наруто в одной команде. Той, которая, несмотря ни на что, его любила. Проводя рукой по более мягкой коже плеч, по одной стал расстегивать кнопки больничного халата. Когда из трех осталась одна, затея оказалась бессмысленной — потертая коричневая полоска плотно обвивала тонкую шею, на которой были видны следы уже ставших шрамами мозолей. Она повернула к нему голову, из-за чего ошейник чуть сдвинулся, оголяя новые, воспаленно-красные, раздраженные полосы. Он встретился с ней взглядом. Она смотрела на него снизу вверх пустыми черно-зелеными глазами. Теперь была ее очередь. Он почувствовал на своих щеках легкое, прохладное прикосновение ее ладоней. Смысл врать самому себе — ему было приятно то, что она ответила. Чуть прищурившись, недоверчиво всматривалась в его левый глаз, изучала Ринненган пристально, внимательно. Провела большим пальцем по брови, приглаживая и немного растягивая ее. Нахмурилась. Снова сосредоточенно посмотрела ему в глаза. И, оттолкнувшись основанием хвоста от кровати, она встала на колени, поравнявшись с ним ростом. — У тебя зрение давно мутное? — она тревожно сощурилась, сузив зрачок. Саске чуть прикрыл глаза. Он уже научился жить с этой мутью, иногда не позволявшей четко видеть, в самый неподходящий момент будто выплывающей из-под века. — Да, но не постоянно. Она задумчиво закусила губу и кивнула. — Ощущение пленки есть? Будто в глазах что-то лишнее? — и снова прямое попадание. Диагностика на грани фантастики, просто по взгляду определить проблему со зрением! — Да. Она убрала руки от его лица и, чуть развернув корпус, спрыгнула с койки. То, что у нее что-то с ногами, было видно сразу — она неловко оступилась, но быстро восстановила равновесие и, сильно качая бедрами, держа неподвижным длинный хвост — почти с нее целиком, — обошла койку и нагнулась у тумбочки, стоящей у окна. Выудив оттуда сверток — красно-белая ткань, ее штатская одежда, — стала натягивать темно-зеленые шорты, вытащенные откуда-то изнутри этого свертка. Саске тактично отвернулся, хотя зрелище Сакуры сзади было внушительным. Два сложенных крыла, довольно естественно расположенных на ее мускулистой спине, несмотря на большой размер, выглядели довольно компактно, а насколько плавно чешуя переходила в хвост… Худоба на грани уродства, конечно, сильно портила картину, да и блеклая, тусклая кожа выглядела больной… Он снова повернулся в тот момент, когда услышал звук застегиваемой «молнии» и три щелчка кнопок. Сакура так же стояла спиной, уже ловко собирая волосы в высокий хвост — какой раньше, в детстве, носила красотка Ино, — и легкие волны доходили ей почти до середины бедра. Точнее, до колена. Теперь, когда она была одета в обычную одежду, выгнутые назад ноги сильно бросались в глаза. Конечно, это были не сломанные колени, а пятки — она ходила только на пальцах, как кошки — на подушечках лап, из-за чего ноги едва заметно пружинили. Так что ее колени теперь были на высоте две трети от длины ног, ближе к бедрам. Сзади фасон был интересен тем, что спина была открыта от шеи и до того места, где у нормальных людей должен быть копчик, развитый у Сакуры до хвоста. По бокам красной туники с белой толстой каймой — разрезы, бедра широкие, и зеленая ткань шорт создает до боли знакомое сочетание цветов. В детстве она одевалась почти так же. Но когда она к нему повернулась, в конце концов, Саске потерял дар речи. На груди — вырез, окантованный белым по форме буквы «О», довольно сильно открывающий ложбинку большой, бледной груди, испещренной синими венами наподобие паутины. Туника начиналась прямо под подбородком — три клепки, так же как на больничном халате, застегивались сзади, скрывая ошейник, — сильно обтягивала очень тонкую талию с впалым, странно пустым животом и заканчивалась на высоте ее колен: то есть человеческим ногам она бы доходила до середины бедра или чуть ниже. А когда ему в голову пришла мысль, что он слишком пристально ее рассматривает, лицо загорелось. С языка чуть не сорвалось: «Ты выглядишь лучше, чем когда мы расстались», но он вовремя прикусил губу, понимая, что это, вероятнее всего, больная для нее тема. Хотя, справедливости ради, стоит признать, чудовищем, которым он себе ее уже начал представлять благодаря бесконечным недомолвкам Наруто и Хинаты, она точно не была. И, когда Сакура молча поманила его рукой, выходя из палаты, он уверенно проследовал за ней, не без некоторого удовольствия наблюдая за грациозно качающимися бедрами. Они дошли до конца короткого коридора, к самой дальней двери. Отперев ее, она легко скользнула внутрь кабинета и сразу принялась что-то искать в шкафу, занимающем полностью одну стену. Саске осмотрелся. Письменный стол, шкаф, небольшая софа, незастеленная койка и напольный светильник — больше похоже на комнатку в квартире, нежели на кабинет врача. — Ты живешь здесь? — он задумчиво взял с ее стола ручку с перьями на конце. Никогда не понимал таких безделушек. — Да, в основном. Раньше у меня была квартира — героям Конохи жилье давали вне очереди, — но я больше года там не жила. Так что я предпочла отдать ее женщине с четырьмя ребятишками. Ее муж погиб на войне. — Сакура не отрывалась от своего занятия, сосредоточенно открывая ящик за ящиком, перебирая картотеку лекарств. — Да вот же! Нашла. Саске, сядь куда-нибудь. Он послушно сел в кресло перед столом. Даже сидя, он был почти с нее ростом — пришлось сильно опустить сиденье, чтобы она могла закапать ему глаза странной, очень холодной густой жидкостью. — Что это? — глазные яблоки словно онемели, но ощущение было приятным. — Это так, профилактика. Обеззараживающий гель. Но мне нужно будет пару анализов взять, так не могу определить причину проблемы. Саске хмыкнул. — А я думал, ты уже поставила диагноз. Ты сходу определила, что что-то не так, хотя даже симптомов видимых нет. — От его слов она победно улыбнулась. Только сейчас он заметил, что белки глаз у нее белые. После насыщенного черного цвета выглядело даже странно. — Почему глаза белыми стали? — У меня? — она тут же забегала взглядом в поисках часов, но не сразу их нашла. — Дело дрянь. — Снова вернулась к стеллажу, словно забыв о его присутствии. Рядом со столом стоял баллон с кислородной маской. От геля зрение было, как в тумане, и он не с первого раза смог взять ее в руки. Наверное, для Сакуры всякие капельницы и маски — давно привычное дело. Он приложился лицом к источнику кислорода. И тут… Тот самый запах, что преследовал его уже неделю, словно влился в его легкие. От непонятных волнообразных ощущений пришлось откинуться на спинку, голова закружилась… Очнулся он от того, что Сакура ощутимо била его по щекам. — Саске, вставай! Хватит прикидываться, это просто чистый кислород. А ее черно-зеленые глаза так близко от его лица…***
За окном занималась полоса рассвета. Горизонт, почти невидимый, но обволакивающий теплом встающего солнца всю Коноху, был нежного розового цвета. Саске блаженно потянулся, разминая онемевшую спину, и с улыбкой закрыл глаза, чувствуя приближение долгожданного сна. Как жаль, что, напоминая цвет ее волос, свет солнца полностью уничтожил ее запах.