Здравствуй, Хогвартс!

«Знаете, я никогда не думал, что буду вести дневник или ещё что-либо в этом роде. Но мне просто необходимо поделиться своими мыслями хоть с кем-то. Не с Поттером же секретничать? От одной мысли об этом меня выворачивает наизнанку. До сих пор не могу придти в себя после детального рассказа этого идиота с того момента в туалете, когда мы чуть не убили друг друга. Если честно, я тогда был очень взвинчен. Просто… Я чуть не убил человека. Никогда этого не хотел. Но Тёмный Лорд… Не знаю, могу ли я думать о его смерти как об избавлении от страданий, но почему-то именно в таком русле и плывут мои мысли, в которых почему-то очень часто фигурирует вездесущий Поттер, не позволяющий заблудшим душам дальше убивать себя. Этот свет, который из него тоннами льётся… Порой даже удивляюсь этому неиссякаемому источнику энергии, из которого самому порой хочется подпитаться. Мы здесь уже больше двух месяцев. На дворе середина ноября, но кажется, что только начало сентября. Золотые и красные листья огромным ковром застлали всю землю в насмешку тем, кто эти цвета ненавидит. Например, я всегда вспоминаю Поттера из-за этого. Нет, это напоминает мне тёплые вечера в уютной гостиной, в которой я никогда не бывал. Почему-то сразу вспоминается кружка тёплого сливочного пива, которое я употреблял всего лишь два-три раза, поддерживая образ холодного чурбана, которым я не являюсь. С собой и лишь с собой я могу быть предельно откровенным. Знаешь, иногда мне просто хотелось получить дружескую поддержку вместо тупых мычаний в знак одобрения или каких-либо лестных слов, которыми меня никак не обмануть. Слишком хорошо я знаю слизеринцев и их тактику поведения. Да и характер остальных мне знаком. Пуффендуйцы глупы или слишком трусливы, несобранны, постоянно излучают дурацкий позитив, который неимоверно раздражает. Когтевранцы невероятные зазнайки, которым лишь бы урвать своё. Они постоянно что-то ищут в пыльных книжонках, чтобы на уроках унизить остальных своим огромным интеллектом. Гриффиндорцы же вообще являются открытой книгой. Эти грубияны слишком безумны и вечно норовят подмять кого-то под себя, не желая отдавать первенство лучшего факультета остальным. Особенно после пришествия Поттера их уровень кретинизма достиг небывалых высот. Возможно, я что-то упускаю, но таково моё мнение. По крайней мере таковым оно было. Этот чёртов герой ставит мою непоколебимую картину мира вверх тормашками. Он, конечно, груб и прямолинеен, но также заботлив порой, и на него иногда могут снизойти умные и весьма остроумные мысли. Он какая-то ходячая загадка, но, если честно, совсем неинтересная. Вот и сейчас стреляет исподлобья своими зелёными глазами, копаясь в земле по просьбе Хельги, за которые его хочется проклясть. Хотя бы за то простодушие, за ту доброту и отчаянную решительность, с которыми он бросается грудью на все трудности и испытания, которыми его щедро одаривает жизнь. Он не заботится о сохранности этой самой груди, его волнуют те, кого он этой самой частью тела закрывает. Никогда его не понимал. Гарри Поттер был не таким, каким я привык его представлять в детстве. Увидев его впервые в магазине мантий, я даже подумать не мог, что худой и нескладный в обносках мальчишка может быть мальчиком-который-выжил. Легендой, чей злой взгляд был направлен на меня только за попытку назвать Хагрида тем, кем он является на самом деле. Это ведь не обидно? Тогда мне его неуместное заступничество показалось глупым до безумия. Но за этот год что-то во мне резко переменилось. Этот дурацкий Поттер ворвался в мой привычный мир и разорвал его на мелкие кусочки, улыбаясь своей белозубой улыбкой. А самое неприятное в этой ситуации то, что я не помню тот момент, когда мой мир перестал существовать. Я знаю, что моя временная потеря памяти — это необходимая мера, но всё же немного обидно забыть такой огромный кусок своей жизни. Я не помню ни этих странных маглов, с которыми, как Поттер утверждает, мы подружились, ни наших совместных походов в Хогсмид, ни моего решения избавиться от метки, ни свадьбы Уизли, на которой, Мерлин великий, мне пришлось присутствовать. Но за воспоминание о ней я бы сделал многое. Это так на меня не похоже. Раньше мне казалось, что мир, который мне описывал отец и каким его видели почти все чистокровные семьи, является правильным, реальным. Но теперь я начинаю сомневаться. Этот герой показал хотя бы за эти несчастных два месяца, что есть нечто горячее, будоражащее нервы и заставляющее кровь бежать по сосудам быстрее; что есть не только холодный дворец, но уютный маленький домик в живописных местах. За это я ненавижу его больше всего. У меня такое ощущение, что я бреду по канату над бездонной пропастью, а позволяют мне не упасть два огромных гиганта, чьи грубые и огромные руки схватили меня с двух сторон и пытаются разорвать на две ровные части, чтобы никому жалко не было. А я являюсь лишь тряпичной безвольной куклой, подчиняющейся и полностью подавленной их волей. Это так противно, поэтому стараюсь отбросить мысли об этом, но они всё чаще начинают посещать меня. Поттер осторожно сажал растение в землю, вытирал тыльной стороной грязной ладони пот со лба, облизывал свои обкусанные губы и аккуратно закапывал непонятное растение с такой осторожностью, словно это его собственный ребёнок, который делает первые шаги. Никогда не мог не удивляться этой его способности: помогать, не требуя никакой награды взамен. Это так странно и знакомо одновременно. Сейчас во мне живут два человека: прошлый и настоящий я. Старый Малфой презрительно ухмыляется на все потуги Поттера наладить отношения, начать разговор. Новый же Драко, который появился благодаря стараниям Гарри, ставшего для него кем-то большим, нежели просто союзник, ставшего первым настоящим другом. Этот новый Драко с радостью бы помог своему товарищу, выслушал его, понимающе кивал, а не растягивал губы в холодном оскале, считавшемся чем-то наподобие улыбки. Он бы думал, что пуффендуйцы на самом деле очень добрые и храбрые люди, которые улыбаются даже тогда, когда им плохо; что когтевранцы не чванливые зазнайки, что они очень трудолюбивы и решительны, остроумны и у них хорошее чувство юмора; что гриффиндорцы не тупые грубияны, а очень чуткие и верные люди, которые никогда не оставят кого-то разбираться с его проблемами; что слизеринцы не такие всемогущие и прекрасные, что им известен страх, человеческие чувства и эмоции, что они тоже способны меняться. Всё это мне рассказал Гарри, мальчик, который своей уверенностью мог зарядить любого. А ведь он никогда не искал славы или всеобщего ликования и восхваления. На его плечи легла огромная ответственность, чей груз был бы мне, честно говоря, непосильной ношей. Меня пугают эти взгляды на мир и общество. Я не знаю, что мне делать. Ранее известная модель всего начинает рушиться на моих глазах, а я даже не знаю, что чувствую при этом. Хочу ли я этого? Могу ли я окунуться с головой в незнакомый, но такой притягательный мир? Готов ли поступиться своими принципами, которые мне настоятельно с самого рождения впихивали в голову? Нет. Почему? Я скажу это: мне страшно. Никто не должен узнать об этом. Ведь правда слишком болезненна. Никому от неё не станет легче. Так что пускай она хранится на страницах этого блокнота, который в будущем станет пеплом, чьи пылинки развеются над какой-нибудь незнакомой речкой. Гарри почти закончил. Он что-то ворчит про то, что я нисколько ему не помог, а только нагло прохлаждался. Прости, Поттер, но работа — это не моё. Я не могу без остатка отдавать себя чему-то… Или кому-то. Если бы я нашёл эту книжицу несколько лет назад, то не смог бы поверить, что это моя писанина, я бы просто проклял того, кто посмел воспользоваться моим именем. Поттер решил, что неплохо было бы заглянуть в ванную комнату и хорошенько освежиться. Нас подгонял внезапно начавшийся ливень. Он был той точкой невозврата, так как-то, что шло за ним, слишком… Просто слишком. Мы опять были в той комнате, куда нас в первый день нашего прибытия отвела Хельга. Именно тогда произошло нечто. Это воспоминание до сих пор будоражит всё во мне, я в первые дни не мог спокойно заснуть, так как никак не мог отделаться от ощущения чьих-то нежных и горячих рук, дарящих небывалое наслаждение, на своих плечах, груди. Я не помню, что тогда нашло на нас обоих, но Поттер выглядел не только смущённым, но и несколько разочарованным. Это заставило задуматься меня о том, что было между нами на протяжении всего этого года. А ещё этот неожиданный контроль над нашими телами какими-то маглами, о которых он вспоминает довольно-таки часто, волнуясь за их сохранность. Гарри пытался убедить меня, что они просто чудесные, но я до сих пор не могу в это поверить. Как и в ту проникновенную речь про студентов разных факультетов. Слишком это странно и нелепо выглядит для меня. Основатели после нескольких бесед с нами убедились, что мы не какие-то шпионы, а вполне трезво рассуждающие молодые маги. Нам выдали мантии (зелёную и красную), которые были очень приятными на ощупь. Также они начали работать над непонятным камнем, который был или философским, который как-то был модернизирован Тёмным Лордом, или же каким-то другим артефактом. Леди Кандида записывала всё, что мы говорим в свою собственную книгу в кожаном переплёте, она задавала разные вопросы, старалась не пропустить ни одной детали. Было видно, что Основатели подошли к этому со всей серьёзностью. Пока Поттер моется, я могу вспомнить несколько невербальных заклинаний, которые выучил за всё наше пребывание в одиннадцатом веке. Оказалось, что маги этого поколения не используют палочки, их магия чувствуется намного сильнее, чем от студентов двадцатого века. Они направляют её через своё тело, иногда шепчут заклинания, а порой некоторые старшеклассники могут посмотреть на лежащую на столе книгу и заставить её встать на своё место на полку. Это будоражило, и мы решили хоть чему-то научиться. В первые дни было трудно, но я не собирался сдаваться, мне не хотелось выставлять себя на посмешище. Это казалось мне недопустимым. Поэтому я усердно корпел над учебниками, но кое-кто сказал мне, что одной теории недостаточно, и практика является лучшим учителем. Вы не поверите, но этим человеком был сам Мерлин. Великий Мерлин, который был не дряхлым старцем с длинной седой бородой с карточек, которые попадались в шоколадных лягушках, а улыбчивым шестнадцатилетним подростком с короткими тёмными волосами и забавными оттопыренными ушами. Он показал мне несколько полезных заклинаний, направлял меня и, как ни странно, мне было приятно его присутствие. Мы оба были слизеринцами (даже удивительно, что такой добрый и терпеливый парень учится на нашем факультете. Хотя ничего удивительного), а поэтому быстро нашли общий язык. Я видел, как его красивые голубые глаза, в которых всегда сверкал задорный огонёк, становились золотыми. Это было прекрасно. Я был заворожен этой игрой цвета, его силой и мелодичным голосом, его звонким смехом. Все чаще я начал искать с ним встречи, и он отвечал мне тем же. В эти моменты мне казалось и кажется до сих пор, что нет ничего невозможного, дурные мысли больше не посещали меня, да и как такое может быть, когда рядом с тобой сидит ходячая неприятность, которая с такой лёгкостью сейчас заставляет трансфигурированные из обычной бумаги цветы парить в воздухе. Особенно часто в последнее время я стал сбегать к нему. Рядом с ним я находил так необходимое мне успокоение, а он просто смотрел на меня своими удивительными глазами и превращал каждую секунду в волшебство. Иногда мы даже прогуливали уроки, убегая на опушку леса. Странно, но раньше я никогда такого не делал. Впервые я так просто открылся человеку, на секунду мне показалось, что Мерлин опоил меня Веритасерумом, смешанным с чем-то, похожим на Амортенцию, но отбросил эти глупые мысли. Поттер лишь странно поглядывал, угрюмо поджимая губы. Он то прилежно посещал все занятия, но отстранялся с каждым прожитым днём. А ведь мы даже не успели как следует сблизиться. Я уже могу призывать предметы, передвигать их, но вот ставить барьеры или производить более трудные заклинания не получается. Гарри вылез из ванной, накрутил на бёдра тряпку, похожую на полотенце, и в таком виде без каких-либо эмоций на расслабленном лице подошёл ко мне, взял свои вещи и пошёл за ширму переодеваться. В последнее время он стал каким-то странным. Хотя и я не лучше. Уже и час не могу прожить без этой проклятой тетрадки, уже треть исписал. Ладно, сейчас не до Поттера. У него должно быть занятие с Гриффиндором, на которых он учится боевым невербальным заклинаниям, меня же этому учит Мерлин. К нему я, кстати, и собираюсь идти. Я уже заметил, что и без него не могу просуществовать и дня. Этот странный подросток обладал каким-то особым животным магнетизмом, который просто не позволял мне надолго покидать его общество. Мерлин мог быть чутким слушателем, приятным собеседником, а также очень хорошим наставником. Порой в его глазах читалась мудрость, которой достигают в довольно-таки зрелом возрасте. Такое же выражение глаз было у профессора Дамблдора, когда он с мягкой улыбкой разглядывал своих учеников, наверное, вспоминая свою молодость. Как же это было давно.

***

Дневник, сегодня было что-то невероятное. Мерлин отвёл меня в лесную чащу и познакомил с единорогами. Прекраснее созданий я ещё не встречал. Они светились невинностью, чистотой, добром. Удивительные существа. Но меня почему-то не покидает чувство, что я уже встречался с ними. Это полный бред, конечно. Или нет? Почему-то я сразу вспомнил первый курс, когда нас в качестве наказания (это был полный абсурд, а не наказание) отправили в помощь леснику в Запретный лес на поиски существа, которое убивало единорогов и пило их серебристую кровь. Я тогда был слишком напуган, чтобы думать о чём-то или ком-то кроме себя. Моя боязнь за собственную жизнь была настолько велика, что я даже думать толком не мог. Рядом как всегда шагал Поттер (почему он всегда оказывается рядом?). Он даже спросил страшно ли мне, но я нагло соврал, внутренне трясясь от переполнявшего меня страха. А этот чудак даже не скрывал своей боязни. До сих пор не могу понять, почему он не стеснялся этого. До сих пор пытаюсь его понять, но ничего не выходит. Как-то ненавязчиво, сидя в окружении прекрасных благородных созданий, мы начали разговор с Мерлином о человеческих взаимоотношениях. Мы начали с самого рождения человека, с его первых шагов, затронули отношения детей и родителей, друзей, а затем перешли к более пикантной и смущающей меня теме. Многим в Хогвартсе могло казаться, что Паркинсон являлась моей подружкой, и что мы.. Ну… В общем, что у нас что-то было. Но мне наша любая возможная близость виделась и видится как нечто ужасное и нелепое. Да я лучше поцелуюсь с По… С жабой или соплохвостом, чем с ней. Я никак не хочу ранить её чувства да и вряд ли смогу это сделать, даже если мы выберемся отсюда. Признаться, я не хочу уходить. Здесь есть всё, что мне необходимо. Да, я эгоист, но мне сложно думать о самопожертвовании, чести и долге в такой ситуации. Просто здесь нет никаких проблем. И в ближайшие сто лет их не предвидится (это я знаю благодаря истории магии). Так почему бы мне не остаться? С этим я ещё ни с кем не делился. Даже с Мерлином, с Поттером. Хотя последнему я бы не хотел говорить об этом. Не хочу. Не понимаю почему. Всё время моего общения с великим магом, который даже не знает об этом, меня настойчиво преследовало чувство того, что я кого-то предаю. Но это неправда. Как можно предать кого-то, чьё существование тебе неизвестно? Или кого ты просто предать не можешь? Сейчас, сидя за столом в нашей с Поттером комнате (звучит странно), я пишу, нет, я изливаю в этих строках свои настоящие мысли и чувства. Очень жаль, что я начал делать это только сейчас. Раньше мне это казалось глупой затеей, но не теперь. За этот год слишком многое изменилось. Порой мне кажется, что теперешний я вовсе и не я. Наверное, я схожу с ума…» — Малфой, ты чего не спишь? — сонный голос Поттера заставил Драко вздрогнуть и немедленно захлопнуть небольшую книжку. — Бессонница, — ответил блондин, садясь на свою кровать. — Со мной такое часто бывает. Вчера мне снился Хогвартс в огне. Я видел знакомые лица, на которых был страх; видел скрюченные тела у подножия школы. Пожиратели громко гоготали, а везде были мёртвые тела. Даже в Большом зале, где восседал Волан-де-Морт. Я всё это видел и ничего не мог поделать, представляешь? Хах, а если это происходит сейчас? Что, если уже всё кончено?! Куда нам возвращаться? Куда? .. — До этого внимательно слушавший его Драко не смог дальше просто сидеть. Слизеринец сел на кровать, прогнувшуюся под его весом, но не имел не малейшего понятия, что же делать дальше. Его преследовало чувство дежавю, которое не покидало его тогда, когда они вместе с Поттером что-то пытались найти в библиотеке, когда допоздна задерживались там, когда просто находились рядом. По щеке Гарри скатилась одинокая слеза, которую не было бы видно, не будь одиноко стоящей на деревянном столе свечи. Драко впервые увидел гриффиндорца таким… разбитым. Его в этот момент не волновало то, что Поттер так разоткровенничался, так как просто не мог об этом думать. Это было неприятно, ранило, сдавливало грудную клетку. Свет и надежда всей магической Британии сейчас беззвучно плакал, почти раздавленный под тяжестью груза, возложенного на его мальчишеские плечи. Блондину стало стыдно за то, что оставил союзника (друга?) в таком положении одного. Ведь и Гарри было ничуть не легче. Наверняка и он мечтал остаться в этом прекрасном мирке, но упрямо шёл вперёд, рвался туда, где его ждёт смерть, не надеясь на счастливый конец. Именно сейчас Драко понял, что перед ним лежит обыкновенный мальчишка, заслуживающий любви, которой ему так не хватило в детстве. Понял, какой же этот мальчик сильный внутренне. Он не боится плыть не по течению, не боится самого себя, хотя почти каждую ночь его посещают ужасные кошмары, заставляющие голову ужасно болеть. Малфой взял руку гриффиндорца, которой тот закрывал мокрые глаза, в свою и отвёл её от лица, сплетая пальцы. — Гарри, — ласково позвал его Драко. Свободной рукой, в которую не схватились, как в спасательный канат, он начал гладить юношу по голове, зарываясь в чёрные пряди. — Гарри, это всего лишь сон. — Мои сны являются пророческими. Это ещё один «дар», которым меня наградил Волан-де-Морт. Я… Я очень боюсь потерять тех, кого люблю. Я знаю, что должен их защитить… — А если их не надо защищать? Неужели ты думаешь, что твои друзья не смогут сами за себя постоять? — Ты не понимаешь… — Слушай, сейчас я скажу тебе кое-что в первый и последний раз. Грейнджер и Уизли сами смогут за себя постоять. Они же твои друзья. Разве можно в них сомневаться? — спросил Драко, придвигаясь ближе. — Не обижай их. Вспомни, сколько разных испытаний вы прошли вместе. Разве они прятались за твоей спиной? Нет, они шли наравне с тобой. Так что не смей их недооценивать. — Драко, — произнёс Гарри таким голосом, что сердце в груди у слизеринца сбилось с ритма и забилось с новой силой. Огонь потух, оставив их двоих в кромешной темноте. Поттер приподнялся, оказываясь на одном уровне с бывшим врагом. Что-то шепнув, мальчик-который-выжил прикрыл глаза, а открыв их, в них был точно такой же свет, какой всегда присутствовал в глазах Мерлина, когда он колдовал. Нет, этот свет был прекраснее, он поглощал полностью, но отдавал столько же, сколько забирал. В воздухе образовались маленькие светящиеся сферы, которые походили на светлячков или звёзды. Драко заворожённо следил за их перемещениями, не смея оторвать взгляд. Они были совершенны. Юноша неожиданно вспомнил, что когда-то видел эти огоньки. Ему было четыре года. То был особенный день. День его Рождения. Мама, укладывая мальчика спать, решила сделать нечто особенное. Она взмахнула палочкой, и в воздухе появились разноцветные огоньки, которые потрясли маленького Драко до глубины души. Даже зная, что он является волшебником, для него слово «магия» вышло на новый и совершенно незнакомый уровень, на котором хранилось всё самое сокровенное. Именно оттуда слизеринец черпал свои силы. Наверное, именно это воспоминание он использовал во время заклинания Патронуса. Гарри сказал, что это был прекрасный гиппогриф, прекраснее любого. Такой же гордый и непокорный, но безумно верный и любящий. Пальцы всё ещё переплетались с чужими, и то чувство, которое возникло внутри юного мага, было до ужаса приятно ему. Позволяло верить, что будущее не такое уж и ужасное, что в нём тоже есть свет, который ничем не заглушить. Даже самому сильному магу человечества никогда не искоренить его. Ведь этот свет льётся из людей, чьи сердца храбры, чьи мысли чисты, чьи чувства сильны. — Гарри, — позвал его Драко, поворачиваясь к сидящему к нему вплотную парню. — Что? — вопросительно прошептал гриффиндорец, не желая разрушить эту невероятную атмосферу, которая не окружала его никогда. Даже с Джинни или с Чжоу такого и близко не было. Наверное, его подруга самая лучшая в мире, ведь именно она впервые приоткрыла глаза Гарри, отказывающегося тогда принять себя. — Спасибо, — прошептал в полуоткрытые искусанные губы блондин прежде чем сделать это. Буря. Взрыв. По-другому язык не поворачивался описать то, что Малфой почувствовал, прижимаясь к этим горячим губам, зарываясь рукой в эти чёрные волосы, которые почему-то так притягивали юношу. В его голове что-то начало проясняться. Какие-то отрывки начали всплывать из недр памяти, но сейчас возбуждённого парня это мало волновало. Он просто продолжал целовать Гарри, который уже успел расстегнуть верхние пуговицы белоснежной рубашки Малфоя, но дальше почему-то не пошёл, решив обнять парня покрепче, наконец-то растормошить эти идеальные волосы. Он не хотел предаваться сейчас безудержной страсти, ему, как и Драко, нужно было нечто лёгкое и светлое. Драко, на секунду оторвавшись от мягких губ, посмотрел прямо в глаза Гарри, которые до сих пор светились внутренним завораживающим огнём. Наверное, будь здесь стая дементоров, то они бы просто не смогли находиться здесь из-за кокона положительных эмоций, окруживших их. Они ещё долго сидели, обнявшись, слушая мерное дыхание друг друга, наслаждаясь каждой секундой, проведённой друг с другом. Ведь, возможно, это были последние их минуты, наполненные таким светом и жизнью, которые могли бы осветить целый город или страну на долгое время. Пока им можно было не думать о будущем, наконец-то они могли наслаждаться настоящим. Вдвоём.