***
Эйфория сменилась болью. Боль была даже не столько физическая, сколько психическая. Вывернутая наизнанку душа неприглядно оголилась, разум ощущал каждую мысль, как удар молота по наковальне. Слепота и глухота постепенно отступили, возвращая реальность. Шевелиться она не могла. Пока. Дернула крыльями — и почувствовала, как расправляются перепонки. То, что они были на месте, вызвало одновременно облегчение и злость. Ей было хорошо, у нее не было хвоста, крыльев, позвоночных шипов, второго сердца — ничего лишнего. У нее были нормальные ноги. С пяткой. Как у людей. И она могла бегать, не спотыкаясь о собственные чешуйчатые конечности. А ее лишили этого. Во рту постепенно появлялся солено-горький привкус. Сквозь веки просвечивал свет, но не яркий. А до слуха доносился шепот, постепенно обретающий суть и очертания. — Полтора дня. Как я не поняла ее намерений? — Девичий голос звучал жалобно. — Успокойся. Ты не виновата. — Мужской, более уверенный, был убедителен. Ощущение на лице, как будто ее трут мокрым полотенцем. Осторожнее! Голова болит, без резких движений… — Ее рвало раза четыре, судя по всему. Сначала вот этим, — пауза была короткой, шуршащий звук подтверждал, что девушка что-то показывает, — остальные разы ее тошнило желчью с кровью. Организм до последнего сопротивлялся. Это точно голос Фуки. Теперь узнала. — И она продолжала их жрать через силу?! — Теперь от жалобности в первом голосе не осталось и следа. Была злость, страх, отчаяние — конечно, только Хината может одной интонацией передать всю гамму своих чувств. — Сакура, что же ты творишь с собой такое… — Хината. — И этот оркестр ржавых слесарных инструментов ее голос? Жуть какая. Фу, лучше бы она молчала — к лицу тут же кинулись руки, горячие настолько, что еще минута — и они вскипятят ей мозг прямо сквозь череп. — Убери. Руки. — Как же тяжело говорить. Зато жар ушел с лица, перестав плавить кожу. — Хината-сама, у нее температура тела скачет сильно, сейчас ей может быть горячо от ваших прикосновений. Молодец, Фуки. Достойная ученица. — Харуно, мать твою, ты вообще чем-нибудь, кроме задницы своей, думаешь? — А вот и «успокоитель» наш. Наруто своей беспардонностью заставил чуть улыбнуться. Ага, как же. Улыбка быстро стала гримасой боли. — Таб…летку. Дай. — Она себя практически не слышала. — Нет! — Хината, судя по тому, как сорвался голос, была на грани истерики. — Какая к чертям таблетка! Больная! Ты за два дня сожрала наркоты за месяц! Прошло два дня. Вау. — Лом…ка. — Языком ворочать все сложнее. Боль усиливается, миражи почти совсем пропали, уступая место жестокой реальности. Ее совершенный наркотик ее подвел, когда она встретилась с Саске. Он прикасался к ней. Она чувствовала даже сквозь преграду двух таблеток, усилив их третьей сразу, как ушла чернота белков глаз — и все равно чувствовала. И, чтобы забыть обо всех эмоциях, что она испытала, пока он был с ней — робкую радость, удивление, нежность, любовь, — она нашпиговала себя так, что двое суток пробыла в нирване. И пробыла бы дольше, если бы не эти друзья. — Сакура-сан, у вас было две передозировки за два дня. Вы почти впали в кому… Снова. Это чудо, что вы еще живы. Боюсь, что проект С-кьюр придется закрыть как нерентабельный. — Каждое слово заботливой медсестры вырезало у нее треугольный кусочек мозга вместе с черепом. — Не чу… чудо. Это пр… клятье. Я хочу… ум… умереть, — говорить приходилось сквозь зубы, чтобы потоком воздуха из легких не сломать основание шеи. Оно казалось ей сейчас как никогда хрупким. Слышно было, как Хината начала всхлипывать. Как же больно всему телу от каждого резкого звука! — За…молчи. Боль…но. — Она стискивала челюсть до скрежета зубов. Если бы расслабилась — то закричала бы; если бы закричала, то ее бы разорвало от боли. — Таблет… — от каждого вдоха боль теперь была такая же, как от звуков, — …ку… Или убей… Тихий шорох словно заполнил всю комнату. Она отчетливо слышала, как капает кран на втором этаже больницы, что в ее кабинете (а она точно была сейчас в своей палате) открыто окно, как ветер перелистывает страницы ее тетрадки… Зрачок резко резануло светом и тут же отпустило. Второй глаз — тоже. — Что… это?.. — Это так, профилактика. — От этого голоса, казалось, мир посыпался осколками. — Обеззараживающий гель. А вот за это — прошу прощения. Пальцами ей раскрыли веко, заставляя ее сфокусироваться. Когда ей это удалось, пусть и нечеловеческими усилиями, стало легко. Ринненган во весь океан из ее галлюцинаций — ничто. Весь обзор заполнил красный яркий Шаринган. И наконец-то ее поглотила тьма, где не было боли и снов.***
Саске отошел в другой конец палаты, сполз по стене и закрыл лицо рукой. Хината еще подрагивала от слез, прижимаясь к Наруто, но в воздухе уже не было того напряжения, которое давило всех присутствующих. Сакуру нашли Хината с Саске, когда до той не смогли достучаться медсестры. Ирьенин заперлась в своем кабинете и не подавала никаких признаков жизни. Сакура сама назначила встречу Саске на следующий день, на которую его просто не пустили на посту сестер. Уже это настораживало — Сакура никогда не была халатной в вопросах медицины, и уж если она сказала что-то, это нужно было исполнять для собственного же блага. А тут сама отослала пациента? Тем более Учиху? — Я все исправлю. — Все присутствующие недоуменно повернулись на голос. — Она это сделала из-за меня. Но я все исправлю. — Саске, ты не при че… — Хината освободилась из объятий Наруто и сделала шаг к сидящему парню. — Фуки, — он грубо перебил ее, — как часто Сакура доводила себя до такого? — Он кивнул в сторону бесчувственного тела, лежащего на койке. — Не вздумай врать. — Я не… — Не врать! — Предупреждение было больше похоже на угрозу. — Ни разу. — Фуки виновато посмотрела на Хинату, но, вопреки ее ожиданиям, та не кинулась на нее с обвинениями. Хината стояла и, стирая остатки соли с лица, внимательно смотрела на реакцию Учихи. — Значит, это из-за меня. Моя вина. — Саске устало выдохнул. — Когда же я перестану всем вокруг нести зло, — последнее было явно сказано не для них. Учиха вперился взглядом в бесчувственную девушку и, резко встав и приблизившись к ней, чуть приподнял ее — она почти ничего не весила — и поправил локоть правого крыла, неудачно вывернутый к позвоночнику. Хината замерла. — Я все исправлю. — Два разномастных, таких жутких глаза встретились с пустыми, белыми, настороженными. — Только убеди ее дать шанс. Прошу. Хината неуверенно повела плечами. — Она не так от меня зависит, как тебе кажется. И не так меня слушает. Позавчера она меня выгнала, перед тем как… Она сама не позволяет ей помочь. Даже мне. Так что ты, конечно, прости, но… — Прошу. Пожалуйста. Наруто подошел к ней сзади и положил руку на плечо. Она глазами задала ему вопрос, он глазами ответил. Оба понимали, что такое Учиха, говорящий «пожалуйста». И Хината медленно кивнула. Если он вызывает в ее душе такие бури горя, может, в его силах зажечь там солнце счастья.***
Было очень темно. Только слабый свет от уличных фонарей прорывался в палату, окрашивая ее изнутри в синеватый цвет. Тишина была относительной — легкий гомон с улицы напоминал о существовании другого, реального мира, за пределами больничной фантазии. А происходящее действительно казалось выдумкой. Он смотрел, чуть прищурившись, на спящую под капельницей девушку и думал. Мысли текли вяло, в такт падающим каплям лекарства в дозаторе. Почти как в первый его день в Конохе. Только никаких других аппаратов больше не было. Сегодня многое было иначе. Она не была скована — и поэтому ворочалась, меняла положение рук и ног, выгибала спину. Зафиксировали только руку, чтобы катетер не выскочил из вены, — а всему ее телу предоставлялась полная свобода. И он вот уже несколько часов, удивляясь сам себе, наблюдал за такой странной, но чарующей картиной. Судя по всему, ее любимая поза была калачиком. Несколько раз за все время она пыталась свернуться в клубок, но невозможность подтянуть к себе руку с капельницей сильно портила ей сон. Она чуть хмурила брови, подтягивала под себя ноги и оборачивалась хвостом, накрывалась крыльями — это выглядело особенно эффектно, — но снова и снова выпрямлялась, переворачиваясь на спину. Время от времени он видел, как крылья у нее заламывались, и подходил, вынимая их из-под нее и расправляя. Не верилось, что они настоящие. Ему было в какой-то степени приятно к ней прикасаться, почти обнимая, когда он отрывал ее спину от койки. Она была неестественно легкой и очень гибкой. Бледность ее не красила, как и худоба. Кажется, Фуки, или как ее там, упоминала, что Сакура еще до комы не ела четыре дня, плюс пять дней комы, плюс два… Душу неприятно скребло осознание своей вины за случившееся. Нет, он, конечно, не понимал вообще, с какой стати кто-то за кого-то должен так гробить себя, но это только сначала. Сидя один, в тишине, в постепенно темнеющей комнате под почти неслышное дыхание вырубленной им же Харуно, он осознал — то же самое он делал с собой из-за Итачи. Только вместо наркотиков были эксперименты с собственной силой. Ну и с психикой, конечно, — а как еще можно классифицировать его осознанное стремление ненавидеть всех и вся? Поправляя завернувшееся крыло в очередной раз, остро ощутил горько-кислый запах. Когда ее рвало от интоксикации, она, захлебываясь, была не в состоянии даже перевернуться на живот… Фуки обтерла ее полотенцем, убрав желтовато-красные дорожки с ее лица, но на одежде рвота оставила свой запах. За окном выходил месяц из-за туч. Время шло медленно и незаметно. Сколько уже прошло с того момента, как он отправил Наруто с Хинатой домой? Часов восемь? Или больше? Из полумрака прозвучал тихий протяжный стон. Существо на кровати медленно зашевелилось, снова застонав, уже громче. Попытки с пятой Сакура села, закрыв лицо рукой, держась за голову, словно в надежде сдержать головную боль, от которой она застонала снова. — Твою мать… — заныла она. Хотя стоит отдать ей должное, рукой с капельницей она даже не пыталась дергать. Она сидела так минут пять, не шевелясь, только чуть покачиваясь вперед-назад, укачивая себя, стараясь монотонностью заглушить боль. После чего неуверенно, с усилием отняла руку от лица, оглядываясь вокруг. По растерянному взгляду было понятно, что она почти ничего не видит, а вот ее зрачки в темноте светились, фокусируя и отражая то малое количество света, что прорвалось-таки в палату. Пройдясь по потолку и стенам, остановила взгляд на нем. Его темная фигура в углу палаты была почти неприметна, и если бы в этот момент тусклый месяц не вышел из-за очередного облачка, то, скорее всего, она так и не поняла бы, что не одна в комнате. — Хината? — Голос прозвучал неожиданно слабо и жалобно. Как у ребенка, сильно разбившего колено и ищущего утешение матери. Почему-то его больно кольнула такая интонация. Она просит помощи. Он встал и подошел к ней. Сомнений, что она его узнала, больше не было — она, тихо вздохнув, отвернула от него лицо. Когда он встал почти вплотную к ней, она резко повернулась — и на лице было столько злости и боли, что он невольно отшатнулся. — Если у тебя нет таблетки, даже не смей приближаться, — прошипела она. Саске молча показал ей пузырек с двумя продолговатыми капсулами внутри. Секундное удивление вновь сменилось агрессией. — Засунь их себе! Эта аскорбинка уже года два как устарела! Дай кьюр! — У меня есть только эти. — Саске старался сохранять спокойствие, хотя, признаться, Харуно начинала его пугать количеством злости в голосе и взгляде. — Фуки дала? — Сакура презрительно фыркнула, поморщившись от новой боли в голове. — Решила, что раз я немного увеличила дозу, значит, нужно переводить меня на метадон? Еще бы предложила лидокаином обколоться. — Поняв, что ничего сильнее ей не светит, протянула ему руку. Жадно зажав пузырек в кулаке, когтями сорвала крышку и, даже не глотая, закинула их в себя и застыла. Было слышно, как дыхание постепенно становится ровнее, по мере убывания боли. Она снова обхватила рукой виски и начала массировать их. Саске вернулся на свое кресло в углу. И снова комната на какое-то время погрузилась в тишину. Первой ее прервала Сакура. — Где Хината? — Если ты не забыла, у них с Наруто через четыре дня свадьба. Я отправил их заниматься подготовкой дальше, пообещав, что присмотрю за тобой. — Он говорил спокойно и бесстрастно. Но, учитывая тот факт, что он отправил друзей домой не из-за свадьбы, а чтобы побыть еще с Сакурой — в душе было странно и двояко. Понять себя он сам пока не мог. Сакура рассеяно кивнула. — А почему не Фуки? — А у Фуки уже третьи сутки на смене. Она переживала два дня, что не может с тобой связаться, а потом, когда мы тебя нашли… — Я поняла. Можешь не рассказывать дальше. — Она как-то обреченно вздохнула. — Теперь со мной всегда будут оставлять няньку. Отлично. Сильнейший медик из ныне живущих должен постоянно находиться под присмотром. Блеск. Саске улыбнулся ее словам. — Сама виновата. Она кивнула. — Не спорю. На какое-то время в палате снова воцарилась тишина. Теперь уже Саске решил ее нарушить. — Это из-за меня? — прошептал он. Она не отвечала, не шевелилась, никак не отреагировала. Хотя он даже не сомневался, что она его услышала. Молчание показалось ему более чем красноречивым ответом. — Сакура. Мне сложно. Я меняюсь, но это труднее, чем я думал. Ответь мне, пожалуйста. — Зачем тебе? Я не хочу обсуждать это. — Это из-за меня? Просто ответь. Выражение ее лица изменилось. Теперь она была похожа на просто очень уставшую девушку. — Саске, даже если и да, это ничего не меняет. Но, тем не менее — нет, ты тут ни при чем. Я давно пытаюсь закончить все это. И мне всегда не хватает совсем чуть-чуть. — Я говорил с Фуки. Последний раз, когда ты чуть не покончила с собой, был почти два года назад. — Да, он видел это лицо. Она тут же отвела от него глаза, поняв, что ее раскусили. — Расскажи мне. Я ведь здесь и никуда не уйду. — Зачем он это говорит? Желание помочь пересиливало и его гордость, и здравый смысл. Больше всего хотелось снова увидеть ту улыбку, которой она улыбалась два дня назад. Спокойную, даже счастливую улыбку. Она тряхнула крыльями, сложив их за спиной. Вырвав катетер из вены, запустила руки в волосы, потянув их вперед, и, почувствовав запах, поморщилась. А потом, словно решившись, вперилась в него взглядом и затараторила: — Саске, ты что же, думаешь, что все так просто? Достаточно тебе измениться, прийти сюда, и все? Извини меня, конечно, но ты жестоко ошибся. Прошло три года, Саске. Траханных три года! — Голос сорвался на крик. — И знаешь, что самое отвратительное? То, что ты дал мне надежду. Да, да, ты не ослышался! Когда ты ушел к Орочимару, я хотя бы знала, что тебе на меня плевать. А тогда ты пообещал мне другой раз! Другой раз! Конечно, я понимала, что это не признание в любви, не показатель каких-то чувств — но я знала, что ты вернешься! И, может быть, хоть раз попробуешь посмотреть на меня другими глазами! — Чуть отдышавшись, она продолжила спокойнее. — Знаешь, как происходило запечатывание Джуби? Саске опешил от такой откровенности, но желание знать пересилило неловкость, и он вопросительно кивнул, подперев подбородок рукой. — Когда прошла жеребьевка и я знала, что в круге двадцати пяти, мне не верилось, что вытянут мое имя. Шанс-то маленький. Но, когда уже было точно известно, что это буду я, я не сильно боялась. Рядом был Наруто, который был Джинчуурики всю свою жизнь. И ведь нашел же он общий язык с Курамой. Кто знает, может, и у меня получилось бы с Джуби. — Теперь злости в ее голосе не было. Он слышал только грусть. — Как выяснилось, попробовать не получится. — В голосе зазвучала паника, но она ее пересилила. — Во время запечатывания десятихвостый сопротивлялся так, что порвал две печати. На мне. Я должна была умереть прямо там, но — какая удача! — у меня же есть Инфуин Кай. Я просто не успевала умирать от потери крови — запечатывание продолжалось, как и самолечение. Потом я плохо помню. Было больно, очень сильно. Джуби рвался наружу, печать мне ставили прямо на кости, если верить словам Цунаде-сама. Кстати, я, кажется, знаю, почему стала такой. — Она снова раскрыла крылья и чуть провела кольцом хвоста вокруг себя, словно оплетаясь змеей. — Печать мне ставили изначально на спину. Возможно, поэтому самые сильные изменения именно тут. — Она обняла себя руками за плечи. Ее рассказ заставлял внутри что-то трястись. Вот оно, самое важное, сейчас она все объяснит ему. Только бровь удивленно поползла вверх. — На спину? Джинчуурики обычно ставят печати на живот. Во всяком случае, и у Наруто, и у его матери было так. Почему спина? — Я сама так решила. — Она горько усмехнулась. — Знаешь, это так глупо было. Я ведь ждала тебя. — От этих слов он неловко заерзал на кресле, а она чуть покраснела. — Ну, что ты вернешься, шанс там, помнишь? Я думала, что буду пробовать добиться твоей любви. Я стала отращивать волосы, — голос перешел почти на шепот, — но мне казалось, что подобная печать на животе меня… изуродует. — Она тихо рассмеялась. Тихо и очень грустно. — Все-таки живот… А спину я закрыла бы волосами. Я так хотела… тебе… понравиться… Он отвел от нее глаза, не в силах больше смотреть. Неужели, если бы он был рядом тогда, все могло быть иначе? Да даже если нет, то он смог бы ее поддержать. Смог бы убедить, что она такая же, какой была. Хотя смог бы? С тем видением мира, что было у него тогда, вряд ли. Чтобы осознать свои желания, у него ушло три года. Грустная девушка вызывала странные чувства. Еще с первой их встречи, прикасаясь к ее обнаженной коже, к прохладным чешуйкам на спине — он даже не догадывался, что частично сам замешан в случившемся. Он не знал, что можно ей ответить на ее рассказ. Но она и не требовала ответа. Она глубоко вздохнула, собираясь с силами, и, закрыв глаза, выпалила: — Саске, после того, что ты узнал, я прошу тебя, уходи. Из деревни. Я бы не просила о таком, но меня не выпускают за ее пределы. Я ни разу не переступила тех линий, которые расчертили своей чакрой для меня пять Каге. Может, сто метров вокруг деревни — а дальше мне путь закрыт. Так бы я давно ушла сама, чтобы не мешать жизни. Ведь для меня жизнь закончилась в тот момент, когда мое подсознание поглотило Джуби. Уничтожило его, сделав его мной. — Зачем кому-то из нас вообще уходить? — Он поднялся и подошел к ней. Снова. Теперь она вообще не вызывала у него никакого страха. Многое стало простым и понятным. — Почему ты думаешь, что мы не уживемся в Конохе? Она рассмеялась. — Да как ты не понимаешь? Я три года пыталась забыть тебя, Саске. Не просто забыть — думаешь, наркотики мне от боли? Ну, хотя, вообще-то от боли, но не от физической. Мне приходилось учиться заново ходить, — развернув кольцо хвоста, она вытянула свои мускулистые ноги, демонстрируя высокое колено, вытянутую ступню, узкую, сухую пятку, — я даже ложку не могла сама держать! Мне, чтобы не нуждаться в помощи добраться до туалета, пришлось учиться заново жить — и я училась полгода. При моей регенерации. И все равно это было не так больно, как осознание того, что, уже получив кусочек надежды, я навсегда его потеряла. Что я навсегда потеряла даже возможность… побороться за тебя. Прошу. Три года таблеток — я создавала и принимала всё, поверь, — и, увидев тебя только один раз, все, каждый миллиметр успеха, которого я добилась за эти годы, — все насмарку! Зря, зря! — Она закрыла лицо руками, чтобы не кричать. — Я не смогу смотреть на твою жизнь. Я возненавижу твоих друзей. Буду ненавидеть себя, за то, что это случилось, хотя я и не виновата в своих изменениях. Но больше всего, — он слышал, как заскрипели у нее зубы, — я возненавижу ее. Ту, которую ты выберешь. Ту, которая будет рядом, — она глубоко вздохнула, — ту, которая будет обнимать тебя. Ту, которая родит тебе детей. Которую ты полюбишь. Я не вынесу этого. Умоляю. Не обрекай меня на такую пытку. Я много о чем тебя просила, — Саске уже потерял ощущение реальности, вперившись взглядом в Сакуру, — но ты никогда меня не слушал. Хотя бы раз, выполни мою просьбу. Уходи. В слабом свете он видел блестящие капли, бегущие между пальцев. У нее даже не тряслись плечи — она была словно из камня, неподвижной, твердой. А переливающиеся ручейки уже добежали до локтей, капая на низ туники. И ведь никто не виноват. Ни Сакура, ни он, ни Каге — вообще никто не знал, что произойдет и жизнь повернется так. — Я не могу уйти. — Он не узнавал собственного голоса. Он звучал твердо, хотя уверенности в душе было — как в пустыне воды. — Я вернулся, потому что знал, что тут меня ждут. Что тут я нужен. — Он обхватил ее запястье, заставляя отнять руку от лица, но она тут же закрыла его другой. — Посмотри на меня. — Она замотала головой. Искрящиеся капли разлетелись в стороны. — Что же, тогда я сам. И, стараясь не делать резких движений, отпустил ее руку и тут же взял ее за подбородок, стараясь повернуть лицо к себе. Попытки с третьей она убрала и вторую руку и все же посмотрела на него. Глаза распухли, веки с густыми ресницами тяжело прикрывали глаза, безрезультатно пытаясь сдержать слезы. — Сакура, я виноват перед тобой. — От этих слов она заплакала сильнее, но не могла отвести взгляда от его глаз. — Мне сложно, пойми. Я вернулся. К тебе. Не отталкивай меня. — Она сглотнула и задержала дыхание, глуша всхлипы. Плечи затряслись. — Я хочу тебе помочь. Но мне самому нужна помощь. Я не… тяну. У меня не получается выкарабкаться в одиночку. — Он ослабил хватку ее подбородка, так как она сама теперь всматривалась в его лицо. — Я не привык предлагать и просить помощи. Но помоги мне помочь тебе. Собственные эмоции захлестывали волнами. Он еще никогда не чувствовал себя таким… живым, как в этот момент. Он ощущал пальцами шелковую прохладную кожу, влажную от слез, лицо жгло ее горячее дыхание с кисло-металлическим запахом, собственное сердце больно било ребра изнутри, а глаза старались запечатлеть каждую ресничку, каждую соленую дорожку на осунувшемся, бледном, но таком красивом лице. Видимо, поняв, насколько он близко, она отвернулась. — Не стой так близко. От меня плохо пахнет. — Она сказала это просто, не жеманясь и не кокетничая. — Ты не мог бы помочь мне встать? Я хочу умыться. — Конечно. — Обхватив ее за талию, он помог ей спустить ноги на пол и поддержал, когда она неуверенно качнулась. Медленно он вел ее из палаты, несколько метров по коридору, в ванную, пока она не облокотилась о края раковины. Она не спеша умывалась. Те локоны волос, что были испачканы в крови и желчи, подставлялись под сильную струю воды и тщательно промывались. — У тебя есть во что переодеться? Воротник тоже в рвоте. Могу принести. — Он подождал, пока она прополоскала рот и, сплюнув пасту, ответила: — В моем кабинете. Возле стеллажа с лекарствами стоит стеллаж с книгами, возьми там красный толстый том «Кардиохирургии». Посмотришь там. Он кивнул и вышел. Уже подходя к кабинету, понял, что она сказала какой-то бред, но возвращаться не стал, решив, что разберется на месте. Усмехнувшись появившейся в голове картинке, как он из тома «Кардиохирургия» вырезает бумажную одежду и отдает ее Сакуре, вошел в ее кабинет. Увидев нужную книгу, попробовал достать ее и услышал щелчок. Книжная полка была замаскированной дверью вглубь горы, к обрыву которой и жалась крупнейшая больница в стране Огня. Из окна кабинета Сакуры было видно все высеченные лица Хокаге — от первого до шестого, — а в той комнате, куда он зашел, окон не было вообще. Хотя назвать это комнатой — слишком скромно. Очень сильно напомнило ему квартиру Наруто, в которой он прожил больше недели, но тут было пусто. Мебели ноль, голые стены, несколько дверных проемов без дверей вели из пустой гостиной в еще несколько комнат. Судя по всему, спальня, кухня, ванная. Примерно определив направление нахождения спальни, где, согласно логике, должна быть одежда, пошел в арку посередине. Точно, кровать, тумба, полка с книгами (на этот раз не бутафория, так как она стояла у смежной с гостиной стены) и шкаф. Мебель старая и неухоженная, возможно, сменившая уже десяток хозяев. Открыв дверцу шкафа, которая, отвалившись от иссохшей петли, чуть не раздробила ему ступню, вытащил оттуда стопку аккуратно сложенных вещей. Почти все в красных тонах, с символикой белого круга — «клан» Харуно. Он взял какую-то из кофточек и уже убирал стопку обратно, как заметил на дне шкафа небольшой сверток белого цвета. Судя по всему, футболка. На ощупь — хлопок, но не чистый, а мягче и чуть более эластичный. Когда он ее вытащил и развернул, бровь поползла вверх, а на губах заиграла довольная, почти счастливая улыбка. Он даже не подозревал, что способен радоваться такой, казалось бы, мелочи, глядя на белую, изрезанную ткань. Когда он вернулся к ней, она мыла плечи, расстегнув тунику на шее. Круглый «О»-образный вырез сложился пополам под тяжестью шейной застежки, оголяя большую грудь почти наполовину. Саске не мог оторвать глаз от зрелища капель на белой коже, расчерченной синими венами, как загипнотизированный, смотрел на тонкие ручейки воды, стекающие по ложбинке между грудей ниже, оставляя мокрые дорожки на тунике в районе живота. Но он быстро сбросил с себя наваждение, отвернув раскрасневшееся от эротичности ситуации лицо. — Вот, что нашел. Позови, как закончишь. — Да, спасибо. — Решив не дожидаться, когда она начнет переодеваться, он вернулся в палату и снова удобно расположился в кресле.***
Она уже час, как мирно посапывала, наконец-то свернувшись клубком. Она была бы похожа на большую кошку — если бы не чешуя, покрывавшая спину вдоль позвоночника, и не кожистые крылья. Сейчас спина была закрыта — одна из немногих вещей, как сказала Сакура, в которой просто сделаны ножницами не очень ровные прорези для крыльев. Всю ее одежду шили на заказ в ателье по эскизам Ино, которая, пусть и до сих пор не привыкла к изменениям подруги, стойко и регулярно снимала с нее мерки. Именно благодаря Ино, рассказывала Сакура, пока засыпала, она и узнала, что за первый год после запечатывания ее крылья в размахе прибавили полтора метра. Хотя, для ее комплекции даже нынешние три метра семьдесят один сантиметр — очень мало, нужно хотя бы четыре с половиной метра, чтобы она могла летать. И то, это только в теории. То, что она такая легкая, тоже не удивительно — кости полые, подкожного жира и половины органов нет — организм их уничтожил за ненадобностью. Зато легких у нее две пары — спереди (человеческие) и сзади. Так что большой объем ее грудной клетки объясним. Дышать она может ими как одновременно, так и по очереди, либо одними дышать на автомате два-три вдоха в минуту, а основными легкими делать уже полноценные вдохи. Сердца два — основное и побочное, имеющее отдельный, третий круг кровообращения, питающий хвост и крылья. Основное сердце, конечно, имеет связь с побочным и тоже может подпитывать крылья, но слабо, только чтобы не началось отмирания. Даже двигать этими конечностями без второго сердца она не может. Спустя минут двадцать, понять, что она говорила, было невозможно — все свелось к едва слышному бессвязному шепоту, но вскоре смолк и он. От долгого сидения в кресле ломило спину. После того как он донес ее до койки из ванной, красную от смущения и беспомощности, больше он из него не вставал. Он потянулся, вытянув руку вверх, разминая застоявшуюся поясницу. Глаза слипались — после возвращения он вообще часто стал хотеть спать. Возможно, отсутствие постоянного стресса брало свое, и организм требовал заслуженный отдых. Подтянув ноги на себя и снова почувствовав сопротивление уставшей спины, вздохнул и сел ровно. Что ж, к хорошему, удобному дивану Наруто быстро привыкаешь, усмехнулся он про себя. — Саске. — Шепот был настолько тихим, что он даже решил, что ему показалось. Сакура вытянулась на кровати во весь рост, лежа на животе, и перекатилась на бок, оставляя свободной больше половины койки, и призывно похлопала крылом рядом с собой. Долго уговаривать его было не надо. Мягкий, но упругий матрас принял его в свои объятия со всем радушием. Он тоже лег на бок — лицом к ней, — оставляя между ними сантиметров двадцать, не больше. Она очаровательно зевнула, зажмурившись, и, сонно взглянув на него, прошептала: — Спокойной ночи. — И тебе. Она отвернулась, и уже через пять минут ее дыхание снова стало ровным. А он, засыпая под аккомпанемент ее тихого мурчания, появившегося неизвестно откуда, смотрел на расплывающийся символ клана Учиха между ее лопатками-крыльями. Как же сильна должна была быть ее надежда и как мучительно она должна была умереть, чтобы оставить на самом дне шкафа в запущенной спальне лишь одно напоминание о возможном будущем. С ним.