Must Be Something In the Water

Это случилось после того, как выключили свет и он вернулся в свою комнату. Он застыл на месте, когда увидел ее, сидящую на его кровати и обхватившую ноги так, что они прижимались к ее груди. Он даже не побеспокоился о том, чтобы закрыть дверь, и оставил ее широко открытой. — Я устал, солнышко. Я не хочу ругаться с тобой сейчас. — Я и не собираюсь с тобой ругаться, я думаю, нам стоит поговорить, — тихо ответила она. — Разговоры между нами обычно заканчивались в драке, — фыркнул он и затем покачал головой. Он хотел принять душ и немного отдохнуть, даже если и понимал, что последнее невозможно. В лучшем случае, он не сможет уснуть, в худшем — ему приснятся кошмары, и он будет слишком нетерпелив, чтобы разузнать, что приготовило его подсознание на этот раз. — Посмотри, Тринкет. Сейчас идет война, в которой нужно победить. Я не могу думать об этом сейчас. — Это наш ребенок, — отрезала она. Наш. Эти слова ударили его прямо в сплетение. — В любом случае, нам не о чем говорить, — продолжил он, игнорируя ее. Она нервно заправила прядь волос за ухо. — То есть, мы оставим эту проблему без внимания? Ведь это не так хорошо на мне сказывается, Хеймитч. Она не уходит. Я боюсь того, что она вообще есть, но я также боюсь потерять ее. Я потеряна, мне страшно и… Ее голубые глаза продолжали смотреть то направо, то налево, как несфокусированные и в явной панике. Хеймитч не мог это принять. Он тоже по-своему паниковал, и с этим нужно было что-то делать. — И ничего не изменилось, — заткнул он ее. — Китнисс, Пит и война сейчас в приоритете. И ты лишь после всего этого. Это случайность. Делай все, что хочешь, только оставь меня в покое. Она отшатнулась, словно он ударил ее. Она приоткрыла свой рот, из-за чего Хеймитч подумал, что она собирается закричать, но затем она просто закрыла его, выползла из его кровати и медленно, подавленно вышла из комнаты. Она замедлилась, когда проходила мимо него. Он ожидал, что она что-нибудь скажет, обвиняя его в том, что он самая подлая сволочь в Панеме, которую она только видела, что он даже не мог отрицать, но она просто ушла. Он захлопнул дверь позади нее, не чувствуя ничего, кроме отвращения, вызванного его собственным поведением. Ей было больно, и он ненавидел это. Но он не мог иметь с ней дело, когда она беременна. Не мог. Он не был особо сильно удивлен, когда на следующий день Китнисс загнала его в угол. Должно быть, девчонка хорошо потрудилась, раз умудрилась поймать его, ведь он обычно избегает тех путей, где он бы смог пересечься с кем-либо. Единственное, за что он любил Китнисс, это то, что она подлавливала его только за тем, чтобы поговорить о чем-то серьезном. — Ты в порядке? — спросила она. И никакого осуждения за непозволительное отношение к Эффи, никаких фальшивых поздравлений или предложений опробовать и увидеть несуществующее серебряное крепление. Хотя он был уверен, что почти все в центре управления уже знали об этом. — Нет, — ответил он так же честно. Китнисс кивнула и обняла его без каких-либо вопросов. Впервые он почувствовал, что она по-настоящему простила его за то, что он оставил Пита, и он также решил простить ей все. Слишком много дерьма происходило вокруг, чтобы хранить обиды. Объятие не принесло какого-либо чуда, которое бы изменило его настроение в целом, но было приятно знать, что кто-то понимает тебя, ведь, как он выяснил в течение нескольких следующих недель, Китнисс оказалась единственной. Он избегал Эффи, замечая ее мельком, что постоянно напоминало о том, что он все еще не мог общаться с ней. Это было слишком. Страх иметь семью, которую ты можешь потерять в любой момент. Это означало то, что они с Эффи были бы связаны навсегда. Сама мысль о том, что скоро появится маленький человечек, безопасность которого будет зависеть лишь от него. А затем и последующая привязанность… Он ни за что этого не допустит, иначе потеряет их. Эффи, казалось, понимала, что ему нужно пространство, потому как она никогда не смотрела в его глаза и всегда покидала центр, когда он входил в помещение. Однажды она коснулась своей рукой его, когда проходила мимо, он вздрогнул от этого, а она подарила ему улыбку, но это было единственным разом, когда они контактировали за все это время. Она выглядела ужасно. Она была всегда бледной с мешками под глазами, а ее волосы безвольно свисали вокруг ее лица, обычно резвые и яркие кудри были плоскими и тусклыми, а двигалась она так, словно ей не тридцать шесть, а все восемьдесят. Та энергичная женщина, которую он знал, исчезала. Сейчас Хеймитч не был любимцем. Койн не напоминала ему о том срыве, но было ясно, что ее раздражала та драматургия, которая вечно крутилась вокруг него. Плутарх продолжал намекать, что ему стоит перекинуться парой слов с Эффи, по меньшей мере, чтобы убедить отдыхать больше, чем сейчас. Финник часто уделял чуточку внимания его сопровождающей, но на самом деле не понимал, в чем заключается проблема Хеймитча. Крессида одаряла его сердитым взглядом каждый раз, когда они виделись, а взгляды остальных были либо стесненными, либо осуждающими. Ранее ее беременность никогда не озвучивали при публике… до одного дня, до встречи, когда Койн увидела Эффи, летающую по комнатам и раздающую бумаги, и та наконец огрызнулась на Эффи, чтобы она пошла спать. — Я хочу помочь, — возразила Эффи. — Ты никому не поможешь, если прямо посреди центра управления у тебя произойдет выкидыш, — возразила Президент. — Сейчас же спустись вниз, пока ты не свалилась от усталости. Хеймитчу показалось это забавным, ведь никто вокруг не принял это за проявление доброты по женской части. Вероятно, она беспокоилась, что Эффи упадет в обморок или еще что. — Но… — нахмурилась она. Она выглядела даже хуже, чем обычно, и Хеймитчу не нужен был пронзительный взгляд Плутарха, чтобы подняться со стула, схватить ее за руку и потащить в коридор, где они бы смогли поговорить так, чтобы их не слышал никто. — Ты выглядишь как дерьмо, солнышко. — Ты как всегда меня очаровываешь, — прошипела она, потирая живот. Едва ли можно было заметить небольшой выступ. Хеймитч притворялся, что ничего не видит. — Чего ты добиваешься? Хочешь изнурить себя до смерти? — Тогда ты был предельно ясен настолько же, насколько это повлияло на тебя сейчас, — ответила Эффи. — Я делаю то, что я хочу, и я оставила тебя в покое, разве это не то, чего ты желал? Я хочу работать. Я хочу помочь. Она, казалось, была на пределе. Ее глаза были широкими и яркими, а руки дрожали от волнения, что показывало степень, до которой она была доведена этой темой. Он знал ее слишком хорошо, он понимал, он даже знал небольшие складки на ее бровях, которые появлялись, когда она была доведена до срыва и разочарования. Он коснулся рукой ее щеки, стараясь не обжечься ее удивленным вздохом. — Приляг на пару часов, — попросил он снова, но на этот раз уже мягко. — Пожалуйста. Ее губы сморщились, выказывая раздражение. — Отлично, на камеру ты вел себя весьма заботливо. Это обман, — обиженным тоном произнесла Эффи и поспешала прочь. Он мысленно отметил, что нужно попросить кого-нибудь проверить ее чуть позднее. Однако того самого позднее быть не могло. Только что закончилось интервью с Питом в прямом эфире, которое привело всех в ужас, а громкий сигнал тревоги заставил всех бежать в бомбоубежище. Он хотел пойти за Эффи, но Плутарх не позволил ему, споря, что если каждый пойдет искать свою семью, произойдет полнейший хаос. Она встретит его здесь, внизу. Проблема была в том, что проскользнуть незамеченным в бункер было нельзя. Койн раздавала приказы направо и налево, нужно было столько всего сделать, но людей, занимающихся этих, было мало. Плутарха отправили предупредить Китнисс, чтобы она действовала по примеру обычных людей, а Хеймитч был просто занят, помогая Бити. Они буквально только что запустили особую защиту, как ударила первая бомба, и он мог думать лишь об Эффи. Ни о Пите, ни о Китнисс… Лишь о ней. Логически, он понимал, что если бы она потерялась, то кто-нибудь бы тотчас об этом сообщил, но это отнюдь не успокаивало. Прошло несколько часов, до того как закончились все обходы, и часть людей была отправлена спать. Он не пошел в назначенное ему место. Он поторопился к ней. Верхний этаж двухъярусной кровати был пуст. Крессида, вероятно, пошла на встречу с Мессалой. Но Эффи свернулась калачиком на нижнем. Ему не нужно было проверять часы, чтобы понять, сколько сейчас времени. Было очевидно, что она была голодна, как и всегда, в три часа утра. Каким же глупцом он был, когда отправил ее спать голодной, будучи знакомым с ее режимом? Ее глаза были открыты, но не сфокусированы. Выглядела она плохо. Он был в шаге от того, чтобы уснуть, как ударил очередной реактивный снаряд. Чем дальше, тем было хуже. Свет выключился, но они не могли прорваться. Все тряслось: стены, потолок, земля под его ногами. Хеймитч чувствовал все на своей заднице. Люди вокруг него везде кричали в испуге. Затем последовал еще более ужасный удар, и он был почти уверен, что этот уничтожил большую часть убежища. — Эффи! — он закричал, поднимаясь и пытаясь добраться до ее двухъярусной кровати. Он прошел незаметно, не обращая внимания на крики о помощи. Его воображение уже представляло картину зияющей дыры и лежащей посреди нее Эффи. Это была вторая стадия паники, когда он осознавал разницу между тем, когда не хочешь терять кого-либо, а когда не можешь перенести скорейшую потерю. Он не хотел терять Рубаку, но это произошло, и он остался жив. А сейчас, Эффи… В один миг, все приобрело свой смысл. Почему он не мог принять план, который заключался в том, чтобы оставить ее где-то позади, хотя даже Плутарх обещал несколько раз, что в Капитолии она будет в большей безопасности? Внезапно в его голове всплыли не до конца приготовленные извинения перед Китнисс, нуждающейся в эскорте, удовлетворенность, когда он наконец уснул вместе с ней, настойчивое страстное желание ее тела, которое едва ли могло соперничать с алкогольным, и как он скучал по ней, когда не видел очень долго. Ребенок все осложнял, это было правдой, но он не был готов отпустить ее только из-за этого. Когда свет снова зажгли, не было никакой зияющей дыры, разорванной плоти и трупов. Только толпа испуганных людей с парой царапин. Эффи была там же, где он видел ее в последний раз. Она свернулась калачиком на своей кровати, но на этот раз ее глаза были закрыты, и она плотно сжимала пальцами простыню. Он поднялся к ней в оцепенении. Она была поражена, когда Хеймитч присел рядом с ней, в свободном пространстве между ее коленями и краем кровати, чтобы расслабиться. — Ты кушала? — спросил он. Она отрицательно кивнула, но сжалась чуть сильнее. — Я достану тебе что-нибудь. Он все еще не ужинал, потому они могли бы покормить его, но он не думал, что они разрешили бы ему поделиться с ней. Он разрабатывал план, как можно было бы вынести пищу, когда она схватила его за руку, предотвращая его уход на поиски еды. — Это неважно. Меня начнет тошнить. Еда для меня сейчас пустое место, — она попыталась лучезарно улыбнуться, но вместо этого улыбка вышла жалкой. — Разве это не должно было пройти? — он был осведомлен, что глупо разговаривать с ней об этом прямо сейчас, когда люди бегали то направо, то налево, а солдаты отдавали приказы сохранять тишину и спокойствие, а так же продолжить пребывание в назначенном месте. Творился полный беспорядок, время для паники, а он и Эффи обсуждали муху вместо слона. — Ну, явно не тогда, когда тело взволновано тем, что в его животе зарождается маленький человечек, — она пошутила, но прозвучало это плоско. — Мне повезло. Он ориентировочно взял локоны ее волос и, когда она его не оттолкнула (чего, предположительно, он заслуживал), медленно запустил в них свои пальцы. Это заставило ее нахмуриться. — Мы умрем? — тихо прошептала она. — За тем ты здесь? — Нет, — пообещал он, пусть и не был полностью уверен. — Бункер продержится. — Тогда я не понимаю, почему… — она только начала, как ей пришлось замолчать, когда тень Крессиды появилась напротив них. — Прошу прощения, — произнесла режиссер. — Они не хотят, чтобы люди бродили, где им вздумается, поэтому… — Я в B22, — ответил Хеймитч, — мы меняемся. Если кто-то спросит, то все по моим полномочиям, — на самом деле, он не был уверен, есть ли у него позволение на это, но его это не особо волновало. Плутарх сделает все как надо, если понадобится. Хеймитч ждал, пока девушка из Капитолия не соберет свои вещи и уйдет, как он снова заговорил: — Плутарх рассказал мне о том, что сказали доктора. Насчет того, что это будет трудным. Это опасно для тебя? Сразу Эффи не ответила, поэтому он продолжил ласкать ее волосы. Это успокаивало. — Ношение ребенка не рекомендуется, — сказала она напоследок. — Это риск, — она прикрыла глаза. — Это не стоит того, чтобы сейчас говорить об этом. У меня нет выбора, и он здесь, — она распрямила свою руку и повела ее к животу. Не было ничего примечательного. — Я знаю, что ты испуган, Хеймитч, и я знаю, что ты никогда бы не выбрал меня быть матерью твоего ребенка, — призналась она. — Я в ужасе. Я смогу справиться с этим сама, если понадобится, но, пожалуйста, не заставляй меня. Прошло много времени, прежде чем он вник и начал беспокоиться только об этом. — Проблема не в тебе, солнышко. Она никогда не была в тебе. Если я должен иметь детей от кого-то… — он пожал плечами. — У нас уже есть Китнисс и Пит, не так ли? — Это довольно разные вещи, — вздохнула она. — Для меня это одно и то же, — его рука проскользнула под ее рубашку. Кожа на коже. Но это не отвлекло от всей реальности происходящего. — Я все испорчу. Рано или поздно… это произойдет, и из-за этого погибнет и ребенок, и, возможно, ты. Он не смотрел на нее. Он смотрел прямо на серую фабричную ткань на его руке. — Я не… Единственный способ защитить людей, которые меня окружают, как я понял, это отталкивать их от себя, — такое было трудно признать, но она уже давно это поняла. — За исключением того, что в этом месте… — Я чувствую себя в безопасности, когда ты рядом, — закончила она за него. — В безопасности от Койн, — кивнул он, —, но не в безопасности от меня. Она присела, его рука упала на ее колени. Он не отрывал взгляда от ее живота до того, как она коснулась своей рукой его щеки и приподняла вверх его голову. Ее лицо было серьезным — более серьезным, чем обычно. — Я никогда не боялась тебя, — ее голос был твердым, а ее глаза отражали злость, но не на него, хотя он думал иначе. — Даже когда ты был пьян, я ни разу не чувствовала себя под угрозой. Я доверяю тебе. Я… ты знаешь, что я к тебе чувствую. Он знал. На самом деле, она знала его достаточно, чтобы не произносить открыто эти слова, иначе его чувства бы разрывались. Он не мог сказать ей это. Он не думал, что когда-либо мог. Поэтому, вместо этого, она наклонилась вперед и накрыла его губы своими, мягко встречаясь своим носом с его. — Мы у всех на виду, — напомнила она. Это уже вошло в привычку. Возможно, настало время отвыкать. Он по-настоящему поцеловал ее, не заботясь о тех, кто сейчас наблюдал за ними, или о том, что они скажут. Ему подумалось, что это их лучший поцелуй — тот, который не был оставлен позади закрытых дверей. Пусть смотрят, размышлял он. Ему было неважно, Капитолийка она или нет. Это был длинный поцелуй, приостановить который было просто трудно, но они все же сумели. Это было так же нелепо, как и ухмылка на губах Хеймитча, отражающая ее улыбку. — Мы можем бояться вместе, — решил он, — и когда я провалюсь, можешь попробовать собрать куски вместе. Ты весьма хороша в этом, — это то, как они работали в команде после всего. — Вместе, — повторила она, опершись на него. — Можешь подержать меня сейчас? Когда ты так делаешь, мне становится лучше. — Ты уже такая требовательная, принцесса, — он фальшиво вздохнул, что окончилось тем, что она ударила его локтем прямо в живот. Двухъярусная кровать была даже более узкой, чем та, что в его комнате, поэтому немного маневрирования им явно не помешало, чтобы уместиться. Они наконец нашли удобное положение, устраивающее и его, и ее. Она практически лежала на нем, как ударила следующая бомба, сопровождающаяся чередой криков и миганием света. — Знаешь… — фыркнул он. — Нам не стоит сильно беспокоиться. С нашей-то удачей мы умрем задолго до того, как тебе выплатят обещанное. Шутка вышла неубедительной, из-за чего в один момент он даже пожалел о ней. Ее пальцы крепко сжали его рубашку  — Ты сказал, что бункер продержится. — Конечно, — он поцеловал ее в лоб/ — А если и нет, мы даже не успеем побеспокоиться. Так что нет смысла думать об этом. Прошло много времени, прежде чем она смогла снова расслабиться. — Доктора сказали мне избегать стресса настолько, насколько это вообще возможно. Я должна быть внимательна к самой себе, чтобы в один миг не стать подавленной. Мне еще повезло, что мои манеры безупречны, потому что все, чего мне хотелось — насмехаться над всеми на их же глазах. Вероятно, все сложилось бы иначе, не будь тебя здесь. — То есть, не будет нравоучений о моем поведении, за которое меня посадили в камеру? — на самом деле, он все еще ждал этого. — Ох, если бы мне тогда позволили пойти с тобой, я бы сама закинула тебя туда, — прошипела она. — Возможно, я бы не разрушила половину отсека, но я бы точно подобрала парочку слов для Президент Койн. — Не смей, — предупредил он ее. — Даже не пытайся разговаривать с ней, если тебя не просят. Сейчас тебе стоит быть более осторожной. Я и так сильно о тебе волнуюсь — это отвлекает меня от детей, а если наши проблемы коснутся вершины… — Я буду осторожна, — вздохнула она, — Не стоит за меня беспокоиться. Просто… не отталкивай меня. Я ведь не прошу что-то невозможного, чем ты ранее не занимался. — Я ведь не тот парень, от которого ты хотела бы иметь детей, верно? — фыркнул он. Это было ужасно, и он мог объяснить, почему, просто дети шли не первым пунктом в его личном списке. Однако сейчас все это постепенно происходило. Он не знал, что чувствовать и делать. Все было крайне запутано. — Наоборот, — нежно ответила она, уткнувшись лицом в его шею. — Я думаю, если все сложилось бы иначе, ты был бы замечательным отцом. Он медленно пробежался своими руками по ее спине сначала вверх, потом вниз. — Нет смысла говорить о чем-то, подразумевая «А что, если…», солнышко. Я научился этому еще много лет назад. Ее большой палец успокаивающе чертил круги на его боку. — Не взволновался ли ты хоть чуть-чуть среди всего этого страха и гнева? Я — да. Мой разум сначала словно представляет нашего ребенка, похожего на нас, а затем он переключается на мысли о том, что будет лучше, если он вообще не родится. Я буду жуткой матерью. — А мне кажется, это значит, что ты будешь одной из хороших, — парировал он. — Ты беспокоишься о ребенке больше, чем о своих собственных желаниях, — он на секунду приостановился, обдумывая, что же из всего сказанного он считает правдой. — Видела ли ты тот отрывок, в котором Китнисс пела «Виселицу»? — У нее чудесный голос, но мне не понравилась песня, — Эффи довольно быстро ответила. — Она отвратительна. — Потому что она сильно ударяет по чему-то, что глубоко внутри у каждого из нас? — толкнул он ее к мысли. Бункер затрясся от очередной бомбы, и они очень тихо лежали в течение нескольких следующих минут, ожидая следующих толчков. — Возможно, — прошептала она напоследок. Она особо не вдавалась в подробности, но Хеймитчу этого не нужно было. В том мире, в котором они жили прямо сейчас, только смерть означала свободу, и даже надежда была безнадежной. Ты веришь, а затем умираешь — так это работает. Это была ловушка. И еще, подумал Хеймитч, когда его рука добралась и до ее животика, он почувствовал в себе, что начал надеяться, несмотря ни на что. Потому что, да, она была права. Среди страха и гнева и всеохватывающей паники, зарывшись глубоко-глубоко вниз… Была мерцающая вспышка волнения.