Адмирал

Риварес сам не ожидал, что так быстро привяжется к новому мальчику. И месяца не прошло, как начал тащить его к себе не только когда хотелось физической близости, но и просто под настроение. Парень никогда не навязывался, но удивительно органично вписывался в любую обстановку — его можно было уложить рядом и он очаровательно смотрелся обнаженным на шелковых простынях, можно было посадить напротив за завтраком — завтракал адмирал поздно, часов в десять, как раз когда его юный фаворит обычно просыпался — и парень разыгрывал идеального собеседника, то есть молчал и отвечал только на прямое обращение. Было бы совсем славно, если бы Васкес мог стоять, пока адмирал работал, где-нибудь сбоку, вместо ажурчатой мавританской вазы, но мальчик не отличался терпеливостью, быстро начинал маяться и ныть, как только что-то приходилось не по нраву. Риварес его, разумеется, воспитывал, и иногда довольно строго, но положительный эффект держался недолго. Парень позволял себе капризничать, мог ни с того ни с сего заупрямиться, особенно в постели. Нет, он, конечно, не вырывался и не спорил в открытую, просто ерзал, избегая прикосновений, хныкал и кривил хорошенькую мордашку. А ведь Риварес всегда держал себя с ним в рамках дозволенного — не применял силу, не затыкал рот и не ограничивал в движениях ничем, кроме приказа. И все-таки иной раз сеньор де Васкес умудрялся превратить процесс снятия накопившегося за день напряжения чуть ли не в изнасилование. Конечно, мальчику хотелось, чтобы его каждый раз обхаживали, как невинную девицу. Иногда адмирал шел ему навстречу, иногда просто игнорировал эти невнятные протесты, но бывало и что никакого терпения не хватало, особенно когда не было настроя на долгие игры. Тогда все обычно кончалось слезами в подушку и ломко вздрагивающими плечиками. Риварес списывал все на возраст и недостаток опыта. Обычная проблема с девственниками — об удовольствии партнера не думают, а о своем позаботиться не в состоянии. А дон Алваро, хоть и не был девственником в буквальном смысле, все же умудрился сохранить трогательную невинность, если не телом, то разумом точно, и периодически веселил Ривареса непониманием того, как все устроено в постельных делах. Парень уже привык, что все происходило по одному и тому же эскрипту — приглашение, короткая беседа за бокалом вина, потом предложение перебраться в постель и после одного раза — либо спать, либо к себе. Иногда Риварес вообще его не трогал, только просил почитать вслух или просто полежать рядом, но бывало, что хотелось и иного разнообразия. Денек выдался отличным; утром Риварес выводил Луиса на конную прогулку, тот был счастлив и не пререкался, что уже было редкостью, даже полез обниматься в знак благодарности — и вовсе выдающееся событие. Вечером Риварес не стал тянуть время за разговорами, сразу потащил своего фаворита в постель. Но и взяв его разок, не торопился отпускать — ласкал и гладил, рассеянно и неторопливо, уложив темноволосую голову себе на плечо. Дон Алваро уже начал дремать, когда вдруг почувствовал, что умиротворяющие до того прикосновения становятся все более откровенными и настойчивыми. Холеные пальцы адмирала расчетливо прошлись по всем чувствительным местечкам, от шеи к соскам, и ниже, к паху. Это было не похоже на обычные нежности перед сном или на то, что Риварес решил просто доставить удовольствие своему юному любовнику, не требуя ничего взамен — в последнем его и вовсе сложно было заподозрить. — Что вы делаете? — тихонько спросил юноша с искренним недоумением в голосе. — В смысле? У вас какие-то сомнения? — промурлыкал в ответ адмирал. Юное тело под его ладонями уже недвусмысленно откликалось на неожиданную ласку, подставляясь и не требуя никаких ответов. — Мы ведь уже… Риварес красноречиво возвел глаза к потолку. «Нет, невозможно, чтобы он это не специально… Таких же просто не бывает». — Видите ли, этим можно заниматься больше чем один раз, — назидательно сообщил он. — Даже, на самом деле, много раз можно. Идите сюда… Мальчик, до того спокойный и расслабленный, занервничал, сжался, как обычно. Сегодня адмирал не был с ним груб, но… как это, когда второй раз за столь короткое время? Он был сейчас таким открытым, таким чувствительным и нежным, сзади еще слегка тянуло и пульсировало после недавнего соития, и дон Алваро не был уверен, что готов к новому вторжению. Тем более, что это всегда бывало болезненно в самом начале, особенно когда Риварес входил в него слишком резко и глубоко, или когда забывал о смазке… Юноша всхлипнул, не смотря на возбуждение, безмолвно прося любовника быть с ним помягче. И именно эта покорность подействовала на адмирала так дурманяще и правильно. — Ну что ты… — горячо и хрипло зашептал он своему мальчику в самое ушко. Он переходил на «ты» только в самые интимные моменты. — Не бойся, будет не больно. Там уже растянуто и влажно, — для подтверждения сразу два пальца легко проникли внутрь, не встретив сопротивления. Васкес выгнулся и заскулил. — Будет хорошо, вот увидишь... Обычно, если Риварес обещал, что не сделает больно, это еще ничего не значило, он мог улыбаться, утешать и успокаивать, а потом уткнуть лицом в подушки и взять намеренно резко и грубо — кажется, ему такое даже весьма нравилось. Однако в этот раз он не солгал, было действительно хорошо. Легче, чем обычно, даже первое проникновение отозвалось лишь едва уловимым дискомфортом, тут же сменившимся острым удовольствием. Адмирал двигался ритмично, плавно и по-правильному сильно, не переставая ласкать и шепча между поцелуями нежные непристойности, от которых становилось еще стыднее и жарче. Алваро стонал в голос, неумело подаваясь навстречу, отчаянно цеплялся за плечи любовника, словно боялся упасть, соскользнуть с него, и жалобно вскрикивал, когда горячая плоть внутри задевала особенно чувствительное местечко. Кончил юноша первым, и это тоже было с ним впервые; обычно адмирал помогал ему рукой, уже после того, как сам получал удовольствие, и то только когда был щедр до ласки, а иногда оставлял вовсе без разрядки. После столь ошеломляющего во всех отношениях опыта Васкес долго не мог прийти в себя, в груди жгло от частого и рваного дыхания, как у человека, непривычного к физическим упражнениям, собственное тело ощущалось совершенно опустошенным, руки и ноги — будто восковыми и не слушались. Он даже не мог заставить себя отцепиться от Ривареса, пока тот сам не отстранился, пробормотав что-то вроде «все-все, достаточно». В голове было пусто и одновременно полно от мыслей. «Только бы он не разозлился теперь… Только бы не обругал… Ему ведь не нравится, когда я несдержан». Адмирал молчал, но и недовольства не выказывал. Потом, восстановив дыхание, все же потянулся к фавориту, приобнял, коротко ткнулся губами в повлажневший от пота висок. И дон Алваро все-таки решился. — Мне ни с кем не было так хорошо, — доверительно и проникновенно произнес он. Но адмирал не был бы собой, если бы оставил без подколки это безыскусное признание. — Вы понимаете, в чем смысл подобных комплиментов? Это приятно услышать, только если вам уже с кем-то было хорошо и вы знаете, о чем говорите. А сравнение с вашим первым любовником, который лишил вас невинности, не удосужившись даже подготовить, мне не льстит. Дон Алваро молча отвернулся. Найдя край покрывала, натянул до подбородка и уткнулся лбом в сложенные руки. Чего он, собственно, ждал? «Мне тоже» — будет более ничем, как тактичной ложью. «У него ведь были десятки любовников до меня, и большинство, наверное, были лучше меня. Я ничего не умею, со мной столько хлопот… Что бы он мог мне ответить, чтобы не солгать?.. А вот что: промолчать и не унижать в такой момент». Он злился на Ривареса за то, что тот одной фразой умудрился обесценить то волшебное, что только что произошло, и заодно напомнить о том, о чем дон Алваро вот уже три года безуспешно пытался забыть. Так грубо, так цинично, так не вовремя… И Васкес был весьма близок к тому, чтобы высказать все это адмиралу, но тот, по счастью, догадался и сам. — Теперь вы на меня обиделись, — вздохнув, констатировал дон Рикардо. — Вы удивительно проницательны, сеньор, — буркнул в ответ юноша, удивляясь своей дерзости. Но адмирал только рассмеялся негромко, удивленно. Он все-таки был в отменном расположении духа и лимит его доброты еще не был исчерпан. — Хватит. Идите сюда, — притянул к себе собственническим движением, взъерошил волосы, как ребенку. — Мне тоже хорошо с вами. Это вы хотели услышать? Ну, слушайте. Я очень доволен вами и ни разу — кроме, может быть, самой первой нашей… хм, ночи — не пожалел, что выбрал именно вас. Я не говорю, что все идеально. Есть то, что меня не устраивает, и вы об этом знаете. Вам недостает терпеливости, вы слишком любите пожалеть себя, хотя, в сущности, у вас нет для этого никаких причин, мы с вами заключили договор, я соблюдаю все условия и обращаюсь с вами достойно… — Не надо про договор. Пожалуйста. — Извольте… Иногда я забываю сделать скидку на ваш возраст. Вы знаете, что у меня было немало фаворитов до вас, но все они были несколько постарше. Возможно, из-за этого я порой слишком строг с вами. Или недостаточно внимателен… Вы вообще сознаете, что вы первый, кто заставляет меня проговаривать столь очевидные вещи?! — Я не заставляю, — ласкаясь, возразил мальчик. — Но вы так редко разговариваете со мной… — Вы очень привлекаете меня внешне, — на удивление сговорчиво продолжал адмирал. — Это первое, из-за чего я обратил на вас внимание, но не единственное. Но вы и сами знаете, как вы красивы… — Не знаю, — лукаво улыбнулся дон Алваро, утыкаясь носом в плечо адмирала. — Расскажите. — Я уже говорил вам. — Нет, вы говорили только, что я наверняка слышал подобное от кого-то еще, или что непременно услышу в будущем. — Извольте; только имейте в виду, что я почти не читал романов, за исключением Сервантеса, и то в детстве, поэтому не ждите изысканных комплиментов. Итак, вы очень красивый юноша. Не только на мой вкус, с этим согласится почти любая девушка и большинство мужчин. За одни только глаза стоит влюбиться. Я совсем недавно рассмотрел как следует, у вас ведь очень редкий оттенок, ближе к темной вишне. Думаю, вам очень пойдет вишневый бархат… Нос, как и руки, — та часть, что изобличает человека благородного происхождения. Ваш типаж называется «греческий профиль» — абсолютно прямой, без горбинки, — подушечкой указательного пальца Риварес легонько дотронулся до его лица, провел по переносице, спустился ниже, очертил контуры полных губ. — Ваши губы… «Сказал бы я вам, что хочу сделать, когда смотрю на ваш очаровательный ротик, но вы ведь у меня неженка, еще в обморок упадете… Так что оставим для следующего раза». — …тоже очень красивые. Кожа такая гладкая, мне очень приятно вас касаться… Все, пожалуй, остальные достоинства, если желаете, предоставлю в письменном виде. Иначе есть риск договориться до того, что придется снова вас отыметь… Вы, случаем, не этого добиваетесь? — Нет, больше не надо, — боязливо пискнул Васкес. — Хорошо, тогда давайте спать. Потушите свечи, будьте добры. Два гулких удара колокола в дальних комнатах отметили начало третьего часа ночи. Это означало, что постельные игры и последующие разговоры растянулись много дольше обычного, и что, учитывая привычки сеньора адмирала, всего через три часа придется вставать и перебираться в свои покои. И все-таки дон Алваро не мог заснуть, ему не давала покоя одна мысль. Он прислушался к ровному дыханию мужчины рядом с собой, прекрасно зная, что тот еще не спит — адмирал никогда не засыпал первым. И все-таки отважиться его потревожить после того, как прозвучала команда отбой, было непросто. — Сеньор, — еле слышно позвал Васкес. — Можно один вопрос?.. Я спрошу только один раз и больше вас не побеспокою, клянусь… Так не может быть всегда? Риварес молчал долго. Алваро успел подумать, что тот просто решил сделать вид, что спит и не слышит этих неуместных ночных молений. Потом все-таки ответил так же тихо, почти неразличимо и совершенно однозначно: — Со мной — нет.