Must Be Something In the Water

Ее хватка ослабла. Глаза закрылись. Аппараты начали гудеть. Его бесчеловечно оттолкнули в сторону, как только в палату ворвались остальные доктора и медсестры, не побеспокоившись о том, что было бы неплохо остановиться хоть на мгновение и объяснить, что вообще происходит. Малыша тоже куда-то унесли. Его нигде не было видно. И весь мир словно сомкнулся вокруг него, а края видимого чернели. Он размышлял о наличии бара в больнице и о том, что вряд ли кто-то позаботится о нем, если он схватит шприц с морфлингом и пропустит содержимое прямо в вену. Он терял их. Или уже потерял. Врачи говорили что-то о непрекращающемся кровотечении и повторяли одно лишь слово «операционная», а затем они переложили Эффи на каталку и куда-то увезли. Он хотел остановить их и защитить ее, но не мог пошевелиться. Он был беспомощен. Бесполезен. Он опять не смог защитить свою семью. Снова. — Сэр. Cэр, — он оборонительно убрал чью-ту руку со своего плеча и уже был готов ударить приставучую. Медсестра вздрогнула, но из уважения была вынуждена улыбаться. Она оказалась кареглазой брюнеткой с рыжими прядями волос и фиолетовой татуировкой на шее. — Ваша жена не справится без хирургического вмешательства. Доктор Фаларус сообщит вам, если узнает что-то новое. Он не мог оторвать от нее взгляда и не сумел разобрать ни единого ее слова. Она казалась такой доброй и понимающей. — Уверяю вас, они сделают все возможное. А сейчас… не хотите увидеться с вашим сыном? Его сын. — Он мертв? — насколько ужасно он себя чувствовал, если это первый вопрос, пришедший на ум? Он слышал плач, а затем мальчика куда-то унесли, так что он даже не успел толком разглядеть его. — Нет! Нет-нет-нет, — медсестра тут же успокоила его. — Следуйте за мной. Он позволил ей провести его через несколько коридоров, пока они, наконец, не дошли до комнаты c большими прямоугольными контейнерами и с большим количеством различных механизмов. Он дважды вымыл руки, прежде чем войти. Здесь было две пары, и они сидели около двух разных контейнеров, и тут он понял, что внутри них — дети. Медсестра привела его к другому, похожему, разве что в этом был его сын. Он понял это с первого взгляда. — Он слегка недоношен, поэтому немного меньше, чем должен, — пояснила женщина. — Его уже можно назвать маленьким борцом. Он самостоятельно хорошо дышит, и мозговые волны нормально излучаются, что очень важно. Если повезет, то в инкубаторе он надолго не задержится. Хеймитч не мог оторвать взгляда от маленьких ручек и ножек, крохотных пальчиков и от голубых (или все-таки серых?) глаз, которые он едва смог разглядеть через приоткрытые веки. К его ручкам были прикреплены какие-то трубки и пластыри. — Знаю, это немного пугает, но, уверяю вас, эти трубки здесь для того, чтобы помочь вашему малышу, — объяснила медсестра и поднесла стул к инкубатору. Хеймитч был только рад присесть и никогда не отрывать взгляда от сына. — Через несколько дней мы избавим его от всего этого, может, даже завтра. Это ради профилактики. А сейчас взгляните, как страшно вашему сыну, поэтому вам следует дать ему понять, что вы рядом. Поговорите с ним, он узнает ваш голос. Вам нельзя брать его на руки, но вы видите эти отверстия на другой стороне инкубатора? .. — она схватила его за запястье и поднесла его руку к одной из этих круглых дыр — их было шесть, — вы можете касаться его. Это довольно важно. Она что-то рассказывала о том, что преждевременное отсутствие связи с недоношенным ребенком может привести к депрессии, но он ее совсем не слушал. Его рука уже находилась в инкубаторе, но он не мог заставить себя коснуться ребенка. — Я сделаю ему больно, — он был таким небольшим, а Хеймитч причинял боль каждому, кто его окружал. — Ничего подобного, — медсестра улыбнулась, прервав свою лекцию. — Она нужна ему не больше, чем вам. Он неуверенно прикоснулся пальцем к крохотному ноготку, и малыш ответил, пошевелив ручкой. Воодушевленный этим, Хеймитч не остановился и начал считать его пальчики, ведь не было ничего глупее, чем только мог заняться новоиспеченный отец. А затем глаза открылись, и они казались скорее серыми, чем голубыми. Хеймитч немного разочаровался. Он обожал глаза Эффи. — Видите? Теперь он знает, что папочка его не оставит, — медсестра проворковала над инкубатором и непринужденно улыбнулась Хеймитчу. — Мне нужно имя для досье. — Хелиос, — не задумываясь, ответил он, — Хелиос Эбернети. Насчет Эффи… Не могли бы вы… — Я расскажу вам, как только сама узнаю, — пообещала она и улыбнулась, но в этот раз натянуто. А затем она ушла и оставила его наедине с малышом, которому он все еще боялся навредить. — Эй, отродье дьявола, — прошептал он. Другие пары тоже говорили со своими детьми шепотом, поэтому он решил, что так и надо. Его сын казался таким уязвимым, таким… хрупким. Покровительственная волна возникла из ниоткуда, но накрыла его с головой. Никто никогда не причинит боль этому ребенку. Никогда. Малыш медленно то приоткрывал, то закрывал свой ротик, немного ерзая, когда палец Хеймитча бродил по его груди. Возможно, ему было щекотно. Эффи была очень чувствительна к щекотке, поэтому, должно быть, ему это досталось именно от нее. Мысль об Эффи заставила его сердце сжаться в страхе. Он даже не мог представить, что мог чувствовать его сын, оторванный от утроба матери и помещенный в эту пластиковую коробку. — Ты, наверное, думаешь, где мамочка… — кожа малыша была необыкновенно теплой и мягкой, он смог к этому привыкнуть. — Она скоро придет. А до тех пор я должен тебя предупредить, что ее голос очень надоедливый, и она, скорее всего, будет изображать какие-то странные звуки, которые, как ей кажется, нравятся малышам, -он накрыл своим пальцем ладонь сына, и крохотные пальчики сомкнулись на нем. Это была всего лишь ответная реакция, но она помогла Хеймитчу расслабиться. — Ни один из нас никуда не уйдет. Ты и я… Мы заключили сделку, помнишь? Так что держись. И мамочка… Я шлепну твою мамочку по попе, если она попытается умереть и оставить нас, — он на секунду остановился и сморщился. — Правда, она шлепнет меня, если узнает, что я тебе такое рассказал, — он прикрыл глаза и прислонился лбом к инкубатору. — Что бы я только не отдал за стаканчик виски… А тебе еще рано. Но, держу пари, тебе оно понравится больше, чем молоко. Ненавижу молоко. Он продолжал нести какую-то несвязную чепуху, чтобы заполнить тишину. В какой-то момент малыш заснул, но Хеймитч продолжал говорить и не вытаскивал руку из инкубатора. Он страшно боялся сделать что-то не так, а медсестра сказала, что ребенок должен чувствовать его присутствие. — Хеймитч, — тихий шепот положил конец его бреду, что, предположительно, было лишь к лучшему. Он был так утомлен и подавлен, что его сил хватило лишь на то, чтобы бросить беглый взгляд на Плутарха. — Эффи? — это был его первый вопрос. — Среди всего услышанного я понял лишь то, что она все еще в операционной, — произнес Распорядитель игр, придвигая другой стул, чтобы составить Хеймитчу компанию. — Я направил сюда Халтман. Уверен, все будет в порядке, — это была плоская ложь, но Хеймитч позволил ей ускользнуть. — Поздравляю. Плутарх двинулся в сторону инкубатора, как если бы хотел коснуться ребенка. — Не надо, — зарычал Хеймитч, напрягшись из-за такой внезапности. Его друг казался ошеломленным, но он просто присел назад на его стул и поднял вверх две руки прямо напротив Хеймитча. — Хорошо. В дальнейшем они не обсуждали произошедшее. Хеймитч заботливо поглаживал малыша по груди, пока Плутарх рассказывал ему, что вообще происходит за стенами этой больницы. Отсутствие какой-либо власти явно не было хорошей новостью, но это лучше, чем если бы все Дистрикты контролировались Коин, которая со временем смогла бы побороться со Сноу за звание «Тиран года». Они собирались устроить выборы, на чью организацию уйдет несколько недель, если верить словам Плутарха, но быстрее они никак не могли. Что касается Китнисс… — Она пыталась убить себя, — рассказал ему Плутарх. — Могу я хотя бы вздохнуть? — послышался усталый ответ Хеймитча. — Я лично позаботился о том, чтобы в ее комнате не осталось ничего, чем можно себя поранить, — произнес Распорядитель игр. — Нам нужно привести ее мысли в порядок после морфлинга. В конце концов, они все же решили ее судить, но это вряд ли произойдет раньше выборов, так что у нас есть время. — Главное, не облажайся с этим, — ответил Хеймитч, размышляя о собственных ошибках в Тринадцатом. — Посвяти ее в курс дела, а я заработаю нам немного времени, найду адвоката или… да сделаю все, что понадобится. Он был так изнурен. — Тебе нужно поспать, — произнес Плутарх, словно прочитав его мысли. — Я мог бы… Едва заметный силуэт Халтман снаружи помещения заставил Хеймитча тут же подскочить на ноги, а малыш в это время проснулся. — Побудь с ребенком, — приказал он своему товарищу, а затем, свирепо взглянув на него, и предупредил. — Но не трогай, — после этого он выскочил из комнаты и едва не врезался в доктора. — Она жива? Женщина казалась удивленной столь внезапным появлением, но довольно быстро опомнилась. — Да. Она потеряла много крови, но это было ожидаемо, учитывая испытываемые ею трудности в течение беременности и ее общее… — его глаза, должно быть, остеклели, поэтому она просто закончила свою мысль так: — Через некоторое время с ней все будет в порядке. Я хочу осмотреть ребенка. Он отодвинулся в сторону и позволил ей пройти в комнату. Как только она приступила к работе, он прислонился спиной к стене и уткнулся лицом в свои же руки. Как же ему не хватало присутствия Финника и его утешений. Он позволил себе паниковать лишь пять минут, а затем собрался с мыслями и пошел проверить, закончила ли Халтман обследование. Она сказала, что довольна состоянием здоровья малыша и подтвердила ненадобность инкубатора. Проблема решилась, даже не начавшись. Хеймитч разрывался между отцовским инстинктом держать малыша как можно ближе к себе и желанием навестить Эффи. — Я побуду здесь, — предложил Плутарх, очевидно заметивший колебания Хеймитча, — и не буду трогать, — последняя часть была произнесена с бесстыдным удовольствием. — Разговаривай с ним, — пробурчал Хеймитч. — Но не наговори глупостей. — То есть, ему не стоит объяснять разницу между скотчем и виски? — он засмеялся. Хеймитч решил это проигнорировать. Они не разрешили ему навестить Эффи. Вечно хмурая медсестра что-то бормотала о подонках-мятежниках и о часах посещения. Хеймитч пригрозил арестовать ее и всех сотрудников этой чертовой больницы, если они попытаются его остановить. Это было подло, но эффективно. Ерзая на стуле, он ждал несколько часов. В какой-то момент он уже не мог терпеть и сдался, вернувшись к сыну. Плутарх заснул недалеко от инкубатора, но, по крайней мере, его сын был не один. — Мамочка в порядке, — рассказал Хеймитч малышу, и он помахал ему своей маленькой ножкой в ответ. Его сын — шедевр. Он был красивым. Идеальным. И он часто пугал своего отца. — Скоро ты ее увидишь. Это обещание было ложным — так ему показалось через несколько минут. Когда Эффи, наконец, проснулась, она была настолько сильно напичкана различными наркотиками и подобными препаратами, что была не в себе. Они предоставили ей личную палату до тех пор, пока она не поправится. Иногда приходили Энни, Джоанна и Пит c чистыми вещами, которым, он, разумеется, был рад. Хеймитч потерял все чувство времени. Он не мог сказать, сколько дней или часов прошло с тех пор, как Эффи родила. Плутарх, сидевший то рядом с Эффи, то с его сыном и меняющийся местами с Хеймитчем, когда он хотел увидеть того или иного члена своего семьи, мог, наконец, вернуться в Президентский дворец и выспаться. Энни и Пит обычно приходили ненадолго, а вот Джоанне пришлось занять место Плутарха c большим недовольством. Хеймитч был уверен, что Джоанне было плевать на его правило не трогать малыша с тех самых пор, когда он только повернулся к ней спиной, но он ничего не мог с этим поделать. Джоанна развлекала себя, посвящая малыша во все известные ей ругательства и иногда заглядываясь на другие представленные пары в этой комнате. Однако, она предпочитала проводить время с Эффи. Не каждый день представится возможность посмеяться над бывшей сопроводительницей, когда она несет полный бред из-за воздействия наркотиков. Хеймитч же был занят серьезным делом: внимательно слушал лекцию медсестры о том, как нужно правильно менять подгузники прямо из инкубатора, хотя все это и могло оказаться правдоподобной шуткой, как вдруг появилась Джоанна. — Твоя сучка проснулась и бесится, — рассказала она ему. — Лучше поторопись, пока она кого-нибудь не прибила. И он побежал в палату Эффи, игнорируя все предупреждения проходящих мимо сотрудников не бегать по коридорам больницы. Эффи в действительности сильно злилась и выпускала свой гнев на молодую неопытную медсестру, которая уже была готова заплакать. Эффи всегда была остра на язык и знала, как им пользоваться. — Хеймитч! — воскликнула она, как только увидела его. Она попыталась присесть на край кровати, но медсестра отчаянно не позволяла ей этого сделать. — Хеймитч, где мой ребенок? Они украли моего ребенка! Они украли его! — Эффи обхватила руками его запястье, когда он попытался мягко толкнуть ее по плечу, чтобы она не пыталась себе навредить. — Хеймитч, мой ребенок… — Он в порядке, — уверил он ее. — Его пришлось поместить в одну из этих коробок… Зря сказал. — Мой малыш! — тут же закричала она, избавляясь от его рук. Теперь она рыдала, и в ее распахнутых глазах читался страх. — Они украли его! Они украли… — Заткнись! — рявкнул он и тут же об этом пожалел, но он ведь не спал… Хеймитч не мог сказать, сколько он уже нормально не отдыхал. Это было грубо, но, по крайней мере, сработало. Она прикрыла свой рот, очевидно пораженная тем, как он с ней разговаривает. — Никто не крал ребенка. И он отлично себя чувствует, отдыхая в паре коридоров отсюда. Она взглянула на него с таким отчаянием, что это разбило ему сердце. — Я больше его не чувствую. — Потому что ты его родила, — нахмурился он. — Не помнишь? Лично мне это будет сниться в кошмарах, — ее кровь и пронзительные крики… Она пробежала глазами по его лицу, очевидно пытаясь что-то для себя понять. Должно быть, наркотик все еще затуманивал ее разум. — Я пустая. — Да, — он кивнул. – И, наконец, свободная. Неудачно пошутил. Еще больше слез покатились по ее щекам, но он стирал их своим большим пальцем. — Я хочу увидеть своего малыша, — умоляла она. — Пожалуйста. — Вам еще нельзя вставать, — вставила медсестра, — а инвалидная коляска — тоже не лучшее решение. Может, завтра. Эффи стояла на своем некоторое время, а затем остановилась, тем самым прислушиваясь к словам женщины. Хеймитч не посмел оставить ее одну. Она проявляла абсолютное безучастие ко всему в течение долгих часов, очевидно расстроенная, что Хеймитчу было невероятно трудно просто смотреть на нее без капли обжигающей выпивки в горле. Она немного успокоилась, когда он осторожно подтолкнул ее к краю кровати и крепко обнял. Но даже это не смогло поднять ей настроение. Он рассказывал ей об их малыше, о том, как он обхватил его палец своей крохотной ручкой, когда Хеймитч коснулся его ладошки, как малыш моргал и смотрел прямо на него, когда он говорил о ней, и о том, каким красивым он был… Но даже это не помогало. Она лишь уткнулась лицом в его плечо и начала рыдать, умоляя его принести ей ребенка. Спустя несколько часов наркотики уже никак не влияли на нее, и она казалась вполне адекватной. Он даже умудрился поспать примерно с полчаса, но вдруг появилась врач для утреннего посещения. Эффи была непреклонна и по-прежнему хотела увидеть своего сына. Хеймитч самостоятельно прикатил ее на инвалидной коляске, нетерпеливую и взволнованную сильнее, чем он мог себе представить. Джоанна поприветствовала их фирменной усмешкой, явно недовольная тем, что ее заставили присматривать за ребенком так долго. Он проигнорировал ее, наблюдая за выражением лица Эффи, впервые взглянувшей на своего сына. Облегчение и любовь заменили собою отчаяние, и легкая улыбка отразилась на ее губах. — Привет, милый… — прошептала она, когда впервые коснулась его. Она коснулась своим пальцем его ладошки, как рассказывал ей Хеймитч, и почти заплакала, когда его крохотные пальчики сомкнулись на нем. — Хотите подержать его? — предложила та самая медсестра, понравившаяся Хеймитчу, с фиолетовой татуировкой. Она взглянула на Хеймитча: — Сегодня я хотела удивить Вас этим, но… Я думаю, мамочке это важнее, чем папочке, верно? Он кивнул в знак согласия, счастливый хотя бы потому, что имеет возможность наблюдать за тем, как осторожно освобождают его малыша от инкубатора и кладут в заботливые руки Эффи. Она прижала его к своей груди, и все происходящее казалось таким настоящим и естественным. Хеймитч присел на корточки неподалеку от инвалидной коляски, неспособный оторвать взгляда от их маленького чуда, когда медсестра вывела Джоанну из комнаты — не зря же она ему нравилась. — Он идеален, — выдохнула Эффи. — Говорил же, — он даже не пытался скрыть гордость в своем голосе. — Мамочка любит тебя очень-очень сильно, — проворковала она Хелиосу. Их сын казался таким счастливым, как никогда прежде. Видимо, они одинаково сильно нуждались друг в друге: мать и сын. Она говорила и говорила, не останавливаясь, в тысячный раз пообещала, что никогда и ни за что на свете больше его не оставит. Он с нескрываемым удовольствием наблюдал за ними, сидя на полу, оперившись подбородком на подлокотник коляски. Она заметила его пристальный взгляд и фыркнула. — Что? Если ты хочешь посмеяться надо мной, то, предупрежу тебя, мне на это совершенно плевать. Я люблю тебя. Эти три слова не выскользнули с его уст, но это все, о чем он мог только думать. Он любит ее. Он любит их. — Ничего, — пробормотал он и заметил, что ее действительно это не сильно волновало. Ее лучезарная улыбка словно ослепила его, и она наклонилась к нему. Он встретил ее на полпути. Поцелуй, должно быть, длился дольше, чем предполагалось, учитывая место, в котором они находились. — Тебе нужно побриться, — съежилась она, — и принять душ. Он погладил крохотную ручку сына для привлечения его внимания. — Видишь? Именно это я и имел в виду, когда говорил, что она вечно надоедает. Хелиоса продержали в инкубаторе еще пару дней, а после у него появилась собственная прозрачная кроватка в палате Эффи. Но он не проводил там много времени, Эффи обычно держала его на руках или позволяла ему спать у себя на груди весь день. Когда объявился Плутарх с сумкой, полной детских вещей, она поприветствовала его, как героя, который дразнил Хеймитча без конца с тех самых пор, когда он практически не спал, чтобы убедиться, что с его семьей в порядке. — Мне нужно, чтобы ты покинул больницу, — неожиданно для него попросила Эффи, пока кормила Хелиоса. Кормление грудью и все, что с ним связано, доставляло ей куда больше неудобств, чем должно было. Ее тело, как объяснила Халтман, на самом деле не было полностью готово к появлению ребенка. Лечение бесплодия, конечно, помогло, но не до конца. Ей не хватало молока, чтобы кормить его столько раз, сколько ему было необходимо, но каждый раз был болезненным. Хелиос иногда отказывался от ее груди, что заставляло ее чувствовать себя неполноценной матерью, хотя Хеймитч продолжал убеждать ее в обратном, утверждая, что она хорошо справляется. Если им приходилось иногда кормить его с бутылочки, то так уж и быть. Никакой значительной проблемы он здесь не видел. — Приятно чувствовать себя любимым, — пробурчал он, разгребая кучи вещей, принесенных Плутархом. Он наотрез отказался одевать своего сына в блестящие напыщенные капитолийские вещички, несмотря на то, какими модными они казались Эффи. Малюсенькие парики аналогично были отложены в сторону. — Нас скоро выпишут, — продолжила она, пропустив удар. — И нам нужно где-то жить. Сразу говорю, возвращаться в Президентский дворец я не намерена. И так, вчера я заказала необходимую мебель, пока ты спал. Ее доставят примерно через пару дней. А тебе нужно убедиться, что моя квартира прибрана и готова к заселению новорожденного, а также тебе придется обустроить детскую. Поверь, я бы с удовольствием взяла бы это на себя, но, как видишь, сейчас мои руки немного заняты, — она кивнула на малыша. — И не забудь купить игрушки. Постарайся представить все в лучше виде. Какие-либо отговорки Эффи пропускала мимо ушей и была готова выпнуть его из больницы в прямом смысле этого слова. Он осознал, что жил в этом месте больше недели только тогда, когда одной ногой оказался за ее пределами.