Must Be Something In the Water

Снаружи мир казался иным, или же Хеймитч стал другим. По пути в Тренировочный центр его терзали лишь догадки о том, где же могут удерживать Китнисс, и беспокойства о сыне. Наконец, он заметил яркие изменения, так и бросающиеся в глаза. Его окружали постеры, гласящие о предстоящих выборах, с портретами нескольких лидеров повстанцев, которые, казалось, оглядывались на него каждый раз, когда он проходил мимо. Они с Плутархом выбрали Пэйлор и составили определенный план, как заставить толпу поддержать ее кандидатуру. Магазины были снова открыты, и люди свободно бродили по улицам: как Капитолийцы, так и жители Дистриктов. В общем, реконструкция активно производилась. Он не смог повидаться с Китнисс, ведь встречи с ней были запрещены. В какой-то степени он чувствовал свою вину, ведь не пришел проведать ее раньше, и сердце словно разорвалось на части, когда он увидел метраж ее обнаженной фигуры с разодранной кожей: она, сидя в самом углу комнаты, отчаянно что-то напевала себе под нос. Он в очередной раз потерял ее. В Президентском дворце творился полный беспорядок. Он даже не успел переодеться и принять душ, как его прогнали оттуда. К тому времени, как ему наконец удалось проскочить в квартиру Эффи, уже стемнело. Среди плюсов можно было выделить то, что здание все еще держалось, и внутри было вполне безопасно, а из минусов: некоторые окна были выбиты при попытке взлома или обыска. Хеймитч и правда пытался, но точно не знал, как решить эту проблему и навести идеальный порядок. И уж точно он понятия не имел, как обустроить и приготовить детскую. Вернувшись в больницу, Хеймитч не посмел рассказать об этом Эффи, ведь все, чего ему хотелось — это наслаждаться их обществом и видеть их счастливыми, а это было не так уж и сложно, хотя и казалось иначе. Ребенок не требовал ничего, помимо их присутствия, да и Эффи большую часть времени получала удовольствие от общения. Секретарша Плутарха нашла кого-то, способного починить окна, а также некое агентство, специализирующееся на уборке, которое явно сумеет сделать ее квартиру пригодной для жизни куда быстрее и качественнее, чем он за все оставшееся время своей жизни. Следующей по списку проблемой, с которой ему пришлось столкнуться - это, конечно же, обустройство детской. В квартире Эффи было две спальни, поэтому логичнее всего было бы избавиться от гостевой мебели и заменить ее недавно привезенной детской. Первой проблемой стало то, что мебель была разобрана на части, а суть второй заключалась в том, что Эффи особенно обратила внимание на то, что цвета в детской должны преобладать соответственно детские и дружелюбные. Это было не по плечу Хеймитчу. Хорошо, что у него были знакомые, и он не стеснялся пользоваться этими связями. Энни и Плутарх отправились в удивительную путевку по различным игрушечным магазинам и не только, потому что, будь на их месте Хеймитч, все бы привело к отчаянным посиделкам в баре. Пит — которому приходится проходить через особый тяжкий курс лечения, но разрешается выходить куда-либо под тщательным надзором — отвечал за цветовой дизайн комнаты. Джоанна же помогала Хеймитчу с мебелью, хотя и вечно продолжала задавать один и тот же вопрос «что я здесь забыла». — Ребенку и правда нужно столько всякого дерьма, или же это все Эффи? — спросила она и разочарованно отбросила две пластиковые детали в сторону. «Легко собрать!» — гласила надпись на коробке c кроватью. С этим Хеймитч мог бы поспорить. И это была всего лишь кроватка. А ведь был еще манеж, детский высокий стул, различные принадлежности для купания в ванной и прочие детские вещички для каждой проклятой комнаты этой квартиры. — Меня немного настораживает то, что у тебя полностью отсутствует представление о детях, даже при том, что «отродье дьявола» уже родился, — из угла комнаты послышался смешок Джоанны, где она пыталась соорудить туалетный столик. «Пыталась» было ключевым словом. У нее получалось не лучше, чем у Хеймитча. — А ты в этом определенно разбираешься лучше меня? — отрезал он. — Я знаю, что дети много шумят и требуют особого внимания, — она пожала плечами. — Я не хочу заводить детей. А ты, красавчик? Пит прервался, и кисточка застыла в воздухе. Хеймитч искренне верил в то, что никакой приступ его не охватит, ведь к завтрашнему дню детская должна быть в цвете. Вместо использования одного определенного цвета, как и планировал Хеймитч, Пит решил сделать иначе, проконсультировавшись с Эффи и ничего не сказав папаше. Стены были приятного глазу фиолетового цвета с изображениями солнышек, звездочек, а также различных зверей. — Эффи задушит вас обоих, если эта детская не будет совершенна, — наконец ответил Пит. Он был прав, а потому они вновь приступили к работе. Закончить им удалось за два дня, примерно тогда же объявились Энни и Плутарх с покупками. И тут Хеймитч понял, что с них нельзя было спускать глазу. — Вам не кажется, что вы слегка переусердствовали? — поинтересовался он. Вцепившись в подкладку дивана, Джоанна смеялась так громко, что это походило на истерический припадок. И ему не за что было винить ее. В гостиной было море сумок и пакетов, наполненных не только игрушками, но и одеждой, а также тем, что было необходимо собирать по частям — именно это свело на нет все издевательства и насмешки Джоанны. Теперь квартира выглядела совсем иначе. — Ну что, вы и правда собираетесь остаться здесь? — спросила она, когда они остались наедине в этом аду, где им предстояло каким-то образом скрепить детали детского манежа, хотя Хеймитч и был уверен, что в скором времени их сыну это точно не понадобится. — Разве я похож на того, кто занимается обустройством какой-то первой попавшейся квартиры чисто ради забавы? — проворчал он, изучая музыкальную шкатулку, которая, в теории, должна находиться в детской кроватке. — Если есть еще глупые вопросы, задавай. — Я говорила про Капитолий, тупица, — ответила она. Он поднял на нее озадаченный взгляд. — Сейчас нам больше ничего не остается. Нужно позаботиться о выборах, а затем будет судебный процесс над Китнисс, да и не имеет смысла напоминать ей о том, что мальчишке все еще нужна психологическая поддержка. — Но это займет несколько недель. Может, месяц, — она пожала плечами, сидя на корточках. А он размышлял о том, что, должно быть, сидеть на полу его детской рядом с Джоанной Мейсон немного сюрреалистично. — Я же выберусь из этого чертового города, как только представится возможность, и никогда больше сюда не вернусь. Скорее всего, отправлюсь с Энни в Четвертый. Кто-то же должен за ней присматривать. — Да, — согласился он. Хеймитч уже возложил эту обязанность на себя. Финник бы поступил так же. — Она хорошо держится. Я готовился к худшему. Джоанна приоткрыла рот, но промолчала. Энни доверяла ей все самое тайное и сокровенное. Не Хеймитчу. — Так что ты собираешься делать, когда все закончится? — настаивала она. — Хеймитч Эбернети, да в Капитолии? Представить себе не могу. И Тринкет в Двенадцатом? Да ни за что на свете. Он никогда не задавал себе этот вопрос. Хеймитч был слишком сильно обеспокоен происходящим с Эффи или детьми, поэтому у него совсем не было времени спланировать свою жизнь после восстания. — Не думаю, что у меня есть выбор, — наконец ответил он. — Я все еще в ответе за Китнисс и Пита. И никто из них не покинет Капитолий в скором времени. А насчет Двенадцатого… Он не был уверен, что хочет туда возвращаться. Все было разрушено, и не осталось там ничего, кроме болезненных воспоминаний. Четвертый казался неплохим вариантом. Они могли бы заселиться неподалеку от Энни… Он видел море в течение Тура Победителей, и оно ему запомнилось. Было бы неплохо, если бы у его сына была возможность вырасти где-то там. Хеймитч все не мог найти подходящее время, чтобы провести с Эффи разговор на эту тему. Все происходило слишком быстро. Они были на волоске от неудачи и едва ли успели закончить все в срок, прямо к выписке Эффи. — Надеюсь, тебе понравится, — произнес он, наблюдая за тем, с каким интересом она рассматривает все изменения, произошедшие с ее квартирой. Хелиос же крепко прижался к ее груди. — Мне и правда нравится, — заверила она его и подарила легкий поцелуй в губы. — Честно говоря, я впечатлена. Он осторожно потянулся к ее губам, боясь навредить малышу, ведь был так голоден и желал ее прикосновений. — Насколько впечатлена? — он самодовольно улыбнулся. Она обхватила руками его шею, и такая знакомая усмешка появилась на ее губах. — Не сейчас. — Ненавижу беременности, — он вздохнул. — Может, вообще больше не станем заниматься этим? — в этот момент ребенок начал реветь, как одержимый. И она тут же забыла про Хеймитча, воркуя и шепча что-то Хелиосу. Он мог бы исчезнуть в таинственном дымке, и она бы это вряд ли заметила. — Думаю, нам пора поговорить с глазу на глаз, как мужчинам. Эффи усмехнулась. — Сначала я его, а уж потом твоя. Теперь это правило. — Ненавижу правила, — Хеймитч фыркнул. Семейная жизнь далась им поразительно легко. В Тринадцатом они довольно долгое время делили одну комнатку, а тут в их распоряжении была целая квартира — собственно, почти ничего нового, разве что ребенок, занимающий половину их жилой площади. Они по-прежнему довольно часто ссорились, ведь Хеймитч был неряхой, а Эффи, по его мнению, зависимой от чистоты и порядка наркоманкой. Но на самом деле все было не так уж и плохо. По возможности он работал с Плутархом, навещал Китнисс, убеждал себя в том, что с Питом все скоро будет отлично, а также стал полноценной сиделкой, что лишь забавляло Джоанну. Лишь он один присматривал за Эффи и их сыном, ведь все остальные желающие не стерпели его грубости. Именно поэтому свободного времени было у него не так уж и много. Он не понимал, почему всем так хотелось побеспокоить и поднять его ребенка. Он жутко бесился, когда Плутарх, Энни или Джоанна держали его на руках. Особенно Джоанна. Ведь ее совершенно не интересовали дети, и делала она это назло ему. В конечном счете Хеймитч всегда огрызался на гостей, требовал положить ребенка на место, а Эффи вечно извинялась за него и впоследствии кричала, когда они оставались наедине. Хелиос никогда не спал всю ночь, и это уж точно не укрепляло их отношения. Он просыпался каждые три часа каждую ночь. — Малыш снова плачет, — Хеймитч слегка подтолкнул Эффи своим локтем, но она лишь сильнее укуталась в одеяло. — Принцесса, твой ребенок умирает с голода. Она вяло приоткрыла один глаз и зевнула. — Твоя очередь. Он моргнул. Два часа ночи. Сидя на кровати в полусонном состоянии в это время суток, он не принял ее слова всерьез. — У тебя есть грудь, ты и корми. Эффи находилась в примерно похожем состоянии, но у нее хватило силы больно ударить его по руке. — Я не корова, Хеймитч! Я устала. Принеси его. Ты никогда не встаешь по ночам. — В очередной раз повторюсь, у тебя есть грудь, не у меня, — он пожал плечами, — что ты от меня хочешь? — Я хочу, чтобы ты принес своего сына сюда, пока я не задушила тебя подушкой, — прошипела она и бросила на него свирепый взгляд. За все время, проведенное с ней, он принял к сведению, что недооценивать ее угрозы не стоит, особенно если она хочет спать. Поэтому-то он встал, медленной походкой дошагал до детской, пытаясь как-то решить эту проблему, о которой никто не догадывался. Кроватка была без колесиков, а переносить ее в спальню ему не хотелось… Ребенок плакал все громче и громче, от чего Хеймитч аж вздрогнул. — Да-да… — он попытался утихомирить его, круговыми движениями поглаживая сына по животику. — Я пытаюсь сделать что-то, отродье дьявола. Но приемлемое решение все не приходило в голову. — Серьезно, Хеймитч, неужели так долго просто взять и принести сюда ребенка? — вдруг послышался голос Эффи из другой комнаты, а через секунду малыш уже был прикован к ее груди. Да ему чертовски повезло. Она направилась назад к их кровати, все еще кормя сына грудью. Хеймитч последовал за ней. — Чем ты там так долго занимался? — Ничем, — тут же ответил он в попытке оправдаться и прилег к ней. Она сидела, оперившись на переднюю спинку кровати, и внимательно рассматривала его. Одной рукой она укачивала сына, а второй — расчесывала пальцами светлые волосы Хеймитча. Она сморщила губы. И он уже заметил, как она складывает два и два. Он вздрогнул, и она покачала головой. — Хеймитч, почему же я не могу припомнить, чтобы ты хоть раз поднимал нашего ребенка? Потому что он никогда этого не делал. И с этим он был осторожен. Практически все время его кормила именно Эффи, а когда Хелиосу нужна была бутылочка с молоком, и она просила его принести ее, он убеждался, что сын у нее на руках. Когда Эффи просила его помочь вымыть его, он проверял, чтобы Хелиос лежал в ванночке, а после всего просил ее вытереть его полотенцем так, чтобы ему не пришлось брать его на руки. Он поступал так же, когда было необходимо сменить подгузники или переодеть его — всегда в первую очередь проверял, чтобы ребенок лежал на пеленальном столике. — Боже мой, ты никогда не держал на руках нашего сына, — она ахнула. — Это не так уж и важно, — пробурчал он. — Разумеется, это очень важно, — она прикрыла от него Хелиоса, покровительственно накрыв ладонью его ухо, и перешла на шепот: — Он может подумать, что ты его не любишь! Он закатил глаза. — Не веди себя так нелепо, солнышко. Он всего лишь ребенок. Я играю с ним, забочусь… Это и правда не проблема. — Мне так не кажется, — она постепенно выходила из себя. Эффи подождала, пока Хелиос насытится, а затем кивнула в его сторону. — Садись. — Ни за что, — тут же ответил он, — я не хочу. — Хеймитч, садись, — приказала она. — Я же сказал – нет, — отрезал он. Они не отрывали взгляда друг от друга, а ребенок из-за напряженности этой обстановки начал ерзать на руках Эффи. — Тогда объяснись, — потребовала она. — Почему ты не хочешь держать своего сына? Хеймитч развел руками. Он посчитал, что дрожь и была этой причиной. Иногда его трясло так сильно, что он даже не мог подобрать какой-то маленький предмет. — Я уроню его. Ее лицо смягчилось. — Этого не произойдет. Тебе всего лишь нужно немного практики. Вот, я помогу тебе. Он обидчиво сложил руки у себя на груди. — Нет. — Хватит вести себя как ребенок. Одного мы уже завели, а с двумя я не справлюсь, — она упрекнула его. Она была непреклонна. Он знал ее. Она ни за что не остановится, пока не добьется своего. — Эффи, он слишком маленький, — ему так хотелось, чтобы это прозвучало убедительно. — Все закончится тем, что я сделаю ему больно, — играть или заботиться о нем было безопасно, особенно если она была рядом, но держать — это уж слишком. — Я не… Убийца не должен держать на руках ребенка. Он такой невинный. Я… Я испорчу его, — это было что-то настолько сокровенное, что он только ей мог в этом признаться. Он умолял ее, пытался увидеть понимание в ее глазах. Несколько секунд она не отрывала от него взгляда, а затем отвела глаза. Она вытерла слюни с подбородка Хелиоса. — Как думаешь, я тоже порчу его? — Ты никогда никого не убивала, — моментально ответил он. — Возможно, не напрямую, но разве это имеет значение? — прошептала она. Нет. Не совсем. — Нам не стоило заводить ребенка, — слова слетели с его уст, прежде чем он успел дважды подумать о сказанном. И тут пожалел об этом, потому что любил своего сына. Он любил его так, как никого и никогда на Земле. — Не стоило, — согласилась она, — мы бы и не стали этого делать, если бы не оказались в той ситуации. Но он здесь, и я люблю его всем своим сердцем, — она улыбнулась малышу, а затем ему. — Мы для него не убийцы, Хеймитч. Мы его родители. А теперь иди сюда. Он не был уверен, но все же позволил ей управлять своими руками. Он прикрыл глаза, а затем ощутил тепло своего сына. Хелиос был таким легким. Затем Хеймитч посмотрел на него, и это казалось таким… хорошим. Естественным. Он все еще был скован в своих движениях, боялся уронить его, но… Он почувствовал… спокойствие. — Я буду оберегать его, ты ведь знаешь, — обратился он к ней. — Я защищу его лучше, чем Китнисс или Пита. Я не потеряю его. — Знаю, — ее голова покоилась у него на плече, а рука была у него на груди. Она поцеловала его в шею, а затем сына — в крохотную пятку. Он не мог не улыбнуться. Это ли не счастье? После той ночи он все еще неохотно брал ребенка на руки, но Эффи пугала и мучила его до тех пор, пока он не начал делать это без задней мысли. Когда Хелиосу стукнул месяц, избрали Пейлор. В честь этого события Пит испек шоколадный и клубничный торт. Как только Плутарх, Энни, Пит и Джоанна ушли, Хеймитч и Эффи начали наводить порядок на кухне. Но внезапно кто-то постучал в дверь. Хеймитч вдруг вспомнил, что приглашал еще одного своего давнего друга — забывать некоторые вещи было отличительной чертой Энни —, но он застыл на месте, как только увидел на пороге какого-то Капитолийца. Лишь через несколько секунд ему удалось узнать его: он прибавил в весе с тех пор, как они виделись в тюрьме, а его волосы были окрашены в темно-синий. В течение нескольких секунд они неотрывно смотрели друг на друга в тишине, а затем Хеймитч бросил взгляд на огромного — настолько громадного, что он вряд ли поместится в их комнату — медведя, которого отец Эффи держал в руках. Хеймитч отступил в сторону и позволил ему пройти. — Если ты причинишь ей боль, клянусь, тюрьма покажется тебе забавой по сравнению с тем, что я с тобой сделаю, — он прошипел мужчине, когда тот прошел мимо него. Капитолиец не ответил, но затем кивнул, и в его взгляде читалось что-то наподобие уважения к Хеймитчу. Слова тут излишни. Эффи много плакала, хотя и пыталась казаться веселой. Ей было больно осознавать, что она чужая для своей семьи, поэтому первые шаги отца к их воссоединению очень много для нее значили, хотя он и предупредил, что ее сестра все еще страдает, а матери потребуется некоторое время, чтобы смириться с выбором Эффи. Хеймитч видел то, как ее отец боролся с самим собой, но было ясно, что он искренне любил свою дочь и влюбился во внука с первого взгляда. Хеймитч не удивлялся, когда в течение нескольких следующих дней к ним регулярно доставляли подобные плюшевые игрушки. Они были счастливы. Это было чем-то поистине новым и немного пугало Хеймитча, но они и правда были счастливы. Даже Китнисс стало лучше. Они постепенно начали уменьшать дозу морфлинга, и, хотя она все еще иногда пыталась довести себя голодом до смерти, это происходило все реже и реже. Пит делал успехи. Беременность Энни протекала довольно спокойно, чему завидовала Эффи. Хеймитч ждал какого-то подвоха.