La mia insegnante preferitо (Мой любимый учитель)

      Время до окончания учебного дня тянулось вечно. Рокудо ходил кругами по крыше школы, заложив руки за спину и бесстыдно прогуливая урок японской литературы, которая, признаться по правде, была ему едва ли интереснее, чем мысли дождевых червячков. Впрочем, последние не казались такими уж ужасными на фоне хайку.       В очередной раз развернувшись на каблуках, юноша вздохнул. Впереди ждет еще один, последний урок, который будет проводить их незабвенный учитель. На этот раз им будет химия, так некстати ушедшая в декрет преподавательница которой была полной противоположностью сурового брюнета с задатками терминатора Т-1000…       Что-то с этим учителем было определенно не так. И дело даже не в маниакальной педантичности или непонятной любви к своей бывшей школе – а это Рокудо уже знал наверняка, так как ознакомился втихаря с личным делом брюнета. Дело было в том, что в голове итальянца просто не могло уложиться, как парень с задатками бывалого политика-прокурора, который дослужился до пенсии на должности машины для убийства – вообще может быть учителем. Терпеть класс с его постоянными идиотскими выходками, было невмоготу даже самому Мукуро, который, к слову сказать, вообще был учеником и не имел возможности отказаться от образования… Ну, точнее – возможность у него, конечно, была. Да вот только закончить свои дни в качестве мойщика полов в уездной забегаловке все-таки не хотелось.       Подойдя к ограждению, итальянец оперся об него. «Что бы такого еще вытворить?» За истекший месяц, Рокудо, казалось, исчерпал весь свой запас издевательств. Но намиморский Дьявол, казалось, даже не разозлился по-настоящему.       С другой стороны, выбирать себе другую жертву – было равносильно тому, чтобы признать свое поражение. Мукуро проигрывать не любил, особенно, если учесть шикарный послужной список из смененных под разными предлогами школ, которые, по сути, отказывались от него именно из-за поведенческого аспекта. А точнее – из-за привычки издеваться над преподавателями.       Итальянец невольно улыбнулся, предаваясь воспоминаниям. Как же было шикарно в младшей школе наполнять презервативы чернилами и, привязав их к петарде, поджигать ее, бросая куда-то в сторону учителя!.. Какой рябой был класс… Славно было подкладывать кнопки и тюбики с клеем под педагогические задницы, чтобы потом послушать переливы многострадальных голосов, срывающихся на тревожный альт… Славными были и идеи приклеить губку для протирания доски вместе с мелками… И вложить «Плейбой» вместо классного журнала той баптистке-англичанке, которая преподавала, кажется, в третьей школе, где его угораздило учиться… Вылитая в перчатки паста из шариковой ручки, приклеенные к полу туфли, подложенные в стол мыши, червяки и прочая радость…       Что уж говорить о такой классике жанра, как брошенные в унитаз дрожжи, подведенное к дверной ручке электричество или ведро с грязной водой, обрушивающееся на любимых учителей?       Но с этим биологом все было иначе.       Рокудо скрипнул зубами.       То ли он был благословлен всеми известными миру богами, то ли его родителями были сами Брюс Ли и Чак Норрис, да только пронять чем-то «достопочтенного Хибари-сана» - было просто нереально. Кнопки каким-то чудом не задевали его; лески, натянутые в проходах между столами он либо переступал не глядя, либо просто обходил стороной; приклеенные предметы – отсоединял с такой легкостью, будто приделаны они были не на супер клее, а на соплях; порно-журналы, даже с БДСМом и гомосексуальным содержанием, мужчина просто игнорировал, не подавая виду и, судя по всему, называя учеников по памяти; натертая мылом доска так же не стала преградой для проведения урока – мел, процарапывая поверхность, все-таки писал, а вот самому Рокудо, которого Хибари оставил дежурить после уроков – не повезло; не помог даже розыгрыш с хлопушкой, хотя все, вроде как было идеально – и хлопушка намертво привязана к столу и ручке двери, и хлопок громкий вышел при открытии таковой учителем…       Юноша потер макушку.       Что-то он в последнее время слишком много сил выделяет на то, чтобы достать строптивого педагога. - Мукуро-кун… - как Саваде удалось подкрасться незамеченным – оставалось тайной, однако он был тут, на крыше. Грациозно бредущий на подрагивающих ногах, белый, как мел, паркинсонящий и, то и дело таращащийся в пустоту. – Скоро урок…       Рокудо сглотнул, прикидывая, до какого состояния надо дойти, чтобы так выглядеть. Точнее, как же сильно надо кого-то бояться, чтобы после такой вот простой с виду шутки – оказаться в медпункте на три урока. - Ку-фу-фу, Тсунаёши-кун, что-то ты бледный, - насмешливо отметил итальянец. - Хиии… - согласился тот, сглатывая. – Она… - Э? - Она… - Савада зажмурился, видимо, собирая все силы мира на то, чтобы закончить предложение. – Она… - Да кто, ё-моё?!! – не выдержал итальянец. - Она у него действительно офигенски-клевая!!! – договорил каштанововолосый, срываясь с места и с визгом отчаяния скрываясь за дверью, ведущей вниз. Даже видя его со спины, озадаченный Мукуро был готов поклясться, что уши несчастного были не менее чем свекольного оттенка.

***

- Еще немного, и я сойду с ума, - протянул Мукуро, ставя на шкаф пеструю коробку, склеенную во время прогула (слава ограбленному кабинету ИЗО). Повязанная ярким бантом, со съемной крышкой и целым ворохом конфетти внутри – она была бы идеальна, если бы…       Рокудо усмехнулся, осторожно убирая из-под нее картонку.       Если бы не абсолютное отсутствие дна.       Завершив работу прикреплением к коробке мини-плаката с надписью «Жаркий трах!», итальянец слез со стула, самодовольно улыбаясь и предвкушая шоу. Ну нет, этот айсберг не позволит испортить урок химии такой вот коробкой. Скорее уж Вавилонская башня реконструируется, чтобы станцевать джигу-дрыгу. - Эй, Мукуро! – смеясь, окликнул его брюнет, которого, как было известно Рокудо – звали Ямамото Такеши. – Ты не боишься вляпаться по самые помидоры на этот раз?.. - Тс, тупость какая, - раздался голос сварливого светловолосого мальчонки, который постоянно крутился с брюнетом и Савадой. – Ты б ее еще дерьмом начинил, шутник, мать твою… - Гокудера-кун, не надо так говорить!.. – взмолился Тсуна, заламывая руки и с ужасом косясь на дверь. – Мукуро-кун, может, не надо?.. - Надо, Тсуна, надо, - заверил его итальянец, убирая стул и любуясь проделанной работой. – Будет пиньята* для профессора. - Смотри, чтобы он из тебя самого пиньяту не сделал, начинив этими бумажками и коробкой в придачу, - предупредил его еще один мальчик, имя которого Рокудо не удосужился запомнить. - Оя-оя, да я весь дрожу, - куфуфукнул итальянец. – Волков бояться – в лесу не якшаться! - Я думал, там другое в лесу было… - растерянно моргнул Ямамото, потирая затылок. - Тебе лишь бы «другое», чертов ты бейсбольный придурок!.. – выпалил блондин. – Граната гормональная! Спермотоксикоидный головозадый геепротекционист!.. - Гокудера-кун, Гокудера-кун!.. Угомонись, нас может услышать Хибари-сан!.. - Что я могу услышать, травоядные?.. – раздался от двери холодный голос Кёи.       Класс мигом поднялся, мигом возвращаясь на свои места и испуская волны блаженной невинности. Савада тихо икнул и бочком поплыл к своему столу, глядя на учителя, как рожающая крольчиха на матерого удава. Мукуро, засунув руки в карманы, вернулся, глядя на будущего «палача» с елейной улыбкой и тоже становясь на свое место. - Так что я должен был услышать?.. - повторил свой вопрос мужчина, скрещивая руки на груди и грозно осматривая класс. Взгляд остановился на злосчастной коробке. – Кто сделал это?       Школьники стихли с той прытью, которой могли бы позавидовать и умершие в позапрошлом году полевые мыши. - Кто сделал ЭТО, я спрашиваю?.. – Кёя начал выходить из себя. Бросив полный праведного гнева взгляд на Рокудо, он направился вдоль ряда, приближаясь к шкафу летящей походкой готового к спариванию носорога.       Рокудо замер, с надеждой глядя на объект «К» и закусывая губу.       Объект, заметно превосходивший самого Мукуро в росте, подошел к шкафу и, зло зыркнув на надпись «Трах», дернул коробку на себя.       Рухнувшие водопадом конфетти на какое-то мгновение создали иллюзию праздника, по крайней мере, по мнению самого виновника происшествия, который, не выдержав вида учителя, ошалело таращащегося на мир из-под завитушек из цветной бумаги, наделанных дыроколом кружков и полюбовно вырезанных сердечек заржал, как египетский пони.