Must Be Something In the Water

Она сопровождала его до самого планолета и умудрилась нашептать Плутарху "удачи", когда он приостановился рядом с ними, но не смогла связать и пары слов для Хеймитча. Он сжал ее руку, повернул вокруг большим пальцем цветок на кольце — это была его игривая привычка. А затем он ушел и даже не оглянулся. Из-за того, что никто не мог запретить ей, следующие двадцать четыре часа ее взгляд был приклеен к экрану. По одну сторону от нее находилась Сальная Сэй, Дэлли Картрайт - по другую. Они все ждали новостей о Китнисс, Пите, Гейле и Крессиде, но ничто не всплывало. Повстанцы уже почти захватили контроль над радиовещанием, и Капитолий уже должен был проиграть войну, поэтому все, чего это ждали — это новостей о прекращении огня или сдачи. Эффи была расстроена и шокирована. Город горел в некоторых местах, беженцы выбегали прямо на улицы, а некоторые здания представляли собой руины. — Девочка, тебе нужно поспать, — в какой-то момент произнесла Сальная Сэй. — Тебе не стоит смотреть на это. Вряд это хорошо повлияет на ребенка. Но Эффи не могла оторваться, и ее глаза все еще были прикованы к монитору. Иногда они показывали победителей: Бити на инвалидной коляске, склонившегося к клавиатуре, Хеймитча и Плутарха, что-то обсуждающих около белой доски, Джоанну, гордо бродящую по пыльным руинам, как будто она только что завоевала эти места. Наверное, ее отправили в Капитолий, потому что она не смогла найти себе места в Тринадцатом. Но победители, в которых они были заинтересованы, никогда не показывались. Китнисс и Пита до сих пор не видели, и по слухам они мертвы. Когда они показали всех детей около Президентского дворца, у Эффи возникло плохое предчувствие. Она не знала, что, но была уверена, что что-то ужасное обязательно произойдет. Она проработала столько времени в сфере Голодных игр и была достаточно осведомлена о всевозможных уловках. Она наблюдала за тем, как плавно опускаются серебряные парашюты, а затем закрыла глаза так крепко, как только возможно, обхватила свой живот и представила себя в любом другом месте, более безопасном — в объятиях Хеймитча. Она слышала взрыв, но не видела его. Смятение оставило ее, однако Эффи все равно не открывала глаза. Очередная серия взрывов, торжественных речей и кричащих в страхе или возмущении людей. Эффи казалось, что лишь она и Сальная Сэй были неподвижны в этой комнате. — Теперь с войной покончено, — прошептала она себе под нос. Она завершилась так же, как и началась — детьми, платящими своей кровью. Пожилая женщина не ответила, но похлопала. Она была удивлена не больше, чем Эффи. После этого события закружились в стремительном водовороте. Спустя полтора часа Сноу сдался. Через двадцать четыре часа Эффи и Энни уже летели в Капитолий. Все оставшиеся победители должны были быть там, поэтому Энни туда и отправилась. А Эффи, разумеется, потому, что Хеймитч относился к числу этих людей. Ходили обнадеживающие слухи, что Китнисс с Питом действительно живы, но были и тревожные… о смерти Примроуз. На посадочной площадке планолета знакомых лиц не оказалось. Их посадили в незнакомую черную машину, которая с ветерком проносилась мимо руин города. Эффи смотрела на это через окно и не смогла сдержать поток горячих слез. Она вздрогнула, когда Энни сжала ее руку. — Не смотри, — посоветовала Энни. Но Эффи не могла. Не могла оторвать взгляда, мысленно подмечая, что практически от всех ее любимых уголков этого города не осталось и следа. На газоне не осталось трупов, и это заметно смягчило напряженную обстановку, чего не скажешь о дворце. Сопровождающий их солдат был явно не из Тринадцатого, а, скорее, повстанцем с какого-то Дистрикта. Он тепло беседовал с Энни и порой поглядывал на Эффи с нескрываемым высокомерием. Весь путь до комнаты Хеймитча она держала язык за зубами, но, как только они достигли цели, она без каких-либо колебаний высказала солдату всю правду о его ужасном поведении и полном отсутствии манер. Не постучавшись, она влетела в комнату и тут же захлопнула дверь прямо перед его лицом, прежде чем он успел как-либо возразить. А еще Эффи была уверена, что ему ничего не стоило начать ей угрожать. И все же ей стоило постучаться. Хеймитч словно застыл на месте, пойманный с поличным. Манеры все же были превыше всего. — На твоем месте я бы не стала это делать, — предупредила Эффи. — Сколько успел выпить? Его серые глаза проделали далекий путь от нее до полного стакана в его руке. Он медленно поставил его на столик, сделанный из полированного дерева цвета вишни и блестевший от прямого попадания солнечного света. Ей это показалось таким чудесным, не имеющим ни малейшего отношения к войне, что ей захотелось заплакать от счастья. — Ну не сейчас же, — наконец, произнес он. — И как тебе удалось все так просчитать, а, солнышко? И она истерично хихикнула и, более того, была готова с радостью признаться в этом. А затем они целовались. Она не знала, кто первый начал этот долгожданный поцелуй. Зато не сомневалась в том, хотела целовать Хеймитча до конца своей жизни — это было единственным ее желанием. Он в безопасности, дома и, что еще важнее, живой. — Ты плакала, — произнес он между двумя поцелуями, касаясь ее щеки большим пальцем. — Я знал, тебе нельзя было сюда приезжать. — Нет, — мгновенно возразила она. — Это все из-за столицы, — она покачала головой. — Я в порядке. Мы в порядке, — она попыталась изобразить подобие улыбки на губах, но долго не могла притворяться, потому что его руки обхватили ее живот. Видимо, он пытался почувствовать, как их малыш пинается. — Он спит. Мучил меня все время, что мы летели сюда. Теперь я вынуждена согласиться с Джоанной. Возможно, прозвище «дьявольское отродье» ему все же соответствует. — Уверена? — тихо спросил он, не отрывая взгляда от живота. — Да, — она коснулась пальцами его тощей щеки и притянула ради очередного поцелуя. Он выглядел, мягко говоря, совсем нехорошо. На ощупь его кожа была сухой, а на вид нездоровой. — Как дети? Он вздохнул так, словно именно на этот вопрос ответ было дать тяжелее всего. — У Китнисс многочисленные ожоги. Она все еще под интенсивной терапией, и врачи считают, что после пересадки тканей ничто не будет угрожать ее жизни. Был взрыв, и дети… — Я знаю, — она прервала его, потому что заметила, как тяжело давались ему слова. — Это транслировалось. — Серьезно? — горько фыркнул он. В ее словах было еще что-то, непохожее на горечь. Но что бы это ни было, он не посчитал нужным посвящать ее в это. Как только он протянул руку в сторону стакана, она схватила за запястье, так что он даже не успел прикоснуться к нему. — Не надо, — она умоляла его. — Пожалуйста. Вспышка раздражения мелькнула на его лице, а затем его взор обрушился на ее живот, и он прикрыл глаза. — Тогда избавься от этого. Он даже не успел передумать, как она уже исполнила его просьбу. Их апартаменты были просторны и шикарно обставлены. Все казалось шикарным. Эффи была уверена, что виски в том графине было таким же старым и прекрасным, как и люди, пившие его. Она сморщила свой носик, когда выливала его в раковину, а от запаха даже закашлялась. — Это был подарок от Коин, — он оперся на дверной проем, ведущий в ванную. — Вряд ли все это ради того, чтобы я держал язык за зубами. У нее есть и другие гарантии… — он пожал плечами, — поэтому решение завести этого ребенка я считаю глупостью. — Я ничего не понимаю, — призналась Эффи, — что происходит? В гостиной их ждал идеальный на вид диван, а в спальне, очевидно, невероятно комфортная кровать, но, судя по стойке Хеймитча, он действительно не понимал, что ванная не самое подходящее место для такого разговора. Она захлопнула крышку от унитаза и присела, после чего почувствовала невероятное облегчение. Ее ступни ужасно устали, а лодыжки опухли. Но она сомневалась, что у нее хватит сил уговорить Хеймитча помассировать их. — Без меня, Джоанны или Плутарха ты никуда не пойдешь, — отозвался он. — И прежде чем куда-либо уйти, ты обязана предупредить меня первым. Она почти сожалела о тех временах, когда он ничего ей не рассказывал, боясь расстроить. — Мне грозит опасность? — прямо спросила она, — или малышу? — Береженого Бог бережет, — он устало потер лицо руками. И она не могла сказать точно, что под этим подразумевалось: очередная паранойя или настоящая приближающаяся опасность. Затем он снова заговорил, и его голос звучал намного мягче. — Питу лучше. Я дважды разговаривал с ним, и он не пытался меня убить. — Отличные новости! — она вся засияла. — Он в порядке? Физически, я имею в виду. — В целом, да, — Хеймитч кивнул. — Я рассказал ему о… — он махнул в сторону ее живота, — и он хочет видеть тебя, если ты не против. Не думаю, что теперь он представляет тебе угрозу. — У нашего сына есть имя, и ты это знаешь, — она фыркнула. — Пора уже использовать его. — Отродье дьявола? — призрак ухмылки заиграл на его губах. Она решила не обращать на это внимания. — Я буду рада увидеться с Питом, — она улыбнулась, довольная подобной перспективой. Она так соскучилась по этому мальчишке. — И я что-то запоздала со сном. — Вязание, должно быть, утомительно, — он откровенно издевался. — Твой неугомонный ребенок, растущий прямо во мне, меня утомляет, — ответила он, медленно привставая на ноги. — Между прочим, больше на это не надейся. — А я так хотел еще одного… — он закатил глаза, но довольно быстро преследовал ее до самой спальни, чего она не могла не заметить. — Я хочу съездить в дом моих родителей, — сообщила она ему. — Мне нужно увидеться с ними. Мы проезжали мимо по пути сюда, территория не так сильно повреждена. Надеюсь, с ними все хорошо. Молчание и внезапная суета из-за каких-то покрывал выдали его. — Хеймитч, что-то случилось с моими родителями? Она не могла смириться с этой мыслью. Малыш, ощутив ее беспокойство, тут же зашевелился, из-за чего ее начало слегка подташнивать. — Я проверял вчера, — наконец, он признался. — В том доме уже никто не жил месяцы. Плутарху кажется, что их арестовали. — Арестовали? — она ахнула. — Это абсолютно нелепо. Их не за что арестовывать. Они не сделали ничего плохого. Они пылкие сторонники Президента Сноу, и… — Ты не можешь кричать чуть громче, солнышко? — он съежился. — Нам ведь так нужно, чтобы лидерша повстанцев услышала это от тебя. Она проигнорировала его замечание. — Почему мои родители под арестом? — Потому что были тесно связаны с известным мятежником, — нетерпеливо бросил он и указал ей на кровать. — Отдохни. Нельзя тебе переутомляться. — Известный мятежник? — она повторяла ее до тех пор, пока ее не осенило. Он имел в виду ее. Она тот самый мятежник. Она — угроза. — Они живы? — и снова тишина в ответ. — Хеймитч, они живы? Боль пронзила ее без предупреждения. Она застонала и ухватилась за живот. — Приляг, — тотчас приказал он. И он дождался, а затем моментально ринулся к двери, окрикивая каждого проходящего мимо по коридору, чтобы они не бездействовали, а вызывали врача. Она пыталась возразить, но он проигнорировал даже тот факт, что боль прошла и не возвращалась. И лишь спустя несколько минут мольбы он признался, что не знает, где ее родители на самом деле и живы ли они. Но он пообещал узнать. И она доверилась ему. Найти доктора оказалось не так просто. Единственный откликнувшийся оказался капитолийцем, очевидно недовольным проделками повстанцев. Он был довольно строгим мужчиной и, завершив осмотр, настоятельно посоветовал Эффи соблюдать постельный режим хотя бы в течение дня и обратиться за медицинской помощью, если вдруг боли вернутся. К счастью, этого не произошло. К сожалению, Хеймитч в этом не был уверен и не выпускал ее из кровати почти сорок восемь часов. Это место уж точно было лучше Тринадцатого. Здесь был телевизор и коллекция дисков со старыми фильмами, и по некоторым Эффи когда-то сходила с ума. Она заставила Хеймитча посмотреть три фильма, а его извечные комментарии насчет глупого сюжета и таких же персонажей лишь забавили ее. Он спал дольше, чем она. Он заслужил этот отдых. Как только Хеймитч позволил ей покинуть пределы кровати, она отправилась в палату Пита. Он действительно выглядел намного лучше, и его речь была более разборчива и внятна, чем несколько месяцев тому назад. Он даже извинился за тот инцидент. А вот Китнисс выглядела не очень. Они держали ее в каком-то странном инкубаторе и накачивали морфлингом, так что вряд ли ей было известно об их присутствии, хоть она и смотрела прямо на них. На некоторых участках ее тела отсутствовала кожа — зрелище не из приятных, и у Эффи дважды скрутило живот. Ради Миссис Эвердин она фальшиво улыбалась и предложила свою помощь (хотя чем тут можно было помочь), но глаза женщины, так отличающиеся от ее дочери, видели ее насквозь. Она не возражала, когда по возвращению Хеймитч снова отправил ее в кровать. Видя в таком состоянии Китнисс и Миссис Эвердин… Она не могла представить, что чувствовали их доктора. Все, чего ей хотелось, это оказаться в объятиях Хеймитча и удерживать своего малыша до тех пор, пока она не убедится, что сыну ничего не угрожает… Она была уверена в том, что сойдет с ума, если с ним что-то случится. Дни тянулись в недели, и настало время очередной рутины. По утрам она виделась с Питом, а ближе к полудню — сидела с Китнисс. Она надеялась, что после восстания все изменится в лучшую сторону, но с разочарованием признала, что ошибалась. Восставшие из Дистриктов слишком враждебно относились к жителям Капитолия. Оно и неудивительно. И это напрягало ее. Хеймитча угомонить было невозможно, и он следил за каждым ее шагом, боясь, что кто-нибудь начнет ее преследовать, мучить, допрашивать, несмотря на то, что она на последней стадии беременности. И, может, именно из-за этого он так себя вел. В конечном итоге, жизнь после так называемого Дня Победы не многим отличалась от той, что была в Тринадцатом. Разве что одежда тут была неплохая. Плутарх отправил ей несколько коробок, которые были заполнены всевозможными нарядами для будущих мам. Эффи даже завизжала от восхищения к полному недоумению Хеймитча. Она даже не обращала внимания на его саркастичные комментарии, слишком увлеченная перечислением названий всех этих красочных материй. Она делала это не только для себя, но и ради сына. Невозможно быть слишком молодым для моды. Больше всего ей нравилось яркое шелковое платье розового цвета с голубыми перьями на плечах. Эффи уже хотела нацепить на себя подходящий парик, но не успела — Хеймитч отбросил его в сторону. — Если мне нельзя пить, то тебе, соответственно, напяливать эти уродливые вещички, — произнес он. — Парики не отравят мою печень, — она фыркнула. — Они плавят твой мозг, — он попытался пошутить, но затем мягко потянул за косу, с которой она часто засыпала. — Ни ликера, ни парика. И, разумеется, даже не мечтай о клоунском макияже. Она закатила глаза, но сдалась. Это был лишь крохотный уступок ради его трезвости, что было куда важнее, и после всего, что произошло, Эффи была заинтересована лишь в ярких цветах, а это не только парики. За этот подарок она была готова назвать Плутарха крестным отцом Хелиоса. Через полторы недели после того, как Сноу сдался, все стало более организованным. Врач, наконец, заявил, что жизни Китнисс ничто не угрожает, несмотря на то, что ей запрещено покидать пределы больницы еще как минимум несколько недель. Девушка была отзывчива, хотя ее голос был немного странным, и она пыталась это скрывать. Эффи было больно смотреть на ее кожу красноватого оттенка. Она вязала, не отходя от кровати Китнисс. Ее мать проводила больше времени, помогая другим в различных больницах, чем своей собственной дочери. И тут на пороге появился мрачный Хеймитч. — Я нашел твою семью, — это все, что он произнес тогда. Все остальное представляло собой какое-то расплывчатое пятно. Хеймитч настоятельно советовал Эффи дождаться, пока их выведут из дворца, но переубедить ее было невозможно. Она так переутомилась, что попросила водителя машины ехать чуть спокойнее. Ей едва удалось разобрать объяснения Хеймитча, что ее родители были заперты и удерживались в каком-то подобии тюрьмы несколько месяцев. Она не прислушивалась к его тонким, но неловким намекам на то, что ее родители могут быть не так рады видеть ее, как она их. А ей стоило послушать.