* * *
Жизнь постепенно входила в привычную колею. Медленно потекли безрадостные дни, работа – дом, дом – работа. Интерьерчик, мебель и бытовую технику пришлось обновить. На кухне сверкали хрустальными гранями новые стаканы и рюмки и радовал своим великолепием белоснежный набор столовой посуды. Я же старательно изображал на публике обещанные Максу оптимизм и жизнелюбие. А в городе безраздельно хозяйничала весна, обливая нежной зеленью деревья, кустарники и газоны, солнце светило все смелее и ярче, скоро майские праздники и пикники на свежем воздухе. Народ оживал и радовался, вдыхая весеннюю свежесть и жмурясь от ласкового солнечного тепла, только на моей душе было пусто и горько. Пусто – без Зайкиной улыбки, подсмотренной мной; без его обжигающего и пусть ненавидящего меня взгляда; и хриплого голоса, заставляющего меня умирать от желания. Горько – от сознания того, что сам же, своими руками создал эту гребаную безвыходную ситуацию. Однажды, возвращаясь поздно вечером с работы, я задумался и сам не понял, как вырулил в знакомый тихий дворик. Припарковавшись, судорожно вспоминаю Женькино расписание и понимаю, что парень сейчас должен быть дома. Да, оба окна маленькой квартирки на втором этаже уютно светятся в наступающих сумерках. За незакрытыми шторами мелькает знакомая фигурка парня, завораживая меня и не позволяя уехать. Как же давно я его не видел, безумно соскучился, ведь так больше ни разу и не заехал в МcDonalds, помня о своем обещании. Вот и сидел я сейчас в машине и не сводил глаз с Зайкиных окон, ловя каждое его движение. И это было так странно: сердце сладко замирало и болезненно сжималось каждый раз при его появлении в обрамлении рамы. Наконец-то я знал, что мне делать и как поступить. Теперь свои вечера я проводил во дворе Женькиного дома, любовался парнем в окне из припаркованного автомобиля или примостившись на детских качелях, а иногда - подпирая ствол знакомой рябины. Смотрел в светлые квадраты, дожидался, когда выключится свет и, понаблюдав уже за темными окнами еще минут двадцать, - уезжал домой. Отсюда прогнать он бы меня уже не смог. Через несколько дней, медленно раскачиваясь на детских качелях, я увидел на фоне темного окна на втором этаже до боли знакомый силуэт. Женя. Он стоял, опираясь на перила маленького незастекленного балкона, и словно высматривал кого-то сквозь черный бархат ночи. Я замер, борясь с двумя противоположными желаниями: сбежать и спрятаться от его взгляда или встать и подойти ближе, обнаружив себя. Так и не найдя ответа, дождался, когда парень зайдет в квартиру, и уехал. С этого дня так и повелось: теплый весенний вечер, мягкий свет из окон, мелькающая между ними фигура Зайки, а потом - то ли в награду, то ли в наказание - его силуэт на балкончике и настороженный Женькин взгляд, обращенный ко мне, который я чувствовал через равнодушную ночь даже на расстоянии. Безмолвная битва характеров и жестокая игра в гляделки с душой. Чего мы оба ждали и на что надеялись – никто из нас, похоже, так и не знал. Сегодня мое вечернее развлечение подпортило первым весенним дождем, поэтому рябина гостеприимно распахнула мне свои зеленые объятья, приютив и спрятав от холодных тяжелых капель. Одно за другим гасли окна пятиэтажки, люди ложились спать, погасли они и в Зайкиной квартире, но вопреки уже сложившейся традиции, на балкон он не вышел. Женя вышел во двор. Помедлив буквально пару секунд, он подошел и прислонился плечом с другой стороны толстого ствола. - Привет! – надо было что-то сказать, я и начал с банальностей. - Здравствуйте! – ответил вежливый мальчик. - Может, уже на «ты»? - с надеждой и дрожью в голосе говорю Женьке. - Что Вы еще от меня хотите? Зачем Вы сюда приходите почти каждый день? – Зайка игнорирует мое предложение. Обидно. - Жень, ты задаешь вопросы, на которые я не могу и не смогу ответить. Я не знаю, - странный разговор, странная ситуация. - Но думаю, чего хочу я – знаешь ты. - Меня. На всю ночь, – с жалящей горечью в голосе выдает Зайка. Мне вернули мои же, когда-то сказанные ему жестокие слова. Больно. Очень больно. - Вы же уже получили, что хотели. Так зачем все это… - в его голосе проскальзывают слезы. Не могу больше просто стоять, ждать и бояться. Бояться сказать что-то не так, сделать что-то не то. Лучше жалеть о том, что сделал, чем потом рыдать и страдать о том, что не сделал. Обхожу дерево и замираю перед парнем, головой практически уткнувшись в его лоб. - Да, Жень, я получил что хотел. Что хотел тогда. Теперь я хочу гораздо большего, - даже в тусклом свете далекого фонаря я вижу опасение и недоверие в его глазах. - Теперь я хочу тебя, Женя. Только не на всю ночь, а на всю жизнь, – выдыхаю в его губы, сдерживая безумное желание прикоснуться к ним, поцеловать. Никогда не любил это мокрое дело, всегда стараясь побыстрее перейти к более интересным для меня действиям. А тут… Как же сложно, практически невозможно себя контролировать. - Но так нельзя, - Женька отступает и упирается спиной в ствол, больше ему бежать некуда. - Почему? - упираюсь ладонью о дерево над его головой. Дождь мягко шуршит за спиной, роняя сквозь молодую листву редкие капли. Зайка молчит, только смотрит мне в глаза и нервно сглатывает. – Жень, дай мне шанс. Один маленький глупый шанс. Пожалуйста. Мне все равно, что мы оба мужчины, уже все равно… - бешеное, неконтролируемое желание попробовать на вкус эти манящие губы срывает все тормоза. Больше не могу сам себе сопротивляться и не хочу. Этот наш первый поцелуй я не забуду никогда. - Женя, Женечка! - как молитву шептал я, обняв ладонями его лицо, выцеловывая, лаская и мягко облизывая эти, такие желанные губы. Окружающая реальность словно растворилась и отступила, забрав с собой все ненужные в тот момент чувства, ощущения и желания. Сейчас меня не смог бы остановить даже атомный взрыв, я готов был умереть, но не разорвать этого поцелуя. Теплые, мягкие губы, с легким вкусом лимонных леденцов - мое счастье и мой восторг. Я наслаждался сам и нежил лаской своего мальчика. Еще несколько первых мгновений я чувствовал, как Женька упирается сильными ладонями мне в грудь, пытаясь оттолкнуть, но уже скоро он, расслабившись, сам вцепился пальцами в мой джемпер и ответил. Робко, неумело, словно стесняясь меня, себя и своих желаний. Мой Зайка – моя радость, мое блаженство, моя любовь – не отдам, не отпущу… Задыхаясь от нежности, нереального кайфа и нехватки воздуха, отпускаю из сладкого плена Женькины губы. Не могу поверить, что такие эмоции можно испытать только от одного поцелуя. Парень, шокировано смотрит на меня и, облизав и так влажные губы, медленно выговаривает: - Не надо, пожалуйста! - Чего не надо, Жень? - Я не знаю, я не могу… - и Зайка срывается в сторону подъезда, пулей влетая в дверь. Вот и ускакало мое счастье. Но уже ничего не может испортить мне настроения, не в этот раз. Со счастливой улыбкой я сажусь в авто и уезжаю домой. Зайка, ты все же ответил сегодня на мой поцелуй, и я знаю - ответишь когда-нибудь и на мои чувства. Чувства, в которых я сам наконец-то разобрался и принял. Как всегда, Андрей и Макс были правы. Да, я люблю. Люблю гордого и независимого мальчишку, которому доставил кучу проблем и неприятностей.* * *
На следующий день после работы я ехал в сторону Женькиного дома с четким и конкретным решением. Еще раз сказать о своих чувствах, предложить серьезные отношения и любую возможную помощь. Но у Женькиного подъезда стояла «скорая помощь», суетились санитары, закатывая в машину носилки, и озабоченно гудели собравшиеся вокруг любопытные пенсионеры. Пока я парковался, из подъезда вылетел Женька, на ходу поправляя лямку небольшого рюкзачка, проскочил в закрывающиеся двери «скорой», я даже ойкнуть не успел, и спецмашина с диким воем рванула на выезд. Мне не надо было что-то объяснять, все и так понятно – маму Зайки с очередным приступом увезли в кардиодиспансер. Ехать следом смысла не было, и я решил подождать парня у подъезда. Но ни вечером, ни ночью, ни утром Женька домой так и не вернулся. Забежав утром домой - принять душ и переодеться - и предупредив Андрея, я поехал в больницу. Крупная купюра… и мне в сопровождение выделили милую медсестричку и с раздражающим поклонением довели до реанимационного блока. Полюбовавшись свернувшимся клубочком на двух стульях Женькой, спящим около лежащей на кровати маленькой бледной женщины, окутанной паутиной различных трубочек, я попросил проводить меня в кабинет главного врача. Тревожить парня я не стал, сейчас думаю, он меня бы даже не заметил. Невысокий солидный мужчина с седой бородкой встретил меня как родного. Предложил чашечку кофе и с нетерпением стал поглядывать на меня поверх стильных очков. Похоже, молва о раздающем направо и налево денежку мне уже разлетелась по всем этажам. Вести долгие и нудные диалоги я не собирался, поэтому сразу задал интересующие меня вопросы: о состоянии здоровья Ракитиной Александры Витальевны, прогнозах на ее выздоровление и возможной помощи с моей стороны. Тяжело вздыхая, главврач все-таки начал читать мне длинную и, как он считал, очень познавательную для меня лекцию о проблемах здравоохранения и сложной ситуации во вверенном ему учреждении. Мужчина рассказывал о гениальности местного хирурга и волновался о срочности проведения операции для интересующей меня пациентки, тоннами сыпал на меня научные термины и непонятные слова, на которые я не обращал внимания и не запоминал, только ждал информации о том: сколько, когда и какие гарантии? Сколько? Было много. Когда? После получения денег на счет и стабилизации состояния пациента. А гарантии? Их практически не было, шанс один из десяти, учитывая запущенность случая, возраст больной и ее слабое здоровье в целом. Я взял бумажку с расчетным счетом для перечисления денег, обещание с главврача, что операция будет проведена как можно скорее, а также попросил не сообщать сыну Александры Витальевны о том, кто оплатил ее операцию и последующую реабилитацию. Приехав в офис и добравшись до ноутбука, я первым делом перечислил деньги со своего личного счета на счет диспансера. Пока это было единственное, что я мог сделать. Для Жени, для его матери и для себя. Оставалось только ждать предстоящей операции, надеяться на ее чудесный исход и верить в нашу родную медицину.