Адмирал

Спальню сеньора Ривареса Алваро не запомнил, да и не разглядывал толком. Только большой кованый светильник — первое, что бросилось в глаза в полутемном помещении, а потом адмирал сам зажег свечи в нескольких канделябрах и стало даже слишком светло. До спальни дон Рикардо довел его, взяв под локоть, а когда отпустил, Алваро просто застыл посреди комнаты, бездумно глядя на пестрый исфаханский ковер у себя под ногами. — Вы там в соляной столб не обратились? — поинтересовался адмирал, зажигая последнюю свечу в ажурном золоченом подсвечнике и опуская кончик палочки в колпачок с песком. Дождался невнятного «н-нет» из-за спины и подумал, что что-то все же не так. Стеснительность — прекрасное, по мнению Ривареса, качество для молодых людей — и волнение были, конечно, объяснимы и ожидаемы; вот только мальчишка уже совсем как неживой и даже взгляд больше не отводит, а просто смотрит куда-то мимо. Риварес медленно приблизился к нему, положил руки на плечи. — Посмотрите на меня, дон Алваро, — приподнял за подбородок, требовательно заглянул в расширенные, кажущиеся почти черными глаза. — Вы чего-то боитесь? Меня? Что не выполню условия договора? Или стану обходиться неподобающим образом? Дон Алваро тут же отрицательно замотал головой. Усомниться в обещании сеньора адмирала мальчишке и в голову бы не пришло. И напрасно, к слову, — дон Рикардо Риварес был куда менее щепетилен в вопросах чести, чем можно было ожидать от человека его положения; ложь давалась ему весьма легко, а общественная мораль и забота о репутации сковывали сильнее, чем собственная совесть. «До чего бесхитростный возраст, — подумал Риварес, ласково глядя на своего избранника. — Все эмоции отражаются на лице. Напуган и растерян, толком не понимает, чего от него хотят… Хорошо, облегчим задачу». — Сдержанность и послушание — вот главное, что от вас требуется, дон Алваро, — выделяя каждое слово, проговорил адмирал, не переставая при этом перебирать мягкие волосы сеньора де Васкеса и уже входящим в привычку движением накручивая на палец один из локонов. — Не забывайте об этом, и все будет хорошо. — Я понял, сеньор, — прошептал Васкес. Он вообще был довольно понятливым. Еще одно неоспоримое достоинство, в дополнение к удивительно изящной линии шеи — можно даже позволить мальчику собирать волосы в хвост, наверняка должно пойти. Мелькнула мысль, что теплый жемчуг был бы к месту — что-то вроде той маленькой продолговатой жемчужины с золотой капелькой, которую носил… Пришлось прикусить губу с внутренней стороны, чтобы уже в который раз отбросить навязчивую мысль о Хуане Лосано. «Ладно, после, все после… И жемчуг, и золото, и все что угодно, что будет ему к лицу… Если останусь доволен». — Славно, — уронил адмирал и, оставив в покое его волосы, отступил на пару шагов. — Раздевайтесь. — То есть… — дон Алваро, в глубине души все еще надеявшийся на поцелуи, улыбки и прочие нежности, каковые, как ему представлялось, бывают между влюбленными, ошарашено воззрился на адмирала, не окончив фразы. — Раздевайтесь, — повторил Риварес. — Я представляю вас без одежды с тех самых пор, как впервые увидел. Будет очень любезно с вашей стороны вознаградить мое ожидание. Голос мужчины звучал низко и хрипло, что еще больше напугало Васкеса, но возражать он не посмел. С излишней поспешностью и неловкостью, выдающими его состояние, Алваро завозился с пуговицами своего жюстокора. Дон Рикардо Риварес имел устойчивую привычку пользоваться услугами юношей, торгующих своим телом. Большинство из них умели раздеваться красиво, как учат в хороших борделях, медленно и изящно высвобождаться из одежды, которой, впрочем, и так бывало не слишком много. Риварес обычно не прерывал, но наблюдал за подобным действом совершенно равнодушно. По-настоящему нравилось ему совсем другое. Нравилось, как этот юный, хрупкий и до неприличия хорошенький дворянчик путается в мелких пуговицах и застежках, как дрожат от волнения его пальцы, задерживаясь на очередном препятствии дольше необходимого, как он часто и поверхностно дышит и, сам того не замечая, нервно прикусывает нижнюю губу… Кое-как справившись с жюстокором и жилетом, Алваро замешкался, адмиралу пришлось его поторопить. Что-то щелкнуло и с тихим звуком упало на ковер, мгновенно сливаясь с пестрой поверхностью — сеньор де Васкес умудрился уронить свою булавку с топазом. — Вы очаровательно неловки, — вздохнул адмирал. — Что ж, спишем это на волнение от близости моей сиятельной персоны... И пока мальчишка не начал шарить в поисках свой безделушки, Риварес шагнул к нему, успокаивающе сжал его ладони в своих. — Позвольте, я вам помогу, со шнуровкой вы явно не справитесь... Забудьте пока, никуда не денется ваша булавка. Опустите руки. Вот так… Теперь поднимите. Адмирал стащил с него сорочку с кружевами и небрежно бросил ее на кресло, поверх ранее снятых вещей. Пригладил чуть растрепавшиеся волосы юноши, оценивающе оглядел его, удовлетворенно улыбнулся: — Решительно не вижу никаких поводов для стеснения. В представлении адмирала это был исчерпывающий комплимент. Алваро стоял ни жив ни мертв, боясь вздохнуть лишний раз. Прохладные жесткие ладони мужчины легли ему на плечи, скользнули вниз, оглаживая грудь и бока, не ласково и не грубо, а будто изучая, как касаются нового музыкального инструмента или фарфоровой статуэтки. Ободок кольца адмирала — того самого, с черным камнем, единственного, которое Риварес по какой-то причине решил оставить — чувствительно холодил кожу. Алваро зажмурился, изо всех сил убеждая себя, что ему очень приятно и совсем не страшно. Но получалось плохо. Кожа в тех местах, где касался сеньор Риварес, мгновенно покрывалась мурашками, а колени вот-вот грозили подогнуться и перестать удерживать тело в вертикальном положении. «Не хватало еще растечься по полу без чувств, словно девица в слишком тугом корсете», — мелькнуло в голове. — Так… — протянул Риварес, между делом ощупывая мышцы его правой руки. — К шпаге притрагиваетесь раз в месяц? Реже? Это никуда не годится, в вашем-то возрасте. Дону Алваро оставалось только пристыжено кивнуть. С фехтованием дела обстояли примерно так же, как с танцами — в детстве, разумеется, учили, но особого таланта у Алваро не обнаружилось, и самостоятельно должного внимания занятиям он не уделял. — Хотя, я и сам не лучше, — продолжал адмирал. — Совсем забросил упражнения. Но я едва свободный час выхватываю, а у вас какое оправдание? — У меня не было времени в последние месяцы, — забормотал Васкес, — со всеми этими тяготами, с которыми столкнулась моя семья… И, притом, среди моих знакомых я редко мог найти партнера… — Полагаю, скоро у вас будут все возможности, чтобы наверстать упущенное. Риварес уже начал планировать совместный досуг. Ему и самому нужен был постоянный партнер для тренировок, дона Карлоса к этой цели никак не удавалось приспособить, несмотря на все усилия, а с Хуаном Лосано спарринг никуда не годился — адмирал начинал злиться, если проигрывал больше трех раз подряд. — Хорошо, это все позже, — с расстановкой проговорил Риварес. Его руки огладили спину юноши, от острых лопаток до поясницы, легли на пояс кюлот. — Ну, снимайте остальное. — Совсем все снимать? — зачем-то спросил Алваро. В его представлении — не подкрепленном, правда, практикой — все должно было происходить иначе. Как минимум, неправильным казалось стоять совершенно обнаженным перед полностью одетым мужчиной. — Предлагаете оставить подвязки? — серьезным тоном осведомился адмирал. Васкес, уже взявшийся за застежки, уставился на него, пытаясь понять, шутка это или приказ. — Живее, вы все прекрасно поняли. Я уверен, вам не впервой обнажать свое тело для кого-то… Хотя, пожалуй, стоит уточнить этот момент. Адмирал адресовал ему вопросительный взгляд, но сеньор де Васкес не уловил, пришлось пояснить: — Это вопрос, сеньор. У вас уже имеется опыт отношений такого рода? С мужчинами, я имею в виду. Не сочтите за пустое любопытство, мне действительно нужно знать. Только что дон Алваро думал, что смутиться и испугаться сильнее уже не сможет, но вопрос адмирала раскрыл новые грани испытываемых юношей эмоций. Первым побуждением было солгать — не с умыслом даже, а просто из страха, что правдивый ответ адмиралу не понравится. Безотчетное, подсознательное нежелание даже только вспоминать, не то что признаваться кому-либо в том, что юноша сам считал позором и ошибкой, боролось с пониманием, что ложь может обойтись еще дороже. «Он ведь все равно узнает? Или нет?», — от захлестнувшей паники Алваро едва соображал. Он знал только, что невинность либо порочность женщины можно легко установить, и даже слышал пару скабрезных историй, когда обман жениха и его семьи оборачивался скандалом после первой брачной ночи, но понятия не имел, как это обстоит у мужчин. Но Риварес будто мысли его читал, или все переживания мальчика и без того были совершенно очевидны. Адмирал предупреждающе коснулся указательным пальцем его губ, строго покачал головой: — Только правду, пожалуйста. Уверяю, это в ваших же интересах. И оправдываться не вздумайте, ради всего святого. Я не замуж вас беру, мне до вашего целомудрия дела нет. Отвечайте только — было или нет? — Было, — горло будто свело судорогой, и Алваро с трудом заставил себя произнести это вслух. — Вот и славно, — с облегчением прокомментировал Риварес. Иной ответ из уст сеньора де Васкеса во-первых, весьма удивил бы адмирала, а во-вторых, грозил все усложнить. Риварес с девственниками не спал из принципа — проблем в итоге было больше, чем удовольствия. Один только раз сделал исключение, и кончилось все плохо... Окажись вдруг дон Алваро неискушенным в любовных делах отроком — что, правда, было маловероятно в его возрасте и при столь привлекательной внешности — пришлось бы, вероятно, оставить его в покое. — На вас все еще остается одежда, сеньор, — напомнил адмирал. — На флоте за невыполнение дважды прозвучавшего приказа полагается телесное наказание, а неповиновение в третий раз уже приравнивается к мятежу… Вряд ли вы когда-нибудь окажетесь на военном корабле, но просто знайте это. Под столь мотивирующие речи Алваро довольно быстро избавился от штанов, туфель, чулок и нижнего белья. Адмирал, жестко удерживая за плечо, заставил мальчика повернуться кругом, оглядел со всех сторон, удовлетворенно хмыкнул. Алваро уже впал в своего рода нервную прострацию и даже стыда не чувствовал — пожелал бы адмирал отыметь его прямо на ковре посреди комнаты, юноша бы молча подчинился. Но дон Рикардо все же предпочитал комфорт, хотя бы для себя. — Прошу, — коротко кивнул в сторону широкой, убранной кармазинным шелком кровати. — Устраивайтесь, как удобно. — А вы? — тихо спросил Алваро, подходя к постели. — Вслед за вами. Дон Алваро послушно лег с краю, вытянулся на скользких, холодящих разгоряченную кожу простынях, натянул до пояса тонкое жесткое покрывало, сплошь расшитое пальметтами и арабесками. «Господи, почему же так скверно?» — в отчаянии Алваро устремил взгляд вверх — ибо куда еще смотреть, когда лежишь навзничь? — но вместо привычных, возвышающих мысли готических нервюр и фресок на библейские сюжеты, потолок спальни адмирала покрывала тяжелая темно-красная драпировка на мавританский манер, что существенно затрудняло общение с христианским Богом. Иными словами, дон Алваро совершенно запутался в собственных ощущениях и не понимал даже, как это все могло произойти. Теперь ему казалось, что совершенно помимо его воли, хотя еще недавно он речитативом твердил себе, что сам хочет лечь в постель с адмиралом. Может быть, и правда хотел — до того, как его столь грубо и цинично заставили раздеться, подгоняя угрозами и насмешливыми комментариями. «Только бы вытерпеть все и… — как ни плохо было Алваро, приоритеты он расставлял верно. — И, главное, ничем не вызвать его неудовольствия». Адмирал тем временем отошел к секретеру, замер и стоял какое-то время, сгорбившись и тяжело опершись рукой о лакированную столешницу. Потом щелкнул замком одного из ящиков, но открывать не стал, повернул ключ обратно с тем же звуком — и еще раз, и снова… Алваро сперва показалось, что он ищет что-то, но Риварес просто бесцельно проворачивал ключ в замочной скважине, не произнося ни слова и не меняя позы. Этот равномерный щелкающий звук вернул Алваро к реальности. Юноша поежился и, как ни нелепо это было в его положении, ощутил даже некое подобие досады. — Сеньор... — негромко позвал он. Риварес вздрогнул, будто очнувшись, оставил в покое секретер. — Прошу прощения. Я, кажется, немного отвлекся, — лаконично объяснил он. Стоя спиной к притихшему сеньору де Васкесу, адмирал быстро, по-военному разделся, но сорочку решил оставить — особого желания демонстрировать свое тело, пусть даже любовнику, не было. Подойдя к кровати, скомандовал: — Двигайтесь на середину. И когда Васкес подчинился, сам сел на краю постели, уже знакомо склонил голову, задумчиво глядя на юношу, которого обещал сделать своим фаворитом. Осторожно коснулся кончиками пальцев его груди, отвел в сторону мешающую цепочку с золотым образком. Между прочим, интересная вещица, позапрошлый век, не иначе. Долги — вещь для дворянина, конечно, неприятная, но фамильная реликвия на месте... — Вы дрожите, — уронил дон Рикардо, уже увереннее, но так же отстраненно поглаживая плечи и грудь мальчика. — Здесь холодно, — бесцветно отозвался Васкес. — Да, в Эскориале всегда холодно, даже летом, — Риварес принял такой ответ, хотя юное сердечко под его ладонью билось так часто и неровно, что этого никак нельзя было не заметить. — Давайте посмотрим, что можно сделать, чтобы помочь вам согреться. Адмирал сдернул покрывало, за которое мальчишка упорно цеплялся, и наконец-то сам забрался на постель, оказавшись сверху, не позволяя отодвинуться или отползти. Круговым движением огладил впалый вздрагивающий живот, отчего Алваро показалось, будто его внутренности скручивает в пружину, затем бедра, минуя пах, и на этом ласки закончились. — Вам уже говорили, что вы очень красивы? — Нет, сеньор, — честно ответил Алваро. Прелестным его называли, а еще милым и хорошеньким, и даже несколько раз — «ангелочком, будто с итальянской фрески». Вот только звучало это все от родственниц и их немолодых подруг, и то лишь в детстве. А хотелось-то другого. — Значит, еще скажут… — отмахнулся Риварес. — Переворачивайтесь. Вот так — на животе, лицом в подушку; судорожно сведенные ноги раздвигает чужое колено, жесткие пальцы мнут и тискают ягодицы… Алваро задыхался, лежа под адмиралом, а надломленная пружина внутри сжималась до предела, пока не лопнула, наконец, вместе с остатками самообладания.