Путешественник

Гарри бежал в тумане, а Тропа мягко пружинила. Запахло прелой листвой, где-то влажно перешептывались голые ветви невидимых пока деревьев. Он уткнулся чувствительным носом в ближайший куст и прислушался. Было тихо. Лишь припозднившаяся мышь шмыгнула в глубокую норку под корнями деревьев. Остро запахло влажной шкуркой и снова все стихло. На самой границе слышимости большие острые копыта кентавра приминали толстый слой листвы. Хрустнул сучок. Он снова побежал, низко опустив нос, наслаждаясь прогулкой по осеннему лесу. Вот-вот подует пронзительный северный ветер с гор, и выпадет первый снег. Здесь, в Шотландии, зима приходила рано. Лапы легко несли его вперед. Вот едва уловимая струя знакомого аромата – кровь, разгоряченная сталь, травы – поманила за собой, и он радостно понесся навстречу, вывалив розовый язык, как щенок-подросток. Но ему было все равно. Вот знакомая поляна, небольшая беседка, окруженная специальными чарами. Встряхнувшись, Гарри, неловко покачнувшись, снова поднялся на две ноги и, выхватив из воздуха палочку, быстро наколдовал себе легкие брюки и футболку, по-собачьи встряхнулся и шагнул под защиту купола. - Здравствуй, - хрипло сказал он и, прочистив горло, добавил: - Давно не виделись, Северус. Из тени выскользнул высокий бледный мужчина и едва заметно усмехнулся. - И тебе не хворать, Поттер. Должен отметить, что с годами ты все больше отдаешься своей природе. - Ликантропия – не болезнь, Северус. Как и вампиризм. Я не собираюсь притворяться обычным магом, не являясь таковым. - Да, Поттер, обычным ты не был никогда. - Да, - в тон ему ответил Гарри, шагнув ближе. – Родился в семье чистокровного наследника древнего рода и магглорожденной ведьмы. Брак, так и не признанный Магией. Потом Волдеморт отметил меня «как равного себе». А на третьем курсе меня покусал друг моего отца, и я стал оборотнем. Ничего не забыл? - Забыл упомянуть, как в пятнадцать пришел ко мне, в мантии-невидимке на голое тело и заявил, что твой волк выбрал меня своим человеком, - усмехнулся Северус. - Но это правда, - Гарри подошел вплотную и пропустил между пальцев прядь его блестящих черных волос. На коже остались красные нити ожогов. – Так и было бы, если бы ты остался человеком. - Но я не человек, Поттер. - Знаю. Знаю, любовь моя. Уже не человек. Но я еще помню, какими сладкими и настойчивыми были твои губы. - У меня тоже нет провалов в памяти. Не нужно, Гарри, - Северус осторожно отстранился, и совсем другим, очень мягким тоном добавил: - Я тоже иногда думаю, что было бы, если бы чертов Люпин принял бы тогда свое зелье. Ты бы вырос обычным, ну, насколько вообще может быть человек, носящий фамилию Поттер. - Мне было бы сложнее победить Волдеморта, - возразил Гарри. – Я до сих пор виню себя в том, что не смог помешать этому ублюдку натравить на тебя змею, - он снова дотронулся до вожделенных волос, не обращая внимания на оставляемые ими ожоги. Впрочем, при его регенерации, это и не могло служить поводом для беспокойства – алые нити, появляющиеся на коже, тут же исчезали. – Если бы я только успел, твое наследие не вступило бы в силу, спасая последнего представителя древнего рода. - От Судьбы не уйдешь. - Я тебя люблю. - В этом все и дело, - усмехнулся Северус, больше не делая попыток уйти от прикосновений. – Если бы не недопустимые для представителя моего рода чувства к ликанину… Гарри улыбнулся, оскалив чуть более длинные, чем у остальных людей клыки и на короткое мгновение прижался губами к губам Северуса. - Зачем ты калечишь себя, - упрекнул тот, с неудовольствием глядя на стремительно распухающий рот Гарри. - Должна же моя нечеловеческая регенерация сгодиться хоть на что-то приятное. За твои поцелуи я готов перетерпеть и не такое. - Я не готов смотреть, как ты весь покрываешься отвратительными волдырями и знать, что виной тому – я. - Не ты, Северус. А твой чертов предок, проклявший свою дочь, полюбившую раба-ликанина, за недостойное принцессы вампиров поведение. Как в той книге, что ты показывал мне? «И да причиняют лобызания ее муки нестерпимые недостойному смерду, ибо не смеет животное грязное касаться той, что ведет свой род от самого Армана Кровавого. Да заплатит он кровью за каждый украденный поцелуй». Северус отвернулся, не давая Гарри снова коснуться его губ своими. - Не нужно. - Но я по-прежнему готов платить эту цену. Нет на свете ничего желаннее твоих поцелуев, мой Принц древнего рода мертворожденных. - Я не готов принять такую жертву, Гарри. - Ликантропия необратима, - выдохнул тот, жадно глядя на тонкие бледные губы Северуса. – Я, не раздумывая, отказался бы от своего зверя, хотя это означало бы убить половину себя, если бы мог. Чтобы быть с тобой. Северус протянул руку и остановил кончики пальцев в нескольких миллиметрах от его щеки. Глаза его, после обращения отливавшие красным, превратились в раскаленные угли. - Если бы ты оставался вкусным маленьким смертным, Поттер, я бы пометил тебя, как своего Дарителя. Ты бы извивался от удовольствия подо мной, подставляя нежную белую шею, одуряюще пахнущую молодостью и сладкой густой кровью, полной искрящейся, горячей магией. Я бы хранил тебя, как самую большую драгоценность, как фетиш, как сердце. - Но я оборотень. Грязное животное, которое, по мнению твоего неуважаемого предка, не достойно касаться тебя. Последний Принц, которого я никогда не смогу назвать своим. Но никто не запретит мне платить кровью за каждый твой поцелуй. И надеяться, что нам все-таки удастся снять проклятие. - Оно на крови, Гарри. Мы говорили об этом. Кровные проклятия вечны. Мои потомки, сколько бы поколений ни родилось, все будут его носителями. Хвала Мерлину, у меня нет детей. Эта глупость умрет вместе со мной. - То есть будет жить вечно, - усмехнулся Гарри. – Ты, в отличие от меня, будешь жить, пока не решишь умереть. Северус прикрыл глаза и отвернулся, опершись ладонями о низкие каменные перила беседки, неизвестно кем и когда построенной в самом сердце Запретного леса. - Грядет еще одна война, - глухо сказал он, вглядываясь в клубящийся вокруг туман. – Пять из семи кланов Детей Ночи недовольны тем, что оборотни вышли из тени. Твоя Грейнджер наделала шума со своими законами о предоставлении оборотням равных с магами прав и расширении выделенных им для обитания территорий. - Она хочет помочь, - пожал плечами Гарри. – В чем-то я с ней согласен. Если волчат воспитывать правильно, никогда не произойдет то, что произошло с Римусом. Слияние со своим зверем отличается, конечно, от анимагии, но, по сути, контроль над второй сущностью не только возможен, он необходим. - Мой клан останется в нейтралитете. - Не могу себе даже представить, чего тебе это стоило. Северус ничего не ответил, но Гарри понял его. - Я всегда буду на твоей стороне, - сказал он, обнимая его со спины. – Всегда, как бы ни сложилось. - Фенрир знает? - Думаю, догадывается. Но это его проблемы. Я никогда не был полноценным членом стаи – всегда слишком близок к людям. - И к нелюдям, - невесело усмехнулся Северус. - К одному единственному вампиру, - Гарри поцеловал его в затянутое темным бархатом плечо. – И отдал бы все, чтобы стать еще ближе. - Держись подальше от Морриса, Поттер. - Плевать я хотел на этого выскочку. - Он глава моего клана, и терпеть не может ликан. - Мне от этого ни тепло, ни холодно, - сказал Гарри его спине, целуя острую лопатку через мягкую ткань. - Он подыскал мне жену. Гарри напрягся и опустил руки. - Я… понимаю. Хочу верить, что понимаю. - Не понимаешь, Поттер. - Ты согласился? – выпалил Гарри, отстраняясь. - Пока нет. - Пока. Так это прощание? - Я пришел предупредить тебя о нападении вампиров на вашу территорию. Через три дня, в полночь. - Молодая луна, - отозвался Гарри. – Умно. Северус не ответил. Было видно, что разговор дается ему нелегко. - Если бы я знал, что будет так тяжело, - подтвердил он догадки Гарри, - встретил бы рассвет на пороге чертовой хижины. - Не говори так, - Гарри снова обнял его и переплел их пальцы, не обращая внимания на боль от ожогов. – Я рад, что ты жив. - Если это можно назвать жизнью, - Северус высвободил руку и достал из кармана пузырек с темной жидкостью, которой окропил распухшие кисти своего личного наказания. - Это жизнь, - Гарри поморщился от неприятных ощущений и попытался улыбнуться. – Я помню, как ты сидел у моей постели в первое полнолуние, не побоявшись безумного молодого вервольфа. Помню, как ты неделями не спал, модифицируя для меня ликантропное зелье. Помню, как ты заворачивал меня в зеленое покрывало со своей кровати, когда я пришел бесстыдно предложить себя, изведясь от мучившей меня жажды быть с тобой, с моим единственным имеющим значение человеком. Помню нашу первую ночь, когда ты с почти животным рыком брал меня, перекинув через подлокотник кресла, ночь, когда я стал полностью твоим. Душой и телом. С тех пор ничего не поменялось, Северус. Во всяком случае, для меня. И мне плевать, что по этому поводу думает твой Моррис. Пусть поцелует меня под хвостом. Северус фыркнул и погладил его сквозь тонкую хлопковую ткань штанов по круглой заднице, по которой по-прежнему сходил с ума. - Здесь? Не уверен, что мне бы это понравилось. Гарри задышал чаще и прикрыл глаза. - Мерлин, как я скучаю по тебе. Северус убрал руку и подтолкнул его к выходу из беседки. - Иди, Гарри. Скоро рассвет, да и не нужно давать лишний повод для разговоров. - Жду тебя тут же через две луны, - отозвался тот, оборачиваясь крупным черным волком. Несколько раз ткнувшись влажным носом Северусу в ладонь, он обнюхал его ноги, задрал лапу у ближайшего столбика беседки и потрусил в ночь. - Собственник, - усмехнулся Северус и скользнул в тень. Ни тот, ни другой еще не знали, что увидятся гораздо раньше намеченного срока. Гарри чувствовал себя странно. Будто он едет на поезде и смотрит в большое панорамное окно. Мгновение – и вот уже он сам поезд, ведомый опытным машинистом среди туманных лесов и болотистых равнин. Машинистом он тоже оказывался иногда, но лишь на мгновение, даже не успев этого осознать. Иногда, сидя у воображаемого «окна» и наблюдая за тем, как тот Гарри-оборотень, житель этого странного мира, возится с чужими детьми-волчатами, устраивает тренировки с молодняком, огрызается с Фенриром, пьет чай с совсем седым и вечно виноватым Люпиным, болтает по камину с Гермионой, думал, что, наверное, он не смог занять место этого полного сил ликанина именно потому, что тот не человек. Люди слабы, подвержены депрессиям и раздвоениям личности. Гарри-оборотень же был монолитом, который можно уничтожить, но не расколоть. Без единой трещины и неровности. Сознания его-путешественника и его-оборотня периодически сливались, и Гарри видел мир в странном черно-белом свете, обращаясь волком, слышал сотни тончайших, едва уловимых запахов, ему хотелось бежать по прелой листве, наслаждаясь тишиной осеннего леса, в самом сердце которого находилось Логово. А еще он ощущал тоску, от которой хотелось выть, высоко задрав острую морду, чтобы этот тоскливый плач об одиночестве и несбывшихся мечтах был слышен на многие мили, достал до крупных дрожащих звезд, достиг, наконец, высокого замка на неприступной скале, добраться в который можно было только на собственных крыльях. На крыльях, которых у Гарри не было. В такие моменты он ложился под каким-нибудь кустом и клал на лапы лобастую голову. Иногда ему даже удавалось подумать, той частью сознания, которая не была заполнена зверем, что из всех миров, в которых ему довелось побывать, тоскливее этого был, пожалуй, только его родной, где Северуса не стало совсем. Его находил Фенрир, отлично чувствовавший всех членов своей стаи, и рычал что-то нелицеприятное о сопляках, воющих на луну из-за такой мерзости, как кровосос. Гарри не слушал его. Тот всегда говорил одно и то же, а потом опускался рядом на траву и трепал его за загривок. И это молчание, воцарявшееся между ними после того, как один исполнил роль альфы и отругал молодого за недостойное волка поведение, а второй сделал вид, что выслушал и принял к сведению, так вот это молчание и было, пожалуй, той самой причиной, по которой Гарри жил в лесу, на отшибе, и почти не появлялся в спасенном им мире. Только пара может понять волка лучше, чем вожак стаи. - Не хандри, Поттер, - хрипло прерывал молчание Фенрир, потирая длинный шрам, пересекающий его волосатую грудь. – Не повезло тебе с парой, но от судьбы не уйдешь. Гарри в волчьем обличье тихо фыркнул и тоскливо повел бровями. - Не уйдешь. Я от своей так и не смог. Все оборотни, живущие вместе, знали секреты друг друга, но не могли ни обсудить их с чужими, ни использовать против членов своей стаи. За предательство здесь убивали. И, конечно, о болезненной, отчаянной страсти-наваждении самого сильного альфы Британии к великолепному Люциусу Малфою в этом старом поместье было известно всем и каждому. Как и о любви Гарри к Северусу, а Римуса к Сириусу. Безусловно, на конкурсе по выбору самых неудачных партнеров их стая заняла бы первое место. Они еще немного посидели в тишине, прислушиваясь к тому, как где-то высоко в кроне старого дуба белка устраивается на зиму и собирает последние желуди. - Не время киснуть, Поттер, - Фенрир, наконец, поднялся на ноги и потянулся, разгоняя кровь в затекших конечностях. – Идем, поможешь мне с молодняком. Думаю в это полнолуние вывести их на первую охоту, - он почесал плоский живот, на котором рельефно проступали кубики пресса, поддернул тонкие темные штаны и присел на корточки около Гарри, так и не принявшего человеческое обличье. – Послушай, что я тебе скажу, Поттер. Ты – будущий альфа. Снейп, если бы он был человеком, вполне мог бы сгодиться на роль твоего партнера, все-таки он силен, зараза, что бы о нем ни говорили. Но он чертов вампир. Я знаю, что он не виноват. И что ты не виноват в том, что так вышло, втрескался-то ты в него, когда тот был смертным. Знаю, что ты не сможешь его забыть, все-таки чудес не бывает. Но возьми себя в руки. Стая слаба, а у нас на носу терки с этими мордредовыми кровососами. Так что подбери сопли и пойдем, покажем Кайлу и остальным несколько приемов, которые помогут им не сдохнуть в первой же схватке. Гарри нехотя поднялся, встряхнулся и потрусил за быстро идущим к поместью Грейбэком. *** Тревога витала в воздухе, и чуткие к подобным вещам оборотни изредка переглядывались между собой, чтобы в тот же миг отвести взгляд. Без слов было понятно, что даже объединенным стаям против пяти кланов вампиров не выстоять. Гарри двигался, будто на автопилоте – подбодрить, провести тренировку, помочь с волчатами, поговорить с Римусом, обсудить дела с Фенриром. Он иногда чувствовал себя жертвой дементора, телом без души. Он охотился, колдовал, разговаривал, что-то решал и о чем-то даже думал, но внутри него было пусто, как в заново склеенных половинках ореховой скорлупы. Будто кто-то изъял его сердцевину, оставив сухую, пустую оболочку. Письмо появилось так, как появлялось всегда – соткалось прямо из воздуха сгустком чернильной темноты, по которой алыми росчерками светящихся рун бежали слова с точным временем встречи. Сердце будто ожило, а привычная пустота внутри схлопнулась, сжалась до размера крошечной точки, напоминавшей о том, что все-таки счастье быть рядом так же невозможно, как две луны на небе. В другом мире – да, но не здесь и не сейчас. Гарри прочел послание дважды, и оно растаяло так же внезапно, как и появилось. Какая-то колючая мысль неприятно оцарапала затопленное эйфорией ожидания встречи сознание, но тут же пропала. Северус ждет его сегодня ночью. На три недели раньше срока. Он тоже скучает, хотя все книги в один голос утверждают, что вампир, обретая бессмертие, платит за него возможностью любить. Это не так. Иначе разве пало бы на них с Северусом древнее проклятие какого-то сумасшедшего предка? Он привычно бежал во влажной, загадочной тишине почти зимнего леса и думал о том, что пройдут годы, десятки лет, его шерсть подернется сединой, тело ослабеет, а он все так же будет бежать знакомой тропой к заветной беседке, к вечно прекрасному, не постаревшему ни на миг Северусу. С каждым годом тем для разговора будет находиться все меньше – у каждого из них своя жизнь, страсть, от которой он сходит с ума сейчас, сначала превратится в угли, не находя новой пищи, а потом и вовсе рассыплется легким пеплом, когда он, Гарри Поттер, закроет глаза, в последний раз взглянув на Луну. А Северус проживет еще много веков, в конце-концов забудет его, ведь что такое несколько десятков лет, посвященных редким встречам, по сравнению с веками, полными разными интересными событиями? Что такое неделя в сравнении с годом? С десятком лет? Тропа знакомо повернула, и Гарри замер, прислушиваясь. Все тот же знакомый запах крови и стали, но к ней, к этой знакомой струйке любимого аромата, неприятно примешивалось еще что-то, чужое. Северус не один? Гарри осторожно перетек в человеческую форму и несколько мгновений привыкал к перемене восприятия – звуки стали тише, будто в уши засунули вату, запахи отодвинулись, а зрение обрело возможность различать цвета. Палочка привычно скользнула в ладонь, и он, переступив босыми ногами по покрытым изморозью листьям, наколдовал себе одежду. Если Северус пришел не один, значит, у него есть на то веские причины. Или же ему угрожает... Слово «Опасность» налилось в голове болезненно ярким красным светом, больно ударив по вискам, и он тихо выдохнул, подавив желание немедленно броситься вперед. Вместо этого он замер, будто на охоте, как учил его Фенрир, пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок. Адреналин бурлил в крови, как опасное зелье, давая команду «Горло!», к которой приучали огромных псов, охранявших поместье. Но Гарри был еще и человеком. Он, бесшумно ступая по колючей от легкого морозца листве, подкрался к беседке, держа свою знаменитую палочку на изготовку. Да, Жезл Смерти существовал и здесь, и Гарри владел им по праву, хоть использовал все реже и реже. Острый запах старой смерти резанул, как нашатырь, и Гарри замер, приходя в себя. - Чего же ты прячешься, волчонок? – сладко пропел незнакомый женский голос, до странного напомнив Гарри покойную Беллатрикс. На оборотней чары вампиров почти не действовали, но не заметить, того, что голос показался ему приятным, он не мог. – Ты же со всех лап примчался к своему… как это у вас, животных, называется? Пара? От слова «спариваться»? Гарри сосредоточился и опустил блоки на чувствах – в обычной жизни они только мешали. Его обступили тысячи неслышимых шорохов и неощутимых запахов, а глаза перешли в ночной режим, до мельчайших подробностей различая рисунок каждого листа на самом дальнем дереве. Осторожно втянув носом воздух, чтобы не перегружать и так едва справляющийся с объемом поступающей информации мозг, он различил более яркий запах заговоренного металла, тонкий аромат недавно отнятой жизни (молодой мужчина, мулат, около двадцати, испугаться не успел) и все тот же застарелый запах древности, присущий только очень долго существующим вампирам. В таких давно умерло все человеческое. Гарри слышал мерные удары сердца Северуса, его спокойное дыхание, будто тот спал. Ему когда-то нравилось слушать, как возлюбленный спит, считать удары его сердца, наслаждаться густым, пряным ароматом, пропитавшим кожу и волосы. Их общим запахом, запахом страсти и счастья. Ему нравилось принадлежать. Будто его, безродного щенка, забрали в теплый дом, отмыли, накормили и надели ошейник, как бы говоря: «ты теперь мой». - Выходи, - в голосе неизвестной вампирессы проскользнуло едва заметное нетерпение, - и расскажу тебе, как один едва научившийся приманивать жертву вампир, безродный полукровка, отказался от брака с дочерью главы румынского клана. Из-за тебя, комок мокрой шерсти, отказался. Что привело к неприятным для нас последствиям. Выходи, я хоть взгляну на пса, оживившего древнее проклятие, о котором все и думать забыли. Скоро рассвет. Знаешь, что бывает с новорожденными вампирами на рассвете? Сердце у Гарри сжалось от ужасного, тоскливого предчувствия, и он сделал несколько шагов, выходя на свет щербатой, мутной сегодня луны. - Вот оно что, - из тени выскользнула красивая статная вампиресса, бледная, как сама луна. – Я рассчитывала, что ты старше. Впрочем, - она обошла его по кругу, и подол ее длинного бархатного платья тяжело прошуршал по листьям, - ты, безо всяких сомнений, будущий альфа стаи. Хорош, - добавила она через мгновение, коснувшись твердыми холодными пальцами его губ. Гарри даже не шевельнулся, эта дамочка была так сильна, что могла прихлопнуть его, как блоху, и никакая суперреакция и регенерация его бы не спасли. – Даже жаль, что так все вышло. Что ты не смертный, я имею в виду. В тебе столько силы, что Северусу хватило бы на долгие, долгие годы. Гарри молчал. Он и сам часто жалел о том, что навсегда потерял возможность прикасаться к квинтэссенции, основе собственного существования. - Не знала, что животные знают слово «квинтэссенция», - заметила вампиресса. – Впрочем, мой Аскольд тоже… - она криво усмехнулась и снова коснулась его губ кончиками пальцев, - Аскольд тоже был страстным, сильным и яростным. Самый лучший любовник, единственный, кто мог разогнать давно застоявшуюся, холодную кровь, мутную, как стылая вода в болоте. Он умирал тяжело и долго, несколько недель. Отец резал его на куски, в последний момент останавливаясь на самом краю, удерживая в нем жизнь. А я стояла и смотрела. Он приковал меня к колонне, прямо напротив окна, выходящего на восток. Пока Аскольд был жив, шторы были задернуты. Оборотни ведь могут умереть сами, просто приказать сердцу остановиться, а отцу хотелось, чтобы мы оба были наказаны. И мой оборотень жил долгих пятнадцать дней, продлевая и свои, и мои мучения. Ты очень похож на него, я даже подозреваю, что у этого кобеля где-то был незаконнорожденный волчонок от какой-нибудь грязной оборванки, но я позвала тебя не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Вернее, не только для этого, - она вновь обошла его и села на появившийся из ниоткуда высокий стул, больше похожий на барный. - Где Северус? – с трудом разжав челюсти, спросил Гарри. - Здесь. Разве ты не ощущаешь? – она неопределенно махнула рукой в сторону знакомой беседки. - Что с ним? - Он проснется на рассвете, когда первые лучи солнца обожгут его нежную кожу, и та покроется отвратительными пузырями, лопаясь, как шкурка перезревшего плода. Он сам выбрал свою судьбу, отвергнув Тшилабу Цепеш. Впрочем, я от него другого не ожидала. Такие, как он, не умеют предавать. Людей, идеалы – да, но не любовь. Так что это твоя вина, волчонок. Смирись. Проживи с этим всю свою короткую, никчемную жизнь. Страдай, пусть не пятнадцать долгих дней, а лишь несколько минут, но – верь мне – ты запомнишь их навсегда. Она со смехом исчезла, а Гарри бросился к беседке, лихорадочно соображая, сколько осталось до рассвета и с какой стороны появляется солнце. Как долго оно скрывается за вершинами сосен, и что можно успеть сделать за это короткое время. Северус был примотан прочными магическими путами к одному из столбов беседки, в которой они провели столько тихих ночных часов. За разговорами, воспоминаниями… иногда Гарри удавалось уговорить Северуса стянуть с плеч тяжелую мантию, расстегнуть рубашку и приспустить брюки. Тогда, жадно глядя на него, Гарри отчаянно ласкал себя, мечтая хоть на мгновение притронуться к тонкой светлой коже, снова почувствовать его – всего, целиком. Ощутить себя живым. И вот теперь даже Старшая палочка не в силах ни освободить Северуса, ни даже наколдовать какой-никакой щит от солнца. Не работают ни атмосферные чары, ни трансфигурация листьев в хоть какое-то подобие ширм, а прозрачные путы держат так, будто их наколдовал Мерлин. Северус спит, уронив голову на плечо, а Гарри до костей сжигает ладони о его кожу, пытаясь освободить. Он не чувствует боли, только безмерное, беспросветное отчаяние, предчувствие скорой смерти, как тогда, когда он шел в знакомый до последнего кустика Запретный лес к Волдемотру. Сердце так же стучит, живое и здоровое, как встроенный метроном отмеряя время, оставшееся у Северуса. У них. - Ничего не выйдет, - раздался вдруг хриплый голос у самого уха. – Ты не вампир, а потому не сможешь снять ни путы, ни барьер. Гарри отчаянно прижался губами к его рту и зашептал: - Это не может быть так. Не может. Ты должен жить, вечно молодой и сильный, столетия должны проходить для тебя, как чудный, длинный, счастливый сон. Ты должен увидеть будущее. Огромные города и летающие машины… - И твою смерть, - добавил Северус. – Я не хочу. Я всю жизнь поступал так, как должен был. Ради Лили, ордена, добра, Альбуса. Единственный раз я позволил что-то для себя, и то Судьба отобрала это у меня. Гарри прижался к нему всем телом, обнимая, желая закрыть собой. - А ты можешь, - спросил он вдруг, не обращая ни малейшего внимания на медленно исчезающий с щеки и шеи ожог, - можешь сделать меня… ну, вампиром? Я бы тогда снял барьер. Северус? Тот со странной смесью удивления, жалости и, наверное, благодарности смотрел на него, склонив голову к плечу. - Нет, - наконец, произнес он. – Не могу. Да если бы и мог, то не стал бы. Новорожденному вампиру не снять барьер, установленный главой одного из самых древних кланов. - Тогда я бы смог… остаться с тобой до конца. Да я и так останусь с тобой. Мне без тебя… - Не говори ерунды, - резко перебил Северус, глядя на Гарри в упор. – Ты сейчас соберешься, произнесешь длинную прочувствованную речь о вечности наших чувств и уберешься к мордредовой бабушке в свой лес. - Нет, - Гарри снова обнял его, жадно вдыхая знакомый с детства аромат. – Ни за что. - Поттер… - Свое слово я уже сказал. Я остаюсь. Я буду с тобой. До самого конца и шагну за тобой дальше, в Изначальный туман. Все, как мы хотели когда-то. Как я хотел. Смотрел на тебя спящего и думал: вот он, мой человек, за которым я пройду везде. И я… - Послушай, - Северус немыслимо извернулся и попытался оттолкнуть его. - Это ты послушай. Ты – моя пара. Пусть та красотка с мертвыми глазами, что была здесь, и говорит, что «пара» от слова «спариваться», мне все равно. Я не стану жить без тебя. И не надо мне сейчас о стае, долге и прочем. Я остаюсь. - Не терпится увидеть, как плоть будет опадать с меня пластами, обнажая кости? Услышать, как я буду кричать? – отчаянно, зло спросил Северус. – Я бы предпочел, чтобы ты запомнил меня… - Ты для меня всегда останешься воплощением счастья. С первым лучом солнца мы уйдем вместе. - Лавры Ромео покоя не дают? – прошипел Северус, уворачиваясь от поцелуя. Гарри тихо, печально улыбнулся и продекламировал, искажая подлинный текст: Под страхом этой мысли остаюсь И никогда из этой тьмы не выйду. Здесь поселюсь я, в обществе червей, Твоих служанок новых. Здесь оставлю Свою неумирающую суть И бремя рока с плеч усталых сброшу. Любуйтесь им в последний раз, глаза! В последний раз его обвейте, руки! И губы, вы, преддверия души, Запечатлейте долгим поцелуем Бессрочный договор с небытием. Сюда, сюда, угрюмый перевозчик! Пора разбить потрепанный паром С разбега о береговые скалы. Пью за тебя, любовь! Северус молчал и, казалось, любовался им. Где-то протяжно закричала птица, возвещая рассвет, Гарри стоял вплотную, глядя в глаза. Слова были не нужны. Он уже не был несовершеннолетним учеником, которого можно было заставить подчиняться силой или угрозами. Если эти двое что и поняли друг о друге, так это то, что каждый имеет право выбирать. Жениться или хранить верность, жить или умереть. - Я с тобой, - было последним, что услышал Северус, когда бледный луч позднего осеннего утра проник между темными пиками сосен и коснулся его щеки. Боли не было, как не было и сожалений. Тело становилось легким пеплом, подхваченным ветром, он исчезал, и мир исчезал вместе с ним.