Must Be Something In the Water

Потеряла ли она сознание в какой-то момент? Ударилась ли она животом? Чувствовала ли она боль? Трудно ли ей было дышать? Говорить? А видеть? Она ответила на все, как только позволяли ей возможности и состояние — слегка ошеломленно. Прошло около пятнадцати минут, прежде чем вся активность вокруг нее угасла, после появления Халтман, которая заявила, что они оставят ее здесь на ночь и возьмут нужные анализы, чтобы убедиться, что ребенок не пострадал. Хеймитч сидел справа от нее все время, несмотря ни на что, даже не вздрагивая, когда задавались вопросы личного характера, смущающие даже ее. — Чувствуешь что-нибудь совсем странное? — настаивала Халтман, когда Эффи перевезли на каталке в личную комнату. Она с трудом думала об этом, оперевшись на руку Хеймитча, которую он положил ей на плечо. — Есть странное ощущение, — наконец призналась она, поглаживая свой живот, — Но оно совсем не болезненное. Это больше похоже на трепетание… Но это трудно объяснить. Халтман сверилась с картой и одарила ее легкой улыбкой. — Вероятно, это движения малыша. Сейчас они слабы, но клянусь, в этом же время на следующей неделе ты явишься сюда и будешь жаловаться мне на то, что он пинается. — Вероятно? — повторил Хеймитч, очевидно потрясенный всем происходящим. Он побледнел, и было заметно, как трясутся его руки. — Мне не нужно ваше «вероятно». Я хочу знать наверняка. — Ты всегда должен вести себя так грубо? — вздохнула Эффи, вздрогнув, когда врач все же стерпела эту выходку. — Ты всегда должна быть такой глупой? — отрезал он, — Говорил же, что это плохая идея. Повезло, что доктор Халтман уже успела привыкнуть к их ссорам. Она даже не была расстроена непозволительной грубостью Хеймитча. — Мы дождемся результатов анализов, но я не думаю, что ребенок и правда пострадал во время драки, — объяснила Халтман. — Я больше обеспокоена тем, как стресс Эффи может повлиять на развитие плода, поэтому, Хеймитч, пожалуйста, постарайтесь обойтись без ссор и драк. Он нахмурился, но кивнул. Эффи молчала, пока доктор не покинула их, и они не остались наедине. Она удрученно смотрела вниз.  — Извини. Я не должна была прикасаться к нему. — Это не твоя вина, солнышко, — вздохнул он, протирая лицо, — Это все глупая идея Плутарха, — он схватился за стул и опустился на него. Он неожиданно казался старше на лет десять, чем есть на самом деле. — Ты правда чувствуешь, что он двигается? Она кивнула, положив руку на свой живот. Тем не менее, она не ощущала чего-либо напротив ладони. Это было весьма своеобразное чувство. — Мы всегда обращаемся к ребенку как к мальчику, но это может быть и девочка. — И сколько же осталось до того, как мы узнаем? — Думаю, неделя или две. Может, и три, я не уверена, — нахмурилась она. — Я пыталась найти книги на эту тему, но библиотека в Тринадцатом ограничена, — по крайней-мере, это ее совсем не удивило. — Я как раз хотела поговорить с тобой об этом. Хочешь узнать пол ребенка, или пусть это останется сюрпризом? — Я не очень люблю сюрпризы, — он пожал плечами. — Я тоже, — промямлила она. — Что вы здесь делаете? — спросил женский голос с порога. — Что здесь делаешь ты в нижнем белье? — возразил Хеймитч. Смех Джоанны был гулким и неприятным — жалкое подражание элегантного. Она облокотилась на дверной проем, одетая в серый лифчик и в трусики такого же цвета, что и являлось основной женской одеждой. — Тайком брожу здесь, пытаясь найти морфлинг, — ответила Джоанна. — И не могу сделать это в этом проклятом наряде. Он раздражает! — Эффи пригладила свой больничный халат, пытаясь не соглашаться с Джоанной из-за своих принципов, пусть она и могла отрицать правду сказанного. Победительница кивнула на нее. — Что ты здесь забыла, Тринкет? — Помнишь, о чем мы с тобой мечтали? — фыркнул он без какой-либо забавы в голосе, показывая на горло Эффи. — И кое-кто сделал это. Взгляд Джоанны был прикован к ее шее, и Эффи оправдала это, сразу же пожалев, после подобающего кашля. Ничего не давило, но горло все еще болело. — Такой позор, а она молчаливо вышла из всей этой ситуации, — насмешливо улыбнулась победительница Седьмого, но в улыбке было настоящее презрения. — Они подсадили тебя на морфлинг? - Молодая женщина подошла ближе, чтобы внимательно рассмотреть содержимое капельницы. Она скорчила лицо и вздохнула. — Ничего хорошего. Плутарх появился в дверном проеме до того, как кто-то из них успел ответить. Он сочувственно улыбнулся Эффи, но его взгляд принадлежал Хеймитчу. — Могу ли я с тобой поговорить? — Я занят, — бросил Хеймитч, свирепо взглянув тому в глаза. — Я составлю ей компанию, — предложила Джоанна, что для Эффи прозвучало весьма подозрительно. Хеймитч выглядел не более убежденным в ее внезапных хороших намерениях, но он все же вышел, чтобы поговорить с Плутархом. Как только дверь позади них захлопнулась, победительница начала рыться в различных ящичках. — Ты уверена, что здесь нет ничего хорошего? Они должны были прописать тебе что-то от боли. — Даже если бы здесь что-то было, я бы не помогла тебе украсть наркотик, — захрипела Эффи, — В любом случае, им нельзя давать мне обезболивающее, поэтому ты просто теряешь свое время, Джоанна. — Почему? — нахмурилась она. — Ты не переносишь морфлинг или какое-то другое дерьмо? Это было бы похоже на тебя. Раздражение самого предела. Несмотря на это, мне было бы весьма удобно знать, если бы я когда-либо хотела убить тебя. — Я беременна, — слова слетели с ее рта, прежде чем она успела обдумать это дважды. Она с самого начала осознала, что на самом деле поделилась этой новостью с кем-то впервые. Хеймитч более или менее приподнял завесу, когда разрушил все на Собрании. По какой-то причине это заставило ее улыбнуться, словно она вернула слегка затерявшийся контроль над ситуацией. Затем последовала давящая тишина, в течение которой Джоанна пялилась на нее, широко раскрыв глаза. Спустя некоторое время она завалилась на стул рядом с кроватью. — Ты сделала это… — произнесла победительница, — Это должно быть незаконным, — крик Хеймитча эхом отражался даже сквозь закрытую дверь, и Джоанна откровенно съежилась или от этой громкой вспышки волнения, или от внезапного прозрения, что у Эффи в Тринадцатом может быть лишь один любовник. — Это его ребенок? — Эффи кивнула. — Это ж так облажаться, — Джоанна потрясла головой. — Это было чертовски тупо! От тебя я ожидала, но от Хеймитча? .. — Не ешь и не занимайся сексом в этом месте, — устало ответила она, пока Джоанна не продолжила критиковать ее все больше и больше. — Поверь мне, я была рада мысли о беременности не больше, чем Хеймитч. Это было утомительно, когда люди ожидали, что она будет рада подобной новости, но при этом соболезновали Хеймитчу, зная его вечное нежелание иметь детей. Некоторые даже предполагали, что это ее вина, хотя на самом деле это было не так. Хеймитч был таким же горячим и нетерпеливым, какой была и она, из-за чего они и оказались в подобном положении. Джоанна наклонила голову и внимательно рассмотривала Эффи, потом пожала плечами. — Если ты не хочешь его, так избавься, — руки Эффи моментально покровительственно оказались на животе, и хмурый взгляд победительницы сменился презрительной усмешкой. — Погляди, какая ты лгунья. Ты хочешь его. Поскольку Хеймитч вернулся в комнату и начал свирепствовать из-за всей серьезности происходящего в Чертвертом, Эффи не стала отвечать на усмешку Джоанны. На самом деле, в этом и не было толку. Эффи пребывала в своеобразном заключении, по крайней мере, ей так казалось, ведь она ненавидела быть прикованной к кровати и все время полагаться на медсестер даже по мелочам. В больнице ей приходилось пробыть в таком положении точно три дня, пока ей не позволили трудиться неполный рабочий день. И этого она добилась лишь потому, что ей пришлось умолять Плутарха тайком, за спиной Хеймитча, получить разрешение от врача. Халтман была всеми руками за то, чтобы Эффи перевели в менее напряженное место. Эффи вовремя вернулась на Собрание, благодаря чему ей было позволено оценить план захвата Второго, который заключать во взрыве шахты. Следующие сорок восемь часов были более напряженными, чем хотелось бы доктор Халтман, но Эффи следовала правилам этой игры и регулярно покидала Собрание ради отдыха и перекуса, удостоверяясь, что и выпивает она достаточно. Она надоедала Хеймитчу тем, что просила его немного поспать, учитывая, что с начала того безумия он так и не прилег, и совсем ее не слушал. Когда нападение действительно началось, Эффи сидела по правую сторону от него в центре управления. Все скрупулезно молчали, следя за происходящим на мониторах. Шахта взорвалась, как и планировалось, но затем началось ожидание. Будут ли сторонники Капитолия ждать чего-то в шахте или же попробуют вырваться наружу? Плутарх и Койн оба раздавали инструкции с помощью небольших микрофонов, когда на экранах было показано начало сражения за ключевые точки, такие как станция. Длилось это всю ночь. — Хеймитч, нам стоит ожидать нападение с воздуха, — произнес Плутарх, приложив руку к наушнику. — Скажи Китнисс, чтобы заходила. У Хеймитча был собственный микрофон и наушник, связанный конкретно с Китнисс. Эффи, торопясь, надела этот наушник, чтобы иметь возможность следить за обсуждением. Она терпеть не могла тот факт, что девочка сейчас находится слишком близко к линии огня. Китнисс была ее работой. Она не так сильно беспокоилась о восстании, как о своем победителе. Отклик Хеймитчем имени девушки остался без ответа. Он приложил свою руку к микрофону, чтобы заглушить посторонние звуки, и повернулся к Эффи. — Она точно надела наушник? Свяжись с Крессидой или Хоторном, —, но когда она были близки к тому, чтобы сделать это, Китнисс, наконец, ответила и вернулась. Собрание кишело активностью, но Хеймитч и Эффи, сидевшие отдельно друг от друга, сфокусировались только на одном, точнее, на одной — на их Огненной Девушке. Это было похоже на то, что она снова сопровождающая, а он — ментор. Время тянулось, Хеймитч посоветовал Эффи пойти поспать, однако она отказалась двигаться, как она всегда это делала на протяжении Игр. Они всегда сталкивались лицом к лицу с арсеналом арены вместе, как команда. Второй Дистрикт — всего лишь другая арена. — Она не должна быть там, — ее шепот был практически проглочен всеми громкими приказами, раздаваемыми направо и налево, но Хеймитч все равно ее услышал. Изображения на мониторах были действительно ужасными, чем вызывали у Эффи тошноту. — Как и тебя не должно быть здесь, — ухмыльнулся он, пытаясь приподнять ей настроение. Его рука колебалась вокруг ее живота, но совсем не касалась. — Если ребенок будет наполовину таким же упрямым, как ты или Китнисс, то я сойду с ума. Она осторожно схватила его за запястье и завела его пальцы к ее небольшой выпуклости. Эффи не знала, почему он так неохотно касался ее, когда был так близок к этому. — Будто бы его отец не самый упрямый человек во всем Панеме… — Может быть, "ее", — пожал он плечами, — И из-за этого у нас появится еще больше проблем. — Ты и правда хочешь девочку, не так ли? — она не смогла сдержать улыбки. Она уже представляла его рядом с маленькой девочкой. Он нравственно испортит ее и ни за что не позволит мальчикам даже подходить к ней. Если он так обходился с Китнисс, то со своей дочерью и подавно. — Хеймитч, Боггс говорит, что Китнисс замыкается, уходит в себя, — внезапно позвал его Плутарх, — Поговори с ней. Нужно вернуть ее назад в эту игру. Она нам нужна. — Нужна? — нахмурилась Эффи, — Для чего? Она не должна сражаться. Ужасное чувство поселилось глубоко внутри. — Если мы покажем ее всем, то это может помочь перетянуть некоторых сопротивляющихся на нашу сторону, — ответил Плутарх. — Выставить ее напоказ на поле боя? — прошипела Эффи, — Я так не думаю! Это не то, на что мы соглашались, мы… — Я и правда извиняюсь, Эффи, но у нас совсем нет времени, чтобы обсуждать это, — парировал Плутарх, очевидно раздраженный тем, что его вынудили приносить извинения. Но вскоре он вернулся к Койн, отмечая различные места на карте и очень быстро что-то произнося. Эффи была в ярости. Она повернулась к Хеймитчу, который молчал в течение всего этого разговора. — И тебя это устраивает? — Не совсем, солнышко. Но если бы не мы отправили ее, то это бы сделал кто-то другой, — он пожал плечами. — Я скорее за то, чтобы все продолжало оставаться под контролем. — Ни один из нас не может быть под контролем, — пробормотала Эффи, но она присела и помогала Хеймитчу, ведь это было ее обязанностью. Китнисс отвечала бывшему ментору очень долго, и она казалось такой отдаленной и беспристрастной, что Эффи и Хеймитч обменялись обеспокоенными взглядами. Им не нужно было переговариваться, чтобы понять, что они оба размышляли о тех днях, когда она пряталась за трубами, не в состоянии совладать с собой. — Расскажи ей про Пита, — предложила Эффи, — Что ему становится лучше. Что-нибудь. Она рассеянно прислушивалась к их разговору, благоразумно потирая живот под столом. Она проигнорировала ощущение изжоги. Настала пора, и она вернулась в их комнату, чтобы отдохнуть. И она провела там больше времени, чем планировала. Они продолжали ждать, и Хеймитч, время от времени, пытался налаживать контакт с Китнисс, тем самым проверяя, все ли с ней в порядке. Ведь при данных обстоятельствах шизофрения снова могла одолеть девушку в любой момент. Хеймитч предлагал Эффи пойти поспать, но она приняла решение остаться с Китнисс до тех пор, пока ей не станет лучше. Эффи аргументировала это тем, что уснуть ей в любом случае не удастся, но правда заключалась в том, что она не была уверена, что сможет добраться до их комнаты. С каждой секундой изжога все сильнее перерастала из простого беспокойства в мучение. Она выпила немного воды и попыталась хоть немного отстраниться от всего происходящего, чтобы не чувствовать столь ужасную боль, а затем в очередной раз прокляла этот период беременности. Но реальность не заставила себя долго ждать, и ее тело вновь одолел непрекращающийся дискомфорт. — Отлично. Хеймитч, Эффи, нам потребуется ваша помощь, — сказал Плутарх, когда часы пробили полночь. Эффи, глубоко задумавшись, даже вздрогнула от неожиданности, — Крессида займется экипировкой Китнисс. Мы свяжемся с Китнисс как только она окажется около Дома Правосудия. Там много наших людей, так что она будет в полной безопасности. И не забудьте приготовить речь. Будете зачитывать ей построчно. — Уже забыли, что она плохая актриса? — проворчал Хеймитч, явно не удовлетворенный планом, — Мы обсуждали не это. — Но именно это может спасти многих, — возразил Плутарх перед тем, как удовлетворенно потереть ладони, — мы обязаны показать это шоу. Хеймитч пробормотал что-то явно грубое о Распорядителях Игр, но Эффи не посчитала нужным напомнить ему о вежливости. — Пожалуй, начну работать над речью? — вздохнув, она быстро написала, что было нужно, пока Хеймитч объяснял Китнисс, что от нее требуется. Несмотря на то, что его глаза были прикованы к экрану, Эффи все равно удалось подметить, что с каждой секундой он хмурился все сильнее. Он прикрыл микрофон своей рукой, чтобы сохранить информацию в тайне от Китнисс: — Если она собирается засиживаться здесь допоздна, то меня это определенно не устраивает. Но Эффи это не устраивало куда сильнее. Ее сердце словно выскакивало из грудной клетки, вызывая головокружение. Но у нее не было времени обращать внимание на свои проблемы. Все ее мысли были целиком сосредоточены на девушке. Она передала Хеймитчу небольшой листок бумаги со скорой речью, после чего он быстро прочитал ее, забрал у нее карандаш для корректировки пары моментов, а потом кивнул в знак одобрения. Когда Сойка-Пересмешница появилась на всех экранам в стойкой командующей позиции, Эффи едва не упала в обморок, хотя все начиналось хорошо. Китнисс повторяла все, что зачитывал ей Хеймитч, и Эффи даже позволила себе дышать размеренно, пока Китнисс не ринулась к мужчине, который с трудом держался на ногах, приказывая прекратить огонь. — Что она творит? — пришла в ярость Коин, находящаяся в противоположном конце комнаты. — Пытается быть Китнисс, — недовольно ответил Хеймитч, как только мужчина схватился за оружие и направил его на Китнисс, а та инстинктивно сделала пару шагов назад. Хеймитч был спокоен, но далеко не в хорошем смысле этого слова. Эффи точно знала, каково было его выражение лица на тот момент. Это было лицо человека, прошедшего через игры, и оно мелькало именно тогда, когда он пытался раскрыть секрет той или иной арены, ведь это было дело неотложной важности. Эффи же чувствовала, что должна сделать хоть что-то, хотя и не понимала все происходящее. Если бы только она могла переступить через этот экран… Боль в животе разгоралась с новой силой. Она дышала непрерывно и не могла ничего с этим поделать. Она крепко схватилась за спинку стула Хеймитча, пытаясь удержаться на ногах, чего Хеймитч, похоже, не заметил, ведь был с головой в ситуации во Втором. Китнисс пыталась убедить мужчину опустить оружие. — Продолжай с ним разговаривать, — посоветовал ей Хеймитч, — расскажи ему про спуск с горы. Мужчина вел себя нерешительно. Хеймитч чуть склонился вперед, садясь на край стула. Он согнул свою руку так, будто у него было непреодолимое желание схватиться за нож. — Кто враг? — прошептал он Китнисс. Именно это побудило девушку заговорить такой речью, какую Эффи бы ни за что не написала. Жжение неистово усиливалось, и она начала паниковать, как только поняла, что эта боль не похожа на ту незначительную, что мучила ее раньше. Это нечто более серьезное, что приходило и нарастало с каждой волной. — Хеймитч, — простонала она, почти согнувшись вдвое. Это произошло именно в тот момент, когда все услышали выстрел, и Китнисс упала. — Китнисс! — прокричал Хеймитч, впадая в панику. Его стул сдвинулся с места, из-за чего Эффи практически cвалилась на пол. И это бы произошло, если бы не своевременная помощь солдата. Он придерживал ее, интересуясь, как она себя чувствует. Но разве можно было ответить на этот вопрос, когда все, включая Хеймитча, обращались к кому-то по коммуникатору с одной лишь фразой «военное положение»? Она пыталась дышать через рот, чтобы хоть как-то контролировать боль, но это, разумеется, не помогало, и совсем скоро солдат помог ей присесть. Кругом творился такой беспредел, что никто даже и не заметил. Комната вокруг закружилась, и ее голова упала на собственное плечо. — Черт! — послышался чей-то подозрительный крик. Вероятно, Плутарха, — У нее кровотечение? Разумеется, Китнисс истекала кровью, ведь только что в нее всадили пулю. Несмотря на все ее манеры, ей отчаянно хотелось сказать, какой же он глупый, но вот состояние совсем не позволяло это сделать. Это произошло до того, как рука Плутарха обрушилась на ее плечо, моментально убранная прочь рукой Хеймитча. И тут она задумалась, что речь могла идти не о Китнисс. — Кто-нибудь, уберите ее отсюда! — холодно приказала Коин. — Эта комната предназначена для управления событиями войны, а не для отдыха истекающих кровью! — Солнышко? Солнышко, ты не можешь поступить так со мной! Я нужен Китнисс. Я не могу выбирать между вами. Эффи, ты меня слушаешь? — все казалось безумием. Очередное сокращение заставило ее живот сжаться, и она издала хрип. Она думала о том, что Китнисс, возможно, ощущает столь же мучительную боль. Ей хотелось верить, что она жива. Она считала себя виновной во всем произошедшем с девушкой, ведь именно ей довелось назвать имя ее сестры в тот роковой день. Затем она прекратила раздумья. . Она прекратила их, ведь все померкло. Не осталось ничего, кроме мертвой тишины и пустоты.