***
Рыжие с блестящей шкурой кони стрелой летели по лесным тропам, и низкие ветви словно расступались перед тем, кто ехал первым. К середине дня они добрались до уже знакомого нам домика на границе владений Короля. И между собой решили дождаться заката, дать отдых лошадям, на чем особенно настаивал Товей, и уж после двигаться дальше.***
Куэ собирала вещи, надев выцветшее голубое платье и собрав волосы в узел. Сборы текли без всякого порядка и плана, вначале был скатан плетеный ковер из крашеной шерсти, висевший на стене, потом резко схвачено и завернуто в старую ткань посеребренное зеркало матери с изображенной на верхней кромке легкокрылой чайкой, в то время как другие два ковра поменьше остались висеть на стенах. Смахнула пыль с подоконника и собрала тарелки, кроме тех, что могут понадобиться. Переезд был то ли уборкой, то ли сборами. Кухонный стол был распотрошен, и его содержимое, состоящее из столовых приборов, как и зеркало, было завернуто и убрано. Простыни складывались в стопки и увязывались в узел. Осиротели окна без занавесей. Младший брат мешался под ногами и беспрестанно чихал от пыли, поднимавшейся как раз на его уровне. Куэ пробовала усадить его в огороженный деревянными перильцами уголок с игрушками, но мальчик с упорством, стоящим лучшего применения, выбирался оттуда, каждый раз рискуя удариться головой или сломать шею. Так что Куэ смирилась и оставила его бродить среди узлов с вещами, которые ему, наверно, казались диковинными холмами или маленьким горами. Хотя, какое понятие Лэйф мог иметь о горах? Получив свободу действий, он теперь ковылял по всему дому и поминутно лез куда не надо. С разными последствиями. Тонкий, с шерстяную нить, белый шрам на внешнем ребре ладони - задел край раскаленного противня - один из таких случаев. Впрочем, маленького исследователя это мало огорчало - он вообще редко плакал, а все больше наблюдал своими ясными глазами. Уже большая часть дня прошла, когда Куэ вспомнила, что ни брат, ни она с утра не ели. К тому, что его забыли покормить, Лэйф отнесся с несвойственным для возраста терпением. Теперь они оба сидели за столом, на котором было так пусто без привычной вазочки и мелочей, вроде вырезанных Эйво зверей из разных видов дерева. Куэ ложка за ложкой кормила брата кашей и прислушивалась к звукам в опустошаемом доме, словно какая-то вещь могла подать голос, чтобы ее не забыли. Перекусив сама, девушка таки вспомнила о двух ковриках, а раз уж обратила внимание на стены, то принялась исправлять непростительную ошибку - снимать тонкие дощечки с выжженными на них лесами, горами и даже портретами, точнее одним - Бетани. Спина ныла, когда она, наконец, присела, солнце коснулось верхушек деревьев. Хватит с нее сегодня, у них еще есть время. И, наверное, уже машинально сняла с гвоздя передник, убрав его к остальным вещам. Большая часть одежды была уже собрана, кроме той, что была нужна сейчас. К ним относилось огненно-красное платье, которое она собиралась надеть сегодня на праздник. Двенадцатая ночь месяца. Ночь Ярких Костров, когда на небо выходит полная луна - светило любви, и кольцо огней повторяет ее круглый лик на земле. В большом городе сегодня ярмарка, в их деревне гулянье, на которое она идет с Агвидом. Воспоминание о нем сделало ее взгляд мечтательным. Даже воспоминание об их неловком знакомстве. Ветер унес в реку ее любимый голубой шарф из тонкой ткани, но не успела она вскликнуть от досады, как какой-то юноша бросился за ним в воду. Незнающие, что и сказать, они стояли и смотрели друг на друга - он, весь мокрый с капающей с одежды водой, и она, крутящая в руках свой промокший шарф, понимающая, что приличия требуют поблагодарить этого молодого человека, и не произносящая ни слова. Юноша представился первым, тогда-то она и посмотрела, наконец, ему в глаза, и очаровалась ими с первого взгляда. Ими и улыбкой, такой открытой и светлой, что невозможно было не улыбнуться в ответ. С тех пор они встречались множество раз, и Куэ была так захвачена новым и непонятным ей чувством к Агвиду, что разлука с ним вызывала в ее сердце боль и ощущение одиночества, что всякий раз, стоило ей оказаться на улице, она искала его меж людей.***
Уже сумерки опускались на лес, когда по серебристой лесенке, будто сплетенной из нитей света, спустились с дома на мощном буке четверо эльфов. Сереброволосый, найдя в траве палку, чертил карту на утоптанном месте. Другой, с каштановыми волосами, опустился рядом и переспрашивал что-то, указывая на линии-тропы. Теперь трое взобрались на коней и направились к руслу Лесной. Трандуил смотрел им вслед, повторяя слова древнего наговора, отводящего глаза. Ему нужно было отдохнуть днем, чтобы бодрствовать ночью, чтобы не дать приблизиться к своим границам, если будет нужно. Но покой не шел к нему, настойчиво оплетающий неприятной щекоткой голос шептал снова и снова то, что он успел узнать за это время из древних записей. "Продлевать жизнь Адан все равно, что натягивать струну арфы туже и туже, бессмертие станет для них невыносимой пыткой, и лучше будет прекратить их муки". Ветер с размаху дал головой о деревянные стены и завыл, забил хвостом о ствол. "Младшим детям Всеотец дал соответствующую им силу духа и вместилище для него". Что-то царапнуло его острым камушком. "И изменить ее невозможно". Он повернулся на другой бок и лежал так, в полном молчании, внешнем и внутреннем. Последние лучи пробились сквозь ветки, пересекли комнату, взобрались на кровать и настойчиво лились под веки. Он перекатился головой по подушке. "Столь слился он помыслами со своими творениями, что не мыслил себя без них, говорят даже - часть его пламенной души впитал в себя благой свет", - устало прошептал его разум, и он, будто луч, пролился на него во тьме.***
Даже устав от этой круговерти, Лэйф не желал засыпать без своей песни про Луну и звезды. Куэ, уже переодетая к празднику, присела у его кроватки. Темной ночью в тишине сон пройдет в наш дом. Уложу тебя я спать, будет сладким он. Будут звезды, и Луна освещать покой, Будет тихо, будет ночь, буду я с тобой... *, - тихо выводила она, пока Лэйф не засопел, засыпая. Двенадцать костров, как и полагается, окружали площадь. В толпе они нашли друг друга и, чинно взявшись под руки, обходили магический круг костров, рассматривая лотки торговцев, смеялись, покупали пышные лепешки, завернутые в промасленную бумагу. Танцевали на деревянном помосте под аккомпанемент скрипки и гармоники, весело кружась, взявшись за руки или прижимаясь так тесно, что ощущали бедра и грудь партнера, впитывая его тепло. - Как Вы прекрасны! - восхищенно сказал ей в этот момент Агвид. У Куэ голова кружилась от веселья, и она не могла отвести взгляда от блестящих волос Агвида и тонкого профиля, словно обведенного тонкой линией пламени костров. - Давайте погуляем, - потянув ее за руку, попросил он. И они пошли в сгущающемся сумраке к реке. Высокий тростник укрывал их. Звуки празднества доносились как смазанные. Как долго они стояли вот так, обвив друг друга руками, прижавшись всем телом. Как получилось, что, не разнимая рук, они легли на упругую молодую траву. Агвид прижался губами к ее шее так, что перехватило дыхание и тело враз ослабло и больше не принадлежало ей. Теплые руки осторожно прослеживали путь от плеч к бедрам, ладонь накрыла ее девичью грудь, она не противилась этому, глубоко вдыхая, впитывала каждое новое ощущение. Внутри разлилось тепло, от которого хотелось соединиться в объятьях и оставаться так навеки. Горячие губы целовали ее, вот они уже на ключицах, плечах... Соски затвердели от неожиданного холода, и тут-то она пришла в себя, резко сев, оправляя платье. Они снова стояли, и Агвид быстро, так быстро, что запинался, говорил ей что-то, но Куэ не слышала его, так стучало ее сердце.***
- Какой красивый! - восхищенно прошептала Лоредис, взяв ребенка на руки. - Как только можно бросать такое чудо? Стоящий позади Морнэмир пожал плечами и посоветовал поспешать, хотя стоящий у ограды Товей пока ни о чем тревожном не докладывал - все люди веселились на другом берегу. Осторожно переступая среди раскиданных вещей, эльфы вышли на крыльцо. Ребенок завозился, и Морнэмир посоветовал усыпить его на время пути, чтобы не поднимать шума, и скользнул под сень деревьев. Лоредис медленно, нота за нотой, начала Песнь Сна, обходя дворик перед домом и покачивая мальчика на руках. Тот успокоился. Лоредис встала и взглянула на другой берег. Где-то там могли быть и родичи этого ребенка. - Идем, идем, - громким шепотом позвал ее Морнэмир. Ветви с недавно распустившимися листьями мягко сомкнулись за ними. Товей вел их тем же путем, каким они и пришли сюда.***
Рыба выскочила из воды и шлепнулась чешуйчатым боком о темную гладь. Куэ вышла из своего оцепенения и взглянула в сторону дома. Бесплотная черная фигура, не пригибая травы, словно отделилась от изгороди и слилась со сплошной тенью леса. Крик вырвался из горла девушки, она кинулась бежать к лодкам, Агвид бросился за ней, пытаясь успокоить какой-то чепухой, что, мол, это только тени и все показалось, хоть и сам в это не верил. Еще надеясь на что-то, Куэ вбежала в дом. Пустой. И слезы градом полились из глаз. - Куэ, милая, не надо, не плачьте, - приговаривал Агвид, гладя ее плечи. Она словно не слышала. - Хотите, я докажу... Я догоню тех, и им не поздоровится! Куэ схватила его за руку и еле вымолвила, задыхаясь от слез: - Не ходи... Там такая тьма! Ты можешь встретить... - спазм не дал ей договорить, но Агвид, не слушая, последний раз сжал ее руку, отступил и словно растворился во тьме.***
Он почувствовал, что они пришли, не успели они выйти на поляну. Он почувствовал, что с ними его сын. На середине поляны они встретились, и эльфийка передала ему ребенка, которому отныне и навеки Король Леса стал отцом. Как волна на море, все поднялось в нем. "Мой сын!" - рвалось из горла вместе со смехом и слезами, чтобы весь мир знал об этом, словно ему не было нескольких тысяч лет, но он сдержался. В ночь полнолуния и наводятся все чары. И Король обратился к сонному туману болот, и окружил их лес подобно поясу госпожи Мелиан, обучавшей его давно в Дориате. До поры никто не войдет в его лес, не заснув. Сев на коня и укутав ребенка в свой плащ, Трандуил наслаждался его теплой тяжестью в руках. Постепенно дух его перестал теснить грудь так сильно, и он, словно гадая, вытаскивал одну мысль за другой. "Но ими не нужен был свет Запада, - бессвязно думал Трандуил, чуть покачиваясь на спине лошади. - Им светили солнце и луна. - Повелительница ночи пролила свой свет ему на лицо, когда они выехали на следующую поляну. - Я дам ему имя лесных эльфов." Ветвь задела его голову, скинув плащ. Волосы его засияли чистым серебром. Он не стал накидывать его снова, погруженный в себя, и даже не заметил приветствия стоявшего на флете дозорного. Но даже так что-то потревожило его. Пропустив вперед ехавших следом, Король напряженно вгляделся во тьму позади. Черты лица у него заострились, делая его похожим на хищную птицу, а глаза сравнялись цветом с ночным небом над головой.***
Опушка отодвинулась далеко назад, пропала дорога, по которой он шел, обрубая ветви, низко висящие над ней, лезвием длинного клинка. С каждым яростным замахом он пытался вернуть себе бодрость духа, понемногу оставляющую его и вспыхивающую жалкими искрами. Решение возвыситься в глазах своей подруги таяло и сменялось монотонными уговорами вернуться. Луна купала лес в своем свете, делая его густо-синим, и почему-то это пугало даже больше мрака, в который был обычно погружен Сумеречный лес. Справа, с болот, искаженное эхо несло крик ночной птицы, всхлипнуло и увязло между деревьями. Агвид, Агвид, Агвид... Мы ждем тебя... Собственное имя принесло вихрь жутких ощущений. Птица, взмахнув черными крыльями, сорвалась с ветки в полет, чуть не задев его жесткими перьями. Поляна с черным зеркалом весеннего озерца, собравшегося из талой воды. Темная вода даже не отразила его, довольная отражением тех четырех, что проходили мимо. Он поднялся на холм, за склоны которого цеплялись, клонясь в сторону, деревья, корни их с одной стороны вздыбились из-под пологой земли. Темная пустота под ними казалась жуткими глазницами, смотрящими из трав. Грозное, как гром, но напевное, как весенний ручей, пронеслось в воздухе, словно свет мелькнул посреди вязкого тумана ночи. Снова зловещая тишина повисла над головой, задержалась, как покрывало, цепляющееся за ветки, соскользнула и укрыла голову, окутала тело, охватив необъяснимым оцепенением. Агвид спуститься с холма, словно его позвал кто-то. Яростный то ли рык, то ли храп раздался по правую руку. Громадный кабан достигал ему плеча в холке, рядом с этой громадой его клинок выглядел жалкой игрушкой. Храбрец никогда не подпустил бы зверя так близко, трус кинулся бы бежать, пусть это и не спасло его. Агвид не знал, кто он. Он оцепенел, и только ощущение горячего дыхания зверя на своей коже словно побудило его, заставив вскинуть руку с клинком, и ударил по кабаньей голове между ушей. Сталь не смогла пробить толстую лобную кость, оставив лишь страшную кровавую рану, усилившую ярость зверя. Взревев, он кинулся на юношу, который едва успел припасть к земле, избежав изогнутых как сабли клыков. Удар пришелся в трухлявое дерево, разбив его в щепы. Эта задержка позволила Агвиду всадить клинок вбок, пропоров толстую шкуру. Даже вошедшая по рукоять железка не остановила зверя. Расчет Агвида поразить сердце не только не свершился, но и оставил его без оружия. Словно кровь застыла в жилах, Агвид понял, что он обречен. Земля полетела из-под ног зверя, когда тот развернулся, одновременно вспарывая живот человека. Горячий дождь пролился на землю. Буйно распустившаяся в эту весну фиалка расцвела кровавым вместо лилового. Полный муки предсмертный крик ударил в небо в строй ровных гладких стволов буков и оборвался. Туман окутывал лес. В деревне поднималось волнение. Кровь разлилась на востоке, яркая кровь нового дня, совсем не такая, успевшая запечься черной коркой по земле, пролившаяся в ночь полнолуния, когда тенями бродят среди людей духи леса. Солнце позолотило волосы Короля, когда он входил в свой дворец с ребенком на руках.